Наталья Короткова
На угольной куче
Утром к калитке дома подъехал самосвал и высыпал на землю большущую кучу угля. Васятка с интересом наблюдал в окно, как машина, лязгая железом, опустила кузов, вырулила на проезжую часть и, не торопясь, потащилась по разбитой дороге восвояси, поднимая за собой облако пыли.
Васятка — худенький, чернявый пацанёнок шести лет. Живут они с мамкой на железнодорожном разъезде Каракамыш, что означает «чёрный камыш». Такое название оттого, наверное, что рядом с разъездом раскинулось озеро Балхаш. А по берегам Балхаша много-премного камышовых зарослей, которые издалека кажутся совсем тёмными. Вот тебе и Каракамыш.
Дом у них с мамкой старый, с худыми стенами. Зимой, как завьюжит в степи, не натопишься. «Уголь — это хорошо! — думает Васятка, провожая взглядом самосвал. — Уголь — это, значит, тепло зимой будет».
Мама с утра ушла на работу. Она — путевой обходчик. Ходит, проверяет: всё ли ладно на железной дороге. И, если обнаружит какие неисправности, всё в журнал специальный записывает и сразу сообщает бригадиру, дяде Николаю. А бывает и сама что-то ремонтирует. Для такого случая у неё инструмент специальный имеется: ключ путевой, молоток. Васятка очень гордится маминой работой. Ещё бы! Недосмотрит обходчик — и поезд с рельсов может сойти. Люди погибнут. Вот какая важная работа! Только очень уж Васятка скучает без мамки.
Как был — босиком, в одних трусишках, он отправляется на улицу. Выйдя за калитку, останавливается и, щурясь от яркого солнышка, с восторгом смотрит на сваленную кучу угля. Уголь на солнце блестит, сверкает. Красота!
Недолго думая, Васятка вскарабкивается на осыпающуюся под ногами кучу. Умостившись на самом верху, он довольно озирает окрестности, перебирая в руках камушки.
Сначала Васятка просто их перебирал. Особенно блестящие откладывал в сторону. Потом из тех камней, что покрупнее, построил башню и давай её другими, калибром помельче, расстреливать:
— По неприятелю… короткими… огонь!
Однако башня не поддаётся, тогда в ход идут камни поувесистей:
— Артиллерия! Цель-сь! Пли!
Наконец башня рушится.
— Ура-а-а! — ликует Васятка.
Время за игрой пролетело незаметно. Вон уже и мамка на обед идёт. Васятка рванулся было навстречу, но раздумал и залёг за развалившуюся башню. Лежит — не дышит.
Мать отворила калитку, прошла по дощатому тротуару и скрылась в доме, но вскоре вновь показалась на крыльце и беспокойно поискала взглядом по двору.
— Васятка!..
Растерянно глядя по сторонам, мать направилась в сторону огорода. Вернулась. Вышла за ворота.
— Васятка! Куда ты запропастился, пострел?
Она прошла мимо угольной кучи, не замечая сына. А ничего удивительного! Как же его заметишь? Рожица у Васятки чёрная, руки-ноги чёрные, уши — и те чёрные! И на голове чёрные как смоль волосёнки топорщатся! Мама уже который раз мимо него проходит. Вот опять идёт… Не удержавшись, Васятка приподнял голову над углём и разулыбался во весь рот, сверкая белоснежными зубами.
— Фу, ты! — схватилась мама за сердце. — Напугал!
— Не нашла! Не нашла! — подскочил Васятка и, присев на корточки, съехал вниз.
— Здоровско я замаскировался? А? Как заправский разведчик!
— Ой-ё-ё… — покачала мама головой, глядя на сына. — Как же теперь отмывать тебя? А? Трубочиста такого! Придётся титан растапливать.
— Я не трубочист! Я разведчик!
— Разведчик… Ступай в сарай за дровами, разведчик! А я за водой.
Она принесла с колонки пару вёдер. Растопила титан. Согрела воды и до краёв наполнила стоящий у крыльца большущий таз, в котором обычно стирала бельё.
— Полезай, поросёнок!
Васятка залез в таз, а мама принялась намыливать ему голову.
— Ой-ёй-ёй!
— Чего такое?
— Мыло в глаза попало! Щиплет!
— Щиплет, говоришь. А кто ж тебя заставлял так увозёкаться? — мама, зачерпнув ладонью из ковшика чистой воды, умыла Васятку.
— Никто не заставлял. Баба Кланя говорит, это всё потому, что за мной никакого пригляду нет и я целыми днями лодыря гоняю.
— И то верно, — вздыхает мама.
— Ага! Верно! И ничего не верно! — возмутился Васятка. — Никого я не гоняю! Ну, только ослика Калчу иногда, когда дедушки Мансура дома нет.
Мама рассмеялась.
— А баба Кланя сама кого хочешь загоняет. Знаешь, как она мне вчера ухо надрала больно?
— Это за что же?
— За то, что я к ней в помидоры свалился, когда на ограду полез. Я же нечаянно, а она…
— Так уж и нечаянно?
— Конечно, нечаянно! Вон ещё и поцарапался о колышки помидорные. — Васятка высунул из воды ободранную ногу. — Видала? А баба Кланя схватила за ухо и говорит: «Ну что, дорогой мой прЕдмет? Опять лодыря гоняешь?»
— А за какой такой надобностью, интересно знать, ты на ограду полез?
— Ну так… а чего ещё делать? — вздохнул Васятка. — Скучно было, вот и полез.
— Заскучал, значит. Ну, ничего… — улыбнулась мама, намыливая вехотку. — Вот скоро друг твой, Айбек, к дедушке Мансуру на каникулы приедет — всё веселее тебе будет.
— Скорей бы уж… — проворчал Васятка, протирая глаза. — А то так и лето пройдёт. А здоровско ты меня не нашла сегодня?
— Да ежели б, сынок, не твои зубы, так и сидел бы ты на своей угольной куче до самого вечера. Нипочём бы мне тебя не найти, — засмеялась мама.
Ослик Калчу
В соседнем дворе, у дедушки Мансура, в старом глинобитном сарае живёт ослик Калчу.
По утрам дедушка выпускает ослика во двор. Калчу бродит по ограде, щиплет траву и подолгу с интересом наблюдает за курами, что копошатся в пыли. Время от времени он подходит к калитке, смотрит печально сквозь редкие штакетины и, вскинув голову, протяжно выкрикивает: «И-а-а-а! И-а-а-а!» Точно жалуется кому.
Васятка любит угостить ослика хлебной горбушкой, густо посыпанной солью.
— Лопай, лопай, Калчу! Вкусно! — просунув ручонки между штакетинами, приговаривает он, стоя по другую сторону ограды.
Ослик смешно щекотится мягкими губами, аккуратно беря хлеб с Васяткиных рук, и благодарно кивает головой.
Сегодня дедушка Мансур, по обыкновению, выпустил Калчу во двор, а сам, взяв батожок, куда-то поковылял, забыв при этом закрыть калитку на засов.
Калчу, подойдя к калитке, ткнулся в неё головой и, к своему великому удивлению, оказался на свободе…
Стоя перед зеркалом, Васятка сиял как новая копейка. Осенью ему исполняется семь лет — пора в школу. Недавно мама купила ему школьную форму и портфель. Форму трогать не велено, но Васятке не терпится, и он каждый день тайком от мамы примеряет её перед зеркалом. Вот и сейчас стоит, любуется на своё отражение, жмурясь от удовольствия: брючки со стрелочками, на пиджаке пуговицы блестящие-преблестящие. Красавец!
Вдруг за окном послышалось знакомое:
— И-а-а-а! И-а-а-а!
Васятка прильнул к окну и тут же выбежал на улицу.
— Калчу, ты как здесь? Тебя кто выпустил? А где дедушка Мансур? Ты что, сбежал?
Ослик только хлопал глазами и согласно кивал головой.
Надо сказать, что у Васятки давно была заветная мечта: покататься верхом. И, похоже, подходящий момент настал. Он закинул ногу и с трудом взгромоздился на ослика.
— Н-н-но, Калчу! Н-н-но! — Васька колотил босыми пятками по бокам ослика.
Калчу, не торопясь, потрусил по дороге. Но ехать Васятке было не очень удобно: он всё время съезжал куда-то набок. «Это потому, что седла нет», — в который раз сползая по гладкому ослиному боку, догадался он. Васятка почесал затылок, задумался… и, расстегнув школьный пиджак, накинул его на спину Калчу. Вот! Теперь другое дело. Только Васятка собрался вновь оседлать ослика, как мимо, громко сигналя, промчался грузовик. Калчу подскочил испуганно на месте и рванул вперёд.
— Стой, Калчу! Стой!
Но тот уже скрылся за поворотом. Васятка кинулся было вдогонку. Да куда там! Калчу и след простыл. Оглашая окрестности громким рёвом и размазывая слёзы по щекам, Васятка отправился домой. Ох, и попадёт же ему от мамки за пиджак! Ох, и попадёт…
Вечером, получив хороший нагоняй, Васятка, сидя на кровати, причитал:
— Как же я теперь без пиджака? В школу-то! Как же теперь?
— Калчу пойдёт вместо тебя в школу. Мы ему ещё и портфель твой подарим. Вот и пойдёт! — сердито отвечала мать.
Васятка представил, как Калчу в его пиджаке и с портфелем в зубах отправляется в школу, и заголосил ещё громче.
— Ну хватит слёзы-то лить, — одёрнула его мама. — Спать иди!
Когда Васятка уснул, пришёл дедушка Мансур и принёс пиджак. Но Васятка этого уже не слышал, и только сквозь сон доносились до него из кухни оханья мамы и дребезжащий, тоненький смех дедушки Мансура. А где-то вдалеке слышалось знакомое: «И-а-а! И-а-а!»
Василий-джан
Друзей-ровесников у Васятки нет. Да и откуда им взяться? На разъезде, кроме них с мамкой, живёт всего несколько семей. Люди они взрослые, работают на железной дороге, как и мама. Так что Васятка целыми днями предоставлен сам себе. Но нынче ему скучать некогда. На прошлой неделе неподалеку от их дома разбили палаточный лагерь военные. Мамка сказала, что они дорогу будут строить. Васятка, как услыхал про такое дело, тут же на разведку чесанул.
