Татьяна Моркина
Глава 1. Деловиха
Дом Деловихи издалека напоминал имбирный пряник. Стены были выкрашены в карамельный цвет, а на каждом окне, точно сахарная глазурь, красовались белоснежные занавески. Такой же чистый выглаженный фартук носила сама Деловиха — маленькая, проворная старушка, с седым пучком на затылке.
Каждый день ещё затемно трещал в доме старый будильник. Самую чуточку хозяйка разрешала себе поваляться в постели. Потом вскакивала и скорее бежала делать дела.
Делать дела!
Это было самое главное в её жизни.
До обеда старушка навещала в саду зелёных друзей. Розам делала массаж лепестков, лилии поила в час по чайной ложке сладким отваром, а на яблоне с лупой выискивала вредителей.
«Фаршированные ножницы!» — разносилось по всему саду.
От такого ругательства яблоедики падали на землю в обморок. А Деловиха уже собирала на блюдечко с голубой каёмочкой землянику и корила ежевичную лозу, которая ни в какие ворота не лезла: «Ёлочка с маком!»
Лоза стыдливо подбирала листья, а цветы рядом с ней вытягивались, как солдатики.
После обеда старушка принималась за уют. Занавески, полотенца, даже бахрома на салфетках — всё было тщательно выглажено. Вещи занимали строго свои места, как фигуры в начале шахматного турнира.
«Пинетка недовязанная!» — стыдила старушка нарушителей.
Иногда попадало и старому коту Ушастому, который днями и ночами дремал на подстилке из овечьей шерсти.
«Свесился, словно тесто из кастрюли! Шарлотка недопечённая!» — ворчала хозяйка и поправляла рыжий бок, вылезший за край подстилки.
Так трудилась старушка до позднего вечера, успевая сварить пару тазиков варенья и закатать его в банки, украшенные ажурной тесьмой. На этикетках значилось: «Фиалковое», «Дынное», «Ежевичное».
Деловиха давным-давно перестала выходить за пределы сада. Все продукты заказывала с доставкой на дом. Грибы и яблоки — в компании ЕжиКо, орехи — у БелиКо. Остальное всегда можно было получить со склада у ХомиКо в обмен на варенье и пироги.
Которые сначала нужно было приготовить. А до этого — записать в список дел.
О, списки были для Деловихи что мороженое в жаркий день!
Их было много. Список срочных дел, самых срочных и самых-пресамых срочных дел. И, наконец, список всех списков, чтобы понять, не нужен ли ещё какой-нибудь список.
По вечерам, убрав со стола посуду и нацепив очки, бабуля вынимала карандаш из пучка на затылке и старательно выводила на бумаге «с-п-ы-с-о-к». Закончив писать, клала листок себе в красные вязаные тапочки. Чтобы утром сразу найти.
Потом, позёвывая, ложилась прочесть сказку на ночь, но через две строчки из комнаты уже неслось: «Хр-р-р!»
Будто заводил двигатель небольшой военный самолет.
Так, в заботах и домашних делах, проходили дни, похожие, как братья-близнецы. Пока однажды…
Глава 2. Печной гость
Одним ясным днём в дверь позвонили. На пороге рыжел лис-трубочист. Деловиха вызвала его проверить забившийся дымоход.
Лис засунул пушистый хвост в печь и на что-то наткнулся.
— Наглые птицы! — Он залез внутрь целиком. — Бу-бу-мя-ма-ни-и-си-бо-мо-мы!
— А? Какие лисьи головы? — не поняла Деловиха.
— Распоясались эти голуби! — Лис вынырнул, держа в лапах свёрток из прошлогодних листьев. — Забираются погреться, а потом… — он осёкся.
— Пинетка недовязанная! — старушка прижала ко рту обе ладони.
В листьях оказался мышонок. Без сознания, но, похоже, ещё живой.
Увидев, как жадно блеснули лисьи глаза, Деловиха выхватила малыша из рыжих лап. Сунула трубочисту банку варенья за работу и выставила его за дверь. А сама нагрела воды, обтёрла мышонка тёплой губкой и влила ему в рот немного молока. От этого малыш пришёл в себя, слабо пискнул и уставился на хозяйку. У него оказались голубые, как краешек неба, глаза.
«Куркума горицветная!» — озабоченно пробормотала Деловиха.
Детей в её доме сроду не водилось. Ни собственных, ни кошачьих, ни птичьих — никаких. И о детях она никогда и не думала. Некогда было.
А тут — малыш. Да ещё мышиный.
«И откуда ты такой взялся? Отнести тебя в лес?» — Старушка рассматривала пепельную шёрстку и розовый нос.
Мышонок в ответ открыл крошечный рот и протестующе крикнул. Да так сильно, что у Деловихи сам собой распустился пучок на затылке, а крыша дома приподнялась на целый кулак и шмякнулась обратно.
«А ты у нас пискун-визгу-ун!» — протянула старушка в изумлении.
Малыш как ни в чём не бывало поблёскивал голубыми глазами.
«И что мне с тобой делать?»
Заметив, что мышонок опять открыл рот, она поспешно влила ему остатки молока и добавила:
«Оставайся до завтра, а там посмотрим».
Тот успокоился и заснул.
«Есть у меня старичок Ушастый, а будет ещё и малыш Мышастый», — вздохнула Деловиха.
Она долго думала, куда пристроить печного гостя на ночь. В конце концов засунула его в шерстяную вязаную шапку и положила на подушку.
«Ёлочка с маком, это ещё что такое?» — она посветила лампой на мышонка и замерла.
Тонкую почти прозрачную лапку опоясывал браслет из суровой нитки. На нём виднелась голубая ракушка с дырочкой.
Деловиха осторожно сняла браслет и спрятала.
Глава 3. Чёрный день
На следующий день утром Деловиху разбудил вовсе не треск будильника.
Её разбудили хруст и чавканье. Будто семья зайцев после голодной зимы набрела на грядки с морковкой.
Деловиха разлепила глаза и осмотрелась. Мышастого рядом не было.
Погрузив ноги в оранжевый ворсистый коврик, бабуля встала и двинулась в угол, где за шторой кто-то прятался.
«Финтифлюшки французские!» — вырвалось у неё, едва ноги коснулись пола.
Комната превратилась в пляж. Только был он совсем не из песка. На полу пёстрым слоем лежали пшено, рис и манка. То там, то сям возвышались горы мелко наструганного картона.
«Шарлотка недопечённая, ты-то как допустил это безобразие?» — напустилась старушка на Ушастого, который дремал рядом.
Из-за шторы показался розовый нос, а потом и его серый хозяин. Глаза довольно поблёскивали, вся морда была перепачкана.
Пока Деловиха, ругаясь, убиралась, Мышастый отсиживался под кроватью.
«Это запасы, понимаешь? За-па-сы! На чёрный день! Ты вообще знаешь, что такое чёрный день, куркума горицветная?» — старушка, кряхтя, заглянула под кровать.
Мышонок помотал головой.
«Ну, вот… Выключат электричество, будем сидеть в темноте. Вот и чёрный день».
Мышастый просиял и указал на ставни.
«Закроем окно и устроим чёрный день?»
Малыш быстро-быстро закивал.
«Нет, чёрный день — трудный, он ещё не настал», — объяснила старушка.
Тогда мышонок указал на печь, потом на себя и уронил голову на грудь.
Деловиха задумалась.
Неизвестно, сколько маленький пленник пробыл в этой трубе. Может, день, а может, целую неделю. Целую чёрную неделю! Сердце старушки смягчилось, как сливочное масло, полежавшее на солнышке.
«Ладно, ешь. Только лапы помыть, сесть на стул и не сорить!»
Скоро на столе уже стояла кастрюлька с золотистой пшённой кашей. Малыш радостно принялся за угощение. Отправлял в рот ложку, задумчиво жевал и зачёрпывал следующую, шевеля от удовольствия хвостом.
При этом был не прочь побаловаться. То макал в кашу лапу и выводил на столе каракули, то надевал тарелку, как шлем, и слизывал стекающие пшённые капли. Деловиха ругалась и еду забирала. Мышастый умоляюще складывал лапки на груди.
«Ангел нежнецкий», — вздыхала старушка, и тарелка возвращалась.
— Картон-то тебе зачем понадобился? — спросила бабуля после трапезы.
— Аз-аз-аз,— поклацал зубами Мышастый.
— Зубы чесались? На, погрызи морковку, Зайчастый!
Глава 4. Бездельница
Вечером Деловиха, как обычно, написала список дел на завтра. Набралось двенадцать пунктов, один другого важнее. Но утром в тапочках, кроме рыжей шерсти Ушастого, ничего не нашлось. Заветный листок пропал.
Старушка ходила, потерянная, по дому, пока не обратила внимания на странную тишину.
Вооружившись фонариком, как опытный детектив, отправилась на поиски. Везде — чисто, а вот в подвале… Бабуля широко распахнула дверь кладовки — попался!
И верно.
Мышастого поймали с бумажным шариком в зубах, вокруг ковром лежали такие же. Деловиха с одного взгляда поняла, что это.
«Шарлотка недопечённая!»
Преступник бросился из кладовой. Но в дверях, споткнувшись, растянулся на пороге. Старушка покачала головой и присела, утешая плачущего воришку.
— Ну, зачем тебе дался мой список? — вздохнула она, когда мышонок успокоился. — Нашёл развлечение! Что я теперь делать буду? Ничего не помню!
Мышастый помолчал и вдруг тихо, но внятно произнёс:
— Ма-ма.
— Что? — опешила бабуля. — Что ты сказал?
— Мама, — повторил мышонок и обеими лапами крепко обнял то, что подвернулось — ногу Деловихи в цветастых шароварах.
— Мама! — крикнула старушка.
— Мама, мама!— нараспев повторяли они снова и снова. И обнимались, смеясь.
Этот день Деловиха впервые провела без списка. Вдвоём с Мышастым они вышли в сад.
«Розы, — бормотала старушка, пытаясь вспомнить дела, — мимозы… Эх, без дел я совсем бездельница».
В голове было пусто, как в большой садовой лейке. Деловиха побрела вслед за мышонком. А тот бежал по тропинке и подмечал всё интересное. Вот вишнёвое деревце выпустило белый цветок, будто платочком взмахнуло.
«Мама, мама!» — позвал он.
Та подошла полюбоваться.
А Мышастый уже тянул её к кусту лаванды. Опустил мордочку и вдохнул аромат.
«Мама, мама!»
Деловиха поспешила к нему. Лаванда пахла летом, солнцем и шмелями.
Так шли они по саду, и везде малыш отыскивал что-то удивительное. И всюду старушка нюхала, разглядывала и радовалась.
Опомнились только, когда в животе кто-то сказал: «Ур-р!»
Ох, неужели обед, так скоро? Вернулись домой.
Когда тарелки были помыты и убраны, Деловиха опять затосковала. Без списка она чувствовала себя как жук, перевёрнутый на спину. А Мышонок — прыг! — на залитую солнцем террасу и растянулся ковриком.
«Пинетка недовязанная!» — восхитилась Деловиха и тоже прилегла на солнце.
Рядом прожужжали два больших шмеля. Их, смеясь, догнала желтокрылая бабочка.
«А крылышки — что мой лимонный пирог, — любовалась старушка. — Почему я никогда раньше этого не замечала? »
Мышастый тем временем уснул, а Деловиха сидела тихо-тихо. Наблюдала за жизнью вокруг.
Странное дело, ложась спать в этот день, она больше не сердилась, что пришлось побездельничать. А была даже немножечко рада.
Глава 5. Мышастый и Ушастый
Рыжий кот Ушастый жил у Деловихи давно. Она подобрала его, когда вместо седого пучка у неё была коса, подметавшая ступени, а в доме ещё не водилось ни одного списка. Ушастый родился на улице и, потеряв маму-кошку, от страха забрался на дерево напротив дома. Всю ночь в окно неслось отчаянное: «Мяу»!
