Наталья Кобышева
Этой зимой в деревне выпало много снега — были такие долгие метели, что к марту сугробы не растаяли, а стали крупитчатые, заблестели и ярко заискрились на солнце. Как раз в марте Лизонька с родителями на выходные приехала к бабушке в гости.
У бабушки уютный тёмно-коричневый бревенчатый домик, окружённый низким деревянным забором. По центру забора — подружка-калитка на скрипучих петлях. На нее Лизонька прошлым летом научилась залезать и «глазеть по сторонам», как говорила бабушка. А в деревне глазеть очень интересно! Летом по пыльной дорожке гуляют соседские куры и гуси. Местные мальчишки катаются на старых, обклеенных наклейками, велосипедах. Иногда проезжает большой рыжий трактор. А в прошлом году ещё и щенки у собаки Шани родились, и все лето носились по дороге друг за дружкой, тявкая и покусывая друг друга за толстенькие мягкие бока. И как они только умудрялись за калитку выбежать? Наверное, подкоп в кустах смородины сделали.
Сейчас, ранней весной, в деревне было тихо — ни мальчишек, ни курочек. Да и на калитку пока не залезть — она сырая, а на столбиках высятся белые пирамидки снега. Лизонька всю субботу провела на участке за домом — в огороде небольшие ручейки потекли, и можно было по ним запускать щепки. А еще залезать на сугробы и с визгом проваливаться внутрь.
Бабушка с утра уже растопила печь и поставила подниматься тесто для сладкого пирога. Папа залез на чердак и что-то там чинил, мама достала из сумки толстую пачку конвертиков с семенами — бабушке нужно помочь с рассадой.
А Лиза всё бегала вдоль ручейков, прыгала в сугробы и немножко ела холодный чистый снег. За баней она нашла ряд длинных сосулек. Они искрились на солнце, таяли и по капле падали вниз, в белый сугроб. Лиза подумала, что под крышей бани живут маленькие ледяные ящерицы, которые сели рядком у края стены и свесили хвосты наружу. И не страшно, что хвосты тают — у ящериц новые вырастают, папа рассказывал.
Лиза подставила язык под один из хвостиков — кап, кап, кап…
А вечером Лиза почувствовала, что у нее болит горло. Конечно, столько снега съесть! Ее сразу уложили в постель, накрыли теплым одеялом. В постели было хорошо и мягко. Справа рукой можно дотронуться до теплой бревенчатой стены. Слева в углу стоит коричневый шкаф с полками. А на полках чего только нет: мешочки с сухими травами, жестянки с ягодами шиповника, большие наволочки, полные сушеных яблок и груш…
За печкой в углу кто-то шуршит, мышь или другой зверёк? Наверное, пришёл погреться в дом с мороза и возится, укладываясь спать.
В соседней комнате мама, папа, бабушка и соседка бабка Шура пьют чай.
Бабка Шура недовольно ворчит:
— Банки вашей непоседе надо ставить, и ноги в кипятке пропарить хорошенько. И на улицу вообще не надо было ее пускать!
— Как же не пускать, когда там такая красота, и солнце греет? — возражает папа. — Мы же специально из города приехали свежим воздухом дышать.
— Вот и надышались!
Бабка Шура так стукает чашкой об стол, что Лиза вздрагивает.
Она ужасно боится бабку Шуру. Бабка Шура — угрюмая, седая — живет через три огорода от бабушки. Дом у нее блёклый и синий, вылинявший, с надтреснутыми стёклами в маленьких окошках. Перед домом посажены две яблони, старые-престарые, они тесно переплелись ветвями и оставили только узкий проход между кривых стволов. Яблоки, правда, вкусные — белый налив. Мама прошлой осенью заходила к бабке Шуре, и та её угостила — ветка одной яблони обломилась под тяжестью плодов, не пропадать же добру. Мама принесла Лизоньке два яблочка. Белые с зеленоватым боком, хрусткие — сок брызнул, как только надкусила. Вкусно! Но когда мама сказала, откуда яблоки, Лизонька побоялась доедать — вдруг потом бабка Шура придет и потребует вернуть? Скажет, она их только посмотреть дала на время, ну-ка отдавай!
Бабка Шура тем временем ворчит: «Всему вас, родителей, надо учить… Сейчас я банки принесу, у меня есть».