Оказалось, лагерь военных — это два десятка большущих брезентовых палаток в степи и много всякой-разной строительной техники. А ещё — полевая кухня и навес со сколоченными столами и лавками. Вокруг лагеря — колючая проволока. У деревянной будки на входе — солдат с автоматом. Всё как полагается. «Это чтобы посторонние не шастали», — догадался Васятка. И на всякий пожарный занял позицию на безопасном расстоянии. С территории лагеря то и дело выезжали бульдозеры, экскаваторы, грейдеры. Время от времени доносились зычные командирские окрики. А вот с песней промаршировал строй солдат:
…Через две, через две зимы,
Через две, через две весны,
Отслужу, отслужу как надо, и вернусь!..
«Здоровско поют!» — восхитился Васятка, провожая колонну взглядом. Спустя какое-то время из крайней палатки вышел немолодой на вид человек в военной форме. «Командир!» — ёкнуло в груди у Васятки. Собравшись с духом, он шагнул к «колючке»:
— Товарищ командир! А, товарищ командир!
Военный обернулся.
— Эт-т-то что ещё за птица? — удивился он и бросил строгий взгляд в сторону дежурного — А, боец?
— Не могу знать, товарищ прапорщик, — громко отчеканил дежурный.
— Я не птица! Я Васятка!
— Какой-такой Васятка? — прапорщик сурово насупил брови — Доложить по всей форме! Фамилия? Имя? С какой целью собираешься проникнуть на территорию части?
Васятка не на шутку струхнул. А ну как заарестуют его сейчас? Ишь чего дядька говорит: с какой целью хотел проникнуть…
— Я… Я не проникнуть, я только посмотреть… — пролепетал он. — Меня Васей, Васей Скворцовым зовут. Мы тут с мамкой недалеко живём. Вон на том разъезде… — он махнул рукой в сторону дома. — Только она сейчас… на работе.
Васятка врёт. У мамки сегодня выходной. Но кто его знает, этого дядьку… Вдруг надумает маме на него пожаловаться. А так: нет дома — и всё.
— И чего же ты, Скворцов Василий, без дела околачиваешься? А? Ты разве не знаешь, что взрослый человек живёт по распорядку? Мама твоя на работе. Боец, вон, тоже службу несёт. А ты? Баклуши бьёшь?
Васятка не знал, что значит «бить баклуши» и на всякий случай отступил на шаг назад.
— Как же так, Василий? — продолжал его отчитывать прапорщик. — Непорядок! Ты же будущий солдат. Мужчина!
Васятка было стушевался, но тут же возразил:
— Дяденька, да вы гляньте: у меня же руки маленькие, — он повертел для пущей убедительности перепачканными ладошками, — ноги маленькие… — задрал он голые пятки. — Какой же я мужчина?!
— Ну и гусь! — хохотнул прапорщик, и на душе у Васятки сразу повеселело. — Слыхал, боец? — прапорщик кивнул улыбающемуся дежурному. — Наш человек! Находчивость для бойца — первое дело! Ну, будем знакомы, Василий, — он протянул руку. — Меня дядей Славой зовут.
С той поры Васятка в части свой человек. А дядя Слава, так тот и вовсе сыном полка его называет. Когда-то Васин папа тоже был военным. Офицером-пограничником! Они тогда все вместе жили на Дальнем Востоке. Так мама рассказывала. Сам он в то время совсем маленьким был — ничего не помнит. И папку не помнит. Потому что тот погиб, защищая границу, вместе со своими боевыми товарищами. Погиб, но врага на землю нашу не пустил. И за это его орденом наградили. Посмертно.
А потом они с мамкой переехали на Балхаш. Здесь, в Чиганаке, у мамы родная сестра живёт. А на Дальнем Востоке у них совсем никого не осталось. Васятка часто залезает в шкаф, достаёт маленькую красную коробочку и долго-долго разглядывает папин орден. Когда он вырастет, то обязательно станет военным — как папа, как дядя Слава. А если дорогу к тому времени не успеют достроить — совсем хорошо! Рядом с домом служить будет. С мамой рядом. А то как же она одна?
С тех пор, как Васятка познакомился с дядей Славой, у него появился свой распорядок дня. Утро он начинает с того, что ходит проведать, как там у военных без него дела?
На КПП дежурный, улыбаясь, берёт под козырёк. Васятка торопливо достаёт из-за пояса подаренную дядей Славой пилотку и напяливает её на голову. Подтянув штаны и оправив рубаху, он вытягивается в струнку и тоже отдаёт честь дежурному. Пилотка немного великовата и всё время сползает на глаза. Но! К пустой голове руку не прикладывают! Так его в части научили.
Первым делом он направляется на кухню, к Вазгену. Повар Вазген — весёлый, чернявый парень — его уже поджидает. Как только Васятка появился в части, дядя Слава велел повару поставить того на довольствие, и с тех пор Вазген каждый день щедро угощает его щами, кашей, гуляшом и прочей солдатской едой.
«Интересно… — размышляет Васятка. — И что это значит: «поставить на довольствие»? Это, наверное, сделать так, чтобы человек был доволен. Вот поел я гречневой каши — и дово-о-ольный!»
— Садись, садись, Василий-джан, — улыбается Вазген.
В первый раз, услышав такое необычное обращение, Васятка насторожился: что это за слово такое — «джан»? Может, обзывательство какое? Но дядя Слава ему объяснил, что «джан» по-армянски, а Вазген родом из Армении, означает «уважаемый человек». И теперь они с Вазгеном лучшие друзья.
Налопавшись каши, Васятка любуется на полевую кухню. Он и не знал раньше, что бывают такие: на колёсах и с трубой! Поначалу Васятка даже решил, что это какая-то военная установка. Здоровущая, зелёная! А потом Вазген ему показал и как растопить кухню, и как в котлы продукты заложить. Котлов, между прочим, несколько. А как же? Столько народу накормить!
После завтрака Васятка остаётся помочь Вазгену: картошку почистить, лук. Или котлы отдраить. Это дело он любит. Залезет в котёл и давай шуровать там.
Отдраив котлы до блеска, Васятка рассовывает по карманам оставшийся после завтрака хлеб для ослика Калчу и, посвистывая, отправляется дальше по своим делам. А дел у него немало! Сегодня, например, нужно помочь дяде Славе на складе порядок навести. Или, как тот говорит, провести инвентаризацию. «Ин-вен-та-ри-за-ци-я…» — по слогам повторяет Васятка. Точно на вкус слово пробует! Надо мамке сказать, что они с ней по субботам, оказывается, не просто убираются, а проводят ин-вен-та-ри-за-ци-ю! Во как! Таких слов Васятка раньше и не слыхивал.
А ещё ему в части то и дело дарят что-нибудь. Кроме пилотки, у него теперь ещё и ремень с бляхой есть, и фляжка, и целая куча отстрелянных гильз, и даже погоны есть. Настоящие! Ефрейторские! В общем, не жизнь нынче у Васятки настала, а, как говорит баба Кланя, именины сердца!
Войска Люфтваффе
В военную часть привезли кино!
Дело было к вечеру. Васятка уже собрался домой и чуть было не пропустил такое событие! Сначала приехала кинопередвижка. Красивая! Вся, снизу доверху, разрисованная картинками из кино. Рядом со штабной палаткой натянули экран — большую белую простыню. Народ притащил лавочки от полевой кухни, а кто-то расположился прямо так — на траве. И впереди всех — Васятка, чтоб никто экран не загораживал. К тому времени уже стемнело. «Здоровско будет видать», — он с замиранием сердца глядел на «экран». В кинотеатре ему уже доводилось несколько раз бывать — в Чиганаке. Но то в зале. А тут кино под открытым небом!
Дядя Слава махнул рукой киномеханику:
— Запускай!
Киномеханик включил свой аппарат. Тот застрекотал, на экране появились титры, и… грянул марш!
Кино было про войну, про то, как наши лётчики с фашистскими воевали. С войсками Люфт-ваф-фе. Во! Запомнил. Самолёты большущие. Кресты у них на крыльях: чёрные, страшные! И, хотя наши победили, Васятка, пока фильм смотрел, весь испереживался. Кино уже закончилось, а он всё никак не мог успокоиться:
— А здоровско, дядя Слава, мы фашистам дали? Да? — припрыгивал он, держась за руку прапорщика по дороге домой.
— А то! Наваляли, брат, будь здоров. По первое число. Теперь, Васятка, главное, чтобы нам с тобой не наваляли за то, что ты по ночам шастаешь незнамо где.
— Не наваляют. У меня мамка знаешь какая добрая?
— Повезло тебе, боец, — улыбнулся прапорщик. — А мне вот в детстве от моей маманьки крепко прилетало.
— Дядь Слава, а у тебя дети есть?
— Нет, Васятка, один я. Как сыч один.
— И жены нет?
— И жены, брат, нет. Одно слово — бобыль.
Васятка задумался.
— Дядя Слава, а кто такой бобыль?
— Эх, Васятка, — вздохнул прапорщик, с нежностью глядя на него. — Бобыль — одинокий, значит, человек. А чего это ты вдруг про жену? Про детей? А, боец?
— Да я так… Просто, — хитро сощурился Васятка и покрепче ухватил его за руку.
На следующий день, проводив маму на работу, Васятка наделал из старых газет самолетиков, нарисовал на крыльях фашистскую свастику и отправился в огород: в воздушный бой играть. Запустит самолётик и ну с рогатки по нему камушками пулять. Но самолёты нужную высоту набирать не хотели, да и несподручно это: пока самолёт запустишь, пока прицелишься, пока стрельнёшь… Морока, одним словом.
Махнул Васятка на это дело рукой и направился в дом. На крыльце, разуваясь, он случайно обратил внимание на баночку гуталина, стоящую на приступке для обуви. Мама им всегда свои форменные сапоги чистила. Васятка взял баночку, повертел её в руках и задумчиво посмотрел в сторону соседского двора, откуда доносилось мирное квохтанье кур. «А что, если?..» Прихватив гуталин, Васятка подкрался к соседскому забору и прильнул глазом к щели между досками. Мама говорила, что баба Кланя в Чиганак собиралась. Так и есть — не видать никого! Только Шпыня дремлет себе на будке, изредка отмахиваясь хвостом от мух, да куры во главе с петухом неспешно прогуливаются по двору. А на входной двери — большущий навесной замок.
