Юлия Сабитова
«Быстрее!»; «Давай быстрее!»; «Поторопись!»; «Да сколько можно копаться!». Если вы окажетесь утром в нашем доме, то обязательно услышите эти слова. Почти всегда они адресованы мне. Кажется, я один никуда не спешу. Вот и сегодня:
— Мирон, жуй быстрее свою манку! Что ты дуешь на нее, каша давно остыла!
А я не виноват. Эту кашу и вправду нужно хорошенько пережевывать. Наверное, мама напугала ее своей спешкой, и манка быстренько свернулась в два больших комка — один для меня, второй для Марка. Пока я думаю об испуганной каше и о том, куда Марк ухитрился спрятать свой комок, снова зависаю и забываю есть. Я такой медленный только снаружи, потому что мои действия никак не успевают за мыслями. Даже сейчас — я опаздываю, но сижу, а Марк уже зашнуровывает ботинки. Его длинные красные шнурки похожи на червяков. Не справившись с бантиком, он наскоро запихивает концы червяков внутрь ботинка. Готов! Неужели ему удобно? Ни за что бы так не пошел!
В это время мама понимает, что всюду опоздала, не выдерживает и, присев на скамейку, обхватывает голову руками.
— До чего же вы разные! — произносит она шепотом.
Странно слышать это от матери близнецов, или двойняшек. Мы с Марком до сих пор не разобрались. Мама утверждает, что мы двойняшки, но мы читали, что так похожи могут быть только близнецы. В детском саду нас просили прикреплять к одежде таблички с именами. Забыл, как они называются. Потом Марк отказался носить свою. Шустрый! Говорит: «Понятно же, раз ты Мирон». Я решил, что глупо одному быть подписанным, будто я не мальчик, а кастрюля или ведро с компотом, и тоже снял. У меня на ухе есть маленькая родинка. Если нужно, различайте по ней.
Я тщательно застегиваюсь на все пуговицы и выбегаю на улицу. Марк держит для меня тяжелую подъездную дверь, от нетерпения барабаня по ней пальцами.
— Что ты там застрял? Мама из-за нас на работу опоздает.
Ну вот, и он туда же! Старше меня на семь минут, а ведет себя — словно на целых семь лет. Учить любит до ужаса. Наверное, будет ученым.
Другая его страсть – машины. Он с трехлетнего возраста знает почти все марки. Тогда мы все свое время проводили вместе, и я за компанию рассматривал фото автомобилей и играл с моделями, но даже половины названий не запомнил. Марк говорит, что я, совсем как девчонка, различаю их только по цветам. Может и так… только это немного обидно. Зато я люблю животных. А вот Марк их боится. Нет, не всех, конечно. Но в раннем детстве трусил даже кошку погладить, сразу в слезы. Это у него началось с тех пор, как бродячая овчарка набросилась, чуть не покусала. Марк еще заикался потом немного. Из-за него нам так никого и не завели – даже рыбок. Вместо этого, по совету доктора, накупили кучу книг. Мне — сказки, ему — автомобильные справочники. Права мама: все-таки мы разные.
В последний день учебного года возле школы, естественно, не протолкнуться. Марк заранее отстегивает свой ремень безопасности, чтобы быстрее выскочить на улицу. Глядя на него, я поступаю так же. Теперь маме не придется искать место для парковки. Она останавливает машину рядом со школьными воротами.
— Бегите, мальчики, хороших оценок! — сообщает она нам в зеркало заднего вида.
Мы одновременно открываем двери. Марк бежит, а я только делаю вид, что бегу. Меня крепко-накрепко держит ручка автокресла, за которую я зацепился лямкой моего огромного ранца. Пытаясь освободиться, я дергаюсь как беспомощная перевернутая черепаха. Шумно вздохнув, мама выходит на улицу. Покрасневшая от волнения, она снимает с крючка мой панцирь, то есть ранец. Спасение черепахи проходит под нетерпеливые, громкие и протяжные гудки. Они все спешат. Надо же, я умудряюсь задерживать все больше и больше людей.
