Зарина Бикмуллина
Значит, жила себе Оленька такой обычной, нормальной жизнью. Ходила себе среди штамповок, производство которых природа уже давно поставила на конвейер.
На Оленьке природа ушла перекурить, а станок клепал себе и клепал, а потом где-то соскочил один зубчик, зачиркали ржавые шестеренки, посыпались искры. Так и вышло, что вышло.
Роста Оленька получилась неформатного. Это давало ей повод кокетничать с коллегами, мол, повыше иных моделей буду. Седая Шапошкина бубнила: «Ходют тут всякие, на кладбище на двадцать сантиметров больше занимают».
Если бы Оленька умела острить, она бы ответила: «Я вас все равно пропущу вперед, не беспокойтесь». Ах, если бы Оленька умела острить! Но все углы в Оленьке были прямые.
Спина у нее тоже была нарочито прямая, и из-за этого Оленька, когда разговаривала с кем-нибудь, немного наклоняла голову вниз, отчего отчетливо проявлялась инфернальная складка второго подбородка. С талией Оленька ничего общего не имела. И при желании нарисовать ее можно было одними прямыми, карандашиком по промокашке.
Хотя никто и не пытался.
При этом Оленька не была толстой, нет! В ней не было этой безобразной синусоиды жира на животе, и цвет лица вполне так ничего, и нос хотя и крупный, но не кривой, и вообще при должном освещении все было бы недурно.
Но с освещением не сложилось.
Зато Оленька была умной. В смысле, сначала она поняла, что она недостаточно красива, и поэтому решила быть умной. Поэтому Оленька за несколько лет покончила с каким-то университетом и устремилась в учителя.
Оленька читала, что по статистике чаще всего жены миллиардеров – учителя. С математикой у нее было довольно неплохо, а с абстрактным воображением – не очень, и поэтому миллиард она себе представляла как-то очень приблизительно.
Миллиардера – даже не пробовала.
В конце концов, это частности. Этим можно пренебречь.
С детьми у нее тоже не очень складывалось. Вычиталось и умножалось, правда, еще хуже, поэтому на многое приходилось закрывать глаза. Коллега-историк, тоненько подхихикивая, часто спрашивал ее:
— Ну-с, как там ваши деревянные солдатики?
Оленька же невозмутимо шествовала в свой кабинет и на глаз строила равнобедренные треугольники с углом в 111,9 градусов.
На собственные бедра Оленька обращала мало внимания, и когда они с коллегами пили чай после уроков, заявляла, что главное в женщине – внутреннее содержание.
Биологичка всегда реагировала на подобные реплики одинаково. Она выносила из лаборантской скелет и демонстративно ставила его на середину класса.
— Вот оно, ваше внутреннее содержание, — вещала биологичка. Следующим из недр лаборантской являлся пластиковый мозг. – А вот это уже факультативный орган. По крайней мере, такой вывод мне хочется сделать, глядя на девятый «Б».
Но так уж случилось, что внутреннее содержание Оленьки привлекло одного очень-интересного-мужчину. Что конкретно из ее ливера показалось ему столь желанным, остается тайной.
Оленька дальновидно рассчитывала, что речь пойдет о руке и сердце.
Очень-интересный-мужчина, как и большинство не очень интересных, был ниже Оленьки. Он носил серый пиджак в крупную клетку, имел сюрреалистические усики, немецкое брюшко и довольно приятный – на этом моменте Оленька издавала трепещущий вздох – голос.
Был у него и коричневый дипломат из «экокожи», свидетельствующий о серьезности намерений.
Познакомились они в очереди к банкомату. У Оленьки как раз закончилась соль и, скрипя зубами, она собиралась раскошелиться. Очень-интересный-мужчина стоял следующим и дышал ей в спину маньячески.
Хотя вполне возможно, что у него была астма.
Подошла очередь Оленьки. Когда она набирала пин-код, очень-интересный-мужчина привстал на цыпочки, заглянул ей через плечо, подвигал бровями и сказал:
— А что это такая прекрасная особа делает тут одна?