Васятка ловко перелез через забор и попытался поймать одну из птиц. Но не тут-то было! Куры в руки даваться ни в какую не хотели. Васятка носился по двору как угорелый. Куры суматошно разлетались в разные стороны, на заборе дурниной орал петух, Шпыня, заходясь в истошном лае, рвался с цепи. Дым коромыслом! Вконец выбившись из сил, Васятка присел передохнуть на чурбачок у сарая. И тут рядом, у ног, среди сваленных в кучу рыболовных снастей, он заметил сачок для рыбы. «Ага! — обрадовался Васятка, ухватив сачок. — Теперь небось не убежите!» И правда, дело тут же пошло как по маслу. Подкрадётся Васятка к курице, сачок накинет — и готово дело! Остаётся только гуталин из баночки пальцем подцепить, мазануть — и вот тебе: получай чёрный крест на крыло! Ну, или куда там придётся.
— Будете у меня теперь войска Люфт-ваф-фе!
Куры возмущённо кудахтали, вырываясь из рук.
— Что, не нравится? Не хотите за фашистов быть? Конечно! — приговаривал Васятка, то и дело утирая перепачканной гуталином ладошкой пот со лба. — Никто не хочет…
Таким макаром он изловил трёх кур и пометил фашистскими крестами. После чего нажевал газетной бумаги для обстрела «вражеской авиации», достал из кармана рогатку и сделал несколько прицельных выстрелов, чтобы, значит, куриную эскадрилью на крыло поднять. Куры ноль внимания! Знай прохаживаются по двору да в пыли роются.
«Так дело не пойдёт», — Васятка огляделся.
Взгляд его упал на рвущегося с цепи пса. Он подошёл и потрепал того по загривку.
— Шпыня, Шпыня… Хороший… Скучно тебе одному? Скучно. Счас, погоди… — Васятка отстегнул карабин от ошейника. — Шпыня! Фас!
Что тут началось! Куры врассыпную, пёс за ними, петух на заборе голосит-надрывается из последних сил… Пух, перья по всему двору! Одно хорошо: перепуганные куры, спасаясь от Шпыни, враз обнаружили летательные способности.
Расстреляв весь боекомплект, Васятка, довольнёхонький, с ног до головы перепачканный гуталином, отправился домой.
Да… Придётся маме опять титан растапливать!
Новая жизнь
— Тяжело, небось, Таисья, одной-то, без хозяина? И работа, и дом, и огород… Всё ж на тебе! Одна ведь хозяйство тащишь, сердешная… — сокрушённо говорила баба Кланя Васяткиной маме, опершись на огородную изгородь.
Неподалёку, в зарослях малины, навострив уши, притаился Васятка. Поначалу, заприметив их вдвоём у забора, он решил, что баба Кланя, как всегда, на него, на Васятку, жалуется, и потому по-пластунски подобрался поближе.
— …И за парнишкой доглядеть с работой этой некогда, — продолжала бабка. — Бабье ли это дело — железная дорога? Васька целыми днями шлындает по степи один, без присмотру. Рази ж это порядок? Хорошо это — малец без отца растёт, как трава сорная? Куда такое годится? Ремня — и то дать некому.
«Ремня?..» — у Васятки вытянулось лицо.
— Ты подумай, подумай, Таисья, — гнула своё баба Кланя. — Николай мой, чем тебе не пара? И работящий, и добытчик: всё в дом, всё в дом…
«Хм…Причём тут дядя Николай?» — удивился Васятка.
Николай — это сын бабы Клани, бригадир ремонтной бригады. Жили они через стенку: дома-то на разъезде на два хозяина. Николай Васятке не нравился. Васятка любит людей весёлых, как дядя Слава-прапорщик. А сын бабы Клани скучный какой-то, неразговорчивый. Сядет вечером на лавку возле дома, на Васятку — никакого внимания, знай только глядит молча на дорогу да папироску за папироской смолит.
— За мужниной спиной оно всё легче, — не унималась баба Кланя. — И у парнишки отец будет.
«Это что же? — сообразил наконец Васятка. — Баба Кланя хочет, чтобы дядя Николай ему папкой стал? Сама за ухо при каждом удобном случае норовит ухватить, а тут ещё дядя Николай подключится? Его, Васятку, ремнём драть?! Ну уж нет, дудки!»
Думал он, думал, как такую беду от себя отвести… И надумал. Надо, чтобы мама поняла: есть у них в доме настоящий хозяин! Что он — посуду за собой не помоет? Помоет. Рубаху не постирает? Ещё как постирает! Научится и постирает. Научил же его дедушка Мансур рыбу ловить. И бабе Клане он больше досаждать не будет, чтобы та мамке лишний раз не жаловалась.
В общем, решил Васятка с завтрашнего дня новую жизнь начать.
Добытчик
На работу мама уходит рано. А встаёт и вовсе чуть свет. А как иначе? Маньку-козу подои, обед сготовь, то да сё… Это Васятке хорошо: дрыхнет себе без задних ног — куда ему торопиться? Вот и сегодня он проснулся, когда на весь дом уже пахло жареной картошкой. Жареную картошку Васятка ох как уважает! Однако же виду, что проснулся, не подаёт. Лежит, слюнки глотает и, натянув одеяло до самого подбородка, старательно жмурится, притворяясь спящим. Хоть бы мама подольше на свою работу не уходила!
— Вставай, Васятка! Вставай, притворюша! — мама уже опаздывает: торопится, накрывая на стол.
Васятка ни гу-гу!
— Подъём! Подъём!
Васятка и ухом не ведёт. Нет… Так, видать, не добудиться. Тогда мама подходит к радио, висящему на стене, и включает его на полную катушку:
— Доброе утро, товарищи! — раздаётся голос диктора. — Начинаем утреннюю гимнастику. Встаньте прямо. Голову поднимите повыше, расправьте плечи. На месте шагом марш!
В комнату врываются звуки бравурного марша. Васятке кажется, что даже стёкла в рамах зазвенели. Он подскакивает на постели и зажимает уши. Мама смеётся. Солнце брызжет в окно. Яркие солнечные лучи путаются в её густых каштановых волосах, и оттого волосы становятся золотистыми. Какая же маманька красивая! Самая красивая на свете! Конечно, тут не только дядя Николай, тут кто хочешь не устоит.
Васятка вдруг вспомнил, что он решил с сегодняшнего дня начать новую жизнь. Да… Пора ему уже настоящим хозяином становиться. Просто позарез как необходимо! А то того и гляди, уговорит баба Кланя маманьку за дядю Николая замуж выйти и будешь потом только успевать от ремня уворачиваться.
Дождавшись, когда мама уйдёт на работу, Васятка с озабоченным видом прошёлся по дому: с чего бы начать? Натолкнувшись в сенях на удочки, решил, что правильнее всего начать с рыбалки. Вот вернётся он с уловом, и тогда сразу станет ясно, что Васятка не просто хозяин, а ещё и самый что ни на есть добытчик! Так его дедушка Мансур называет, когда Васятке случается на рыбалке какую-нибудь рыбёшку вытянуть. Обычно они с дедушкой Мансуром вместе рыбачат, но тот нынче в Чиганак собрался — внука проведать. Так что придётся рыбалить сегодня одному.
Васятка сгрёб удочки, собрал в торбочку перекус и совсем уже было навострился со двора, как у калитки неожиданно наткнулся на бабу Кланю. Та, нехорошо сощурив глаз, поманила его пальцем.
— А ну, подь сюды, дорогой мой прЕдмет. Ты пошто, стервец, давеча моих кур гуталином изгваздал? А?
Она, угрожающе помахивая клюкой, двинула в его сторону. Васятка попятился назад и, не дожидаясь расправы, что есть духу чесанул огородами прочь — на озеро.
До озера от их дома совсем недалеко: метров пятьдесят до дамбы. Дамба — это насыпь такая: высокая, из камней, чтобы вода, если вдруг поднимется, не затопила железную дорогу. А там, через дамбу перебрался, и вот он — Балхаш. Балхаш — озеро большое: берега не видать. Прям как море! Да не простое море! С одной стороны солёное, с другой — пресное. Пресное — это значит воду пить можно. Они с мамкой как раз на пресной стороне живут.
Идёт Васятка, посвистывает. Сейчас рыбы наловит, мамка на обед придёт — а тут и он с добычей.
Лето не успело начаться, а степь уже подчистую выжжена солнцем. Только кое-где попадаются редкие островки зелёной травы. Васятка ловко вскарабкивается по большущим каменюкам на дамбу, и его глазам открывается бескрайняя водная гладь. Он невольно замирает, с восторгом вглядываясь в голубой окоём, где озеро сливается воедино с бездонной небесной синью. А на небе ни облачка! Лишь степной беркут медленно парит в вышине, вольно раскинув широкие крылья.
Спустившись к воде, он тщательно выбирает место для рыбалки. Берег густо зарос ивой, камышом и рогозом. Тут глаз востро́ держать надо: под камнями и в зарослях камыша полно змей и скорпионов. Они сырость любят. Ужас как их тут много! Васятка уже намётанным глазом замечает на песке извилистые змеиные следы. По дороге он подобрал подходящий прут и, прежде чем расположиться с удочками на берегу, как следует пошурудил в близлежащих кустах.
В прошлом году его уже кусал скорпион. Залез, паразит, в сандалию и цапнул Васятку, когда тот ногу в обутку не глядя сунул. Пятку точно иглой раскалённой пронзило. Ох и крику же было… На весь Каракамыш! Но это, как оказалось, было полбеды. На крик прибежали мама с бабой Кланей. И, пока Васятка продолжал надрываться, мама, ухватив его покрепче, усадила к себе на колени, а баба Кланя вытащила из кармана фартука спичечный коробок:
— А ну, подь сюды, дорогой мой прЕдмет… — она вытряхнула из коробка на ладонь пару спичек и приложила одну из них к ранке. — И не реви, не реви… точно резаный. Щас залечим мы твою пятку. Не сумлевайся. Способ надёжный. Проверенный! Да ты ногой-то не взлягивай.
Васятка, пару раз всхлипнув, затих, с опаской наблюдая, что будет дальше. А баба Кланя чирк по коробку — и подносит горящую спичку к той, что у ранки, чтобы поджечь, значит.