Лизоньке становится страшно, потому что это явно какие-то опасные банки. Она поглубже заползает под одеяло, и натягивает поверх ещё и пёстрое мягкое покрывало. Возится, свивая себе тёплое и безопасное гнездо, прикрывает глаза.
Вдруг ее затылка мягко касается ладонь.
«Что, ягодка, нехорошо тебе?»
Бабушка пришла. Провела по Лизонькиным волосам, погладила по голове: «Ох, и накрутила-напутала ты колтунов на макушке. Заболела, моя ягодка…»
Лизонька отзывается вздохом.
Ей хочется пойти кататься на санках с деревенской горки, бегать с мохнатой собакой Шаней, лепить снежную бабу. Болтать с деревенскими ребятами в очереди на горку, обкусывать маленькие льдинки с варежек. А вечером прийти домой, стянуть в сенях вязаные рейтузы, шапку, сапожки. Надеть мягкие вязаные тапки и зайти в тёплый дом, сразу к столу. Там уже накрыто к чаю: стопка блинчиков, вазочка с вареньем, маслёнка и сахарница. И можно мазать горячий румяный блинный бок маслом, посыпать сахаром, складывать вчетверо и аккуратно откусывать. А бабушка будет подсказывать: песочку-то побольше положи. И Лизоньке будет казаться, как будто из большой песочницы во дворе надо зачерпнуть совком песочек, просеять его от камушков и щедро посыпать блинчик.
Но ничего этого нет. У Лизоньки жар, и теперь ей можно только лежать в кровати под одеялами.
Бабушка вздыхает:
— Лихоманок-то я накрутила, да не всех успела. Вот и прихватила мою ягодку хворь…
— Что за лихоманки, бабушка?
— А вона висят под потолком, посмотри.
Лизонька высовывается из своего гнезда и смотрит вверх. Высоко вдоль печной трубы тянутся нитки с сушёными грибами, топорщатся пучки трав вниз головками-метёлками… А над всем этим, почти у потолка висят маленькие куколки. В ярких сарафанах, столбики-тельца ровно друг к другу прижаты, как будто держатся за руки. Сестрички.
— Ой, — удивленно шепчет Лизонька.
— Вот и ой тебе. Охраняют дом от несчастья. Хочешь, расскажу про них? Ты приляг, где тёпленько, а я тебе расскажу.
Бабушкина ладонь снова гладит по волосам, укутывает, подтыкает под бок пёстрое покрывало.
— Ну, слушай. В старину каждый деревенский дом охраняли двенадцать сестер-лихоманок. Это куколки из ткани, которые защищают от болезней и всяких несчастий. Поэтому каждую осень девушки да женщины начинают их шить: берут красивую ткань на платья, нитками вяжут, лентами украшают. Двенадцать сестер от двенадцати болезней, и главная у них — Кумоха.
Лизонька слушает, затаив дыхание.
— Сшила я только самых лютых. Невея, она смерть отведет. Вторую зовут Желтея… Остальных дошить надо бы, чтобы не призвали озноб да жар. И обязательно платья нарядные, чтобы уважить…
Одеяло греет, баюкает теплом. Голова Лизонькина как печка, пышет жаром. А тело, наоборот, мёрзнет. Под бока заправлена мягкая ткань, свивая кокон, обвивая Лизоньку и успокаивая. Лихоманки под потолком строго смотрят незрячими лицами, охраняют дом. Лихо-манки, лихо манят….
И снится Лизоньке, что сидит она в тёмной комнате. Ничего не разглядеть, только слышны голоса, поющие песню вдалеке.
«Как пойду я во двери, от ворот к воротам, под соглядом Мороза, под дыханьем Посвиста…»
Ближе и ближе голоса, вот открывается дверь — и входят девушки. Высокие, бледные, с длинными распущенными волосами. Приближаются к Лизоньке. По очереди проводят руками по ее лицу, щекам, плечам, окружают в хоровод. Сквозь тонкую ночную рубашку чувствуется холод чужих пальцев. В комнату сквозь открытую дверь льётся лунный рассеянный свет, тускло подсвечивая пыльный пол, пустые шкафы, паутину на печи. Никого нет здесь, только Лизонька сидит в одной рубашке на деревянном стуле. Хочется поджать ноги, чтобы лунный свет не дополз до них. А то превратишься в такую же бледную девицу-тень.
