Надежда Смаглий
Мама разбудила нас с братом пораньше, чтобы мы поели нормально, а не таскали весь день куски. Хотя непонятно, что страшного в кусках? Лёшка говорит, что питаться надо тем, что требует организм! А если организм требует только вкусненькое, а не супы и каши, то это вполне нормально.
Было ещё слишком рано, и есть совсем не хотелось, тем более противную овсянку. Я тянула время, лениво перекладывая вязкую массу с одного края тарелки на другой. Лёшка, искоса поглядывая на маму, быстро уплетал кашу, которую терпеть не мог. Иногда он даже причмокивал от удовольствия! Я вспомнила вчерашний вечер и, отвернувшись от стола, хихикнула. Лёшка зыркнул на меня и показал под столом кулак.
Мама «кашные страдания» брата не оценила. Она допила кофе и сказала:
— У меня сегодня дневная смена. Алексей, ты наказан, и выходной для тебя отменяется. Из дома — ни шагу! А чтобы не скучал, вымоешь посуду и пол. Да, и разбери, в конце концов, мусорные завалы на письменном столе. Вернусь с работы — проверю.
Мама ушла. Брат швырнул ложку и отодвинул тарелку с ненавистной кашей.
— Мусорные завалы… — передразнил он маму и скривился, — это нужные людям вещи!
Да-а-а, вот это братец попал… А всё из-за того, что вчера пришёл домой в порванной рубашке и с длиннющими царапинами на щеке. Мама тогда открыла дверь и ахнула.
— Что тут такого? Человек просто подрался, — буркнул Лёшка и юркнул в ванную. Мама махнула рукой и ушла на кухню: не кричать же через дверь.
Брат дрался часто. Мама терпеливо объясняла, что махать кулаками — последнее дело, что так поступают только слабаки, что нужно уметь с ребятами договариваться. Лёшка смотрел честнейшими глазами, в которых, как говорила мама, прыгали бесенята, и молчал. Мама огорчённо вздыхала, смазывая зелёнкой бесконечные ссадины и прикладывая лёд к синякам.
Но вчера выговором не обошлось. Только Лёшка вышел из ванной и на цыпочках направился в детскую, раздался звонок в дверь: это прибежала мама одного из соседских мальчишек. Она долго кричала, размахивая перед Лёшкиным носом грязной и рваной футболкой.
Брат молчал и оправдываться, кажется, не собирался. Наша мама ругаться с тёткой не стала. Она тоже слушала молча и смотрела то на неё, то на Лёшку. Иногда кивала, что означало: я вас слышу, будет наказан. Выпроводив из квартиры разгневанную тётку, мама сказала:
— Алексей, если не понимаешь, придётся тебя наказать. Завтра, хоть и воскресенье, сидишь дома! Да, и запомни: если отстаиваешь своё право на кулаках, выбирай достойного противника, иначе это не делает тебе чести. Прятаться, как твой боец-напарник, за мамину юбку — последнее дело. И ещё… Лучше уж синяк под глазом, чем исцарапанная физиономия. Ты меня понял, сын?
Лёшка, похоже, маму понял, а вот я — ничего! Мама разрешает брату драться? Да ещё с синяками приходить домой? Да, уж…
Лёшка пододвинул кружку с чаем и, болтая в ней ложкой так, что на стол полетели брызги, забубнил:
— Ну и логика у некоторых. То царапина чуть ли не преступление, то синяки им подавай. Теперь сиди дома весь выходной да посуду мой, как девчонка.
Он, видимо, надеялся, что наказания, как всегда, избежал, и вот — на тебе! Брат всё ворчал и ворчал, и я вздохнула: сегодня оставаться дома нельзя.
«Самое лучшее — на весь день уйти к Варьке», — подумала я и сразу повеселела. Варька — моя любимая подружка. Мы с ней учимся в одном третьем «А», живём по соседству и дружим, кажется, сто лет!