— А-а-а!.. — в ужасе отдёрнув ногу, Васятка выскользнул ужом из мамкиных рук — и дёру! В самый дальний угол двора. И пока баба Кланя не спрятала спички в карман, Васятка держался на расстоянии, не поддаваясь ни на какие уговоры. Кое-как его успокоили. Пятку помазали зелёнкой, залепили пластырем и отпустили страдальца с миром. На следующий день тот даже и не вспомнил про укус. Но бабу Кланю с тех пор старался обходить стороной — от греха подальше!
С берега Васятка удочку закидывать не стал — зашёл поглубже в воду. Постоял немного в одном месте — не клюёт. Пошёл дальше. Метров через десять опять удочку закинул. Не клюёт… Так и передвигался вдоль берега. Наконец поплавок дрогнул, и Васятка ловко подсёк небольшого окунька. Невелика, конечно, добыча, ну да ничего… Как говорит дедушка Мансур, лиха беда начало. С дедушкой Мансуром они не только окуня, они и леща домой приносили, и сазана. Ничего, ничего!..
Васятка насадил добычу на кукан (это такая закрученная в кольцо проволока) и, опустив в воду, придавил его лежащим на берегу камнем.
Нынче на озере Васятка не единственный рыбак. Далеко от берега на волнах покачивалась фелюга — большой моторный баркас. К берегу он не подходит, чтобы на мель не сесть. Около него — баркасы поменьше, вёсельные. И на фелюге, и на остальных баркасах — промысловики. Промысловики рыбу не для себя добывают, а для всех. Её потом в магазинах продавать будут.
«Эх…» — глядя на рыболовецкие суда, вздыхает Васятка. Не шибко-то сегодня порыбачишь. Промысловики, небось, всю рыбу из Балхаша выловили. Вон их сколько.
Вскоре один из баркасов направился к берегу, прямо на него. В лодке, на вёслах, несколько рыбаков. Рыбаки крепкие, загорелые, в тельняшках! Васятка невольно загляделся, как ловко и дружно те налегают на вёсла. И-и-и — раз! И-и-и — два! И вот уже баркас уткнулся носом в песок.
— Эй, малец, много рыбы наловил? — окликнул его один из рыбаков.
Васятка замер. Сам он к тому времени надёргал уже с пяток окуньков. А ну как отберут? Улов-то.
— Да не, дяденьки, — он приложил ладошку козырьком к глазам, щурясь на яркое солнце. — Маненько!
— А ну покажь.
Васятка нехотя вытянул из воды насаженную на кукан рыбу.
— Не густо! — расхохотались мужики. — А ты с кем рыбалишь? Взрослых что-то не видать.
— Один.
— Как так? А батя где?
— Нету бати, мы с мамкой одни живём.
— Постой, постой… — протянул рыжебородый дядька на корме. — А не тебя ли я на разъезде видал? У вас ещё коза есть.
— Ага. Манька.
— Ну вот! А я гляжу, личность мне твоя больно знакомая. Я у матери твоей молоко покупал. Мамка-то знает, что ты на озере?
— А то как же. На работе она. А я дома, заместо хозяина, — важно сообщил Васятка.
— Ишь ты! Хозяин! — опять расхохотались рыбаки. — Суров!
— А давай, брат, махнёмся. Не глядя! — вдруг предложил рыжебородый.
— Это как так?
— Ты нам свой улов, а мы тебе — свой.
Васятка насторожился. Кто их знает? Какой там у них улов? А может, и вовсе ничего в лодке нет. Он подошёл поближе к носу баркаса и приподнялся на носочки. Высоко!
— А ну-ка, — здоровяк свесился через край, подхватил Васятку под мышки и поставил на борт.
Ух ты! У Васятки глаза разбежались. Вот это да-а-а… Какой там только рыбы не было! Тут тебе и сазан, и судак, и лещ, и разная другая неизвестная ему рыба. Полная лодка! Рыба радужно переливалась, сверкая на солнце чешуёй и сонно шевеля жабрами.
— Выбирай любую.
— Любую? — переспросил Васятка, не веря своему счастью,
— Любую!
Васятка глаз не мог оторвать от одной из рыбин: здоровущей, с широкой приплюснутой головой, огромной зубастой пастью и длиннющими усами.
— А это, дяденьки, сом?
— Он самый.
Сом устрашающе шевелил своими усищами, хватая жабрами воздух.
Васятка решительно ткнул пальцем в рыбу-великана.
— Губа не дура! — оценили выбор рыбаки. — Сразу видать: хозяйский подход. Ну что ж, бери. Уговор дороже денег. Только как же ты его потащишь? Он же здоровей тебя будет.
— Ничего, дотащу как-нибудь…
Рыбаки взяли сома, раскачали и швыранули на берег. Васятка спрыгнул следом. Ухватил рыбину за жабры и волоком потащил добычу по песку.
— Нет, брат, — рыжебородый выпрыгнул из баркаса, — так не пойдёт.
Он обвязал сома одним концом верёвки, оказавшейся под рукой, а другой — вручил Васятке.
— Вот это другое дело! Ну, бывай! Хозяин!
— Спасибо, дяденьки!
Васятка тащил свою добычу и представлял, как обрадуется мамка! Она как раз уже должна на обед прийти. Только очень уж рыбина тяжёлой оказалась. Ох и устал он! Несколько раз привал делал. Посидит-посидит, отдышится — и снова вперёд. Кое-как дотащил.
— Мамка! — звонко завопил Васятка, отворяя калитку.
— Ой, батюшки мои! — всплеснула руками мама, выходя на порог. — Это что за страхолюдина! Ты где её взял?
— С рыбаками махнулся. Не глядя! — гордо ответствовал Васятка.
— Да как же ты дотащил её?
— Да уж дотащил!
У Васятки рот до ушей. Знай наших!
— Я, маманька, добытчик теперь? — поинтересовался он вкрадчиво.
— Добытчик! — мама только руками развела. — Ещё какой добытчик!
— Хозяин?
— А то! — улыбнулась мама. — Такого хозяина ещё поискать надо.
— Значит, дядя Николай меня ремнём не будет драть.
— А с чего бы это дяде Николаю тебя ремнём драть?
Васятка стушевался, сообразив, что проговорился. Мама ещё подумает, что он специально подслушивал их разговор с бабой Кланей.
— Да-а-а… — он, опустив голову, ковырял носком землю. — Баба Кланя говорит, тяжело тебе одной. Ты не думай, я уже совсем большой, я тебе теперь всегда-всегда помогать буду.
— Помощник ты мой, — обняла его мама.
— Знаешь, мам, чего? Если уж тебе одной так трудно, — Васятка вздохнул, — так и быть, пускай у меня новый папка будет. Только, чур, не дядя Николай.
— Это за что же дяде Николаю такая немилость? — удивилась мама.
— Да шибко уж от него куревом пахнет, и молчит он всё время… Тебе с ним, знаешь, как скучно будет? Дедушка Мансур говорит, что рядом с ним даже мухи на лету засыпают. И молоко киснет, — Васятка опять вздохнул. — Пускай лучше дядя Слава-прапорщик будет моим папкой. У него жены нет, детей нет… Живет один как сыч!
— Это кто ж тебя научил так про взрослых говорить?
— Так он сам так и говорит! А ещё это… — Васятка нахмурил брови, задумавшись. — Говорит, что он этот… Как его? В общем, живёт, как бобы!
— Какие бобы? — удивилась мама. — Бобы на грядке растут. При чём тут твой дядя Слава?
— Не знаю, — пожал плечами Васятка. — Живу, говорит, как бобы. Одиноко, значит.
— Сам ты «бобы»! — расхохоталась мама. — Бобыль!
— Точно! — Васятка хлопнул себя ладошкой по лбу. — Бобыль! Так ты это… жениться-то будешь с дядей Славой? Нет?
— Да нам, сынок, — улыбнулась мама, — с тобой и вдвоём хорошо.
И тут же строго добавила:
— Но вот если ты, поросёнок, ещё раз к бабе Клане в огород залезешь, — она небольно прихватила его за ухо, — или кур её вздумаешь снова гуталином измазать, ремня, так и знай, получишь. Мне для такого дела дядя Николай не понадобится. Не сомневайся.
— Как же так, маманька? — хитро сощурился Васятка. — Ты же говорила, что я хозяин. На хозяина разве можно руку подымать?!
— А с хозяина первый спрос! — всё ещё строжась, ответила мама и, не выдержав, рассмеялась. — Ох, и жук же ты у меня, Васятка! Ох, и жук…
А у Васятки уже от сердца отлегло. Ремень дяди Николая ему больше не грозил! А то, что мама строжится, так это так… Для порядка!
Культурный слой
На днях Васятка, собирая в степи саранчу для рыбалки, заприметил неподалёку несколько палаток, прям как у военных. А рядом, у сопки, какие-то люди копали землю. «Интересно…» — Васятка припустил домой. Он еле дождался маму с работы, так не терпелось ему рассказать о загадочных незнакомцах.
— Так это археологи, — ничуть не удивилась та.
— А кто такие археологи?
— Это такие люди, которые ищут в земле всякие разные древности, — объяснила ему мама.
— Какие древности? — удивился Васятка.
— Ну. монеты разные, украшения… — начала перечислять мама.
«Ух ты!» — Васятка, не дослушав, со всех ног помчался к археологам. «Хоть бы все древности без меня не выкопали!» — переживал он, подбегая к их лагерю. Но, добежав, неожиданно заробел. Очень уж суровыми показались ему эти археологи. Угрюмые, бородатые. И всё-время в земле роются. Не разгибаясь! Расчертят землю на квадраты и копаются каждый в своём, как в песочнице. Подойти, нет?.. Попереминавшись в нерешительности с ноги на ногу, Васятка ни с чем вернулся домой.
На следующий день он всё же твердо решил познакомиться с археологами. Во что бы то ни стало! Добравшись до места, Васятка сходу подошёл к одному из них. Тот был похож на Илью-Муромца из книжки — настоящий богатырь! Высокий, могучий, голова лохматая и борода такая, что только одни глаза видать. «А глаза-то добрые», — отметил про себя Васятка. «Нелёгкое это дело — древности искать…» — думал он, глядя, как незнакомец долбит киркой закаменевшую на солнце землю. Археологу, видать, было очень жарко. Он скинул рубаху, и Васятка с восхищением глядел на перекатывающиеся, как шары, мускулы на его загорелой спине.
