Ольга и Наталья Артемовы
«Полкан умный! Полкан красивый! А Рэкс – дурак!» – говорила старуха, вынося за штакетник закопчённую кастрюльку с объедками и презрительно суя её под нос длинноногой охотничьей собаке.
Полкан, белоснежный щенок с коричневой шапочкой на макушке, подтверждал слова достойной женщины ненавидящим лаем. Он наскакивал на забор, скалил по-щучьи острые зубки, рвался к нахлебнику. При особенно яростной атаке Рэкс вскидывал на собачонка задумчивые янтарные глаза, не прерывая, впрочем, свою жалкую трапезу. От дома за ними, набычась, наблюдал Тиша.
Тиша – хозяин дома. Он живёт в нём уже семьдесят (в человеческом исчислении – десять) лет. Он ходит, где хочет. А хочет он везде. Ему только в комнате сестёр строго запрещено появляться. Но Тиша и сам туда не пойдёт: он не любит пустые помещения. А сёстры надолго исчезают из дома. Иногда Тиша начинает беспокоиться, увидит ли их когда-нибудь вообще. Но они всегда возвращаются. И уж тогда Тиша безоглядно бросается к ним в спальню. И никто его не гонит. Скажут только: «Не надо сюда заходить, Тихоня», – а сами уже гладят его в четыре руки. И Тиша прыгает, докуда допрыгнуть может на своих коротких лапах. А потом его ведут на кухню и обязательно дают что-нибудь вкусное, кусок эклера или шматок свежего мяса.
Нет. Не всегда Тиша жил как человек. Пришлось ему в своё время и в сарае покуковать, и даже на цепи походить. Но твёрдость характера, с его стороны, и полное отсутствие такового со стороны хозяев, помогли терьерчику в осуществлении самых смелых замыслов. Если по-честному, Тиша не чистопородный терьер. Помесь, стыдно сказать, с дворняжкой. Но, как утверждают хозяева, полукровки особым умом высвечиваются. Самим бы им хоть капельку мозгов! Впрочем, это так, к слову. Соседям, когда они с них допрос снимали, почему собака в беспривязном состоянии, сёстры независимо отвечали: «Тиша породистый». И промеж себя иногда то же запоют, пока старуха их не остановит: «Уж хоть бы перед собой не притворялись. Какой он породистый? С цепи сняли да в дом привели. И звали-то его Горкины не как вы, а по-собачьи – Рыжух». У Горкиных они Тишу взяли.
А выпустил Тиша из лап своё единоличное счастье зимой. Вот как было. В дернике ощенилась дикая собака. Когда дети встали на лапы, мать увела их в стога. А один отстал, то ли по слабости, то ли по глупости. Он так дико кричал в своём одиночестве, что хозяин, торопливо схватив со стола какую-то снедь, бросился в дерник. Тиша стерпел, хотя пожертвованная еда имела к нему непосредственное отношение. Безропотно снёс он и тот факт, что в нагрянувшие крутые морозы хозяин смастерил для подкидыша будку: «Не пропадать же Полкану». А тут на зимние праздники сестрицы пожаловали. Вечером хозяйки пошли выгуливать Тишу. Он шагал важно впереди их маленькой процессии. Иногда останавливался, зарывался носом в искристые ледяные крупинки, крутился на месте, бил задними лапами снег, грозно рычал. Сёстры смешно подпрыгивали и портили ему прогулку ноющими голосами: «Тиша! Пойдём!», «Холодно!»… И тут тот, кого они Полканом называли, прицепился. Щенок деловито семенил за Тишиным эскортом, проваливаясь в снег почти по глупую головёнку. Сёстры вяло топали на него ногами и незлобно покрикивали, чтоб возвращался в свой дерник. Он и вернулся. Жалко сгорбился и поплёлся, как убитый горем человек. По временам останавливался и смотрел через плечо им вслед укоряющими глазами. И сёстры на щенка смотрели, губы в гузки сжав, что ещё хуже – переглядывались. Тиша важно шагал, прям не шагал, а как знамя себя нёс. Он не чуял опасности. Много раз он так ходил с хозяином. Вот и сейчас, когда сёстры загоревали по Полкану, тот, не отрывая взгляда от сканворда, огрызнулся:
– У этого щенка всё для жизни есть. Мы с матерью два раза в день поесть ему носим. А брать ещё одну собаку, пока Тиша жив, ни к чему. Полкан, судя по его матушке, ого-го-го вымахает. Станет ещё Тишу латать. В общем, это моё мнение.