Под утро Деловиха вышла из дому, а вернулась уже с крикуном на руках. Так он и остался. Сейчас никто бы не узнал в этом стареющем шерстяном господине того испуганного котёнка. Ушастый обзавёлся длинной рыжей шубой, сорил шерстью направо-налево и проводил дни в полудрёме на овечьей шкуре. Усы имел белые, толстые. Деловиха после стирки сушила на них всякую мелочёвку, вроде платков и кухонных полотенец. Ушастый при этом даже не просыпался.
С возрастом разговаривать коту стало настолько лень, что Деловиха слышала от него всего по слову в год.
Имелся у кота и свой секрет. Трусоват был до дрожи в хвосте. Особенно боялся писка Мышастого. А если новый жилец кричал, кот бежал без оглядки, пока не утыкался рыжей мордой в кормушку: «Хрум-хрум-хрум!»
Но вскоре немного попривык. Подходил ближе, нюхал воздух, как делает заяц, за которым гонится лиса.
А гость будто и не замечал его. Но скоро оказалось, что это не так.
Деловиха готовила завтрак, когда она услышала странный шум из комнаты. Словно тарахтел старый мотоцикл. Она вошла и замерла. Ушастый сидел на полу, ругался хвостом и рычал. Перед ним скакал Мышастый, размахивая чем-то острым.
«А ну!» — крикнула старушка, устремляясь вперёд.
Что «а ну», она и сама ещё не придумала, но грозное начало подействовало.
Ушастый мягким прыжком стигрился под стол, Мышастый выронил из лап шпагу. Это оказался острый, как хвойная иголка, кошачий ус.
«Как же тебе это удалось?» — Деловиха разглядывала странную находку. Раньше она никогда не видела, чтобы Ушастый терял усы. И вот на тебе!
А через пару дней случилось ещё одно происшествие.
Деловиха задержалась в подвале, выбирая, какое варенье подать на стол.
Наклонившись, перебирала банки: «Ежевичное, фиалковое, розовое, дынное…»
Вдруг ей за шиворот что-то капнуло. Ещё и ещё. Она подняла голову, принюхалась, отёрла рукой шею и лизнула: «Молоко?»
С потолка хлынул целый поток. Деловиха бросилась наверх, а навстречу ей текла молочная река, вспениваясь на ступеньках.
«А-а-а-а!» — закричала старушка, и тут же к ней кинулось что-то маленькое, тощее и цепкое.
Посадив мышонка себе на голову, Деловиха вплавь ринулась в кухню, подгребая найденной длинной ложкой для обуви. Там, преодолевая течение и чудом избежав водоворота у духовки, дотянулась до большого крана и с силой повернула его. Поток остановился.
«Копилка драная!» — ругаясь, Деловиха добралась до входной двери, распахнула её, и наружу хлынула молочная пена.
Только к вечеру в доме воцарился порядок. Все это время Мышастый провёл на лампе под потолком. А снизу без остановки неслось: «Шарлотка недопеченная! Куркума горицветная!»
Наконец, Деловиха села и, переводя дух, начала допрос: «Отвечай, зачем трогал кран подачи молока? На ферме, наверняка, заметили, что мы весь месячный запас спустили».
Лампа затаилась и молчала.
«Ёлочка с маком, тоже мне котёнок нашёлся!»
Мышастый спрыгнул, вытянул губы в трубочку и поцокал языком. Покивал в сторону кота и опять поцокал.
«Хотел напоить Ушастого молоком?»
Малыш радостно закивал.
«Вот тебе и доброта… с пенкой», — удивилась Деловиха.
Глава 6. Полосатики
Однажды утром, пока старушка поливала мяту в саду, Мышастый охотился на бабочек. Они дразнили его, подпускали ближе, но потом ускользали.
«Ж-ж…у-у», — послышалось вдруг сбоку.
Кто-то важно гудел, как большой корабль, что пускается в кругосветное плавание. Мышастый вытаращил глаза, забыв о бабочках.
Когда Деловиха помирила два поссорившихся розовых куста и смастерила для пионов веер из листа ревеня, к ней кубарем подкатился малыш.
«Что такое?» — она оглядела его со всех сторон.
Лапы, живот и хвост были на месте. Перемазанная в земле мордочка тоже. Голубые глаза, как обычно, сверкали. Только жалобно:
«Ж-ж-ж!»
«Кто это?» — старушка оглянулась — никого. Посмотрела по сторонам — тоже. Пригляделась к Мышастому:
«Финтифлюшки французские!»
Из живота у того доносилось сердитое гудение.
«Слопал? Полосатиков? Ай-яй-яй, куркума горицветная!» — Деловиха перевернула мышонка вниз головой. Потрясла. Живот по-прежнему жужжал.
Продолжая ругаться, старушка потащила малыша в дом. Они уселись на диван и стали думать. Точнее, думала Деловиха, а Мышастый лишь грустно косился на свой живот.
«Так, включим голову!»
Мышастый пошарил у себя на голове и, ничего не обнаружив, пошевелил ушами.
«Гостей надо выманить наружу. Только как это сделать?» — бабуля развела руками. Мышонок тоже развёл лапами.
«Может, предложить им что-нибудь вкусное?»
Малыш радостно прожужжал в кухню и вернулся, нежно прижимая к себе кусок сыра.
«Нет, — рассмеялась Деловиха. — Этим их не соблазнишь. А вот нектар или сладкая пыльца пришлись бы кстати».
Она вышла в сад и вернулась с двумя гиацинтами — розовым и фиолетовым:
«Интересно, какой цвет им понравится?»
Мышастый протестующе замычал, но старушка, не слушая его, выбрала розовый цветок и приставила бедняге к горлу:
«Ешь, пинетка недовязанная!»
Малыш с отвращением замотал головой. Потом прислушался к животу, вздохнул и, зажмурясь, проглотил цветок целиком. Удивлённо открыл глаза и довольно зачмокал.
«Понравилось лакомство? У меня в саду даже гиацинты съедобные!» — засмеялась Деловиха.
Второй цветок она поднесла Мышастому ко рту:
«Держи так! Они должны учуять запах».
И действительно, спустя пару минут, из мышонка вылетели три толстых красавца- шмеля.
Деловиха помахала цветком и повела гостей за собой в сад.
— Вот это приключение ты устроил! Все равно, что летом по траве на санках ездить, — сказала она, вернувшись.
— Спасибо, мама! — вдруг пискнул мышонок.
— Спасибо? Ты сказал «спасибо»? — всплеснула руками старушка.
И они принялись обниматься, петь и танцевать, ведь сказанные слова были настоящим чудом. Куда более важным, чем избавление от полосатиков.
Глава 7. На улице
Дни текли медленные, тягучие, как яблочная пастила, которую готовила Деловиха. Мышастый с каждым днём говорил всё больше и больше, радуя старушку. Но вместе с этим её не оставляла тревога, которая крепко сидела в душе, как заноза в пятке.
И однажды, когда яблони уже нарядились в накидки из белых цветов, это случилось.
Мышастый исчез.
Обычно по утрам малыш, вскочив с постели, бегал туда-сюда. Дурачился, хватал вещи и носил их из угла в угол.
Цок-цок-цок — стучали его коготки по полу.
Прихватки — на диван, мяч — в ящик с картошкой, луковицы — в ботинки.
А сегодня было тихо.
— Вот как так? — жаловалась старушка дремавшему коту. — А кашу на дорожку? А узелок с тёртым сыром?
Ушастый, не открывая глаз, пробормотал:
— К вечеру мярнётся.
Однако Деловиха сокрушалась целый день. И целый день у неё ничего не ладилось.
К вечеру малыш так и не появился. Старушка села писать грустный список незаконченных дел.
«Куркума горицветная!» — Махнула она рукой, бросив на полуслове карандаш и пошла в кухню глянуть в окно: не видно ли беглеца?
Потом вдруг вспомнила о чём-то и бросилась в спальню. Там, в одёжном шкафу, отыскала серое поношенное пальто, из колючего кармана вынула маленькую чёрную шкатулку и, открыв её, долго смотрела на то, что было внутри.
На браслет из суровой нитки с голубой ракушкой.
Положив всё на место, помедлила минуту, а потом схватила пальто, заспешила по лестнице на чердак и поскорее затолкала серый ком в большой сундук. Там хранилась старая одежда, которую старушка копила со времён молодости.
Бам! Послышалось снизу.
«Копилка драная!» — Деловиха с неожиданным проворством сбежала вниз.
Заскочив в кухню и схватив первое попавшееся — половник из кастрюли с кашей, она встала напротив двери.
Дверь распахнулась, и на пороге возникла маленькая фигурка с хвостом.
— Явился, пинетка недовязанная! И где был?
— На улице, — пискнул мышонок.
— На у-улице! — половник описал угрожающий круг. — Я уже тридцать раз ужин разогревала!
— Я… не специально, — малыш попятился.
— Финтифлюшки французские! — Старушка плюхнулась на стул. Тот крякнул. — Я думала, тебя лиса утащила или ещё кто! — всхлипнула она.
— Мама, я видел автобус! — выпалил Мышастый.
— Что? — Деловиха так и застыла: в одной руке половник, в другой подол белоснежного фартука, которым она собиралась вытереть слёзы.
Кап! Шлёпнулась на пол жёлтая пшённая капля.
— Мама, — повторил малыш. — Автобус!
— О, — протянула старушка. Когда-то и её тоже удивляли автобусы. Когда она ещё выходила за ворота.
— Да! Катался целый день, вжиу-вжух! Сидел на спинке водительского кресла.
Деловиха кинулась, уронив стул, к малышу и подхватила его на руки. Он обнял её всеми четырьмя лапами и хвостом. Каждой серой шерстинкой.
Старушка посадила мышонка на плечо и отправилась на кухню за пшённой кашей.
«Мама, пойдём завтра вместе на улицу. Покатаемся на автобусе!» — перед сном предложил Мышастый.
Деловиха задумалась. Она уже двадцать лет не выходила за пределы сада. Сначала было незачем, потом привыкла, а потом и вовсе стала побаиваться. Но Мышастому там понравилось! Что если совсем на чуть-чуть…К тому же рано малышу ещё гулять одному. Ненароком попадёт в лапы охотника-кота или наестся фантиков от конфет. Нет, надо собраться, оставить все финтифлюшки французские и выйти.
«Завтра», — пообещала она себе.
Но наступило завтра, и снова нашлись миллионы дел.
«Куда ж я пойду, у меня яблоедики расползлись, как тараканы!» — подумала Деловиха. И обещала себе сделать это завтра.
Однако наступало следующее завтра. И следующее. И следующее…
Глава 8. Улитки и салями
Даже в затяжные дожди Мышастого теперь было не удержать дома. Он находил в холодильнике зрелый авокадо, выедал серединку, а из корочки делал лодку. Голову прикрывал яичной скорлупкой и пускался в плавание по саду.
Особенно любил местечко за сараем. Там, в земляной впадине, разливалось целое море. А если кидать в середину комочки грязи, то поднимался настоящий шторм.
Однако не только малыш любил это место. Полюбоваться морем выползали улитки. Их раковины плотно облепляли берег, и казалось, что вся земля изрисована завитками. Но Мышастый не интересовался искусством. А вот улитками — очень. Особенно его тянуло посмотреть, что там у них внутри — под панцирем.
И когда Деловиха выходила перед сном в сад, она заставала мышонка за сараем. В окружении разбитых улиточных домиков.
«Что ты наделал, фаршированные ножницы! — ругала старушка исследователя. — Они ведь живые, а ты их — бац-бац!»
Мышастый не отвечал, будто не понимая. Деловиха осторожно собирала черепки и, вздыхая, выкидывала в мусорку.
Старушка ломала голову, как объяснить малышу, что так поступать нельзя. И однажды случай представился.