— А вы, дяденька, археолог? — наконец смущённо спросил он.
— Археолог. Кто же ещё? — выпрямился незнакомец, отставив в сторону кирку. — А тебя как звать-величать?
— Васятка, — отчего-то смутился тот.
— Как-как?
— Васятка! — уже звонко, вытянувшись по стойке смирно, отрапортовал Васятка, вспомнив, как учили его «докладывать по всей форме» в военной части.
— О! Совсем другое дело! — улыбнулся археолог. — Ну, будем знакомы, друг-Васятка, меня дядя Северьян зовут. А откуда же ты про археологов знаешь? В школе рассказывали?
— Не-е… Мамка. А в школу я только осенью пойду.
Васятка очень обрадовался тому, что удивил своими познаниями нового знакомого, и несколько раз повторил про себя необычное имя: «Северьян… Северьян… Не спутаться бы…».
— Ещё она говорила, что вы древности всякие ищите. Правда, нет?
— Есть такое дело — ищем.
— А мне можно? — Васятка замер, заранее переживая, как бы его не погнали взашей.
— А инструмент у тебя имеется? — нахмурился новый знакомый.
У Васятки всё так и ухнуло внутри:
— Нету… — он опустил голову.
— Ну, чего же ты, друг-Васятка, приуныл? Не журись, брат… Найдётся у нас и для тебя инструмент, — обнадёжил его дядя Северьян и выдал… маленькую кисточку!
«Вот-так инструмент… — расстроился Васятка. — Это чего же я им делать-то буду? Таким инструментом. Этот дядька, наверное, посмеяться надо мной решил», — насупился он. И совершенно напрасно!
Вскоре Васятка узнал, что археологам для работы не только лопата с киркой нужны, но и много чего ещё: кисти, гвозди, маленькие лопатки, пинцеты, сито. И даже иголки — и те бывают полезны. Найдёт дядя Северьян, допустим, старинную монету, так он сначала грязь налипшую гвоздиком или той же иголкой отковырнёт, а потом остатки земли смахнёт кисточкой. Так что это очень даже, оказывается, важный и необходимый инструмент — кисточка! Без неё никуда!
А ещё, бывает, сыпанёт дядя Северьян в сито земли лопатой, а Васятка сеет. Прям как мамка — муку, когда пироги печь собирается. И если повезёт, то в сите у него что-нибудь да останется: черепки от древней посуды, монетки, бусинки…
Домой он всегда уходил с полными карманами. У него уже целая коллекция собралась всяких-разных черепков. И даже одна монетка есть. Монетки ему и раньше попадались, но дядя Северьян всякий раз их забирал, а тут почему-то отдал. Хотя это всяко лучше прежних — чистенькая, блестит. И циферки на ней хорошо видать: 1968. Цифры Васятка уже знает. Монетку он припрятал, как и прочие свои находки, дома, за баней. Там у него «секрет»! Васятка вырыл в земле яму и засунул в неё старую прогоревшую духовку. Дедушка Мансур печку перекладывал — вот и выбросил на мусорку за ненадобностью. А Васятка ишь как ловко приладил! А сверху сеном присыпал от посторонних глаз.
От археологов Васятка, как и от военных, тоже узнал много новых интересных слов. Особенно ему понравилось слово «артефакт». Найдёт кто-нибудь из археологов черепок, или монетку, или скребок какой, которым древние люди когда-то шкуры животных очищали, приглядится и важно так скажет: «Артефакт!» Вот и Васятка теперь всякий раз, когда обнаруживал у себя в сите черепок от посуды древних людей, тоже носился по лагерю и кричал: «Артефакт! Артефакт!» Археологи улыбались и похлопывали его по плечу. Молодец, дескать, Василий! Настоящий археолог.
Или вот ещё интересное выражение: «культурный слой». Это археологи про землю так говорили. Покопают-покопают и вдруг: «Культурный слой!»
«Интересно, — рассуждал Васятка, — если есть культурный слой земли, значит, должен быть и некультурный?» Вот, скажем, когда они с мамкой бывают у кого-нибудь в гостях, она всегда ему говорит: «Смотри, сынок, веди себя культурно!» А это что значит? Это значит: нельзя встревать в разговоры взрослых, ковырять в носу, садиться за стол без приглашения и с немытыми руками. «А как же, интересно знать, земля может вести себя некультурно?» — недоумевал Васятка. И однажды всё-таки докумекал! Культурный слой — это когда земля мягкая и копается легко. Хорошая, в общем, земля. Послушная! А некультурный слой — когда её и киркой не возьмёшь. Долбишь-долбишь… А толку нет. Словом, никакой культуры у такой земли! Васятка поделился своими догадками с дядей Северьяном. Тот долго смеялся, а потом объяснил, что «культурный слой» — это когда докопаешься до того места, где предметы сохранились, которыми люди пользовались когда-то очень-очень давно. Может быть, сто, а может быть, и тысячу лет назад. «Ого! Вот оно что!» — удивился Васятка.
— А зачем вам, дядя Северьян, всё-таки эти черепки?
— Потому что, брат-Васятка, большая от этих черепков научная польза.
— Это какая же польза?
— Здесь, брат-Василий, когда-то много-много лет назад жили древние люди. Вот мы и хотим узнать, как они жили, что делали, чем занимались.
— А как же вы это узнаете?
— Так вещи, которые мы находим, нам и расскажут.
— Как это?! — округлил глаза Васятка. — Разве вещи могут разговаривать?
— Ещё как могут, — подтвердил дядя Северьян. — Только чтобы понимать язык вещей, нужно много и долго учиться.
— А где же этому учат?
— Сначала в школе. Потом в институте…
Васятка пригорюнился.
— Чего же ты, друг-Василий, загрустил?
— Сначала в школе учись, — начал загибать пальцы Васятка, — потом ещё в институте… До-о-олго! Я думал, вы меня сейчас научите.
— Экий ты, брат, шустрый! Не… Тут быстро не получится. Вот мне уже сорок лет, а я, понимаешь, до сих пор учусь.
— А ты, дядя Северьян, не заливаешь? — засомневался Васятка. — Разве такие старые дяденьки учатся?
— Учатся, брат-Василий! Ещё как учатся, — улыбнулся тот.
— Да… — почесал затылок Васятка. — Может, я тогда лучше прапорщиком буду, как дядя Слава? Там у них, знаешь, полевая кухня! И форму бесплатно выдают! Надо подумать…
— Подумай-подумай, — засмеялся дядя Северьян. — У нас, сам видишь, полевой кухни нет. Вот чего дежурный на костре накашеварит, то и лопаем. Ты-то как? Отужинаешь с нами сегодня?
Васятка радостно кивнул.
К тому времени солнце уже спряталось за сопками. и народ, отложив в сторону инструмент, умывшись и приведя себя в порядок, начал потихоньку подтягиваться к костру. И Васятка тут как тут.
Навернув макароны с тушёнкой, он примостился рядом с дядей Северьяном. А у того уже и гитара в руках. Всё-таки весёлый они народ — археологи! И совсем не угрюмые, как ему поначалу показалось. Весь день копают на солнцепёке, а вечером ещё и песни у костра под гитару поют. Не то что военные. У тех только время пришло — сразу отбой! И песни — только в строю.
— Пусть полным-полно набиты
Мне в дорогу чемоданы.
Память, грусть, невозвращённые долги… —
голос у дяди Северьяна низкий, чуть хрипловатый, будто простуженный.
— А я еду, а я еду за туманом,
За туманом и за запахом тайги… —
дружно подхватывает народ.
Васятка тоже подпевает, он уже все песни археологов выучил. Только вот язык его почему-то плохо слушается, и глаза слипаются. Дядя Северьян заворачивает сомлевшего Васятку в овечью кошму и несёт на руках домой, к разъезду.
«Ох, и всыпет мне мамка!» — сонно думает Васятка. В полудрёме он видит смеющегося Вазгена с половником в руках, дядю Славу, отдающего Васятке честь, ослика Калчу, неторопливо жующего траву у забора… Видит, как мимо их дома марширует солдатский строй. Вдруг один из солдат, приотстав, подходит к нему и легко подхватывает его на руки. «Папка!..» — замирает Васятка. Руки у папы сильные… тёплые… и пахнут степью. Вот мамка удивится, когда они домой вместе придут. Васятка покрепче прижимается к отцовой груди…
— А ты, папка, не обидишься, если я не военным, а археологом стану? — сквозь дрёму спрашивает Васятка.
— Ну что ты, сынок, — отвечает отец голосом дяди Северьяна, — конечно, не обижусь. Спи, сынка, спи…
У Васятки сжимается сердчишко:
— А ты от нас никуда больше не уедешь?
— Нет, сынок, больше не уеду.
— Ты тока смотри, не обмани, раз уж обещал, — шепчет Васятка, обнимая его покрепче за шею.
Тихо ночью в степи. Покойно. И Васятке покойно в крепких мужских руках.
На Тянь-Шань!
Целыми днями мимо разъезда, где живут Васятка с мамой, проносятся поезда. Стучат и стучат день и ночь: тыдын-тыдын, тыдын-тыдын, тыдын-тыдын…
Васятка давно привык и к перестуку колёс, и к протяжным, тоскливым гудкам тепловозов, и к отражающимся по ночам в окне сигнальным огням семафора.
Интересно, куда можно уехать на этих поездах? На свете много необыкновенных мест… Как-то раз в палатке у археологов Васятка увидал географическую карту России и теперь знал, в какой огромной стране он живёт. Нигде во всём мире такой нет! Васятка не раз пытался представить себе, как живут люди где-нибудь в Сибири, где долгая-предолгая зима и много-много снега. Или на Кавказе с его белоснежными горными вершинами и ледяными грохочущими реками. Или на Камчатке с её грозными вулканами.