Тиша оттопырил сразу два уха, чтобы лучше человеческую речь понимать, головой замотал от говорящего к говорящему, забеспокоился. Тогда сестра со смешным прозвищем Ютя вскинула вверх худые руки:
– А Тиша даже и не предполагает, что сейчас его судьба решается. Если бы он мог, он бы закричал: «Нет! Не берите никого в дом!»
Но сестра с ещё более смешным прозвищем Зая отрезала:
– А если бы Полкан знал, что сейчас решается его судьба? Пропасть ли ему бродячей собакой или прожить жизнь в сносных условиях?
В итоге на другой день они собрались втроём и по узкой тропке меж сугробов привели это чучело во двор. Поселили его в старой Тишиной будке. На цепь, правда, не посадили. Мол, нехорошо щенка привязывать, когда другой пёс ходит, где хочет. Мол, травму Полкаше нанести можно. А чучело, как только осмотрелось слегка, стало к Тише вязаться. Только выйдет он из дома во двор свежим воздухом подышать, уже рядом крутится, наскакивает. Тиша стоит, не шелохнувшись, с видом мученика. А хозяева рядом скачут, пытаются Полкана своего от Тиши отпугнуть. Но что-то не очень хорошо у них это получается. Потом ещё вот что возмутительно. Полкан себя сразу хозяином во дворе вообразил. Кто мимо ни идёт, он чуть из шкуры не вылазит, обгавкивает. И Ютя в лице прямо светлеет: «Полкан перспективный». Тиша вздыхает только тяжело. Он всё понимает, а сказать не может. А есть люди – ничего не понимают, но брёх-брёх. Их почему-то соплеменники собаками называют. Но это так, к слову. И не про хозяев сейчас. Они-то как раз слишком много понимали, лучше б было, если б поменьше.
А беда, верно подмечено, не приходит одна. Пришла она в виде поджарого длинноного кобеля. Когда снега стали превращаться в противную хлюпающую массу, это чучело в квадрате нарисовалось под Тишиным забором. Легло и заревело. Именно не завыло, а как бык, затрубило. Хозяева сжались испуганно. Им бы сразу предпринять смелый и умный ход. А они ревуну – хлеба кусок да Тишину законную косточку: «Ох, отощал! На ногах стоит – качается…»
Короче, сами того не ожидая, хозяева значительно приросли собаками и от того ещё поглупели. Они новичков воспитать пытались по-быстрому. А быстро такие дела не делаются. Нечего сказать, туго им пришлось. Образовалось как бы три круга. В первом, главном или центральном, в доме, находился Тиша. По саду и двору бегал Полкан. А за забором крутился охотничий пёс. Они его Тариэлем назвали. Сёстры то есть. «Витязя в тигровой шкуре» вслух в это время перечитывали. Тиша тоже краем уха слушал, чуть уши не завяли. В общем, Тариэль – витязь в собачьей шкуре! Ну, что от этих людей хотеть можно? А старуха не дослышала и думала, что сёстры его Рэксом кличут. Ну, он ей и на Рэкса отзывался, потому как старуха его как раз и кормила: «Полкан умный, Полкан красивый, а Рэкс – чучело». Она злилась, что этой дылде хлеб дотационный покупать приходилось. У старухи, несмотря на вредность и преклонный возраст, всё-таки в голове посветлее, чем у её деток. Больше тут и надеяться не на кого.
А белый щенок вопил, будто не с Тишиного стола, а у него кусок отрывают. Глядел Тиша на всё это и думал: как эту сладкую парочку извести? неужели же у хозяев глаза не откроются?
Но открылись… Как-то в счастливую минуту хозяин трепал Полкана по брюху ласковой рукой и вдруг окаменел будто. Досмотрелись, наконец-то, знатные собачники! Не перспективный Полкан их, а, можно сказать, дефективный. Как они заголосили все вчетвером, как вскинулись! Что делать? Щенков не пристроишь. А топить, у кого рука поднимется? Молчание. И опять крики. Бессвязное, можно сказать, бормотание. А куда вы раньше смотрели, кого в дом тащили?