В отличие от воображения, инстинкт самосохранения у Оленьки был развит неплохо. В следующую секунду мужчина из «очень-интересного» перешел в категорию «очень-несчастных», получив угловатым локтем под дых. А как известно, очень-несчастный-мужчина имеет куда больше шансов обрести свое личное счастье.
Денег в тот день Оленька так и не сняла.
Сначала их рандеву проходили на нейтральной территории, в парке, по пятницам. Оленька всегда приезжала вовремя и пряталась за деревом, чтобы появиться с небольшим опозданием и таинственно сообщить, что у нее было одно очень важное дело. Надо же показать, кто тут прекрасный слабый пол.
Очень-интересный-мужчина, увидев ее с противоположного конца аллеи, приветливо взмахивал букетиком цветов, которые уместнее смотрелись бы на кладбище. В руках Клавдии Степановны К., мирно упокоенной в белом платьице и кружевных панталончиках.
Кавалер с видимым облегчением передавал скудную флору своей даме. Букетик выглядел очень несчастным, в отличие от Оленьки. Та порхала по парку с грацией саранчи.
Он тащил за ней сумку с тетрадками, стойко претерпевая удары судьбы, которые та подло наносила по коленкам.
В конце концов, надо было показать, кто тут мужественный сильный потолок.
Гордая Оленька никогда не покушалась ни на жареную кукурузу, ни на горячие хот-доги, развратно выглядывающие из лотка крикливой продавщицы. Поначалу очень-интересный-мужчина из предосторожности подхватывал ее под локоток и уводил в противоположную сторону, но вскоре убедился, что никакой опасности для его финансовых активов не предвидится.
И Оленька очень ему понравилась.
Минус по Цельсию непременно должен был сыграть в плюс Оленьке. По крайней мере, она надеялась, что очень-интересный-мужчина замерзнет первым и галантно пригласит ее в ресторан, и швейцар в бордовой ливрее распахнет перед нею двери… Внутренний интерьер ресторана оставался для Оленьки неопределенностью, ибо она туда стремилась, но достичь искомой точки общественного питания никак не могла.
Но ее поклонник эволюционировал в меняющихся условиях пятницы. Он быстро оброс мохнатой шапкой и с чистой совестью приносил цветы замороженными. Так они и ходили по парку: он – еще более загадочный, с заиндевевшими усами, она – в белой длинной куртке и с красным носом, на котором то и дело интригующе возникала льдистая капелька.
Мороз крепчал.
Где-то на второй неделе Оленька вынужденно выбыла из строя, и, шурша шелковистыми носовыми платочками, дышала паром над картошкой.
Обеспокоенный кавалер звонил ей и туманно молчал в трубку. Оленька, предварительно проконсультировавшись с более опытной в этих вопросах биологичкой, кокетливо жаловалась на хрупкое здоровье, на климат и влияние Эль-Ниньо. Намекала, что долгие прогулки ей не пойдут на пользу, лучше бы куда-нибудь в теплое местечко, на солны…
И он пригласил ее в цирк.
«У меня там связи» — таинственно хмыкнул очень-интересный-мужчина.
Оленька чаще ходила в театр. В смысле – чаще, чем куда-либо еще. Билеты она брала самые дешевые, на последний ряд третьего яруса, -5 на левом глазу, +2 на правом, чертово увеличительное стекло.
Вглядываться в лица актеров она особенно не пыталась. Важен был сам факт визита в храм Мельпомены. Или Эрато, если вдруг Оленька случайно забредала на какую-нибудь современную постановку. Тогда Оленька отчаянно краснела и радовалась, что в интимной полутьме балкона этого никто не заметит.
Никто и не пытался.
Даже Терпсихора случалась, раза два или три. Когда плакалась скрипка, Оленька вытягивала шею, жалко поджимала губы и часто-часто моргала. На форте она шептала: «Какая великая музыка!» и тоже начинала плакать, и на фоне темного задника колыхались расплывчатые белые пятна.
А вот с Талией Оленька ничего общего иметь не хотела. Всегда говорила, что театр – высокое искусство. Как раз ей по росту.
Свысока, то есть, с высоты балкона, поглядывала на зрителей в партере, которых почему-то забавляло остроумие могильщиков. Из предосторожности избегала «Вишневого сада» и «Горя от ума».