Кроме Чиганака, небольшого посёлка по соседству на берегу Балхаша, Васятка нигде не бывал. Мама рассказывала, что сюда они переехали из большого города. Но он этого совсем не помнит. Ему кажется, что они всегда жили в этой бескрайней степи, среди пологих сопок, рядом с железной дорогой, по которой беспрестанно грохочут поезда. Вот было бы здорово сесть на один из них и уехать! Далеко-далеко…
На днях к дедушке Мансуру в гости на каникулы приехал внук — Айбек. Айбек старше Васятки на два года, учится во втором классе и живёт в Чиганакском интернате. Васятке этой осенью тоже предстоит перебраться в интернат при школе: он идёт в первый класс. И будет Васятка жить там совсем один. Без мамки! Всякий раз, когда он думает об этом, у него начинает щипать глаза. Уж лучше лишний раз и не вспоминать. Хотя чего зря расстраиваться? Айбек, вон, живёт один — и ничего. Привык, наверное. И Васятка привыкнет.
Айбек очень любит читать. Особенно про разные приключения и путешествия. Васятка тоже читает — правда, пока ещё только по слогам. Недавно Айбек рассказал ему про горы Тянь-Шань, о которых узнал из энциклопедии. Очень интересно рассказал! Про заснеженные перевалы, про хребты и долины с диковинными названиями, про ледниковые озёра и горячие целебные источники, про ревущие водопады… Васятка прям заслушался.
— Каких там только зверей нет! — захлёбывался от восторга Айбек. — И медведи, и снежные барсы, и архары…
— Архары?
— Ага, это такие горные козлы. А ещё там растут дикие яблоневые леса. Им знаешь сколько лет? Тыщу миллионов! Нигде в мире больше нет таких!
У Васятки загорелись глаза.
— А виноград? Виноград там растёт?
— Ха! Да там всё что хошь растёт!
Виноград… Недавно мама ездила за продуктами в Чиганак и привезла оттуда целую сумку этого самого винограда. Васятка никогда прежде его в глаза не видел! Ягоды крупные, зеленовато-бордовые, с лёгким матовым налётом. Поднимешь кисть, а они на солнце просвечивают, так что косточки видать. Виноградину в рот возьмёшь, раздавишь: м-м-м…
— Смотри только, чтоб живот не разболелся. А то объешься ещё, чего доброго, — предупредила его мама.
«Объешься! Да разве можно виноградом объесться?» — не поверил Васятка. Он и не заметил, как всё слопал. Стыдно ему стало, что один всё съел и маме не оставил. А мама ему на это:
— Ешь на здоровье. Я его не люблю вовсе.
«Как можно не любить такую вкуснотищу? — удивился Васятка. — Странные они всё-таки, эти взрослые!»
И вот, слушая Айбека, он задумался: а хорошо бы хоть одним глазком на этот Тянь-Шань взглянуть. Хоть разочек! Айбек, точно прочитав его мысли, заговорщицки подмигнул и, оглядевшись по сторонам, тихонечко сообщил:
— Я, Васяга, решил на Тянь-Шань махнуть.
— Как махнуть? Один? На поезде?
— Конечно. А чего такого? Делов-то!
— Врёшь ты всё, — не поверил Васятка. — Тебя дедушка Мансур не пустит.
— Ещё чего… — протянул Айбек, презрительно оттопырив нижнюю губу. — Я маленький, что ли? И спрашивать не буду.
— Как так? — округлил глаза Васятка. — А где же ты деньги на билет возьмёшь? Да и не пустит тебя никто в поезд, одного-то. Таких маленьких без взрослых не пускают.
— Ха! — усмехнулся Айбек. — Не боись! Я уже всё придумал. Вон сколько мимо нашего разъезда товарняков ходит. В любой сядем, никто и не заметит.
— Сядем? — удивился Васятка.
— Ну да! Поедешь со мной?
— Я-то? — вылупил глаза Васятка.
— А то кто ж?
Васятка задумался:
— А разве можно от нашего разъезда до Тянь-Шаня добраться?
— Само собой! — ни секунды не сомневаясь, ответил Айбек. — У меня и карта есть.
— А долго туда ехать?
— Ну… Если по карте смотреть, так не очень, — неуверенно протянул Айбек. — Думаю, пару дней. Ну что? Поедешь, нет?
Васятка вновь задумался.
— А что же мы есть будем в дороге? Два дня…
— Пошли, — кивнул ему Айбек и повёл в сарайку за домом.
В сарае, среди всякого хлама, Айбек откопал старый объёмистый рюкзак.
— Во! Зырь. Стратегический запас!
Рюкзак, как оказалось, был под завязку набит продуктами. Тут тебе и картошка, и сухари, и консервы. А ещё — соль, спички…
— Видал?
— Видал… — уважительно протянул Васятка.
— Хотел ещё котелок прихватить, да дед заметит. Ничего! Будем картоху в золе печь.
Айбек завязал рюкзак и засунул его в дальний угол, подальше от чужих глаз.
Увидав «стратегический запас», Васятка немного струхнул. У него даже под ложечкой засосало. До этой минуты путешествие представлялось ему игрой, вроде «казаков-разбойников». Понарошку, не взаправду.
— Чё? Сдрейфил? — усмехнулся Айбек, глядя на приунывшего Васятку. — Запасов, думаешь, не хватит? Не боись! Нам только до места добраться, там уж мы еды добудем.
— И как мы её добудем?
— Как?! Да рыбы наловим. Знаешь, сколько в горных реках рыбы? О-о-о! А яблоки? Ешь, сколько хошь. А ещё можно мёд диких пчёл добывать.
— Не-е-е… Я мёд не люблю, — отмахнулся Васятка, вспомнив, как он в прошлом году нечаянно наступил на пчелу. Не лучше, чем со скорпионом, история была.
— А ещё я читал, — увлечённо продолжал Айбек, — там на склонах гор пасутся дикие лошади. Мы с тобой уздечек наплетём — меня дед научил — и будем их ловить.
— Зачем?
— Как зачем? Что же нам, пёхом по горам этим лазить? Верхом поедем. И кумыс, опять же: пей не хочу!
Что такое кумыс, Васятка знал — кобылье молоко. Мамка иногда приносит. Говорит, полезно очень. Только Васятке козье молоко, Манькино, куда как больше нравится. Ну да Маньку с собой на Тянь-Шань не потащишь.
— А когда поедем? Сегодня? Завтра?
— «Завтра»! Быстрый какой. Погоди, подготовиться ещё надо… Удочки, снасть разную собрать… Уздечек наплести. Там не до того будет. Да и харчей ещё не помешает подкопить… Когда поедем, когда поедем?.. — Айбек задумался. — Послезавтра поедем, если всё нормально. Точно. Послезавтра в самый раз. Дед в Чиганак собирается, мамка твоя на работе с утра — так что послезавтра и рванём!
— Искать будут… — вздохнул Васятка.
— Эх ты, маменькин сынок… — презрительно сплюнул под ноги Айбек.
Васятка насупился.
— Короче, не хочешь ехать — не надо. Я, если что, и один могу.
— Да хочу я, хочу… — не очень уверенно отозвался Васятка.
— Ну вот, другое дело, — сразу повеселел Айбек. — А то начал: искать будут… Значит так, завтра сбор на этом месте: будем уздечки плести.
— Васятка! — донеслось со двора. — Домой! Ужинать пора.
— Ну всё, давай, — Айбек хлопнул приятеля по плечу. — До завтра. Да смотри не растрепи никому!
— Не растрепи, не растрепи… — бурчал Васятка, подходя к крыльцу. — Тоже мне: командир полка — нос до потолка!
Обидно было, что его, Васятку, в трусости заподозрили. А разве он трус? Вовсе даже нет. Просто за маму очень переживает: расстроится ведь. А на Тянь-Шань ему ещё как хочется!
Весь следующий день Васятка ходил задумчивый, стараясь лишний раз не попадаться маме на глаза. Ему казалось, что она уже обо всём догадывается и вот-вот их с Айбеком разоблачит.
— Васятка, ты, часом, не заболел? А? — спросила за обедом мама, глядя, как сын возёкает кашу по тарелке. — Не ешь ничего. Ну-ка… — она приложила губы к его лбу. — Лоб, вроде, холодный. Может, болит чего?
— Да не… — протянул Васятка, не поднимая головы и, помедлив, добавил. — Мам, а мам… А вот если бы я куда-нибудь делся, ты бы сильно расстроилась?
— Это куда, интересно знать, ты бы делся? — насторожилась мама.
— Ну… мало ли.
— Ох, Васятка, гляди мне! — мама погрозила пальцем. — Опять, поди, с Айбеком чего задумали. То-то, я смотрю, шушукаетесь целый день, по углам прячетесь… Признавайся: чего умыслили, заединщики?
— Да ничего и не умыслили! — пробурчал Васятка, ещё ниже склонившись над тарелкой с кашей.
Ночью, накануне побега, Васятка долго не мог заснуть. Ворочаясь с боку на бок, он представлял, как придёт завтра мамка с работы, а его и след простыл; как будет она с дедушкой Мансуром искать их с Айбеком по всей степи, звать… А баба Кланя, конечно же, скажет, что это всё потому, что Васятку некому было ремнём пороть. Это уж как пить дать! А то ещё, чего доброго, военную часть поднимут на поиски. В прошлом месяце так одного мальчика из Чиганака уже искали, когда тот в степи заблудился. Наконец Васятка забылся зыбким, тревожным сном.
И снились ему высокие-превысокие горы, грозные архары с резными, закрученными рогами и огромные гроздья винограда, переливающиеся на солнце… А в конце привиделся ему дядя Николай верхом на лошади и с бо-о-ольшущим солдатским ремнём в руках! Он строго посмотрел на Васятку и вдруг неожиданно зычным голосом протянул:
— И-а! И-а-а!
Проснувшись, Васятка сел в постели и протёр глаза — под окном надрывался ослик Калчу. Мама уже ушла на работу. Умывшись, Васятка оделся и как следует позавтракал: дорога впереди не близкая! Затем он достал из ящика комода тетрадку, карандаш, послюнил хорошенько и принялся писать письмо:
«МАМА Я УЕХАЛ НА ТЯНШАН НИ ВАЛНУЙСА СКОРА ВИРНУС…»
Немного подумал и приписал ниже:
«… ТЫ ТОКА МАЮ САРАНЧЮ В БАНКЕ НИ ВЫБРАСЫВАЙ МНЕ НА РЫБАЛКУ НАДА…»
Фу-у-ух! Васятка аж вспотел от усердия. Так старался!
Положив послание на самое видное место, на обеденный стол, он придавил его кружкой с недопитым молоком и, прикрыв поплотнее за собой дверь, направился к Айбеку.