Малыш не очень уважал цветы. Они для него были чем-то вроде корочки на сыре: есть, но зачем, непонятно. Однако однажды, пробегая по саду, он заметил странный цветок.
— Салями! — весело объявил он.
Цветок действительно напоминал красно-белыми лепестками кусок колбасы.
— Это рябчик шахматный, — пояснила Деловиха.
Но малыш не обратил внимания на её слова. Какой ещё рябчик? Сказано ж — салями!
С этого дня цветок стал любимцем Мышастого. Выходя в сад, он первым делом спешил его проведать. Сам поливал, сам промакивал излишнюю влагу после дождя. Подолгу сидел рядом, делился новостями. Со стороны могло показаться, что и цветок ему отвечает: качает туда-сюда чашечкой, протягивает листочки.
Однажды, выбежав поутру в сад, малыш увидел ужасное: один из стеблей был сломан и на листьях виднелась стеклянная застывшая слизь.
«Слизняк», — хмыкнула Деловиха.
Мышастый был в отчаянии. Целый день он провёл у цветка, пытаясь оттереть страшные следы.
Когда сели после обеда пить чай, малыш макал поникшие усы в чашку и без конца повторял:
— Как же так?
— Ну, как, как…Наверно, тому слизню очень понравился твой цветок. И он подумал: отличная горка!
— Но это ведь не горка! Салями чуть не погиб!
— Конечно! — прищурилась Деловиха. — Цветы всё чувствуют. И деревья. И трава. И улитки. Им ведь тоже больно, когда ты раскалываешь их домики. А тебе весело, так?
Малыш засопел.
— Когда одному весело, а другому больно, это неправильно, — вздохнула старушка. — Настоящее веселье — это когда хорошо всем.
С этого дня в дождь Мышастый по-прежнему выплывал в море на лодке из авокадо. Но теперь внимательно следил, не задел ли кого. А потом катал пассажиров — по одной улитке в час. И плату брал самую скромную — один разочек заглянуть в улиточный дом с парадного входа.
Глава 9. Пылесосные чтения
Мышастый обожал все, что рычит. Поэтому его любимцем в доме был пылесос.
«Привет, Большой Бу-у!» — восторженно пищал малыш, завидев, что Деловиха начинает уборку. Вскакивал старушке на плечо и от души брумчал вместе с пылесосом.
Деловиха убиралась всё время. Убиралась после завтрака, после обеда, после ужина. После стирки и после работы в саду. И обязательно после уборки. А Мышастый всегда был рядом.
«Не наскакивай, куркума горицветная! — ругала его старушка. — А не то засосёт».
Мышастый недоверчиво махал хвостом и продолжал наскакивать.
Однажды старушка послала мышонка в кладовку. Туда, где стоял Большой Бу. Деловиха взбивала яйца для черничного пирога и ничего не слышала. Через пару часов, когда никто не принес ей кукурузного масла, она отправилась на поиски.
Обыскав кладовку, гостиную и кухню, заглянув даже в морозилку, старушка села обедать одна.
«Финтифлюшки французские, наверно, убежал на улицу», — решила она.
Но после обеда Мышастый не появился. Не пришёл и к ужину.
На счастье, с кота набралось за день целое облако шерсти, и понадобился пылесос. Тот самый, Большой Бу. Но с первых минут Деловиха поняла: что-то не так. В трубе, похоже, застрял мячик или носок. Она отсоединила шланг и заглянула внутрь. Странно, но там виднелось пятнышко света. А еще доносился чей-то голос:
«За-шу-шить…Нет, за-шу-сыть ле-пят-ки роз… Пятки роз…»
«Что за пылесосные чтения?» — подумала с удивлением старушка.
— Эй, выходи! — крикнула она в трубу.
Чтец вылез. Кряхтя, выволок за собой карманный фонарь, маленькую лупу и бумажный исписанный клочок.
— Ёлочка с маком, вот где моя лупа! — всплеснула руками Деловиха. — Я её с позавчера ищу!
—А я знаю, зачем она тебе, — похвастался малыш. — Если на неё сесть, чувствуешь себя таким умным! Ты слышала, как я читал?
— Слышала-слышала про пятки роз! Только почему ты читаешь в пылесосе?
— Я убирался, а потом Большой Бу съел твой список. Я полез за ним и нашёл фонарик с лупой. И — вот, читаю! — развёл лапами Мышастый.
— Поздравляю! — Деловиха обняла его. — Но делать это удобнее всё-таки на диване.
Глава 10. Вместе
Однажды вечером, после долгой прогулки малыша, Деловиха и Мышастый ужинали. На столе похудевшей горкой лежали оладьи из кабачков.
— А я сегодня своих родственников видел! — обронил мышонок, макая усы в йогурт и слизывая с них капельки.
Мягкая оладья вдруг встала старушке поперёк горла.
— Хе-хм-хе, — прокашлялась она. — И где же это?
— Да там, если добежать до окраины города, потом свернуть направо, мимо сарайчика с этими… ну, которые плохо пахнут. Потом направо и в сено нырнуть.
Он беззаботно ловил капли и даже не заметил, что старушка отодвинула от себя чай.
— И…что это за родственники?
— Ну… приятные такие, все в серых костюмах. — Малыш весело уплетал оладьи. — В гости приглашали.
Деловиха тихо встала из-за стола и пошла мыть посуду.
Больше за весь вечер не было сказано ни слова. Правда, Мышастый так наелся, что и говорить-то не мог: уснул за столом. Деловиха осторожно перенесла его на кровать, а потом долго смотрела на серую мордочку, измазанную йогуртом. Сегодня ей не хотелось ругаться, что малыш улёгся спать, не почистив зубы. Она притворила дверь и вышла.
Наутро Деловиха опять была необыкновенно тиха. Не ругала, как обычно, кота, за то, что повыкидывал землю из комнатных фиалок. Не ворчала, что Мышастый ночью шастал к холодильнику, выпил три бутылки дынного сока, а четвертую разлил. Ничего такого.
Сварив на завтрак малышу его любимую пшённую кашу, старушка села рядом и смотрела, как он ест. А тот вдруг объявил:
— Я сегодня в гости к родственникам иду.
— Ага, — совсем не удивилась Деловиха.
Принесла малышу лучший костюмчик и дала с собой в тряпочке пшена. С пустыми руками в гости нехорошо. Мышастый весело помахал хвостом и убежал.
А Деловиха села на диван и просидела так до самой темноты. Впервые в жизни ей ничего не хотелось делать: ни убираться, ни готовить, ни даже гладить кота. По списку за этот день тоже ничего сделано не было. И новых списков не появилось.
Среди ночи старушку разбудил какой-то звук. Она, не зажигая света, сонно спросила:
— Ушастый, это ты?
— Это не он, мням-мням, это я. Есть хочется! — пискнул знакомый голос.
Старушка вскочила и на радостях чуть не задушила малыша в объятиях:
— Я думала, ты не вернёшься.
— Не вернусь? Откуда? — с набитым ртом отозвался малыш.
— От твоей семьи.
— Семьи? А-а. Ну, мы хорошо посидели. Поговорили о том, о сём. Что урожай пшена нынче не очень, что много деци…децифита в стране, — солидно протянул малыш, макая усы в кетчуп.
— Ну да… Просто я думала, ты совсем не вернёшься, — старушка вытерла глаза краешком ночной сорочки, в которую можно было завернуть десяток глобусов.
— Да-да, заговорился, мням-мням, — Мышастый заталкивал в рот макароны с хлебом.
— Я боялась, ты уйдешь от меня насовсем!
Мышонок перестал жевать.
— Я никуда не уйду. Ты же моя мама! — Он прыгнул к старушке и ткнулся красными от кетчупа усами ей в щеку.
Деловиха засмеялась. И смеялась так долго и легко, будто была она совсем ещё маленькой девочкой.
Глава 11. На чердаке
С тех пор, как Мышастый напугал старушку своим уходом, прошло несколько месяцев. Ежевика в саду у Деловихи начала набирать цвет, а значит, лето перевалило за середину.
Мышонок постоянно пропадал на улице. Деловиха с утра до вечера занималась домашними делами. Но когда в свете луны искатель приключений возвращался, она бросала всё и садилась смотреть, как он уплетает пшённую кашу. Они болтали, а потом по очереди читали друг другу.
Однажды в дождливый день Мышастый не пошёл на улицу, а решил наведаться на чердак. Там хранились разные полезные вещи. Например, порванные резиновые сапоги или плодоножки от съеденной клубники. Пока мышонок громыхал старой мебелью, старушка внизу варила варенье из лепестков роз.
Цак! Наверху что-то щёлкнуло, и тишину разорвал громкий писк. У Деловихи сам собой развязался фартук, а спавшего Ушастого сдуло в подвал вместе с овечьей подстилкой.
«Что это может быть? — недоумевала бабуля, пыхтя по ступенькам наверх. — Дверца старой стиральной машинки? Сломанные ходики? Куркума горицветная!» — она схватилась за сердце.
На чердаке со времен, когда никакого Мышастого в доме не было, оставалась старая мышеловка.
«Только бы не голову, только бы не голову!» — повторяла Деловиха, цепляясь за перила.
Взбежав наверх, так, что лестница качалась не хуже корабля во время шторма, старушка ринулась в угол.
В углу тёмной бесформенной кучкой валялось то, что осталось от мышонка.
— О-о! — Старушка упала на колени. Дрожащие пальцы принялись ощупывать деревянные бруски и проволоку. — Горе серое, как же тебя….
— Кхм, — кашлянули из другого угла, — я вообще-то здесь. Когда закончишь, дай знать, нужна помощь.
Старушка замолчала и повернулась на голос. В квадрате света, идущего из чердачного окна, стоял мышонок, живой и невредимый.
— Пинетка недовязанная!
Она подскочила к нему, но осеклась: на хвосту Мышастого, словно бантик, сидела деревянная бельевая прищепка.
Деловиха упёрла руки в бока и рассмеялась:
— Ёлочка с маком! Мышеловку по кусочкам разобрал, а прищепкой поймался!
— Больно, между прочим, — насупился мышонок.
— Сейчас-сейчас, — старушка освободила серый хвост и озабоченно пробормотала: — Придется перевязать, ловко попался.
— Ну, не зря же я кричал, — довольно отозвался тот. А потом, кивнув на обломки в углу, спросил: — Это мышеловка? А зачем она тебе?
— Пойдем вниз, расскажу, — старушка взяла беднягу на руки, оглядела со всех сторон — нет ли ещё повреждений. И окаменела.
На лапке мышонка болтался знакомый браслет с голубой ракушкой.
Глава 12. Танка Манна
— Э…то ты откуда взял? — пересохшими губами спросила Деловиха.
— А, там нашёл. В пальто. Что это такое, кстати? — мышонок кивнул на ракушку.
Деловиха, не отвечая, загрохотала по ступенькам вниз.
— Мама, мама! — звал её Мышастый, крутясь на руках, но она молчала.
В комнате, не произнеся ни звука, старушка вытащила аптечку и ловко забинтовала больному хвост.
— Мам, ты чего? — допытывался Мышастый.
«Рассказать или нет? А если рассказать, то о чём? Сама ничего не знаю! Или всё же отвертеться?» — проносилось в голове у бабули.
— А, понял. Это ты из-за мышеловки расстроилась. Ну, хочешь, я её починю?
Старушка, против воли, усмехнулась: — Сначала себя почини! — и, вздохнув, продолжила: — Мышеловку я поставила, когда тебя ещё не было.
— Зачем?
— Понимаешь, обычные мыши причиняют много хлопот.
— Обычные — это какие? Я обычный? — тут же спросил Мышастый.
— Нет, у тебя глаза голубые. Я таких мышей никогда не видела.
— А у обычных какие глаза?
— Чёрные. Как у твоих родственников на окраине.
— И чем же они плохи?
— Почему ж плохи? Сыр и крошки очень даже хорошо замечают.
— Не-ет, чем обычные мыши плохи?