— Вот и настал итоговый момент нашей учебы в третьем классе! — с порога предупреждает нас Марина Николаевна. — Я очень рада, что вы, как способные ученики, не подвели меня, родителей и родную гимназию плохими отметками.
Я оборачиваюсь назад, чтобы посмотреть на Марка. Везет ему — круглый отличник! У него к математике с первых дней любовь. А мне, как говорит Марина Николаевна, не хватает скорости.
— Он у вас, — сказала она однажды папе, — мальчик не глупый, просто как черепашка: только раскачается, а урок, глядишь, и закончился.
И чем им всем черепахи не нравятся? Хорошие животные. Когда вырасту, обязательно заведу себе парочку!
Марк на меня даже не взглянет. Он захватил из дома две маленькие машинки, те, что попадаются в игрушечных яйцах, и незаметно катает их под партой вместе с соседом. На перемене они умчатся под лестницу устраивать гоночные заезды, а я, конечно, побегу в волшебный мир нашей школы. Там-то я точно не буду медлить!
Срываюсь с места сразу после звонка.
— Вернись за парту, Марк!
— Я Мирон, — делаю обиженную физиономию.
Учительница пристально разглядывает сначала меня, потом моего брата.
Странная она сегодня. Уж кто-кто, а Марина Николаевна никогда нас раньше не путала.
— Да, — чуть помедлив, продолжает она, — прости… я привыкла, что твой брат вечно куда-то торопится.
Записав все свои оценки и получив, наконец, заветную свободу, я бегу на цокольный этаж. Вообще-то я не должен тут находиться. Этот этаж предназначен для старшеклассников. Здесь их раздевалка и два кабинета труда. Слева, в зеркальном зале, занимается балетная студия. Та дверь, что мне нужна, отличается от других. Она старая и обшарпанная, со следами выцветшей голубой краски. Стучусь три раза, как положено, а потом еще два через раз, как учила Роза Васильевна.
— Входите, открыто! — раздается за дверью.
Я переступаю порог заветной комнаты и попадаю в сказку. Стены здесь не похожи на обычные — они густо оплетены стеблями плюща и напоминают дикие джунгли. Некоторые побеги, словно лианы, свисают с потолка. Отовсюду раздаются мелодичные трели вперемешку с веселым чириканьем. В огромном аквариуме шумно плещутся рыбы — оранжевые в красную крапинку. Рядом, на соседнем столе, нежится под лампой мой дальний родственник — сухопутная черепаха. Другие сородичи — морские черепашки собрались в кучку на суше. Оглядывая эту красоту, я вдруг понимаю, что все еще не поздоровался с хозяйкой.
— Здравствуйте, — скорее приветствую Розу Васильевну.
— Здравствуй, Мироша, я ждала, что ты сегодня появишься.
Роза Васильевна раньше преподавала в школе. Потом она вышла на пенсию, но живой уголок бросать не захотела. Я познакомился с ней в самом начале учебы. Все как обычно — долго возился со сменкой; Марк устал меня ждать и умчался в класс; я не мог найти нужный кабинет, а потом наткнулся на Розу Васильевну. С тех пор я помогаю ей с животными: кормлю, иногда чищу клетки, но чаще всего просто играю. В ранце у меня припасена морковка для Гоши и Хомы – вот они обрадуются!
— Сегодня я хочу кое с кем тебя познакомить, — хозяйка уводит меня от хомяков к новой клетке, которую я раньше не видел. В ней на жердочке сидит красивая желтая птица.
— Кто это? — спрашиваю шепотом.
— Неразлучник. Его зовут Пьер. Посмотри внимательно, — Роза Васильевна поднимает руку вверх, и птица вслед за ней поднимает свои крылья.
Мне показалось? Я смотрю, как завороженный. Роза Васильевна еще раз проделывает это движение, и я понимаю, что не ошибся — под крыльями у птицы блестящее золотое оперение.