Варька — моя палочка-выручалочка. Правда, в школе она всегда списывает у меня, потому что я учусь лучше, но зато во дворе… Во дворе Варька за меня горой. Её боятся даже мальчишки! Я, конечно, за спину не прячусь, но споры люблю решать мирно.
— Тоже мне цаца, — ворчит на меня порой Варька, но дружит со мной «навечно».
Вывалив остатки каши в мусорное ведро и допив чай, я помчалась в детскую и стала складывать в пакет любимых кукол и их одёжки, представляя, как классно мы с подружкой разыграемся.
— Ты куда?
Лёшка с ухмылкой смотрел на пакет, из которого торчали руки-ноги-головы любимых кукол.
— Варька ещё вчера звала меня. У неё родители уехали на дачу, и ей скучно, — попыталась выкрутиться я, хотя это было полуправдой. Варькины родители действительно уехали рано утром, и она была с бабушкой, но меня не приглашала, так как собиралась весь день читать.
— Сбегаешь?
Да уж, Лёшку не обманешь.
— Ну, давай-давай! Сестра, называется.
Очередная кукла зацепилась ногой за край пакета. Пытаясь втолкнуть её, я поднажала — пакет лопнул, и куклы, освободившись от плена, покатились по полу. Настроение было испорчено. Идти к Варьке расхотелось. Я смотрела на брата и не знала, как поступить.
Помогать не могла, так как мама обязательно спросит, кто убирался, а обмануть её невозможно. Да и не хотелось мне заниматься уборкой в выходной день, тем более провинилась-то не я! Но не помочь тоже не могла: брат был мрачнее тучи.
Лёшка кругами ходил по комнате и ворчал:
— Кто придумал эту уборку? Что за дурость! Всё равно разбросается, испачкается и вообще, музей что ли? Это — квартира, в ней — живут! Вещи должны находиться в удобных для человека местах.
Я хмыкнула: самое удобное место для Лешкиных носков — письменный стол, для рубашки — подоконник, а для штанов вообще — дверца шифоньера. Типа вешалка. Интересно, насколько удобнее так одеваться?
А брат совсем разошелся. Теперь он уже бегал по комнате и чуть не кричал о полной несправедливости взрослых.
Наш рыжий кот Василий лежал на диване и наблюдал за Лёшкой. Потом, видимо, понял, что у того неприятности, и решил пожалеть. Он спрыгнул и направился к брату.
— Мур-р-р, — потёрся он о его ногу, но брату было не до кошачьих нежностей.
— Отстань, рыжий! — собираясь оттолкнуть кота, Лёшка отвел ногу, но реакция у Василия была ещё та!
Он выгнулся и зашипел, а потом ка-ак куснул брата за ногу! Лёшка от неожиданности закачался, но удержать равновесие не смог и грохнулся прямо на кота! Тот мгновенно вонзил когти в то место, которое приземлилось на него.
— Мя-я-у-у-у… — послышался приглушённый вой Василия.
— А-а-а… — заорал Лёшка.
Не понимая, кого надо выручать, я подскочила к кричаще-воющей куче и выдернула из-под брата кота.
— Ой-ёй-ёй… — закричала и я, глядя на длиннющие царапины от локтя до ладони!
Василий вырвался из моих рук и скрылся под спасительным диваном.
Лёшка сидел на полу, прижимая руку к поцарапанному месту и заливаясь слезами: то ли от боли, то ли от страха. Плакал он редко, и я поняла: дело плохо. Видимо, раны глубокие или в таком месте, что… Я сразу забыла о своих царапинах (дело привычное) и присела перед братом.
— Лёш, больно?
— На фиг было тянуть кота? Отстань теперь…
— Я испугалась, что ты его раздавил. Давай смажу чем-нибудь?
— Ну, да! Ещё штаны я перед девчонкой не снимал! Да, будь ты хоть трижды моей сестрой! Ой-ой-ой, — снова заскулил Лёшка.
— Может, таблетку дать? Обезболивающую.