«Я же ненадолго, — подбадривал себя Васятка, — за неделю обернёмся. Винограду вот только наемся. Так, чтобы уж на всю жизнь!» Но, как он себя ни уговаривал, на душе всё-таки кошки скребли.
Айбек уже поджидал его на крыльце.
Мальчишки прихватили припрятанные в сарае «стратегические запасы», жбан с водой, удочки. Кроме того, они предусмотрительно запаслись тёплыми вещами: ночами-то холодно.
Озираясь по сторонам, — как бы кто не заметил! — беглецы направились к железнодорожному полотну. Проходя мимо огорода бабы Клани и услыхав, как та ругается на Шпыню, пригнулись пониже и, перебравшись на другую сторону насыпи, стали ждать попутного состава.
Ждать пришлось недолго. Семафор загорелся красным светом, и вскоре из-за сопки показалась голова товарняка. Приблизившись к разъезду, поезд замедлил ход и, заскрежетав тормозами, остановился. Мальчишки подскочили к ближайшему вагону.
— Повезло! — обрадовался Айбек. — Порожняк. Вишь, двери открыты, не опломбированы.
Закинув вещи, они забрались внутрь и затаились в самом дальнем углу. В вагоне было темно, лишь сквозь щели в стенах сквозили редкие лучи солнца. Пахло мазутом. Было слышно, как мимо, постукивая смотровым молотком по буксам колёс, прошёл осмотрщик вагонов. Через минуту-другую по соседней ветке проследовал встречный тепловоз. Наконец раздался гудок, состав их с грохотом дёрнулся и медленно тронулся с места. У Васятки захолонуло в груди. В приоткрытую дверь было видно, как они удаляются от разъезда. Васятка не отводил глаз от крыши родного дома, но вскоре она пропала из виду.
Товарняк набирал скорость. Мимо проплывали редкие сопки, пасущиеся в степи стада лошадей, одиночные разъезды, как две капли воды похожие на их Каракамыш. И снова сопки… И снова степь, степь, степь…
Вскоре мальчишки проголодались. Они достали из рюкзака свои запасы и, перекусив, снова высунулись в приоткрытую дверь.
То ли от пережитых волнений, то ли от однообразной картины, проносящейся перед глазами, под мерный, убаюкивающий стук колёс Васятка задремал. Прикорнул и Айбек. Проснулись они от оглушительного сигнального гудка локомотива. Выглянули наружу. Оказалось, их товарняк стоит на какой-то крупной железнодорожной станции.
— Давай, Васяга, пока остановка, сгоняем за водой, а то, кто его знает, когда следующая станция? — предложил Айбек.
Пока они нашли колонку, пока наполнили жбан, пока пробирались под вагонами, состав их отправился дальше. Не обнаружив своего поезда, мальчишки запаниковали.
— А как же рюкзак наш? Удочки? Айбек! — завопил Васятка.
— Тише ты, — одёрнул его тот.
Тем временем соседний состав лязгнул буферами, зашипели у колёс отпускаемые тормоза.
— Давай за мной! Живо!
Мальчишки сорвались с места и заскочили в первый попавшийся вагон. Состав тронулся. Сидя на дощатом полу и обхватив руками колени, они молчали, только с тревогой поглядывали друг на друга. Наконец Васятка не выдержал:
— Как же мы теперь без еды до Тянь-Шаня доберёмся? — голос у него подрагивал.
— Не боись, на следующей станции раздобудем чего-нибудь, — успокоил его Айбек.
Он вытянул из кармана несколько мятых рублей.
— Деньги? Откуда? — удивился Васятка.
— Накопил. Голодными не останемся.
Васятка вздохнул.
— Айбек, а мы точно в ту сторону едем?
— Да в ту, в ту… — в голосе напарника, однако, не было прежней уверенности.
Ехали они, как показалось Васятке, бесконечно долго. Вагон им попался старый, во все щели дул ветер, и ночью мальчишки совсем замёрзли. Под утро поезд, наконец, остановился. Заспанные, взъерошенные, голодные, они выбрались из вагона и первое, что увидали, — бабулек на перроне, торгующих разной снедью. Обрадованные мальчишки подскочили к одной из них.
— Вы откуда, соловьи-разбойники? — поинтересовалась старушка. — Родители-то ваши где?
— Да тут недалеко, — бойко отрапортовал Айбек. — Мамка с сестрёнкой маленькой осталась, а нас за продуктами отправила. Мы к бабушке в гости едем, на каникулы.
— Ну-ну… — бабулька пристально глядела на подозрительную парочку. — Братья, что ли?
— Ага… — с готовностью подтвердил Айбек.
— Что-то не больно похожи, — покачала головой та, однако пирожки им продала.
Мальчишки заодно прикупили варёной картошки, малосольных огурцов, полные карманы семечек и, повеселевшие, отправились к своему вагону.
— Давай, может, в какой другой товарняк? — предложил Айбек.
— Давай! — легко согласился Васятка.
Айбек огляделся.
— Зырь! — толкнул он Васятку в бок, кивая на стоящий неподалеку состав. — Вот здесь точно яблоки или арбузы везут, или, может, ещё какие фрукты.
— А ты откуда знаешь? — удивился Васятка.
— Да уж знаю… Видишь, решётки на окнах, а сами окна открыты? Это они для вентиляции открывают, а решетки — чтобы не воровали.
— А как же мы в вагон попадём? Он же закрыт.
— Ха! Закрыт… Давай за мной, — Айбек припустил к вагону.
Он заскочил на скобу-подножку, ловко ухватился за лестницу, ведущую на крышу, и, перегнувшись, протянул руку Васятке. На крыше, пригибаясь и оглядываясь по сторонам, они подбежали к приоткрытому люку и заглянули внутрь.
— Я же говорил! — обрадовался Айбек. — Арбузы! С такими запасами, Васяга, мы запросто до Тянь-Шаня доберёмся, — он занырнул в открытый люк, благо арбузами вагон был набит почти до самого верха. Васятка — за ним.
Однако на следующей станции им пришлось вновь пересесть после того, как их транспортная милиция чуть не застукала — беглецы как раз выбирались из вагона, чтобы вновь пополнить свои запасы воды. Так что чесали они под свист милиционеров во все лопатки. Еле ноги унесли.
В последующие дни они ещё несколько раз пересаживались с одного состава на другой. Когда поняли, что окончательно запутались, в какую сторону ехать, приуныли. А тут у них и деньги закончились. И ночами холодища. Подъев последние запасы, они вот уже сутки как тряслись в пустом вагоне голодом. Ночью Васятке приснилось, как мамка печёт его любимые пирожки с картошкой. И так отчетливо он почувствовал запах пирогов, так явно, что чуть не заплакал, когда проснулся и понял, где он.
В углу вагона, нахохлившись, сидел Айбек.
— У меня, Васяга, живот совсем подвело, — простуженно просипел он. — И замёрз как собака. Пропадём так совсем.
— Что же делать?
— Сдаваться, — вздохнул Айбек.
На следующей станции, заприметив на перроне стоявшего к ним спиной милиционера, Айбек кивнул:
— Вишь, старшина…
— Ага, — отозвался Васятка. — Идём?
Айбек замялся.
— Эх, ты! Бояка! Пошли!
Васятка подошёл к старшине и дёрнул того за рукав кителя:
— Дяденька милиционер, а дяденька милиционер!
— Не дяденька, а товарищ старшина! — обернулся тот. — Ух ты! Ну и красавцы… — он с удивлением разглядывал путешественников. — Вы откуда, архаровцы?
—Товарищ старшина, мы потерялись! От поезда отстали.
— Потерялись, говорите?
Чумазые. Лохматые. Лица в грязных разводах от арбузного сока. А Васятка ещё и в рваных штанах: зацепился, когда прыгал из вагона. Ни дать ни взять беспризорники из фильмов про войну.
— Что-то мне ваши физиономии больно знакомы? Та-а-ак… А ну-ка, идём со мной, тур-р-ристы!
Он подхватил их за шиворот и широко зашагал по перрону к зданию вокзала. Мальчишки еле поспевали за ним. Зайдя внутрь, они остановились в коридоре перед дверью с табличкой: линейный отдел милиции.
В кабинете старшина усадил задержанных на лавку, а сам открыл ящик стола и достал папку. Развязав тесемки, он начал перебирать бумаги, время от времени поглядывая на мальчишек. Долго перебирал. Наконец хлопнул ладонью по столу:
— Ну так и есть! Отстали, говорите? А это что такое?
Он подошёл к беглецам и ткнул им под нос лист бумаги, на котором красовались их собственные физиономии.
— Ну, так куда путь держим, скитальцы?
Беглецы подавленно молчали.
— Ищут вас голубчиков. Неделю уж как. Родители с ума сходят. Совесть-то у вас есть, нет?
«Голубчики» в ответ только простуженно шмыгали носами.
— Выпороть бы вас как следует, шалопаев, — старшина нахмурил брови. — Голодные, поди. Сколько не ели-то?
Друзья переглянулись.
— Неделю… — вздохнул Айбек.
Старшина только головой покачал и вышел из комнаты.
— Ты чего наврал про неделю? — удивился Васятка.
— Молчи! Видал, как он посмотрел?
— Как?
— Жалостливо! Сейчас накормит нас до отвала. Точно тебе говорю.
Старшина вернулся в кабинет.
— А ну за мной, шаромыжники!
И повёл их в привокзальную столовую.
В столовой пахло борщом и жареными котлетами. У плиты суетилась полная румяная повариха. Увидев «шаромыжников», она всплеснула руками:
— Да вы ж мои хорошие… Сейчас, сейчас, миленькие мои… Я вам котлеток, пирожков вам… — засуетилась она.
— Не-не-не… — осадил её старшина. — Нельзя, Никитична. Они неделю не емши. Ты что! Животы враз позаворачивает.
— А как же тогда?
— Бульончику им с сухариками. И будет.
Васятка сглотнул слюну.
— Эх ты! «Неделю не ели»… — прошипел он, незаметно ткнув Айбека кулаком под рёбра.
Никитична накрыла на стол и уселась напротив мальчишек, подперев рукой подбородок. Те накинулись на еду.
— Ты посмотри на них! Ну точно с голодного мыса, — всхлипнула повариха, промокнув глаза полотенцем.