— Ну, — Деловиха замялась, — вспомни твой первый день? Ты распотрошил все мои запасы, устроил пир. Мыши — они такие. Залезают, берут, что хотят.
— Без спросу? Чужое? — уточнил мышонок, отрывая от ваты кусок и скатывая его в шарик.
— Да. Они не полезные. Читать не умеют, не работают, только воруют. Поэтому я и поставила на них мышеловку. А это, — она кивнула на браслет, — ракушка называется. Такие бывают на море.
— На мо-оре? — Мышастый присвистнул и метко кинул шарик в спящего Ушастого. Тот дёрнул спиной.
— Да, — Деловиха набрала побольше воздуху в грудь и выпалила: — Этот браслет был с тобой в печке.
Повисла тишина. Мышастый замер с поднятой лапой, в которой был зажат ещё один ватный снаряд.
— Но не спрашивай, откуда. Я не знаю, — развела руками старушка.
Мышастый медленно опустил лапу, сглотнул и спросил:
— А до моря можно добраться?
— Можно, если осторожно. За большой горой, да за лесом, вот тебе и деревня Танка Манна, прямо на берегу.
— Танка Манка? Там что, манную кашу делают? — улыбнулся мышонок.
— Нет, просто название такое. Ладно, давай уже спать, — Деловиха внезапно почувствовала ужасную усталость.
— Как же туда попасть, если за горой и за лесом?
— Можно ещё на автобусе, день в пути.
— А если всё-таки….
— Куркума горицветная! Спать! — бабулины руки подхватили мышонка, отнесли в ванную и ткнули ему в рот зубную щетку.
— А фам мофно… — не унимался он.
Но старушка включила воду, и сквозь шум уже ничего не было слышно.
Глава 13. Свидетель
С виду казалось, что новость о браслете мышонка не тронула. Но это было не так.
Он больше ни о чём не спрашивал Деловиху: боялся её потревожить. Однако новые вопросы вертелись на языке, подкарауливали по ночам, как воры, и делали безвкусной любимую пшённую кашу.
«Вам хорошо, — обращался Мышастый к земляничным кустикам в саду, которые уже чуть пожелтели, но давали очередной урожай, — вы здесь выросли. А я ничего, ничегошеньки о себе не знаю!»
«И тебе хорошо, — дёргал он мяту за пожухлые листочки, покрытые с наступлением осени маленькими чёрными точками, — это не тебя подбросили в печку. А меня. Хотя я мало похож на дрова».
Вконец измучившись, малыш решил расспросить единственного свидетеля — Ушастого.
Однажды вечером, когда старушка была занята вареньем, мышонок подсел на овечью подстилку.
«Фьу….фьу…» — мирно дремал кот, сопя и вздрагивая бровями.
— Эхм, — кашлянул Мышастый, — у меня есть вопрос…
Кот продолжал спать.
— Вопрос! У меня есть! — приподнял мышонок одну пушистую лапу.
Ничего не изменилось.
Мышастый набрал побольше воздуха и крикнул коту в самое ухо:
— Молоко закончилось!
Ушастый подпрыгнул на подстилке и вскочил, озираясь:
— А? Как?
— Да не-е, — успокоил его мышонок, — это чтоб тебя разбудить. Ты знаешь, откуда я взялся?
Кот покрутил головой и снова улёгся, мявкнув:
— Из печки.
— Но как я там оказался?
— Мур тебя знает, — зевнул Ушастый. — Может, с неба свалился. Может, из моря вынырнул. Говорят, мыши с голубыми глазами на берегу моря живут.
— На берегу? Где Танка…как её…Манка?
— Мпфр, — пробормотал кот, засыпая.
« Ракушка… мыши… море — всё сходится!» — Мышастый от волнения укусил себя за хвост.
С этого дня он потерял сон. Всё думал и думал о море и голубоглазых мышах. Которые, возможно, были его семьёй.
«А вдруг там живут мои настоящие родители?» — спрашивал он, ночами уставившись в потолок, и от этой мысли перехватывало дыхание.
Мышонок почти перестал есть и не выходил на улицу. Деловиха с тревогой следила за малышом, но ничего не спрашивала. А он не мог поделиться с ней своими мыслями.
Наконец, однажды ночью мышонок вытащил из-под подушки браслет и подумал: « Я здесь. А море — там».
Он подпрыгнул. Вот оно, решение! Он доберётся до моря и отыщет своих родителей.
Глава 14. В путь
На следующее утро мышонок сообщил, что пойдет гулять.
«Куртку накинь, сегодня ветрено!» — крикнула ему старушка.
Она сражалась с земляничными усами, которые оплели садовые дорожки и свивались вокруг ног, как змеи.
Мышастый кивнул и убежал.
Вечером Деловиха, как обычно, поставила на стол кастрюльку с пшённой кашей. Но скоро кашу пришлось спрятать в большое ватное одеяло: Мышастый опаздывал.
Не явился он, и когда взошла большая, заспанная луна, похожая на половинку жёлтого персика.
И только, когда Деловиха уже почистила зубы и десять раз переписала список дел на завтра (потому что думала о Мышастом и ошибалась), она услышала за окном топот маленьких ног.
Бам! Распахнулась дверь, и на пороге возникла маленькая фигурка. Мышонок с ног до головы был перепачкан землёй и ещё чем-то белым.
— Явился, пинетка недовязанная! — старушка упёрла руки в боки. — И где был?
— Мама! Я летать научился! — крикнул мышонок и раскинул тощие лапы.
— Летать? — Деловиха часто-часто заморгала.
— Летать! Связал два одувана, сел, как на качели, и с горы. У-у-у!
— Фаршированные ножницы!
— Завтра пойду в полёт, — Мышастый плюхнулся на стул и пододвинул себе тарелку, — то есть полечу в поход…..
— Лапы помой сначала! Лётчик! — напомнила старушка.
После того, как чистый мышонок уплёл с голодухи всю кастрюльку каши, он уронил голову на грудь и засопел.
Старушка осторожно перенесла малыша на кровать.
«Вырос-то как!» — с удивлением подумала она, оглядывая серое тельце.
Она вспомнила, как нашла малыша в печке, и тогда он умещался у неё в ладони. А сейчас длинные лапы и хвост свешивались в разные стороны. Мордочка покрупнела, усы стали длинные, жёсткие, как у кота Ушастого.
«Наверно, по мышиным меркам он уже взрослый», — подумала бабуля и помотала головой, отгоняя эту мысль. Для неё он всегда был и останется малышом.
Старушка ещё не знала, что утром вместо мышонка её будет ждать записка. С криво нацарапанными словами: «Мама, не волнуйся. Я уехал к морю».
Глава 15. Письмо
Деловиха отпрянула от окна. Будто это не она, прилипнув носом к стеклу, всё утро ждала почтальона. Старушка огладила белый фартук, провела рукой по седым, собранным в пучок волосам и поспешила открыть. Кот-почтальон (фуражка нахлобучена так, что уши разъехались в разные стороны) вручил ей мятый синий конверт. Она поскорее отодрала краешек. Мелькнула мысль: «Непорядок, надо бы ножницы взять».
Мелькнула и пропала.
На колени выскользнул листок, до половины исписанный знакомыми каракулями.
«Так мало?» — вырвался у Деловихи вздох сожаления. Конечно, не таков был мышонок, чтобы строчить романы. Но всё-таки…
С овечьей шкуры поднялся Ушастый. Сделал один ленивый шаг к хозяйке и, боднув её пушистой рыжей головой, коротко мяукнул: «М-р… читай!»
Старушка нацепила на нос очки и развернула листок:
«Привет, мама! У меня всё хорошо. Я добрался до моря без (зачеркнуто, сверху ещё раз написано «без») приключений. С горы не упал («не» жирным сверху), с пчелой не дрался (так же сверху) и грибом не отравился (так же).
Здесь очень красиво: подумываю снять дом на берегу…»
«Ёлочка с маком! — всплеснула руками Деловиха. — Дом на берегу!»
Покачала головой и продолжила читать:
«В море много рыбы. Я её люблю, ловлю каждый день. Но негде жарить. Вчера дул сильный ветер, и я не упал в воду («не» втиснуто между словами).
Пока, мама, скоро напишу ещё!»
«Пинетка недовязанная! — Сердце Деловихи колотилось в три раза чаще. — С горы упал….с пчелой подрался… грибом отравился… рыбу жарить негде… голодает… да ещё и в море свалился!» — она застонала и закрыла глаза.
Вторую половину дня старушка крутилась в доме, будто за ней гнался осиный рой. Ещё быстрее зачёркивались дела по списку, ещё громче звучали ругательства в саду, а под вечер попало даже Ушастому, которому хозяйка сама нечаянно наступила на хвост.
«Совсем разленился, тесто рыжее! Лежит поперёк пути, мышей не ло…» — она осеклась на полуслове.
Кот продолжил мирно сопеть, приоткрыв один мутный глаз, чтобы бабуля не чувствовала, что разоряется впустую.
Но Деловиха, обессилев, опустилась рядом на овечью подстилку. Обхватила колени руками и стала качаться: взад-вперёд, взад-вперёд.
— М-р? — Ушастый встряхнул ушами.
— Переживаю я, малыш совсем один там. Некому накормить, одеяльце подоткнуть. Да и живёт-то он где?
— Повзрослеет зато, — неожиданно мявкнул кот и, сам себе удивившись, заснул.
А Деловиха молча сидела рядом, и одна мысль, которую она гнала от себя с того момента, как ушёл Мышастый, настойчиво стучалась в голову.
Глава 16. Пора
Через две недели, которые вконец измотали Деловиху, пришло второе письмо. Она набросилась на него, словно путник на источник воды в пустыне.
«Привет, мама! Вчера был очень хороший день. Я пожарил на костре рыбу! Она получилась почти вкусная. Не такая, как пшённая каша, конечно. Но всё же первая еда…»
Деловиха застонала.
«А ещё я нашёл дом. Большой, просторный — всё, как надо. Даже стены есть! Можно смотреть по ночам на звёзды. Потому что потолка нет. Помнишь, как мы смотрели на звёзды вместе?
В общем, я теперь там поселился. В доме. Правда, пришлось сначала выгнать оттуда паука. Он был с меня размером, представляешь? Такой огромный! Я победил его в честном бою…»
Старушка издала пронзительный крик и вскочила.
Сделала пять больших шагов к двери из дома и, зажмурившись, дёрнула ручку на себя.
В лицо пахнуло по-осеннему свежим ветром. Чирикали птицы, прыгая в кустах напротив крыльца. На мокром асфальте красовалась красно-жёлтая мозаика из листьев.
Бам! Дверь захлопнулась.
Деловиха, тяжело дыша, вернулась в комнату. Смущённо кашлянула и посмотрела на Ушастого: видел ли? Но тот, как обычно, спал, скруглившись на овечьей шкуре.
Она плюхнулась на стул, посидела пару минут. Всё вокруг было, как всегда. Спящий кот, идеально выглаженные салфетки, в кухне готовый обед… Вот только Мышастого не было.
Деловиха кинулась вниз по лестнице — в кладовку.
В разные стороны полетели крышки от банок, подушки, салфетки, одеяла. Вылетел даже неизвестно откуда взявшийся набор для починки велосипеда, хотя никакого велосипеда у бабули отродясь не было. Наконец, через час, за коробками нашлось то, что нужно.
Большой, потёртый чемодан.
Деловиха втащила его по ступенькам в комнату и бросила на пол.
«Вот!»
Ушастый открыл один глаз и лениво оглядел находку.
А старушка уже носилась по комнате и сгребала в чемодан всё подряд. Будильник, книжки, половники, щётку для пыли….
— М-р… Генеральная уборка?
— Нет, путешествие! — Хозяйка заталкивала в распухший чемодан зимнее пальто.
Кот вытаращил глаза.