— Отстань, сказал! — размазывая по щекам слёзы, закричал он.
Чем помочь брату, я не знала, а лезть со своей жалостью расхотелось: могла запросто и получить. Несколько минут брат сидел на полу, всхлипывая и причитая, потом встал и, широко расставляя ноги, ушёл в ванную.
Я взяла из аптечки йод и прижгла царапины на руке. Потом подумала и, решив что мама меня поймёт, пошла на кухню и стала мыть посуду. Вскоре Лёшка вышел. Он не плакал, видимо, «боевые раны» были не такими страшными.
Увидев, что я вымыла посуду, он обрадовался и даже заулыбался.
— Молоток! Может, ты и пол помоешь? А я наведу порядок на письменном столе и даже в ящиках, и даже в твоих игрушках. Пыль ещё вытру!
Конечно, можно и отказаться, но брата по-прежнему было жалко. Я вздохнула и пошла в кладовую за ведром и шваброй.
Примерно через час мы были свободны. В нашем представлении квартира просто сияла чистотой! Лёшка, чувствуя за собой вину за меньший объём работы, посмотрел на мою разодранную руку и сочувственно спросил:
— Больно?
— А ты как думал? Не меньше, чем тебе. Ещё и в воде целый час плескалась, — не удержалась я.
Брат опустил голову. Конечно, чего не быть виноватым, когда за тебя всё сделано! Но уже через минуту Лёшка заинтересованно уставился на мою разрисованную йодом руку.
— Слушай, ты прямо как тигр теперь. Красота!
— А у тебя — попа полосатая. Тоже красота, жалко никто не видит.
— Да хватит тебе злиться! В конце концов, мыть посуду и пол — девчачья работа.
— Мама велела тебе.
— В следующий раз, если Василий тебя сильно поцарапает, я буду убираться. Идёт?
— Ла-адно.
Услышав в моём голосе примирительные нотки, Лёшка обрадовался и, поглядывая в сторону дивана, торопливо заговорил:
— Я вчера по телику смотрел передачу про тигров. Слушай, наш Василий — точный тигр, только без полосок. Может, нарисовать ему на спине тигриные полоски?
— Ты что? Разве ему нарисуешь? Хочешь, чтобы он тебе ещё и руки разодрал?
— Не хочу… — Лёшка задумался.
— Понял! Коту надо дать что-нибудь вкусное. Пока он ест, ты будешь его гладить, а я рисовать. Представляешь, какой получится тигрёнок?
— Лёш, мама скажет, что мы издевались над животным.
— А мы до её прихода смоем полоски! Я его только сфоткаю, а потом распечатаю! Повесим над твоей кроватью. А мама только вчера говорила, что Василия надо искупать, помнишь?
— Помню.
Вот! Представляешь, как мама обрадуется, что я… ну, то есть мы убрались, да ещё и кота искупали.
Лёшка был прав, ругаться за чистого кота мама не будет. Да и фотография маленького тигрёнка на стене. Такой не было ни у одной подружки!
— Давай. А чем рисовать?
— Красками, конечно, они легко смываются. Доставай кота. Я мигом!
Лёшка метнулся в детскую за красками, а я заглянула под диван.
— Кис-кис-кис…
Василий зашипел и отполз назад. Лёшка принёс краски.
— Не вылез?
— Нет. Видимо, боится, что ты снова на него усядешься, — не удержалась я и захихикала.
— Только попробуй рассказать своей Варьке! Поняла? — Угрожающе глянул на меня Лёшка и показал кулак.
— Поняла… — вздохнула я огорчённо.
Вытаскивать из-под дивана шипящего кота мне расхотелось, как и рисовать ему полоски, а тем более купать. Но Лёшка отступать не любил.
— Я знаю, чем выманить кота! — закричал он и помчался на кухню. Через минуту, распластавшись перед диваном, он раскладывал на полу небольшие кусочки сыра.
— Кис-кис-кис… — позвали мы хором.