— Вижу, ты понял, что это не простая птичка, — говорит хозяйка. — Пьер живет у меня очень давно. Наверное, целую вечность.
— Ого! Но разве птицы живут так долго?
— Сейчас я все тебе расскажу, наберись терпения, — она садится и жестом указывает мне на соседний стул. — Этих птиц подарила нам тетушка на наше пятнадцатилетие. Трудно поверить, но тогда их оперение было полностью золотым.
— Вам?
– У меня есть сестра. Мы родились в один день, совсем не похожи друг на друга, но в детстве всегда были вместе… Неразлучники — символ нашей родственной любви. Потом мы разъехались по городам, у нас появились семьи, и Лиля настояла на том, чтобы разделить птиц. Тогда мы еще не знали их тайны… Эх, да я и сейчас до конца ее не знаю. Известно одно: птицы должны быть рядом. Если они встретятся, я искренне верю, любое чудо станет возможным! А пока Пьер от тоски теряет по несколько золотых перьев в год, и на их месте вырастают обычные желтые перышки. Я чувствую, что в тот день, когда выпадет последнее золотое перо, он погибнет. Думаю, с его подругой происходит то же самое.
— Но почему вы не встретитесь с сестрой и не соедините птиц?
— Видишь ли, это непросто объяснить… Сейчас я попробую… Скажем, вот ты, Мироша; чем ты больше всего увлекаешься?
— Ну-у… — в моей голове куча ответов, но ни один не кажется мне верным.
— Я знаю, ты любишь ухаживать за животными, — помогает мне Роза Васильевна.
— Ага! — я радостно киваю головой. Как я сам не додумался?
— Теперь представь, что однажды кто-то очень для тебя важный скажет, что все это ерунда и куда лучше заниматься, к примеру…
— Машинами! — перебиваю я ее.
— Пусть так. Ты изменишься. Сначала совсем немного, потом еще чуточку, еще…
— Я никогда не перестану сюда приходить!
— Конечно, — она гладит меня по голове, — я лишь хочу сказать, что с людьми такое бывает. Лиля сильно изменилась, и вместе с тем изменилось ее мнение обо мне. Она разорвала наши отношения, и я не знаю, где она сейчас и что с ее птицей. По слухам, она уехала из страны. У меня же все осталось по-старому, и если бы она захотела, обязательно нас нашла.
— Почему вы не говорили мне раньше?
— Ты бы лучше, Мироша, спросил, зачем рассказываю сейчас, ведь это семейная тайна. Видишь ли, у меня случилось предчувствие. Хотя, нет… давай по порядку. Каждый раз, когда Пьер теряет перо, я загадываю желание. Не сбывается только одно – не трудно понять, какое. Я не могу заставить его подругу вернуться. Что-то держит ее. Я хочу, чтобы попробовал другой человек, но обязательно честный и, главное, добрый — ты, понимаешь?
— Я?!
— Все верно, ты.
— Но я… я не умею. Я же раньше не делал! Если у меня не получится? Я могу что-то перепутать, забыть; да я обязательно забуду!
— Глупости!
Я жду, что она скажет что-то еще, но Роза Васильевна только ласково мне улыбается. Похоже, ее порядком веселит мое поведение, а мне от ее веселья ничуть не легче.
Она протягивает ладонь, и я вижу три маленьких золотых перышка.
— Вот, возьми их. Желание загадай на улице. Если ветер подхватит перо и унесет — твое желание сбудется. Главное, чтобы оно было искренним, шло от сердца. Понимаешь?
Я смотрю на Пьера.
— Поверить не могу, что он волшебный! Но я и вправду очень хочу ему помочь, — заверяю я Розу Васильевну.
— Я знаю, знаю, — она улыбается теперь какой-то очень грустной улыбкой. — Поэтому и прошу. Наверное, это будет последняя попытка. А пока… Протяни руку.
Роза Васильевна открывает дверцу клетки, и Пьер, словно только этого и ждал, тут же вылетает наружу. Сделав большой круг по комнате, он садится не куда-нибудь, а прямо на мою ладонь. До чего он легкий! Как пушинка!