Деловиха вытерла пот со лба и снова ринулась в бой. До самого вечера она упаковывала, завязывала, носила и складывала, пока, наконец, в середине комнаты не осталось свободного места от сумок, пакетов, тюков и коробок.
Ушастый, вытянувшись во весь рост, сидел на печке, глядя вниз широко открытыми глазами. Такими же мандариновыми, как взошедшая за окном луна.
«Всё!» — объявила старушка и рухнула спать.
Проснулась она затемно. Подскочила, словно её клюнул в голову петух, и побежала одеваться.
«Ночью даже лучше», — пробормотала она и принялась носить вещи к порогу.
Перед выходом поцеловала кота в толстые щёки и вручила ему ключ:
— Остаёшься на хозяйстве! Розам лекарство в час по чайной ложке, яблоедиков собрать и…
— Съесть? — навострил уши кот.
— Перевоспитать, конечно! Позднюю малину каждый день собирать, и…— загибала пальцы старушка.
Ушастый начал вылизывать заднюю лапу.
— А, вот ещё! — хозяйка вынула из-под левой пятки сложенный листок. — Написала тебе список, что делать, если вдруг всё не так.
— Что не так? — кот замер.
— Тут двадцать девять случаев «нетакости». Например, если молоко закончится…
— Это же котострофа! — встопорщил усы Ушастый.
— Не бойся, это пункт номер, — Деловиха заглянула в список, — одиннадцать, значит не очень вероятный.
— М-р-фр, — пробурчал тот.
Похоже, его запас слов на сегодня закончился.
Хозяйка, вздохнув, крепко прижала Ушастого к груди, от чего тот сплющился и стал похож на пушистый блин. Наконец, выпустив друга, она решительно дёрнула за дверную ручку.
Солнце ещё не взошло, и на улице царил зябкий полумрак. Порыв ветра чуть не сбил с путешественницы старомодную фетровую шляпу. Деревья, словно живые, потянули к ней чёрные ветки.
Но Деловиха сжала зубы и шагнула вперёд. Сначала на коврик с надписью «Добро пожаловать». Потом ещё два шага на дорогу, до садовой двери.
И-и-и! — заскрипели петли, и старушка вздрогнула.
«Куда ж я на старости лет собралась?» — мелькнуло у неё в голове.
Но потом она вспомнила, как Мышастый любил кататься на ручке двери, а она ругалась из окна, боясь, что проказник прищемит себе хвост. Мысль о мышонке придала решимости.
Бабуля распахнула дверь и вошла в сад. Выкатила из сарая большую тележку на двух колёсах, в которой возила листья и другой мусор. Нагрузила её вещами так, что железное днище прогнулось. И, позвякивая стеклянными банками, повезла багаж на остановку автобуса.
Она ехала к Мышастому. На море.
Глава 17. Лицензия на ловлю рыбы
Мышастый, вопреки страхам Деловихи, устроился неплохо. Крыши в его доме и вправду не было. Зато по ночам мышонок мог любоваться звёздами. Рыбу он приспособился ловить марлей, привязанной к двум бамбуковым палкам. Конечно, это были всего лишь мальки, но «ловить рыбу» звучало гораздо солиднее.
«Мне бы ещё лодку!» — он с завистью рассматривал судна, бороздившие море.
Но лодку взять было негде.
В целом мышонок был рад, что добрался до моря. Лишь одна мысль не давала ему покоя: он нигде не видел мышей с голубыми глазами и никак не продвинулся в поисках родителей.
Однажды рассветным утром на песчаном берегу он заметил чьи-то следы.
«Вот тебе и пинетка недовязанная!» — почесал в голове Мышастый. Следы — маленькие треугольники — вели к его рыбному месту. Мышонок осторожно пошёл вперед, но у воды никого не оказалось. Пожав плечами, он поставил ведро для рыбы и приготовился закинуть марлю.
— Позвольте поинтересоваться!
Мышастый от неожиданности подскочил. Обернувшись, он увидел большую белую чайку.
— Позвольте поинтересоваться, я говорю! — повторила чайка.— У вас есть лицензия на ловлю рыбы?
— Ли… что? — севшим голосом спросил мышонок и облизал сухие губы.
— Лицензия! — чайка важно подошла к нему и чуть склонила голову. Её черные глаза внимательно оглядели мышонка.
Тот лишь помотал головой.
— Чайкин! — представился собеседник и добавил: — Не путать с чаем!
— Не буду путать, — испуганно пробормотал мышонок.
— Так вот, если у вас нет лицензии на ловлю рыбы, — Чайкин поднял вверх крыло, — вам не следует здесь заниматься рыбной ловлей.
— И что мне делать?
— Купить лицензию. Два малька или одна покрупнее.
— А у кого?
— У меня! — гордо выпятил белую грудь Чайкин.
— Но сначала мне надо их поймать, — мышонок встряхнул пустую марлю.
— Ловите, я не тороплюсь, — Чайкин отошёл подальше и начал чиститься. Во все стороны полетели белые перья.
Мышонок опасливо покосился на него и занялся привычным делом: забросил в море нехитрую сеть и стал ходить, загребая то, что попадётся.
Чайкин тем временем засунул голову под крыло и замер.
Когда Мышастый вытащил марлю, в которой поблёскивало и трепыхалось несколько мальков, птица встряхнулась и подошла осмотреть улов.
— Поздравляю вас! — объявил новый знакомый. — Вы получаете лицензию! Можете ловить рыбу дальше, — и он протянул мышонку неизвестно откуда взявшийся кусочек древесной коры с двумя перекрещенными линиями.
— А что здесь? — мышонок недоумённо разглядывал линии.
— Здесь значится «Л» — лицензия! — гордо пояснил Чайкин и проглотил первую рыбёшку.
— «Л» не так пишется, — заметил Мышастый, зачёрпывая воды ведерком и пуская туда остальных мальков, — «л» — она как гора.
Чайкин закашлялся. Когда он пришёл в себя, от былой гордости не осталось и следа.
— Вы знаете буквы? — с уважением спросил он.
— Конечно.
— Может, вы ещё и писать умеете?
— Умею, — скромно наклонил голову мышонок.
— Век рыбы не видать! — воскликнул Чайкин. — Первый раз встречаю грамотную мышь!
— И кстати, то, что у вас написано, это «Х», а в слове «лицензия» её нет вовсе.
— Кля-кля-кля-кля! — разразился восторженным криком Чайкин. — Какой образованный молодой человек! Предлагаю вам партнерство!
— А что это значит?
— Это значит, что мы вместе будем выявлять грубые нарушения рыбной ловли….
— Не, — помотал головой мышонок, — спасибо, но нет. Вот если б вы мне помогли лодку добыть…И жильё подыскать…
— Похоже, у вас далеко идущие планы, — заметил, внимательно глядя на него, Чайкин. — Что ж… тогда мы можем заключить сделку. Вы мне поможете оформить двадцать лицензий, а я помогу с домом и лодкой.
— Правда? — Мышастый подпрыгнул от радости. — И у меня будет лодка?
— Конечно, у меня большие международные связи!
— И удочку бы мне тоже, а то, — мышонок презрительно посмотрел на марлю, — это несерьёзно.
— Что же, наверно, стоит навестить Маринуса.
— А кто это?
— Да похож на вас, такой же серый, с голубыми глазами.
Мышастый вздрогнул и выронил ведёрко. Вода разлилась, и мальки, сверкая серебристыми спинками, рассыпались по камням.
Глава 18. Дом с красной крышей
Маринус жил в каменном доме на самом берегу. Аккуратная черепичная крыша краснела среди кустов, словно цветок мака. Перед домом были разложены рыбацкие приспособления: удочки, высокие резиновые сапоги, снасти.
Пока Чайкин стучал клювом в дверь, Мышастый шумно вдыхал и выдыхал: старался успокоиться. Но лапы и хвост дрожали.
«Вдруг он что-то знает о моих родителях? А вдруг он мой родственник? Или вдруг даже…» Его мысли прервал громкий звук: это распахнулось маленькое окошко в доме. Из него выглянула мышиная мордочка.
— Здравствуй, папа дома? — степенно наклонил голову Чайкин.
— Сейчас! — пискнули в ответ.
Из раскрытых ставен потянуло съестным. Мышастый с тоской вспомнил пшённую кашу Деловихи и сглотнул. Сколько дней он уже питался одними мальками да травой?
Входная дверь скрипнула, и на пороге показался хозяин. Он был уже в годах, его серая шкура загорела на солнце до черноты. Очень крупный, ростом почти с чайку, он выглядел бы устрашающе, если б не голубые глаза, которые весело блестели на усатой морде.
Мышастый сжался от волнения.
— Привет, Чайкин, какие новости? — улыбнулся хозяин.
Чайкин поклонился и весьма почтительно.
— Смотри, кого я привел! — он махнул крылом на гостя.
— Мышастый, ма… просто Мышастый, — хриплым от волнения голосом сказал мышонок и протянул Маринусу лапу.
Тот ответил крепким рукопожатием.
— Вы представляете, этот молодой человек знает буквы! — затараторил Чайкин, переступая с ноги на ногу, — он будет помогать мне готовить лицензии.
Маринус внимательно взглянул на Мышастого.
— Где вы учились грамоте?
— Э…— Мышастый замялся и от волнения махнул хвостом, — ОЙ!
Пара сбитых на землю удочек зацепила стоявшее рядом весло. Оно опрокинуло вёдра и канистры, которые с громким стуком повалились на землю. Маринус бросился всё поднимать, ему на помощь из дома выбежала маленькая проворная мышка.
— Извините, — сконфузился Мышастый и, поднимая весло, тут же столкнулся с мышкой лбом. Та рассерженно шикнула на него.
— Кля-кля-кля-кля! — разразился смехом Чайкин, глядя на суету во дворе.
Более неудачного начала и придумать было нельзя.
Глава 19. Маринус
Когда, наконец, вещи вернули на место, Маринус пригласил гостей в дом. Чайкин, сославшись на срочные дела, улетел. Гостя усадили за стол, покрытый скатертью, сшитой из старого паруса.
Мышастый скромно сидел на хвосте, сложив лапы на коленях. Боялся ещё что-нибудь уронить.
Маринус угостил его жареной рыбой, и оголодавший мышонок с удовольствием набросился на горячую еду.
— Лодка, значит… А с какой целью интересуетесь? — спросил хозяин, когда они после трапезы вышли на порог. Маринус уселся на деревянную лавочку и закурил большую чёрную трубку. Мышастый держал на коленях тарелку с дынными дольками.
— Рыбу ловить хочу, — просто ответил он.
— Хм, ну, что ж, это можно. Могу дать в аренду свою. Только места у нас опасные.
— Скалы?
— Пираты, — пыхнул трубкой Маринус.
Мышастый подавился дынной корочкой.
Слово «пираты» моряк произнес так буднично, как Деловиха говорила «варенье».
— Настоящие?
— Конечно, настоящие. У нас всё настоящее: и рыба, и пираты. А вы-то откуда?
— Из города на холме, — мышонок махнул лапой.
— Ясно, — Маринус искоса взглянул на него. — А выглядите очень по-местному.
В животе у мышонка что-то пискнуло.
— На самом деле, я не знаю… Я ничего не знаю о моей семье, — осторожно сказал он.
— Сирота, что ли?
— Не, у меня есть мама, она меня вырастила. Только она не мышь. И… — он набрал в грудь побольше воздуха, — я ищу своих родителей. Может, вы знаете, не терял ли кто ребёнка? — он с надеждой заглянул в глаза Маринусу.
Тот пыхнул трубкой и помотал головой.
— Может, кто и терял, мне неизвестно. Жизнь у нас такая. Сегодня живы, завтра пираты схватили. Или со скалы свалился. Или волной в море смыло. Никто нас не считает.
Он говорил об этом с горечью, но так, будто о погоде беседовал, а Мышастый только вздрагивал хвостом. Его плечи поникли, дыня уже не казалось такой вкусной.