Шипенье прекратилось, из-под дивана показалась рыжая мордочка. Лёшка пододвинул сыр поближе. Василий вылез и довольно заурчал, увидев знакомое лакомство.
Брат взял кисточку и, пока кот расправлялся с сыром, нарисовал чёрные полоски сначала на спине, потом на мордочке. Заодно подкрасил и усы. Василий странным образом действительно стал напоминать тигрёнка. Мало того, процедура коту, видимо, понравилась, он лежал и мурлыкал: то ли от сытости, то ли от собственной значимости – тигр, как-никак! А может, радовался, что на нём никто не сидит?
Мы наблюдали за котом и смеялись, но тут Лёшка посмотрел на часы:
— Скоро мама придёт!
Он помчался в детскую за фотоаппаратом и сделал несколько снимков: сначала одного Василия, потом меня с котом. Потом я их сфотографировала.
Налюбовавшись на «тигрёнка», мы потянули его в ванную. Купание заняло не много времени, но добавило царапин на руках и мне, и брату. Наконец мы вытащили кота из ванной. От красавца-тигрёнка ничего не осталось! Перед нами стояло что-то тощее и страшное.
Лёшка забормотал:
— Мама, конечно, обрадуется: посуда вымыта, в детской порядок, пол чистый, но Василий… Слушай, давай его, хоть на время, спрячем? Пока обсохнет.
Да-а, тощее и страшное, хоть и чистое, создание никак не вписывалось в идеальный порядок.
— Куда ты его спрячешь? Он будет орать, да и вылезет хоть откуда! — возмутилась я.
— Может, тогда высушить и расчесать? — задумчиво произнёс Лёшка.
— Как мы его высушим, у мамы же фен сломан.
— Сломан, ну да…
Я хотела было напомнить брату, почему сломан фен, но тут Лёшка так заорал, что я аж подпрыгнула на месте.
— Знаю! Духовка! Помнишь, как быстро высохли брюки, когда я шлёпнулся в лужу? Надо и сейчас открыть духовку, зажечь газ и посадить рядом кота.
— А шерсть не вспыхнет? Всё-таки огонь…
— Ну, даёшь! А ты на что? Будешь держать его, и все дела.
«Конечно, можно попробовать. В крайнем случае, кот вырвется и убежит, не будет же он прыгать в горящую духовку?» — подумала я и согласно кивнула.
Лёшка просиял и помчался на кухню. Мокрый Василий дрожал и прижимался к моей ноге в поисках тепла.
— Неси, готово! — закричал Лёшка из кухни.
— Васенька, пошли греться. Высохнешь и будешь красивый. Мама не узнает тебя, — приговаривала я, заворачивая в мамино полотенце кота, с которого ручьём стекала вода.
Лёшка стоял рядом с духовкой. На откинутую крышку он расстелил свой старый свитер, чтобы коту было мягче. Я провела рукой над крышкой и почувствовала приятное тепло.
«Ничего страшного, высохнет быстро», — подумала я и положила Василия.
Он тут же растянулся во всю длину и замурлыкал. Я почёсывала ему то спинку, то животик, чтобы шерсть сохла быстрее. Лёшка наблюдал за нами и довольно улыбался.
— Ладно, вы досушивайтесь, а я поставлю чайник. Мама придёт с работы, а у нас дома порядок, да ещё кот чистый и чай горячий. Вот будет рада! — сказал брат и шагнул к плите, но тут же поскользнулся на луже, что натекла с кота, и грохнулся!
— А-ай! — завопил он и быстро перекатился на бок, но при этом так двинул ногой крышку, что та — бам-с! — и закрылась! Вместе с котом… Из духовки тут же раздался душераздирающий вой.
— Ты кота закрыл! — закричала теперь я.
Лёшка вскочил мгновенно! Одной рукой он схватил чайник, второй откинул крышку духовки. Взъерошенный Василий выгнулся дугой и так выскочил из духовки, что ударился спиной о чайник. Тот подлетел вверх, обливая брата с головы до ног! Ну, а крышка… Крышка спикировала Лёшке прямо в глаз!