Тут Зая, всегда она первая знает, какую глупость сморозить, говорит:
– Тиша уже старый. От него щенков не будет.
Почему же это старый? Тиша приосанился. Никакой он не старый. И хозяин на дыбки:
– Старый конь борозды не портит. Потом Тариэль тут, как на часах. Калитки открытые постоянно! Она выскочит – и всё, подарок семье. Ты на него посмотри! Кто от такого щенков возьмёт?
Все уставились на скромно жмущегося к штакетнику долговязого пса. Опять замолчали в горе.
Как всегда наибольшую трезвость ума проявила старуха. «Вы мне только, – говорит, – помогите его, Полкана вашего, в мешок затолкать. А дальше я сама. Донесу до хоздвора монастырского и там выпущу. У Божьих людей и кошек, и собачек много, ещё одна живая тварь им не помешает». И хоть говорит старуха голосом мирным, прямо-таки увещевательным, сёстры переглядываются. Дорога-то мимо речки идёт. Но старуха тоже молодец, гнёт и гнёт своё: идеальное решение! И Тиша видит: уже и хозяин как задумался о мешке и хоздворе. Да если бы Тиша в силах состоял, он бы старухе и затолкать помог, и донести куда надо. Ну, да сейчас молчать лучше. Затаиться. И всё б, может, обустроилось, но очень любила Ютя умом в неурочный час блеснуть.
Вот и теперь не утерпела, вызвездилась:
– Построим Палке вольер. Днём она в нём будет. А Тиша по двору гулять. А ночью он в доме спит. А Палка во дворе службу несёт. Красота! Ну и за калитками следить надо. Чтоб Палка не ушла.
Хозяин – молчок. Наступило у них затишье. Старуха вечером собакам еду выносит, бубнит: «Рэкс умный, Рэкс красивый, Полкан – дурак». Хозяин всё чего-то в сканворде черкает. Ютя матери на него кивает:
– Чертёж вольера делает.
Та взъерепенилась, как на приступ пошла:
– Есть уже вольер без чертежа: мешок – и на монастырский двор!
– Нехорошо это как-то, – жмётся Зая.
– А Полкан хорошо поступил? Во-первых, он выдавал себя не за того, кем был на самом деле, а во-вторых, такой разоритель – весь дом располосовал.
Это правда. Что они во дворе забудут, тряпочку там какую, губку, Палка им её тут же в мелкие клочки. Раз запчасти от мясорубки на летнем столике сушиться оставили, она их стянула. То ж сёстры со старухой по саду ползали, то ползали! С час, наверно. Старуха – с криками. Сёстры, молча, по-солдатски. Насилу отыскали.
А Палка не по дням, а по часам растёт и как бы даже слегка выравнивается. Тиша иногда так голову наклонит: хорошеет или ему кажется? Да вроде ничего особенного.
Ну, хозяин видит, что за сканвордами не отсидишься, начал вольер строить. Тиша не помогал. Раньше он возле каждого дела потрётся. А тут из принципа даже не вышел из дома. Но и без него построили. Стали по режиму жить. В общем, во дворе Тиша чуть глубже вдохнул.
Но Тариэль, Рэкс который, или наоборот его… Короче, чучело охотничье свою долю внимания требует. Выйдет Тиша на вечернюю прогулку, он тут как тут, присоединяется. Ну, это бы ещё ничего. Тиша любит с эскортом ходить. Но тот Юте лапы на плечи поставит, руку её смуглую в свою страшную пасть возьмёт, и стоят они, худющие, как два плетня. Качаются. Тиша давится ревностью, как сухой коркой, но делает вид, что ничего особенного не происходит. Только бросит из-под длинной чёлки горячий, полный обиды взгляд на Ютю и дальше бредёт. А то ещё хуже. Рэкс-Тариэль выждет момент, когда хозяева отвлекутся, и на Тишу тяжёлым корпусом. Обидеть больно норовит. Раз длинным хвостом Тишу по морде бац-бац. А в другой раз Тиша хвост этот осторожненько в зубы взял да и зажевал слегка…. Тут уж хозяева его воспитывали. И хоть глупые они, а жалко их. Свои всё ж таки.