— Приходи завтра, подумаем насчёт дома и лодки, — пригласил Маринус.
Мышастый кивнул, попрощался и побрёл к себе.
Ночью ему не спалось. Он лежал на подстилке из сухих водорослей, которые натаскал с берега, и таращился в дырявый потолок.
«И зачем только я сюда приехал?» — тоскливо думал он.
Вспомнились все опасности, которые он преодолел по пути: и надоедливую пчелу, и огромного паука, которых он победил в бою, и поиски жилища, и…
Бум-бурум-бум!
…как он голодал, ел одни коренья и грибы, а потом отравился…
БУМ-БУРУМ!
Мышастый навострил уши.
Звук усилился. Будто кто-то громыхал снаружи стеклянными банками.
Мышонок встал и, помогая себе хвостом, вылез из окна. Спрыгнул и прислушался.
«Финтифлюшки французские! Хоть глаз выколи!» — ругался кто-то.
И так ругаться во всем мире мог только один человек.
«Мама!» — заорал что есть силы мышонок и ринулся в темноту.
Глава 20. Деловиха обживается
Деловиха проснулась затемно: на подстилке из водорослей долго не поспишь.
В поисках рукомойника она вышла на берег.
И ахнула.
Над морем назревал рассвет. Точно кто-то раскрасил небо розовым, подсветив случайные тучки золотым.
Старушка поцокала восхищённо языком и огляделась.
«Пора и за дела приниматься», — она неодобрительно покосилась на развалины дома, в которых они ночевали.
— Доброе утро, — из дверей выскочил Мышастый. — Не опоздал?
— Куда?
— Да вот же! — мышонок указал лапой на оранжевый шар, показавшийся из-за горизонта.
Деловиха хмыкнула и ушла в дом. Однако вскоре вернулась, с термосом и двумя чашками:
— На-ка вот, дынный сок, самый свежий.
— М-м, как дома! — протянул через секунду пустую чашку мышонок.
— Да уж. Так ты здесь и жил всё время?
— Ага, но я вчера кое с кем познакомился. Он обещал помочь с домом, — Мышастый вздохнул, вспомнив вчерашний разговор.
«Хорошо бы, а то это пенёк без крыши, а не жилище!» — покачала головой старушка и побежала готовить завтрак. У неё с собой была маленькая походная плита.
И скоро по всему берегу разнёсся крик Мышастого: «Ура! Пшённая каша!»
День был полон хозяйственных забот. Утром Мышастый, как и договорились, помогал Чайкину «оформлять лицензии». А после обеда втроём отправились к Маринусу — насчёт дома.
Увидев Деловиху, которая возвышалась в стороне, старый моряк даже бровью не повёл. Только трубка, которую он держал в зубах, полетела на землю.
— Похоже, речь идёт не о мышиной норке, — он пригласил гостей расположиться во дворе.
Деловиха благоразумно решила прогуляться к морю: во двор влезли бы только её ноги.
— Да, мама любит простор, — улыбнулся Мышастый.
— Тогда у меня есть одна идейка, — Маринус задумчиво глянул вдаль. — Пошли!
— Пап, — пискнули из дома, — можно с вами?
— Да, и мне!
На пороге стояли две мышки. Они отличались только цветом ленточек на ушах: у одной жёлтые, у другой красные.
— С Токи ты уже знаком, а это Ада, — представил Маринус.
Мышастый смущённо помахал обеим (вспомнил, какой переполох устроил здесь в прошлый раз).
Вся компания двинулась по берегу.
Глава 21. Дом
Дикий берег был покрыт сухими водорослями и бамбуковыми палками. Скоро идти всем, кроме Деловихи, стало трудно, так что решено было двигаться через поле.
На ходу пуская в небо маленькие облачка из трубки, Маринус рассказал, что давным-давно, ещё до того, как он обосновался на этом берегу, случился большой шторм.
— Люди, которые жили в деревне, ушли, — оглядел он притихнувших слушателей. — Но некоторые строения уцелели.
И, действительно, миновав поле, заросшее сухими кустарниками, которые цеплялись к хвостам, они увидели вдалеке постройки.
— Ура! — воскликнул мышонок и ринулся вперёд. Маринус покачал головой, а Токи прыснула в кулак. Когда компания подошла к первому дому, мышонок уже ждал, присев на развалинах.
— Прошу к нашему шалашу! — поклонился он.
Все, включая сурового Маринуса, рассмеялись.
Но дом старушка забраковала: по её словам, сито для муки и то было целее этого потолка, а становиться астрономом она не собиралась.
Тогда Мышастый бросился к следующему строению, взобрался на бревно во дворе и объявил:
— Покой и уют нас здесь найдут!
Мышки захихикали. Но Деловиха, внимательно оглядев остатки стен, только покачала головой.
Так продолжалось до самого вечера.
И только когда солнце повисло над морем, словно пылающий теннисный мяч, а компания добралась до конца брошенной деревни, старушка, наконец, нашла то, что искала:
— Вот это уже… ёлочка с маком! — Она поднялась по ступенькам в дом, потрогала стены.— Кухонька, конечно, тесновата, зато есть терраса. А главное, потолок на месте!
Дом, действительно, хорошо сохранился. В нем было три уютных комнатки, крошечная кухня и даже кладовка под потолком:
— Для запасов! — обрадовалась старушка.
Мышастому жилище тоже понравилось:
— Ух, ты! — Он обежал двор три раза. — Здесь и место для лодки найдется!
Деловиха посмотрела на море, по которому резво катились большие волны, и нахмурилась.
Но ничего не сказала.
Следующие дни старушка была очень занята. Она нашла в доме молоток, и теперь с утра до ночи по округе раздавался стук: Деловиха мастерила мебель.
Да-да, у неё вдруг открылся художественный талант. Из бамбуковых палок, которые Мышастый натаскал с берега, бабуля сама сколотила буфет, смастерила полочки в ванную и даже соорудила калитку в сад.
«Бамбуку время, потехе час!» — приговаривала она, вешая на стены самодельные рамы.
Ну и что, что самих картин пока не было. Зато можно было долгими вечерами выбирать для них сюжеты.
«Может, нарисовать рыбу? Или осьминога?» — думала старушка, попивая на террасе травяной чай.
Скоро и в кладовке под потолком не осталось места. Старушка наловчилась варить варенье из цветков олеандра. И всё заполонили стеклянные банки с розовым содержимым.
Мышастый времени тоже даром не терял: целыми днями пропадал у Маринуса. Помогал ставить сети, чинил их по вечерам и учился готовить наживку для рыбы. И всё время мечтал о своей лодке. Пусть она была бы, как у Маринуса: старая, деревянная, с облупившейся синей краской, — он бы согласился. Но опытный моряк считал, что прежде, чем иметь лодку, нужно научиться ею управлять.
Ах, если бы он знал, что вскоре случится, он бы и близко не подпустил Мышастого к своей лодке.
Глава 22. Лодка
Наконец, настал день, когда Маринус объявил: «Завтра выйдешь в море один. Пока на моей лодке: там всё, что нужно. Вот только, — он беспокойно посмотрел на море, — не было бы шторма. Утром решим. Если волны не утихнут, отложим на пару деньков».
Мышастый при первых словах засиял, словно золотая монета. А в конце увял и уныло кивнул.
Ему уже страшно не терпелось испытать себя. Уже много-много дней он всё делал сам, Маринус не подсказывал ему, и мышонок почти не ошибался.
«Чутьё у тебя, что ли?» — удивлялся старый моряк.
Мышастый безошибочно угадывал места, где больше всего рыбы, ловко управлялся с сетью и научился нырять, не хуже Чайкина.
Ночью мышонку не спалось.
«Только бы утихли, только бы утихли волны!» — шептал он, глядя в потолок. Проворочавшись полночи, он заснул на пару часов, а потом подскочил, словно его укусила змея.
Снаружи шумело и ухало.
Мышастый застонал. Но схватил куртку и выбежал во двор.
Море шумело и выло. Ветер сорвал со стола скатерть и разметал всё, что Деловиха повесила сушиться, по окрестным деревьям. Мышонок ухватился за белый фартук и сдёрнул его с ветки. Пока нёс в дом, уловил знакомые запахи: материя пахла пшённой кашей и уютом в вязаных тапочках.
Выйдя за ворота, Мышастый зашагал к Маринусу. Подходя к тёмному дому, он сообразил, что ещё слишком рано: ни одного огонька не горело.
Тогда он свернул к морю.
В дорассветной синеве оно катило волны величиной с дом и кидалось пеной. Шум стоял такой, что Мышастый не слышал собственных мыслей.
«Подумаешь, это же ещё не шторм», — хмыкнул он неуверенно.
Лапы почему-то сами повернули обратно к дому старого моряка. Мышастый тихонько отворил калитку и вошёл во двор. Спящий дом напоминал огромный гриб. Мышонок искоса глянул на тёмные окна, завернул за угол и остановился.
Вот она.
Лодка.
Совсем близко. Стоит только протянуть лапу.
«И совсем там не большие волны!» — сказал он сам себе и сделал маленький шажок в сторону лодки.
В груди скреблось сомнение, словно мышонок, попавший в мышеловку.
«Я уже всё знаю, всё умею. Даже плавать умею!» — успокоил его Мышастый, делая ещё один шаг к лодке.
«Только на чуть-чуть, гляну, как там, и сразу обратно!» — произнёс он вслух.
И вдруг сорвался с места и стал отвязывать лодку.
«У-у-у-у!» — радостно заревело море.
Глава 23. Без Мышастого
Деловиха ещё спала, когда в дверь затарабанили. Так сильно, что прямо ей на голову со стены свалилась бамбуковая рама.
Потирая ушибленное место, старушка медленно поднялась.
«Ёлочка…»
В дверь бухнули так, что она охнула и поспешила открыть.
Снаружи никого не было.
— Лодки нет! — прохрипел кто-то снизу.
Деловиха опустила глаза и увидела Маринуса. Неестественно белого цвета.
— Что?
— Лодки, говорю, нет! Мышастый без спросу взял лодку и вышел в море.
«У-у-у!» — завывало море, словно рассерженный зверь.
Сбив моряка с ног, Деловиха вылетела во двор.
Огромные волны с белыми гребнями разбивались о берег. Маленький пляж возле дома исчез: превратился в большую воронку, которую сделали волны за ночь. Море шумело и рычало.
— Что делать? — кинулась старушка обратно к Маринусу.
— У меня есть вторая лодка, но она в ремонте. Надо найти Чайкина! — прокричал тот и убежал.
Следующие часы показались старушке вечностью. Минуты тянулись невыносимо долго, как ниточка гусеницы-шелкопряда. Деловиха сидела на камне возле бывшего пляжа, до боли вглядываясь в морскую даль.
К полудню выглянуло солнце. Море чуть успокоилось, но волны были по-прежнему огромные.
Маринус не появлялся, видимо, всё еще искал Чайкина. Пришли Ада и Токи. Одна с подзорной трубой, другая — с крошечным термосом.
«Верни, верни его, пожалуйста! — неизвестно к кому обращалась Деловиха. — Пусть безобразничает, пусть балуется и делает не то, что надо. Только пусть вернётся!» — твердила она, прикрыв глаза. В лицо ей бил сильный ветер.
Мышки ушли домой, но Деловиха так и не сдвинулась с места. Она не чувствовала ни голода, ни холода.
К вечеру волны стихли. Море, словно устыдившись утренних проделок, успокоилось. Ветер затянул жалобную песню.
«Улетел!»
Деловиха вздрогнула и опустила красные слезящиеся глаза. У ног стоял, тяжело дыша, Маринус. За день он словно уменьшился в пару раз и постарел.
— Будем ждать. Чайки — лучшие разведчики.
Деловиха кивнула, говорить уже не было сил. Ей казалось, что с рассвета, когда Маринус разбудил её, прошло много-много дней. Без Мышастого.