— А-а-а, — снова взвыл он, закрывая лицо руками. И пустой чайник, и крышка с грохотом шлепнулись рядом с котом. Ошалевший от страха и грохота, тот враз стал похож на дикобраза и, пробуксовывая на ходу, рванул в комнату! Видимо, решил снова искать спасения под диваном.
Я бросилась к холодильнику за льдом, чтобы приложить к Лёшкиному глазу, но, почувствовав запах гари, остановилась. Из духовки валил дым!
— Чего стоишь? Вытащи из духовки свитер, он сейчас загорится! — крикнул Лёшка, закрывая рукой глаз и подвывая.
Я закрутила головой, не понимая, чем можно подхватить дымящийся свитер. Лезть рукой в горящую духовку… Ну уж нет! Хватит мне и царапин.
Видя, что от меня мало толку, Лёшка подскочил к духовке, выхватил свитер и заметался по кухне. От его метаний тот задымился ещё сильнее, и на брата полетели искры!
«Сейчас одежда вспыхнет»! — охнула я, вырвала у Лёшки свитер и помчалась в ванную. Бросила его в раковину и открыла воду. Свитер зашипел и потух.
Держа обожженную руку под струей холодной воды, я чуть было не расплакалась от пережитого страха, и тут раздался звонок в дверь: мама пришла!
Я снова заметалась по ванной, пытаясь спрятать обгоревший свитер, потом вспомнила, что творится на кухне, махнула рукой и пошла в прихожую.
Запах гари мама, конечно, почувствовала ещё на лестничной площадке. Она залетела в прихожую, увидев меня, охнула и медленно опустилась на стул.
— Господи, что вы ещё натворили? — спросила она, разглядывая мои красные расцарапанные руки. — И где Алексей?
Из кухни вышел мокрый Лёшка. Волосы у него торчали дыбом, на лице и руках — чёрные разводы, а под глазом, чуть выше вчерашних царапин, расплывался огромный синяк.
Из комнаты такой же мокрый и взъерошенный вышел кот Василий и, слегка прихрамывая, направился к маме, стараясь держаться подальше от брата.
Мама сначала смотрела на нашу троицу молча, потом закрыла лицо руками и у неё затряслись плечи. Мы с братом виновато переглянулись. Видеть маму плачущей было непривычно. Я захлюпала носом. Лёшка нахмурился и показал мне кулак.
Мама, услышав моё хлюпанье, убрала руки от лица… Она — не плакала, она — смеялась!
Потом развернула зеркало, что висело на стене: в нём отразилась странная троица, чем-то напоминающая двух главных героев из нашего любимого фильма «Один дома». Только вот такого несчастного кота Василия у них не было.
Лёшка сначала тихонько хихикнул, а потом рассмеялся. Мне было не до смеха. Взяв на руки кота, я осмотрела лапки, мордочку и бока своего любимца. Кроме незначительных подпалин, на шёрстке ничего не было. Я прижала Василия, и он довольно заурчал, искоса поглядывая на брата.
— Та-ак, похоже нам предстоит серьёзный разговор, — как-то враз помрачнела мама, но, разглядывая физиономию брата, не выдержала и снова рассмеялась.
— Рассказывайте! — вытирая слёзы, сказала она.
Перебивая друг друга, мы рассказали и про уборку, и про «тигрёнка», и про духовку. Только вот о полученных сегодня царапинах Лёшка промолчал. Видимо, подумал, что мама всё-таки женщина, а тут такое место… Или решил, что, когда тебя царапают каждый день — это не очень хорошо?
А мама, разглядывая синяк под Лёшкиным глазом, от которого, словно лучики, сбегали на щёку вчерашние царапины, сказала:
— Да, сын, видимо, на этот раз противник у тебя был более достойный!
Лёшка кисло улыбнулся. А я снова — ничего не поняла!
Крышка от чайника — достойный противник? Или она о Василии?