«Милая, мы тебя ждали, — нараспев произносит одна из теней, с длинными русыми волосами, стоящая прямо перед Лизонькой, — ты меня уже знаешь, я — Огнея. Я тебя уже заприметила и приласкала», — она накрывает тонкой ладонью детскую макушку и внезапно Лизоньку охватывает невыносимый жар. Голова становится горячей, кровь пульсирует, тело начинает ломить. Сердце притормаживает, а затем начинает тяжело биться о ребра, как маятник в старых бабушкиных часах. Огнея смотрит пристально, улыбается. Гладит по волосам, и от каждого прикосновения остаётся жаркий ломотный след внутри головы. Лизонька мотает головой, медленно-медленно, от жара начинают слезиться глаза…
«Ладно, полно тебе одной забавляться, — к Огнее подходит другая сестра. Она чуть тоньше, и волосы её убраны в косы. — Не плачь, девочка, сейчас я обниму тебя, и жар уйдет». Она тянется к Лизоньке и вдруг вся прижимается к ней холодным липким телом.
Ай! Сердце ухает. Холодно! Мурашки побежали, тело тряхнуло в судороге. Объятья становятся крепче, и Лизоньку трясет в ознобе, пот катится по вискам, волосы прилипают к шее. Холодно! Тело проникается липкостью от влажных объятий, становится мерзкое, безвольное. Ледяные пальчики сжимают все сильнее.
«Я — Ледея, запомни меня», — шепчет на ухо тонкая серая тень и уплывает в полумрак.
Лизонька мечется во сне на кровати, на лбу проступает испарина.
Бабушка сидит у кровати, что-то тихо шепчет и гладит внучку по спутанным волосам.
Бабка Шура заглядывает в спальню и сердито ворчит: «Вы сколько ждать будете? У ребёнка жар, надо бы укол сделать».
Бабушка качает головой — не надо уколов.
«Как пойду я во двери, от ворот к воротам, под соглядом Мороза, под дыханьем Посвиста…»
То ближе, то дальше голоса. Вот тень метнулась вдоль хоровода, вот заглянули в глаза белые безжизненные бусины, вот по спине пробежали чьи-то пальцы, щипая и царапая. Рубашка намокла и липнет к спине, холодный воздух, взявшийся ниоткуда, замораживает. Хочется плакать. Лизонька начинает тихонько выть.
«То-то же, девка… — тихий голос внезапно шепчет на ухо из-за спины. — То-то же… То ли будет… То ли будет…» — и сильные руки хватают Лизоньку за плечи, выворачивая их, сталкивая лопатки.
Больно-то как! Тонкие пальцы бросают плечи и хватают за рёбра, оставляя синяки. Бросают, хватают за ноги, за щиколотки, обвиваются вокруг коленей, сжимают кисти. Тело скручивается, ломается в этих пальцах, обмякает и вздрагивает. Быстрее, сильнее, уже не разобрать голоса. Только слышится свистом: «Кор-р-р-рчея…»
Хоровод взмывает, тела становятся высокими, бледными, нависают над маленькой измученной фигуркой…
Тикают напольные часы. Близится полночь. Бабушка тихонько встаёт со стула, подходит к часам, открывает стеклянную дверцу. Там, внутри, есть маленькие молоточки, а за ними — металлическая пластинка. Бабушка аккуратно достает пластинку и вставляет её перед молоточками — чтобы бой часов не разбудил внучку.
Лизонька мечется. Её бросает в озноб, хотя тело горячее, как уголёк. Бабушка хмурится, затем подходит к шкафу, достаёт коробку. Роется в ней, наконец, извлекает стопку небольших цветных лоскутов. У печки стоит тазик с холодной водой. По очереди окуная яркие лоскуты в воду, бабушка начинает обтирать лицо девочки, что-то нашёптывая.
«Трясея я, Трясея… — хихикает бледное лицо со впалыми щеками, близко-близко придвинувшись к Лизоньке и схватив ее за плечи. — Ну-ка, попрыгаем, ножками подрыгаем! И рубашечку красивую заберём! Мы любим платья красивые, да никто не сшил нам».
Тело трясётся мелкой дрожью, Лизонька плачет.