Старый моряк опустился рядом на землю.
— Я понимаю вас, — он, сгорбившись, смотрел вдаль. — Мне доводилось терять родных.
— Что?
Маринус тяжело вздохнул и продолжил:
— У меня было трое детей. Юго — старший. Его забрало море.
Деловиха застыла, не в силах ничего произнести. А Маринус тихо продолжил:
— Я назвал детей по старой морской традиции — как стороны света.
— Так, Ада и Токи…
— Это Запад и Восток.
— Бедный, бедный, — беззвучно прошептала старушка.
— Наверно, поэтому я так прикипел к этому непоседе, — улыбнулся моряк.
— Да, он такой! — Деловиха выпрямилась, — наш Мышастый!
В вечернем небе появилась точка.
— Чайкин! — Маринус и Деловиха вскочили.
Точка превратилась в чёрточку, но еле-еле двигалась. Похоже, Чайкин летел из последних сил. Добравшись до суши, он сделал рывок и упал на гору выброшенных из воды водорослей. Его перья стояли торчком, точно их пытались вырвать. Клюв был открыт. Мутные глаза заволокло.
— Жив! — прошептал разведчик.
Деловиха шумно выдохнула. Маринус подпрыгнул.
— Где он?
— У пиратов, — прохрипел Чайкин и потерял сознание.
Глава 25. У пиратов
Шерсть Красноглазого Джека, казалось, насквозь пропиталась грязью. И никто не догадался бы, что когда-то она была белой, как лучший песчаный пляж Танки Манны. Джек родился крысой-альбиносом: с красными, как закатное солнце, глазами.
Пока Мышастый искоса рассматривал его рваные уши и драную бескозырку, главарь прохаживался по кораблю, задирая всех вокруг:
«Эй, толстый! Тебе говорю! Сколько можно есть? Пузо скоро с корабля вывалится!» — он визгливо захохотал.
Толстяк помрачнел и попытался втянуть живот.
«А ты, Клешня? Много рыбы сегодня наловил, а?» — подскочил он к другой крысе, у которой вместо лапы свисала клешня краба.
«Эй, Мелкий! Тебя до ночи ждать? Все копаешься, не зря, видать, такой мелкий!» — дёрнул он за нос худенького матроса, который распутывал сеть.
— Моя сеть! — взвился Мышастый.
Красноглазый Джек заметил движение.
— А кто это проснулся? Доброе утро! — он больно ущипнул Мышастого.
Мышонок отпрянул, но почувствовал боль. В бок врезался толстый канат: его накрепко привязали к мачте.
— Ещё один мелкий! — объявил Красноглазый Джек, оглядев пленника с ног до головы, — небольшой улов сегодня, даже полакомиться нечем!
Мышастый похолодел.
«Они что, собираются меня съесть?» — на спине дыбом встали все шерстинки.
Он в смятении огляделся. Большой корабль, на котором они находились, похоже, когда-то попал в бурю: половина мачт переломана и грубо связана веревками. Левый борт, в котором была пробоина, заколочен досками.
Мышастый закрыл глаза, и перед ним замелькали картинки прошедшего дня: огромные волны, которые, как живые, кидались на лодку. Сеть, которую он не смог поставить и упустил. Холодная солёная вода, куда его смыло… и тёмные очертания корабля впереди…
Пираты вытащили его. Но что будет дальше?
«Эй, вы! — Красноглазый Джек кивнул двум матросам. — Второго мелкого вниз, нечего ему тут подслушивать. Свистать всех наверх!»
«Да не того мелкого! — заорал он в ярости, когда матросы подхватили худенького, чинившего сеть. — Нового мелкого, зубы вам в бок! Развелось тут мелких, как мышей нерезаных!»
Матросы бросили ошалевшего товарища и ринулись к Мышастому. Отвязали его, грубо подхватили, качнули раз, другой, и со всего размаху кинули в открытый люк. Тот не успел сгруппироваться и загрохотал по ступенькам вниз.
Сзади послышался хохот Джека.
Мышастый приземлился на хвост. Лапы, живот, бока — всё болело, но тяжелее всего была обида: разве можно так? «Когда одному весело, а другому больно, это неправильно!» — вспомнились ему слова Деловихи, которые крепко засели в голове со времен происшествия с улитками.
Кряхтя, мышонок сел и огляделся. Вокруг царила полутьма, единственное круглое окошко было залеплено тиной. Лапы ощупали деревянные выступы, которые, наверно, раньше служили стульями. А большой выступ походил на кровать. Но всё было покрыто грязью и остатками водорослей, будто долгое время здесь никто не жил.
Под ногой что-то хрустнуло.
«Ой!» — взвился Мышастый.
На полу белели рыбьи кости.
Мышонок поёжился. Он осторожно шагнул вперёд и, вдруг упал, взмахнув лапами.
«Что это?!»
Из-под хвоста выкатился тёмный предмет.
Лапы ощупали что-то круглое и маленькое. Фонарик!
«Это я удачно поскользнулся!» — обрадовался пленник.
Щёлк! Яркий луч осветил деревянную стену напротив.
Мышонок принялся бродить по каюте, светя фонариком налево и направо. Большой стол, стулья вокруг него. Верёвки, мусор.
«Мама!»
В кругу света оказалась чья-то голова.
Мышонок отскочил и спиной стукнулся о стену.
Дрожащий луч осветил странную фигуру.
«Фу-уф!!»
Это была всего лишь соломенная шляпа на вешалке.
Он подошел ближе, осмотрел шляпу, потом вешалку, похожую на дерево с обломанными ветками. А потом…
«Что это?»
Мышастый задрал голову и прищурился.
На потолке висела картина в деревянной раме.
«Какое странное место для картины, — подумал мышонок. — Вот только если…»
Он улёгся на лавку, в углубление посередине. Теперь картина была прямо над ним.
И вдруг странное чувство охватило его.
Словно он уже был здесь.
Уже лежал в этом углублении.
А с картины на него глядел…
«Кальмар! Вам в глотку! За ружья!» — проорал наверху Красноглазый Джек.
А затем раздалось хорошо знакомое: «Кля-кля-кля-кля!»
Мышастый кубарем скатился с лавки и бросился по ступенькам наверх.
Глава 26. Слава олеандру
Когда Мышастый приоткрыл люк, сражение было в самом разгаре. Пираты кричали и без остановки палили из ружей. Визгливо хохотал Красноглазый Джек. Палубу заволокло дымом, и в лучах заходящего солнца непонятно было, кто с кем дерётся.
Что же делать?
«Заходим слева!» — вдруг послышался знакомый голос.
«Маринус!» — мышонок грохнул люком и выскочил.
Пираты отбивались мастерски, но больше всего их пугали затрещины и пинки, которыми их награждал сам капитан корабля.
Чайкин белым привидением носился в вышине и с криком сбрасывал вниз камни. И откуда только он их брал? Маринус, вооруженный гарпуном для ловли рыбы, вёл отчаянный бой на корме. Справа от него мышонок с удивлением узнал в дыму Аду и Токи. У Ады в руках была огромная кастрюля, которой она шмякала по голове пиратов. А Токи взобралась на мачту и метко плевалась из трубочки чёрными семенами.
Мышастый оглянулся в поисках оружия, но — что это? — в плече возникла острая боль.
«Неужели пуля? — охнул он. — Я ведь ещё не начал драться!»
Правая лапка повисла вдоль тела. Он скрипнул зубами и ринулся к дерущимся.
Скоро стало ясно, что силы неравны.
Смех Красноглазого Джека слышался всё чаще. Маринус, похоже, тоже был ранен. У Чайкина кончились все камни, и он устало ухал в вышине.
«Неужели все пропало?» — Мышастый оглядел дымную палубу, где пираты теснили атакующих.
БАМС!
Раздался звон стекла, и что-то шмякнулось на пол.
Брызги попали Мышастому на мордочку.
«Кровь?» — с ужасом подумал он.
«На абордаж! Копилки драные!» — принесло с моря знакомый голос.
«Ай!» — мелкий матрос схватился за голову. По его лицу стекало что-то странное.
«Ой! Помогите!» — закричали отовсюду пираты. На их головы обрушился шквал диковинных снарядов: полужидких, розового цвета, пахнущих, как…
«Олеандр?» — облизнулся с удивлением Мышастый.
«Ура! Подкрепление!» — завопил Маринус.
А с моря без остановки неслось: «Вот вам, куркума горицветная! Вот ещё дынного сока, пинетки недовязанные!»
БАБАХ!
О палубу шарахнул пластиковый стакан, и всех окатило сладкой жидкостью.
«Дынный сок!» — ликовал Мышастый.
Он подскочил к зазевавшемуся пирату и шмякнул его лапой по уху. Странно, тот даже не сопротивлялся.
Внезапно крики стихли, только где-то возле мачты надрывался Джек: «Заходи справа! Атакуй! Быстрее!»
Но его больше никто не слушал.
Пираты, громко причмокивая, пригоршнями зачёрпывали и ели варенье. Отовсюду неслись восхищенные возгласы.
Мышастый взобрался на борт и засмеялся.
В красных лучах заходящего солнца рядом с кораблём качался надувной матрас. В матрасе звякали банки, а кто-то ужасно знакомый набирал варенье и ловко отправлял его ложкой-катапультой на корабль. Из открытого рюкзака выглядывали крышки бутылок.
— Мама! — мышонок спрыгнул на матрас.
Его подхватили родные руки.
— Живой, живой! — смеялась и плакала одновременно Деловиха.
«Е-щё! Е-щё!» — скандировали пираты на палубе.
Глава 27. Картина
Когда последний краешек солнца исчез за морем, пираты сдались.
— Обожаю варенье! — заявил мелкий матрос, облизывая пальцы.
— И я. Жаль, быстро кончилось, — вздохнул грустно толстяк.
— Не хотим больше быть пиратами, хотим ещё варенья! — решили все пираты.
Они набросились на Красноглазого Джека, привязали его к мачте и с надеждой обратились к Деловихе:
— Есть ещё?
Та, качаясь за бортом на матрасе, подумала и ответила строго:
— Будете работать и получать варенье как зарплату, идёт?
— Идёт!
— Пираты не едят сладкое! Они любят мясо! — стонал привязанный Джек.
Но его никто не слушал.
— А теперь всем чистить зубы и спать! — объявила Деловиха.
Пираты тут же повалились, кто где, и захрапели. «Чистить зубы» для них было всё равно что «прыгнуть до луны».
Тем временем Мышастый помогал мышкам отправить тяжело раненного Маринуса домой. Про свою лапу он в суматохе и думать забыл.
— Давайте ко мне, дома есть аптечка, — предложила старушка.
— Тогда вперёд, — скрипнул зубами моряк.
— Подождите! — Мышастый вдруг вспомнил что-то, перелез на корабль и кинулся в каюту.
— Ты куда?
Но мышонок уже скатился по ступенькам, подпрыгнул раз, другой — высоко! Залез на лавку, уцепился за раму обеими лапами и хвостом. Р-раз! Картина отлепилась от потолка, он схватил фонарик, и помчался наверх.
— Смотрите! — Он перепрыгнул на матрас и щёлкнул фонарём.
Друзья, щурясь от яркого света, молча разглядывали находку.
На картине был нарисован мышонок, завёрнутый в листья, будто в одеяльце. Он лежал в деревянной колыбели, закрыв глаза-чёрточки. Одна лапка высунулась, и на ней отчетливо виднелся браслет с голубой ракушкой.
Глава 28. Новость
— Просыпайтесь! Да вставайте же! — расталкивал на следующий день Мышастый пиратов. С перевязанной лапой (пуля только задела шерсть, и Деловиха ловко обработала рану), он приплыл на корабль чуть свет.
— Кто хочет позавтракать вареньем? — что есть силы, крикнул Мышастый своим голосом, который так пугал старичка Ушастого.
— А? Где варенье? — вскочили пираты.