— Невероятные ощущения! — я говорю шепотом, чтобы не спугнуть.
— Подожди, это еще не все.
Будто поняв свою хозяйку, Пьер раскрывает клюв и издает звуки, подобные которым я никогда раньше не слышал. Казалось, даже мир вокруг замер на те несколько секунд, что длилась его грустная песня.
— Теперь он поет только так, — вздыхает Роза Васильевна.
— Я готов! — я хотел бы сказать больше, но решил, что и этих слов достаточно. — Но что мне делать с остальными перышками?
— Потрать их по своему усмотрению. Уверена, ты что-нибудь придумаешь. А теперь беги — твой брат наверняка уже заждался.
Только сейчас я вспоминаю о Марке. Ох, нет! Опять начнет ворчать!
Я издали замечаю Марка. Он, сгорбившись, сидит на бетонном школьном заборе. Бедняга, как долго он уже ждет? Внутри у меня все скачет от торопливости, но бежать нельзя. Сначала я должен помочь Пьеру. Я подношу к губам перышко и шепчу заветные слова. Невпопад, конечно, но ведь главное — от души! Я и вправду верю, что неразлучники встретятся!
— Ну сколько можно ждать! Мама трижды звонила! Мне пришлось выдумать, что ты дежурный! Где ты был?
Вместо ответа протягиваю ему перышки.
— Вот, посмотри.
— Что это? — Марк тут же перестает сердиться.
— Они исполняют желания. Только ты, наверное, не поверишь.
— Конечно, не поверю, — смеется Марк. — Тебя обдурили, глупый! На что ты поменялся?
— Да не менялся я! Мне Роза Васильевна дала.
Эти слова заставляют его нахмуриться. Он всегда так делает, когда думает.
— Значит, она пошутила. Или сошла с ума, она ведь уже старенькая.
— Сам ты шутник сумасшедший! Давай сюда! — я толкаю его в бок и отбираю перышки.
— А давай проверим! — заявляет Марк. — Вот, например, завтра уже каникулы, но наши родители, похоже, никуда не собираются. Наверняка опять все лето будут работать.
— При чем тут родители?
— При том ! Загадай, чтобы мы поехали на море. Мы же давно мечтали, помнишь? Представляешь, как все обрадуются! Если сбудется — они точно волшебные.
— Не знаю… я не хотел тратить перышки.
— Так и думал, что врешь! — обижается Марк.
— Ладно, ладно! — предложение Марка не кажется мне таким уж глупым, ведь я прошу сразу за всю семью. – Только не мешай, и не вздумай смеяться!
Я убираю одно перышко в карман, а другое подношу к губам и шепчу желание. Внезапный порыв ветра подхватывает его и уносит так быстро, что мы не успеваем заметить, в какую сторону оно полетело.
— Видел? Оно улетело, значит, сбудется!
— Ерунда это все! В жизни не поверю. Тем более, нас еще в апреле записали в школьный лагерь.
— Чего ты сразу не сказал?! — от этой новости я останавливаюсь как вкопанный прямо посередине тротуара. — Мы же зря его потратили! Осталось всего одно перышко!
Марк хватает меня за руку и тащит за собой, словно мамаша своего непослушного малыша:
— А чего ты так испугался, если они на самом деле волшебные?
Мне совсем не хочется ему отвечать. Вот какой он брат? Только и делает, что учит. А сам бестолковый — был бы умный, давно бы додумался, что все это бесполезная болтовня. Если бы он мне золотые перышки показал, я б ему сразу поверил. И помог! А этот только и знает, что проверки устраивать! И что мне теперь делать? Я нащупываю в своем кармане единственное перо и чувствую, как глаза застилают первые предательские слезинки.
Дверь нам открывает папа. Какой-то он радостный, с порога заметно.
— Ну, мужики, кто со мной в гараж? — даже про оценки не спрашивает.
— Я пойду, — оживленно говорит Марк, — что-то чинить будешь?