По ночам Рэкс орёт. Прямо под окнами хозяина в пении упражняется. До того дошло, что в одну особенно жаркую ночь тот не выдержал: с кровати скатился, схватил метлу да прямо в трусах за витязем в собачьей шкуре пол-улицы пропахал. Ну, где ему за таким длинноногим угнаться?! Сёстры наутро очень переживали: не видел ли кто этот марш-бросок с веником? А у старухи свои расстройства: по вине какой-то приблудной собаки сын на работу невыспатый ходит. Рэкс на законную Тишину территорию просится. А они всё понять не могут: чего его дерёт? Недоедает, болеет или неудобства какие? И порции ему увеличивали, и от паразитов шкуру обрабатывали, и будку ему сделали, прям под штакетником и поставили. Ничего не помогает: орёт дурным голосом. Их уже соседи спрашивали: «Чего он у вас воет?» Они сразу – лица непроницаемые: «Это не наша собака. Прибилась». Но соседи тоже не дураки: «Вы её не подкармливаете?». Ну, им деваться некуда. «Не погибать же ему с голоду? Он безобидный, никого не трогает», – говорят. Те кивают, соглашаются: «Жалкенький какой-то». Но себе на иждивение взять жалкенького не хотят. А старуха гудит, подталкивает детей к активным действиям. Оно, понятно, Рэкс ей, как гиря, на морщинистой шее. Старуха его два раза в день кормит: детям некогда. Потом хлеб дотационный, да к нему ещё чего-нибудь надо кинуть или плеснуть. Короче, течь в семейном бюджете. Опять же Рэкс повадился со старухой по магазинам ходить. Она – сумку и за ворота. Он встаёт, ответственно, словно работу делает – следом плетётся. Вид у них, как Ютя говорит, хоть картину пиши. Оба тощие, сгорбленные и что-то из себя ставят. Над старухой уж подсмеиваются: «Вы с собачкой». А она вся вспыхнет и отрежет: «Это собачка со мной!» Придёт из магазина и заводит: «Рэкс – дурак, Рэкс страшный, а Тиша – собачка породистая, красивая».
Ну, дети, камни лежачие, зашевелились кое-как. Сели объявление в газету писать. Стали мозгами раскидывать? Чего про Рэкса-Тариэля известно? Команд он не понимает. Что такое машина, кумекает. Как он без дома остался? Сёстры всё в своём комическом репертуаре: потерялся! «Это охотничья-то собака?» – вздыхает над их женской мозговой слабостью хозяин. Сестёр не переспоришь: «Да. Прямо на охоте. Бывают такие случаи». Хозяин ещё повздыхал – и свою версию: выгнали Тариэля. За то, что выл по ночам. Старуха – на сторону сына. Но гонения по-своему объясняет: жрал Рэкс много и чучело, кому ж это понравится.
Ну, трудились-трудились всей семьёй, кой-как объявление сообразили. «Прибился молодой (как они это определили? – прим. Тиши) доверчивый охотничий пёс. Окрас коричневый, уши чёрные. Пёс очень страдает». Это они про то, что подарочек их по ночам воет. На объявление откликнулись! Дважды на смотрины приезжали. Думали, наверно, там какая порода редкая. А как видят это чучело, ни в какую за своего не признают. «Но собака хорошая. Оставь её себе», – советуют. Хозяин им резонно: «Зачем она мне? Я не охотник. У меня и так псарня во дворе». А те – ноги в руки и ходу. Однако же семейство надежды Рэкса пристроить не теряет. Как к ним кто придёт, приедет, Ютя, если здесь случится, спросит обязательно: «Паша (или там Саша), ты часом не охотник? А то у нас венгерская борзая есть. Тариэлька, покажись». Но не берут. Прям цементно отказываются. Правда, когда хозяевам раз всерьёз предложили чучело это увезти, мол, есть много знакомых охотников, сёстры замялись, запереглядывались, замекали нечленораздельно. А потом промеж себя: «Как отдавать неизвестно кому? Бывает, думаешь, человеку отдаёшь, а он и не человек вовсе…» Вот такие дела. Вот такая жизнь.
А недавно Ютя с улицы заскакивает. Лицо сияет. Глаза совсем идиотские: «Там собачка, чёрненькая с белым галстучком бегает. Кубастенькая! Не наша?..»