— Будет вам варенье, если ответите на вопрос, — Мышастый предъявил картину. — Кто знает, что это?
Крысы хлопали глазами и таращились друг на друга.
— Н-не знаем, — наконец, ответил за всех толстый пират.
— Хм, — нахмурился мышонок, — а как вообще вы оказались на этом корабле?
— Нашли, — пискнул худенький. — Красноглазый Джек заметил его в ущелье.
— Корабль разбился, — поддержал его, почёсывая хвост, другой пират.
— Нам пришлось его ремонтировать, — зевнул третий.
Мышастый вздохнул и вытащил банку.
— Вот ваше варенье! Кстати, мама просила передать: ждёт вас сегодня, — он оглядел заспанные морды, — умытых и причёсанных. Будете ей огород вскапывать!
— А что делать с Красноглазым Джеком? — худенький указал на спящего главаря. Тот напоминал гору грязного белья, которую приготовили для стирки.
— А что хотите, — пожал плечами Мышастый. — Вымойте и возьмите с собой. Вдруг перевоспитается!
— Он ненавидит мыться! — захихикали пираты, потирая лапы.
— Подожди! — крикнул толстяк, когда Мышастый уже перелезал в лодку. — Я кое-что вспомнил! Возле ущелья есть озеро, где живут фламинго! Может, они что видели?
— Спасибо! — помахал Мышастый и отчалил.
— …Хм-м, озеро, где живут фламинго? Слышал. Путь неблизкий, но дойти можно, — хмыкнул Маринус. Он лежал в постели, отдыхая после операции по вытаскиванию пули.
— А вы знакомы с этими… фаламингами? — поинтересовался Мышастый, зачёрпывая пятую пригоршню семечек, которые сам же принёс больному. Деловиха наказала.
— Я знаком с их вожаком, Пламеннокрылым Лу.
— Каким Лу? — поперхнулся семечкой мышонок.
— Он любит, когда его так называют. Лу обожает все красивое и розовое. У тебя есть что-нибудь такое?
Мышастый помахал хвостом, проглотил семечки и сказал:
— Есть одна идея!
Прибежав домой, он схватил лист, ручку и долго что-то писал.
Глава 29. Озеро, где живут фламинго
Когда рассветное солнце позолотило край тучки, которой оно укрывалось на ночь, Мышастый уже вышел из дома. Несмотря на просьбы Деловихи взять её с собой, он решил идти один.
Точнее, не идти, а бежать. От нетерпения помахивая хвостом и быстро перебирая лапами, он миновал сосновую рощу, которая тянулась вдоль берега. Потом небольшую деревню, где пришлось прибавить скорости, потому что откуда ни возьмись выскочила огромная лохматая собака. Потом холм, поросший цепкими колючками, где он оставил, кажется, полхвоста.
Скоро дыхание у него начало сбиваться. Камни больно кололи истёртые лапы. Рюкзак резал спину.
Но он ни разу не остановился, ни разу не присел.
«Вот-вот, уже близко….сейчас-сейчас!» — говорил он себе за каждым новым кустом. За каждым новом камнем.
Но за кустами начиналось поле. Или дикий пляж. Или роща. А потом снова поле…
Наконец, когда уставшее солнце стало клониться к закату, а Мышастый еле переставлял лапы, вдали что-то блеснуло.
Озеро!
Вскрикнув от радости, мышонок рванул вперёд, не замечая в кровь разбитые лапы и ободранный хвост. Добежав до озера, он замер.
Ничего подобного мышонок в своей жизни не видел.
По блестящей глади вышагивали коленками назад диковинные птицы. Их белые крылья словно кто-то мазнул по краю розовой краской. Длинные ноги напомнили мышонку вязальные спицы Деловихи. Головы с загнутыми клювами были опущены в воду.
«Наверно, рыбу ловят», — догадался мышонок. И громко крикнул:
— Привет! Мне нужен Лу!
Один из фламинго выпрямился, поглядел вправо-влево, но не заметил мышонка.
— Эй, я здесь! — крикнул что есть сил путешественник.
Птицы разом вытащили головы из воды и застыли, вытянув шеи-загогулины в ниточку.
Один из фламинго скользнул к берегу и уставился на гостя. С высоты его роста тот, наверно, виднелся на земле, как ракушка на морском берегу.
— Мне нужен Каменнокрылый Лу. Я принёс для него подарок! — объяснил мышонок и вытащил из рюкзака свёрнутый в рулон листок. Когда листок раскрылся, на нём запестрели разноцветные буквы: «Соломеннокрытый Лу»,
— Кто ты? — спросила птица неожиданно высоким голосом.
— Я ма….Мышастый. Хочу подарить Лу эту надпись. И спросить кое о чём.
— Красиво! — качнул длинной шеей собеседник. — Лу вернётся завтра. После завтрака! — и фламинго зашагал обратно в озеро.
— Как? Только завтра? — ахнул мышонок.
Но делать было нечего. Он уселся на землю и принялся уплетать изюм, который взял с собой. И пытался не думать о том, где будет ночевать и что подумает Деловиха.
Солнце садилось. Мышастый нашёл кучу выброшенных на песок водорослей, закопался в них и уснул. Спал он тревожно, ему снились то пираты, которые, хищно оскалившись, требовали ещё варенья, то фламинго, ловившие рыбу в доме у Маринуса.
Наконец, наступил серый рассвет. Мышастый продрог и понял, что за ночь сухие водоросли, в которых он спал, исчезли. Кто-то растащил их по всему берегу.
Найдя в рюкзаке одну завалявшуюся изюминку, мышонок медленно сжевал её и принялся ждать.
Фламинго тем временем проснулись и снова принялись за поиски пропитания.
«Вот и завтрак!» — радостно подумал Мышастый.
Но после завтрака птицы поджали одну ногу, спрятали головы и застыли, напоминая гнездо на тоненькой подставке.
Напрасно мышонок бегал по берегу и звал. Фламинго проспали до обеда, потом снова ловили рыбу.
Так продолжалось до захода солнца. Мышастый, уставший, голодный, сидел на берегу и расстроенно кидал в воду камешки.
«Я не могу уйти!» — твердил он себе.
Глава 30. Пламеннокрылый Лу
Внезапно вдали в лучах закатного солнца показались какие-то чёрточки. Они быстро приближались. Вечерняя тишина наполнилась хлопаньем крыльев, и чёрточки превратились в яркие кляксы. У мышонка зарябило в глазах, и он зажмурился. А когда открыл глаза, увидел ещё одну стаю фламинго, которая приземлилась в пруд.
Они сложили крылья, по краю розовые, изнутри чёрные, и стали бродить по воде. Крылья вожака новой стаи даже в сложенном виде были окрашены в цвета закатного солнца: красный, малиновый и золотой.
— Каменнокрылый Лу! — заорал Мышастый и подбросил вверх подарок.
Птица обернулась. К ней скользнул тот, с кем мышонок разговаривал вчера, и коротко курлыкнул.
Лу, поднимая длинные ноги, направился к берегу, и Мышастый вручил ему свиток.
— Спасибо, это очень красиво. Что здесь написано? — фламинго благосклонно разглядывал буквы.
— О тебе. И… у меня есть вопрос, — зачастил, волнуясь, мышонок, — про разбитый корабль, который пираты нашли недалеко отсюда.
Лу поднял крючковатый нос, посмотрел на небо, где закатное солнце уже вовсю праздновало окончание дня, и неожиданно курлыкнул:
— Так это ты?
— Наверное, — осторожно согласился Мышастый.
— Садись, мышонок с голубыми глазами, история будет долгой.
Мышастый устроился на камне, а Лу, поджав одну ногу, начал рассказ.
Год назад, когда панкраций морской был в самом цвету, на море разразился страшный шторм. Буря была такая, что даже в спокойном озере, где жили фламинго, поднялись волны. Ночью недалеко отсюда, прибило большой корабль («Он был красивый, почти, как я», — вздохнул Лу). Корабль был разбит, а мачты сломаны. Видимо, потерял управление и налетел на подводные скалы (Мышастый затаил дыхание). Рано утром Лу отправился туда в надежде отыскать какое-нибудь украшение («Люблю прекрасное, ничего не могу с собой поделать», — развёл он крыльями). Но вместо этого в каюте он обнаружил мышонка- малыша. Живого. На лапке у того был браслет: ниточка с ракушкой (Мышастый подпрыгнул и укусил от волнения себя за хвост). Лу забрал малыша, и полетел с ним в сторону города, что находится на холме («Я почему-то считал, что там мышонку будет лучше», — наморщил он чёрный нос). Но появление Лу в небе над городом, вызвало среди ворон такой переполох («Они просто позавидовали моей красоте», — скромно качнул головой вожак), что Лу, отбиваясь, выронил мышонка где-то над крышами.
— И я свалился в печную трубу! — воскликнул Мышастый, а потом добавил пересохшими от волнения губами: — Но ты уверен, что они погибли? Те, кто были на корабле?
— Увы! Шторм был очень сильный. Мне очень жаль.
— Но ты спас меня. А я нашёл себе маму, — мышонок вытер мокрую мордочку рюкзаком.
Эпилог
Дом Деловихи на берегу напоминал кусочек моря. Дверь и ребристые ставни на окнах были выкрашены в синий цвет, а стены в белый. Точно такой же чистый и выглаженный фартук носила хозяйка дома — маленькая, проворная старушка, с седым пучком на затылке.
Каждый день ещё затемно трещал у Деловихи старый будильник. Самую чуточку она разрешала себе поваляться в постели. Потом вскакивала…
…и скорее бежала будить Мышастого. Чтобы вместе, устроившись на берегу перед домом, встретить рассвет.
Если утром было свежо, они закутывались в плед. Деловиха прихлёбывала горячий кофе, который готовила из трав, а Мышастый — дынный сок.
Море в такой час напоминало серебристое покрывало, над которым стремительно розовело небо.
«Похоже на крылья соломеннокрытого Лу!» — всегда добавлял мышонок.
Впрочем, мышонком его назвать уже было сложно. Он вырос, но совсем не отучился от любимой привычки шутить и проказничать. Но много проказничать учителю в мышиной школе не подобало.
Да-да, Мышастый и дочери Маринуса открыли в деревне школу для мышат. И каждое утро, встретив с Деловихой рассвет, Мышастый бежал к любимым ученикам. Он учил их писать и читать. Ада и Токи преподавали историю края и ботанику, а Маринус — морское дело и кораблестроение.
Деловиха тем временем успевала за день переделать огромную кучу дел. Приготовить уху из пойманной рыбы, наварить варенья из цветов олеандра, обрезать колючки у кактусов.
«Водоросля кучерявая! Уши в песке!» — сыпались новые ругательства.
От таких слов пираты, которые работали в саду, вытягивались по струнке и часто испуганно моргали, роняя лопаты на землю. Особенно отличался старанием пират с белой шерстью.
После обеда старушка принималась за уют. Всё в доме было сделано и выкрашено её руками. На шкафах красовались райские синие птицы с хвостами, а по стенам висели венки из ракушек и картины в рамах из бамбука.
«Вот же, без сучка и с задоринкой!» — не без гордости говорила сама художница.
Иногда попадался на портретах и старый кот Ушастый.
«Морской кот! Голубая мечта!» — Любовалась старушка рисунками, с которых глядела рыжая морда в голубой бескозырке. Повезло даже овечьей подстилке. Её Деловиха перекрасила в сине-белую полоску. Однако сам хозяин подстилки, похоже, этого не заметил, как не заметил и переезда в новый дом. Он по-прежнему мало интересовался происходящим вокруг и произносил по слову в год.
Так трудилась старушка до позднего вечера. Когда возвращался Мышастый, она кормила его любимой пшённой кашей. А потом они сидели вдвоем на берегу, провожая солнце.
Перед сном Деловиха по-прежнему клала в тапочки список на завтра. Но он был теперь один. И так дел невпроворот, куда ж ещё?