— Нет, за машиной. Нужно съездить забрать путевки.
— Откуда? Ой! То есть куда?
— А-а-а-! Вот я сглупил — проболтался! Да ладно уж. Мы с мамой не сообщили вам заранее, хотели сделать сюрприз — через месяц едем на море!
Наверное, папа ждал, что мы запрыгаем от радости, налетим на него с объятьями, ну или хотя бы улыбнемся, но мы уставились друг на друга в немом изумлении.
— Я не понял, вы не рады, что ли?
— Рады… конечно, рады, — я киваю за двоих, потому что Марка, кажется, заморозило. Бедняга, как можно быть таким неверующим?!
Эти недели ожидания, пожалуй, самые долгие в моей жизни. Даже дольше, чем два месяца перед нашим прошлым днем рождения, когда нам заранее пообещали новые велики. И, несмотря на то, что была зима, а кататься по сугробам мне бы все равно не разрешили, я еле дождался. Каждый день отсчитывал. По-моему, даже постарел немного.
Наконец, упаковав чемоданы (я свой раньше всех собрал), мы отправляемся на машине в нашу первую дальнюю поездку, и главное, не в какой-нибудь соседний аквапарк, а к настоящему морю. Жаль только, что с того дня, как я рассказал Марку историю Пьера, он все больше молчит. А в дороге просто смотрит в окно и думает о чем-то, даже модели свои забросил. Мне веселее — меня хотя бы тошнит.
На вторые сутки нашей поездки я замечаю, что природа вокруг изменилась: деревья стали маленькими и раскидистыми; с облаками тоже что-то не так — они опустились совсем низко, или это мы поднялись на одну из многочисленных гор. Нам с Марком, никогда раньше не путешествовавшим, все было в новинку. Мы будто попали в сказочный мир и ждали появления морского пейзажа как чуда, в которое оба теперь безоговорочно верили.
— Море! Смотри, там море! — Марк кричит и тычет пальцем в окно.
Теперь и я вижу маленький голубой кусочек в конце дороги. От восхищения у меня даже сводит живот, но я не обращаю на это внимания. Мы хлопаем в ладоши, совсем как малыши, и на ходу сочиняем приветственную кричалку:
— Море! Мо-о-о-о-ре! Мо-ре-мо-ре-море!
Интересно, каково родителям с двумя одинаковыми орущими мальчиками на заднем сиденье?
Через полчаса мы решаем остановиться в одной из прибрежных гостиниц. Как же здорово выбежать из машины и почувствовать под ногами мягкий золотой песок!
— Дружно все отдыхаем, а вечером будем плавать, — объявляет папа, занося чемоданы в номер.
Мы с Марком ныряем в белоснежные простыни и вытягиваемся во весь рост, впервые за прошедшие сутки. Глупо это — приехать на море и спать, но, если честно, я бы сейчас и шагу не сделал.
А к вечеру разыгрался шторм. Самый настоящий, какой в кино показывают, с огромными двухметровыми волнами. Поэтому вместо купания мы идем на экскурсию в старинную крепость. Марку ужасно интересно — он трогает каменные выступы, подбирает и внимательно изучает их обломки и, запрокинув голову вверх, целую вечность рассматривает полуразрушенную башню, прикидывая, с какой стороны ее лучше всего сфотографировать. Потом выложит фото в интернет, чтобы ненавязчиво перед мальчишками похвастаться. А мне вот порядком уже надоело. Камни – они и есть камни, сколько можно на них глядеть? Я спускаюсь вниз, к основанию крепости, и тут замечаю его. Этот щенок — он будто из моей любимой книжки. Он просто неописуемо красивый — белый с коричневыми пятнышками на спинке и мордочке и маленькими черными глазками. Он смотрит на меня, дружелюбно машет хвостом и тут же мчится прочь по своим щенячьим делам. Я непременно решаю догнать его и хотя бы погладить.
— Подожди, я сейчас спущусь! — кричит Марк с высоты.