«Кто это у нас тут?» — раздается шипящий голос откуда-то сбоку. Девицы почтительно расступаются перед статной фигурой. К съежившейся девочке подходит женщина с непроницаемым лицом. Длинным когтистым пальцем берет за подбородок, заглядывает в глаза своими безжизненными впалыми глазами: «Де-евочка…»
«Кумоха… Кумоха», — почтительно шепчет хоровод.
«Если бабка твоя не успела всех сестричек сплести, тебе и выплачивать дань. Сейчас мы тебя помучаем… Сначала жар нагоним, затем озноб, потом ломота в костях, а там и хрипы, и корчи, и рвотные спазмы. Жаль, сестрицы Желтея да Невея не с нами. Сидят тихо, платьями красивыми любуются, мучить никого не хотят. Но мы-то остались…»
Лизонька мечется в постели в испарине. Бабушка тихонько успокаивает — окунает яркие лоскутки в прохладную воду, протирает лоб внучке, оборачивает запястья.
И Лизонька вдруг чувствует эти мягкие касания. Во сне по ее лицу скользит тонкий платок, и падает на колени. Ещё один и ещё — лоскуты ярких цветов. И вот уже целый ворох ткани, в который можно запустить пальцы, расправить каждую — и тут же услышать радостные возгласы хоровода. Вмиг злые тени обернулись простыми девушками в невзрачных одеяниях. Лизонька несмело протягивает ярко-голубой платок девушке с прозрачными глазами.
«Это мне на юбку новую, нарядную!» – девушка схватила, улыбнулась радостно — и растворилась в воздухе, мелькнув тканью.
Злобно шипит Кумоха, не в силах удержать своих сестер. Но никаких пакостей они больше делать не хотят — разбирают яркие ткани и, приплясывая, рассеиваются в дым…
Лизонька, наконец, просыпается. Голова мокрая, подушка и покрывала смяты и разбросаны по постели. Она поворачивает голову и видит часы. На часах без пяти девять. Утро.
Рядом с кроватью на тумбочке стоит тазик с водой, в нем плавают яркие платочки.
Бабушка тут как тут, трогает Лизонькин лоб и улыбается: температуры нет.
— Ба, мне пить хочется.
— Сейчас-сейчас, милая.
Бабушка протягивает Лизоньке маленькую фарфоровую кружку. На кружке нарисован цыпленок в траве. Лиза пробует воду — вкусная, и пахнет земляникой.
— Можно ещё?
— Конечно, можно, ягодка! — в кружку аккуратно льется травяной чай из белого кувшина. — Вот, моя хорошая, пей на здоровье.
Входит папа, одобрительно кивает и начинает вытаскивать из-под Лизоньки мокрые покрывала, приговаривая:
— Сейчас переоденемся в сухое, и — на диван, смотреть мультики и завтракать!
После завтрака Лизоньке разрешают на пять минут выйти из дома. Воздух холодный и чистый, и даже немного вкусный.
Лиза идет к бане проверить ящеркины хвосты — оказывается, утреннее солнце их совсем растопило. Наверное, сами ящерки заползли под потолок бани, и устраиваются на весеннюю спячку.
Пока Лизонька гуляет и дышит воздухом, мама варит ароматный грибной суп. Папа на улице пилит большое дерево — почти все дрова закончились. А бабушка села у окошка, достала ящичек с нитками и иголками и начала шить.
Лиза вернулась в дом, сняла куртку, валенки, шапку — и бегом к бабушке.
«Ягодка, поможешь мне девочкам платья нашить? Из двенадцати еще семеро осталось».
Лизонька смотрит под потолок — там, за бусами из сушеных грибов, виднеется пять ярких пятнышек. Пять спасительных фигурок-оберегов в красивых нарядах. Они не причиняют вреда домочадцам, они защищают от болезней и невзгод. Должно быть, и остальным хотелось стать простыми куколками в ярких новых платьях…
Лизонька всё понимает и совсем не сердится. Выбирает жёлтый лоскуток с яркими синими цветочками.
Бабушка улыбается, и Лиза доверительно ей шепчет:
— А лихоманки настоящие! Я их во сне видела! Они меня сначала так пугали, а потом…
— Конечно, ягодка моя, знаю-знаю. Ко всем подход важен и внимание.
Лиза радостно смеётся. Надо сшить куколкам-защитницам самые лучшие платья! Пусть берегут бабушку, курочек и собаку Шаню. И бабке Шуре тоже надо сшить, чтобы ей не страшно было одной. Всем нужна забота.