— Тур-р-ристы… — хмыкнул старшина.
Забирать их приехала Васяткина мама. Дедушка Мансур от переживаний заболел и слёг, а родители Айбека ещё не вернулись из командировки. Васятка боялся, что мама станет ругаться, но та, увидав своего непутёвого сына, только молча прижала его к себе. Крепко-крепко. А потом они поехали домой. Тоже молча. «Уж лучше бы ругала», — думал про себя Васятка. Хорошо, добрались быстро. Вот ведь как бывает: на товарняках целую неделю катались, а тут за день обернулись. Конечно, откуда мальчишкам было знать, что товарняки ходят не как обычные поезда, а такие петли иногда выписывают — будь здоров! И на сортировочных станциях, и в отстойниках, бывает, стоят по полдня.
«Да-а-а… — вздыхал Васятка. — Поел винограду!»
Мечты сбываются
Прошло уже три дня, как Васятка вернулся домой, а мама по-прежнему с ним не разговаривала. Приготовит с утра еды — и на работу. Молча. С работы тоже придёт и молчит. И даже не глядит в его сторону. Только всё капли запашистые какие-то пьёт и морщится.
Васятка поначалу подумал, что мама совсем говорить разучилась. Баба Кланя однажды рассказывала, как дядю Николая в детстве собака напугала, и тот потом долго не разговаривал. Вот и мама, видать, тоже испугалась, когда Васятка из дома сбежал. Но потом он услыхал, как она через забор переговаривается с дедушкой Мансуром и понял, что мама только с ним говорить не хочет. И как теперь быть? Айбеку — тому хорошо! Его отец просто выпорол, как из командировки вернулся — и все дела. А тут мучайся.
Васятка поделился своими переживаниями с дядей Славой.
— Что? И не ругалась даже? — поинтересовался тот.
— Не-а…
— И ремня не дала?
— Не…
— И в угол не поставила?
Васятка отрицательно помотал головой.
— Да-а-а, боец… — протянул прапорщик. — Плохи твои дела.
Васятка совсем поник.
— Это ж хуже нет, когда женщина молчит. Да оно и понятно: шибко ты мамку обидел. А вообще, боец, я тебе так скажу: был бы ты в моём подчинении, да я б тебе за такие дела… — прапорщик, замолчав, потряс кулаком, перебирая, видать, в голове наказание пострашнее.
— Три наряда вне очереди? — подсказал Васятка.
— Три наряда!.. Нет, боец, ты бы у меня так легко не отделался. Ты бы у меня на губу загремел, как миленький.
— На губу? — удивился Васятка. — Это как?
— На гауптвахту, значит!
— Га-упт-вах-та… Я такого слова ни разу не слышал.
— Потому и не слышал, что мои бойцы себе этаких безобразий, как ты, не позволяют. И на гауптвахту, под арест, значит, их отправлять не за что. А ты… — прапорщик задумался. — Ты давай, это… Шуруй домой. Встретишь сегодня мамку с работы по высшему разряду. Может, она тогда и простит тебя.
— А это как? По высшему разряду?
— Ну как, как… Дома приберись так, чтоб блестело всё, как у новобранца бляха. Сготовь чего-нибудь. Смогёшь?
— Смогу! — обрадовался Васятка. — Я картошку пожарю.
— Ну вот! — тоже обрадовался прапорщик. — Только знаешь, картошка — это, конечно, хорошо, но тут, боец, одной картошкой не обойтись. Надо бы ещё букет подарить. Для женщины — это ж первое дело! Растут там у вас в палисаднике цветы какие-нибудь?
Васятка задумался. Цветы росли только у бабы Клани. Мамке-то не до этого, ей бы с помидорами да огурцами успеть управиться.
— Ну и вообще… — продолжал прапорщик. — Должен мамку встретить при полном параде! Понял, нет?
— Так точно! — радостно выпалил Васятка.
— Выполнять, боец.
— Есть выполнять! — Васятка припустил домой.
Дома он сделал всё, как дядя Слава велел. Для начала нагрёб в подполе картошки. Нажарил. Мамка газ ему включать, конечно, не разрешала, только как же сюрприз тогда? Жаль картошка подгорела немного, ну да ничего! Затем он сходил на колонку за водой, подвернул штанцы и давай пол надраивать. Торопится Васятка. Спешит! Как бы к маминому приходу успеть. Управившись с полом, пробрался на соседский огород — цветов нарвать. Нехорошо, конечно, без спросу, но кто ж виноват, что баба Кланя, как назло, куда-то запропастилась. А без цветов — дядя Слава сказал — никак нельзя. Не получится сюрприза.
Водрузив на стол банку с букетом, Васятка довольно оглядел комнату. «Вот сюрприз так сюрприз!» — подумал он и отправился встречать маму с работы.
Дойдя до дороги, Васятка уселся на обочину. Задумался. А вдруг маманька его не простит? Посмотрит молча на сюрприз и снова за капли свои возьмётся. Эх!.. А всё из-за Айбека: Тянь-Шань, архары, леса яблоневые… Про виноград ещё приплёл. Болтун! И как это только Васятка на эти враки поддался? А теперь что? И винограду не поел, и маму зря обидел.
Он сидел на обочине, а мимо, поднимая пыль, проезжали грузовики — один за одним. Тёплая пыль медленно оседала на дорогу, а Васятка с грустью смотрел на проходящую колонну машин. Все машины уже проехали, когда замыкающий грузовик, вдруг притормозив, остановился. Из кабины высунулся молодой парень и широко улыбнулся:
— Ты чего тут? Ждёшь кого?
— Ага… Мамку с работы встречаю.
— А чего невесёлый такой?
— Да-а… — Васятка махнул рукой.
— Обидел кто?
— Не…
Парень улыбнулся:
— Погоди.
Он выскочил из кабины, откинул брезент и, сняв с борта грузовика большой деревянный ящик, ухнул его прямо перед Васяткой. А в ящике… Он глазам не поверил: виноград! Целый ящик! Полнёхонек!
— Гостинец тебе. Лопай, пацан! — парень улыбнулся. — Меня дома такой же шпингалет ждёт. Месяц не видел. Ну, бывай!
Он заскочил в кабину, машина тронулась и, набирая скорость, покатила по пыльной дороге. А Васятка ещё долго стоял с открытым ртом, глядя вслед удаляющемуся грузовику.
Портфель
На разъезде, где жил Васятка, школы, понятно дело, не было. Ближайшая школа-интернат находилась в Чиганаке, километрах в пятидесяти. Поэтому пришлось ему перебираться на новое место жительства. Пять дней в неделю он теперь жил и учился в интернате, а на выходные приезжал домой, к маме.
Васятка тосковал. Всю неделю он считал дни: сколько ещё до выходных? По ночам, уткнувшись носом в подушку, потихоньку всхлипывал — так, чтоб никто не услышал. Засмеют. Задразнят «маменькиным сынком». А домой, к мамке, ох как хотелось…
В воскресенье вечером, в очередной раз собирая портфель в интернат, Васятка сердито сопел, пыхтел и прятал глаза.
— Ну, что ты, сыночка? Что ж делать-то, раз нет школы ближе? Неучем расти?
Тот только сильнее сопел.
До интерната Васятка, как обычно, добирался на проходящем мимо их разъезда пассажирском поезде, в служебном купе у знакомой маминой проводницы. Сидя у окна, он тоскливо глядел на удаляющийся разъезд. Глядел, а в голове его постепенно созревал план: надо избавиться от портфеля! Кто его в школу без портфеля-то пустит? Придёт он в класс, а Надежда Петровна скажет ему: «Что же это ты, Василий? Отправляйся-ка ты, милый друг, домой. Нечего тебе в школе делать. Без портфеля». А Василию только этого и надо!
Точно! Он вскарабкался на стол, пропихнул в раскрытое окно портфель и разжал пальцы. И-и-эх!.. Портфель, кувыркаясь, скатился с железнодорожной насыпи в кусты.
К школе Васятка подходил в отличном расположении духа. Налегке! «Скажу, — прикидывал он в уме, — дома забыл». Одно было ему непонятно: и как это такая замечательная мысль ему раньше в голову не пришла?
Но, к великому его сожалению, домой он отправлен не был. Васятке выдали тетрадный листок, карандаш и велели садиться на своё место, да ещё и разгильдяем обозвали. Васятка чуть не расплакался от обиды. Он-то был уверен, что вечером уже дома будет.
После третьего урока в дверь класса постучали. На пороге показался Васяткин сосед — дядя Николай. В руках он держал изрядно потрёпанный школьный портфель.
— Вот… — смущённо начал дядя Николай. — Едем на дрезине, смотрю, значит, лежит…
Надежда Петровна открыла портфель, достала дневник.
— Скворцов Василий…
Васятка вжался в парту.
Несмотря на случившееся, от замысла своего он не отказался. Но, когда дядя Николай в третий раз принёс портфель — уже маме, Васятке всыпали так, что он ещё долго ходил и почёсывался. Тут уж хочешь не хочешь, а пришлось-таки ему распрощаться со своим хитроумным планом. Правда, и надобность в нём вскоре отпала: маманька нашла новую работу и перебралась к Васятке в Чиганак. Так что нужды жить в интернате у него больше не было.
А в Чиганаке ему очень даже нравилось. Посёлок большой. Народищу… Не то, что у них на разъезде. Тут тебе и школа, и детский сад, и цементный завод. А ещё и башня водонапорная! Высоченная! К тому же у Васятки появилось много новых друзей. И с мамой они теперь всё время вместе, а не только по выходным. Он о такой жизни и не мечтал!
Но всё-таки Васятка очень скучал по своему разъезду. Он часто вспоминал военную часть. Как там, интересно, дядя Слава? Вазген? Достроили они дорогу или нет? А археологи? Наверное, точно уже все древности откопали и разъехались. А дедушка Мансур с осликом Калчу как поживают? Он даже по бабе Клане немного соскучился.
Иногда Васятка тайком от мамы забирался на крышу их пятиэтажки и долго-долго вглядывался вдаль, в сторону Каракамыша, надеясь разглядеть крышу их старенького дома. А ночью сквозь сон ему по-прежнему слышались гудки тепловозов и дробный перестук железных колес: тыдын-тыдын, тыдын-тыдын, тыдын-тыдын…