Но я не могу ждать, я уже бегу за щенком. Он огибает крепость и останавливается возле маленького белого домика. Крыша его чуть выше макушки взрослого человека, а единственное окошко, обрамленное голубыми ставнями, расположено так низко, что подоконник приходится вровень моим коленкам. Я чешу щенку за ушком, и тот с радостным лаем принимается прыгать на дверь. Где-то я ее видел… Да, конечно же, точно такая дверь ведет в живой уголок Розы Васильевны — голубая и обшарпанная.
— Кажется, он хочет домой, — произносит Марк за моей спиной.
Вот шустрый, догнал-таки! Марк осторожно тянет на себя ручку, и дверь послушно открывается. Мы робко замираем на пороге, а щенок, совершенно о нас забыв, бежит куда-то сквозь темноту длинного коридора.
— Мы туда не пойдем, — Марк хватает меня за край футболки и настойчиво тянет назад.
— Ну, пожалуйста, только посмотрим, нашел ли он хозяина. Тебе не нужно идти, лучше покарауль у входа.
— Ты совсем сдурел? Мало ли кто там живет! А родители? Они что скажут?
Я поворачиваюсь в сторону крепости и отсюда вижу маму с папой — маленьких человечков, карабкающихся вверх по каменным ступенькам.
— Ладно! — спустя минуту бесполезных уговоров, поняв, что меня не переубедить, Марк первым шагает за дверь. — Ой, да тут лестница!
Мы осторожно спускаемся круто вниз и попадаем в самую обычную комнату с высоким потолком.
— Это землянка какая-то, — говорю я. — Эй! Шарик, Шарик!
— С чего ты взял, что его зовут Шарик? — шепчет Марк. — И зачем нам его искать? Даже если он ничейный, тебе ни за что не разрешат взять домой собаку.
— Между прочим, из-за тебя!
Мне кажется, я слышу какие-то звуки, но не разберу, откуда они доносятся.
— Ты что-нибудь слышишь? — спрашиваю я Марка.
— Совсем ничего. Никого тут нет, пойдем.
— А как же щенок? Нет, я его не брошу.
Мы проходим по узкому длинному коридору туда, где скрылась собака, и натыкаемся еще на одну дверь. Теперь я ясно различаю звуки, доносящиеся с улицы. Мы осторожно открываем ее и тут же жмуримся, ослепленные ярким южным солнцем.
— Ого! — шепчет Марк. — Интересно, где мы?
И вправду, интересно… Этот пейзаж точь в точь сказочный. Трава на полянке не выжженная и пожухлая, а яркая, сочно-зеленая. Сама поляна со всех сторон окружена цветущими кустами роз. Розовые, белые, красные — я такие только в маминых букетах видел. По каменной горке весело струится маленький резвый ручеек, а земля рядом с ним усыпана золотистыми абрикосами. Но главное — в нескольких метрах от поляны я вижу бескрайнюю синеющую морскую даль. Здесь будто и не слышали о шторме — всюду царят тишина и спокойствие, нарушаемое лишь птичьими трелями. Это место напоминает мне наш живой уголок, только… только в тысячу раз прекраснее.
Восхищенно вздыхая, мы не сразу замечаем Шарика. Он снова радостно виляет хвостом и бежит, на этот раз к Марку. Тот по привычке пятится назад, но затем протягивает руку и даже слегка касается его спины.
– Пуля! Куда ты умчался, негодник! Смотри у меня, если вытопчешь газон! – эти слова раздаются вроде как ниоткуда. Лишь через минуту мы видим хозяина.
Им оказывается пожилой мужчина с очень смуглой кожей и волосами цвета снега. Увидев нас, он на секунду останавливается, щурится, затем улыбается и идет к дому.
— Значит, близнецы? А я уж подумал, на солнце перегрелся — в глазах двоится.
Вот оно, преимущество близнецов. Обычных мальчишек в первую очередь спросили бы, что они делают в чужом дворе и почему залезли без спроса.
— Двойняшки, — отвечает Марк. — Я Марк, а это — тычет в мою сторону — Мирон.
— Неужели? Я думал, так похожи могут быть только близнецы. А я дядя Коля.
— Извините нас, мы за Шариком увязались, — пытаюсь я оправдаться.
Дядя Коля дружелюбно хохочет:
— Это за Пулей. что ли? Обычно он сам за людьми увязывается. Сколько мы его с женой воспитываем — все без толку.
— Имя у него интересное. Ему подходит, — продолжаю я.
— Да… жена все звала его Лапуля, но разве ж это по-собачьи? Да и шустрый он, одним словом — Пуля и есть. Ну да ладно, заболтался, пора мне живность в зоопарке кормить.
Только сейчас я замечаю у него в руках ведро, полное морковки.
— А можно нам посмотреть? — неожиданно спрашивает Марк.
Вот уж от кого не ожидал! Пуля его, что ли, от страхов вылечил?
— Я-то не против, а родители не потеряют?
Мы с Марком переглядываемся и хором отвечаем:
— Пожалуйста, совсем чуть-чуть.
Зоопарком дядя Коля называет загон с кроликами и козами. Удивительно — кролики у него живут не в клетках, а свободно бегают по травке, огороженной низким заборчиком. Нам разрешают их погладить, а Марк даже берет одного на руки.
— Ну, помощники, раз пришли, несите-ка вон то ведро с пшеницей; теперь накормим птичек.
Вдвоем подняв ведро, мы плетемся за дядей Колей в сторону птичника.
— Сначала насыплем курам, — подсказывает хозяин, — иначе они нам шагу ступить не дадут.
— А кто у вас там, вон в той клетке? — спрашивает Марк после того, как мы заканчиваем работу.
Я вижу, что дядя Коля опечалился.
— Совсем разболелась наша пташка, — тихо произносит он. — Я ее к курам вынес, все не в одиночестве. Только видно, недолго осталось. За Маней больше жена ухаживает, должна уже прийти.
Во мне вдруг просыпается волнение.
— Пожалуйста, можно на нее посмотреть?
Хозяин какое-то время думает.
— Ладно, иди сюда, пока никто не видит, — он ставит меня на ящик с инструментами, чтобы я мог дотянуться до клетки, — только одним глазком.
Я встаю на носочки и заглядываю в клетку. На жердочке никого нет, в кормушке тоже пусто, но с краю на полу я замечаю маленькую желтую птичку, точно такую же, как Пьер.
— Это он. Второй неразлучник, — шепчу я Марку.
— Вы чего туда полезли?! — голос звучит как гром среди ясного неба.
Дядя Коля, кажется, не на шутку испугался.
— Лилечка, да я на минутку, мальчишкам показать только, — начинает он оправдываться.
Лиля, Маня, Пьер — эти имена круговоротом вертятся в моей голове. Руки мои трясутся, а сердце перемещается куда-то ближе к ушам. Я столько всего должен сказать, но не могу произнести ни слова. Я понимаю: чудо почти свершилось, но как… как нам успеть?
— Мы… — Марк первым пытается начать разговор, — мы хотим помочь ей.
— Знаю я вас, помощников! — сердито ворчит хозяйка.
И тут меня словно прорвало — так сильно я на нее злюсь, что даже перестаю бояться. Я как на духу выкладываю про Пьера, про золотые перышки, наши желания, про Розу Васильевну и, главное, сообщаю свое мнение об ужасном поведении ее сестры.
Чем больше я говорю, тем сильнее меняется в лице хозяйка. Она садится на ящик и обхватывает голову руками.
— Разве вы не знали, что Маня — волшебная? — осторожно спрашивает Марк.
Лиля Васильевна лишь качает головой. Кажется, она и сейчас не верит.
— Но что вы делали с перышками?
— Что-что, выбрасывала! — отвечает она злобно.
Логично. Я бы тоже, наверное, злился на себя, узнай, что был таким дураком.
— А сколько перышек осталось у Мани?
С минуту она молчит, потом печально произносит:
— Одно.
Я начинаю шарить по своим карманам. В спешке мне никак не удается найти заветное перо. «Неужели потерял? Бестолочь! А, нет, вот оно! Застряло в маленькой дырке. Вот болван!» — мысленно ругаю я себя.
— Помоги мне, — кричу я Марку, — нужно придумать желание.
— Подожди, — он останавливает меня, — покажи это перо птице.
Я подношу перышко к клетке так, чтобы Маня увидела. Она поворачивает к нему головку и пытается встать на лапки. Тогда я открываю дверцу и провожу перышком по Маниной желтой спинке. На секунду я разжимаю пальцы, и тут происходит чудо! Перышко выскальзывает из моих рук и приклеивается к Мане так крепко, будто всегда было на ее крыле. Сначала птичка покачивается, стоя на своих тоненьких лапках, затем взмахивает крыльями, прыгает на жердочку и начинает весело чирикать.
Я не выдерживаю — плачу. Мне становится стыдно, но затем я оборачиваюсь и вижу, что все они тоже плачут. И Марк, и дядя Коля, и Лиля Васильевна. Только плачем мы от радости, от того, что счастливы.
После мы с Марком долго упрашиваем хозяйку отдать нам Маню. Она понимает, что по-другому нельзя, но все никак не может до конца поверить. Помогает нам дядя Коля — просто снимает клетку и отдает Марку. Уходя, я спрашиваю:
— Почему вы не хотите увидеть сестру? Роза Васильевна, она знаете, какая хорошая!
— Знаю. Вот и не хочу, — не глядя на меня, отвечает Лиля. — Впрочем, это старая история, — добавляет она.
Родителей уговаривает Марк. Ему и уговаривать не приходится — они, когда видят его с птицей, такие счастливые становятся. Сами подумайте, кому приятно, если сын от всякой живности шарахается. Мы, конечно, о волшебстве не рассказываем; говорим только, что ее в живой уголок нужно доставить. Но до этого ей с нами еще десять дней путешествовать.
— Да что ты застрял?! — Марк кричит мне из коридора.
— Не видишь, иду. Все, я нашел футболку!
Мы выходим втроем: я, Марк и Маня в клетке. Я смотрю на брата и улыбаюсь. Все-таки до чего смешно он ее держит — на расстоянии, как будто Маня может его укусить. Нет, никогда я не смогу его бросить. Что бы ни произошло, как бы мы ни ссорились, какими бы разными ни были — мы и есть неразлучники.
Я стучусь в знакомую голубую дверь. Роза Васильевна открываем нам и замирает на пороге при виде Мани. Затем она обнимает меня крепко-крепко, в уголках ее глаз я замечаю слезы.
— Давайте скорее, ребята… Давайте же.
Мы выпускаем птиц, и они тут же летят навстречу друг другу, сталкиваются в воздухе, затем камнем падают на пол. В комнате не слышно ни звука — даже животные притихли, и пестрые рыбы перестали плескаться в своем аквариуме. Мы с Марком тоже замерли. Неужели это конец? Это и есть то чудо, которого ждала Роза Васильевна? Я снова плачу. Теперь уже по-настоящему.
— Смотри, смотри, они золотые! — Марк кричит и тычет пальцем, точно так же, как недавно при виде моря.
Пьер и Маня медленно поднимаются на лапки, встряхивают новые перышки и взлетают на ползучий стебель плюща, а мы с Марком прыгаем от радости. Я даже предложил ему поцеловать лягушку из террариума. А что, вдруг сработает?
— Что будет дальше, Роза Васильевна? — спрашиваю я.
— Этого, Мироша, я и сама пока не знаю.
— Но ведь вы ждали чуда.
— А разве это не чудо? Ты только посмотри на них. Да и потом… — ее слова прерывает резкий телефонный звонок, — подождите, ребята, я отвечу. Алло, — несколько секунд она молча слушает, потом дрожащим голосом произносит: — Здравствуй, Лиля!