Словом, Оленька была очень серьезной девушкой.
А он пригласил ее в цирк. В цирке Оленька вообще никогда не была и имела о нем весьма смутные представления. Хотя «смутные представления» — это одноактные балеты с четвертого яруса Большого. Ничего не видно, то есть.
Она очень переживала, что не знает правил циркового этикета. Обязательно ли приходить с веером? Можно ли надевать бриллианты на вечернее представление?
Бриллиантов у нее не было, но интересно же.
Оленька провела ревизию своих нарядов. Оптимистично начала во множественном числе. Сперва она решила надеть свою лучшую юбку, но таковой не наблюдалось. Потом из недр щербатого шкафа явились брюки, которые назывались «строгие». Одна штанина была испачкана известкой, отчетливый отпечаток ляжки. Другая – в несколько слоев подвернута и закреплена булавкой изнутри. Наконец, полное запаха лаванды, возникло черно-красное клетчатое платье, благонадежная шерстяная ткань и розовый цветок на воротнике.
Сгладив углы подплечниками, она накрасила губы гигиенической помадой с клубникой, несколько даже стыдясь подобного разврата. Впрочем, это же выход в общество, не абы что.
Волосы агрегировала в пучок, старательно зализав на макушке. Повздыхав, решила не надевать шапку, чтобы не портить прическу
Оленька пришла за полчаса до начала представления и в нерешительности остановилась, оглядывая радиально-симметричный цирк и прикидывая, к какому из тел вращения его можно отнести. Очень-интересный-мужчина явился спустя несколько минут, одетый в бордовый мундир с золотыми галунами и, нахально подмигнув билетершам на входе, подхватил Оленьку под локоток и провел внутрь.
Потрясенная Оленька не сводила глаз с очень-интересного-мужчины. Сначала она было подумала, что все кавалеры и дамы в цирк приходят при полном параде и застыдилась, что на ней не платье а-ля Наташа Ростова. Но вскоре (а Оленька была очень умной) сообразила: он, с таким серьезным чемоданчиком из экокожи и обстоятельным пузиком, работает в цирке!
Оленька поинтересовалась, в каком номере он участвует. Очень-интересный-мужчина пренебрежительно махнул рукой и сказал, что работает со слонами.
Она честно попыталась представить слона, но он не описывался монотонной функцией, и от этого ореол тайны вокруг очень-интересного-мужчины стал еще более интригующим. Настоящий артист, звезда цирка, гастролер и знаменитость! А на афиши не попал, потому что очень скромен, таланты – они все такие.
Цирк нравился Оленьке все больше и больше. Софиты на потолке были круглые, и цветные огни чередовались чарующе закономерно.
Кавалер усадил свою пассию на крайнее свободное кресло, рядом с мальчиком в розовой рубашечке, с чавканьем уплетавшим попкорн. В ответ на недоуменный взгляд Оленьки он многообещающе улыбнулся и сказал, что без него номер не состоится.
Оленька вздохнула и устремила взгляд на арену, ожидая триумфального появления своего героя.
Начали с трапеции. Акробатка в бежевом костюме раскачивалась, раскрывала шпагат на 190 градусов и переворачивалась на 360. Оленька смотрела на нее, как завороженная, и шептала: «Вот оно, искусство!». Восторг подогревало осознание некоторой причастности к цирку, которая – надеялась Оленька – может быть вскоре заверена штампом в паспорте.
Мелькали бесчисленные попугаи, эксцентрики, кто-то свистел и бегал по кругу, но это все частности, этим можно пренебречь.
Наступил антракт.
У выхода из зрительного зала Оленьку подстерегал очень-интересный-мужчина. Он подхватил ее под локоток и, старательно лавируя между лотками с сахарной ватой и попкорном, провел за кулисы цирка. Перья, накладные ресницы, блестки, маски, морды и лица, испачканные гримом влажные салфетки, пыль, запах зверинца из клеток и алкоголя из непредусмотрительно открытой гримерки – все мелькало, мешалось и мешалось под ногами.
Оленьку угораздило выразить свой восторг от выступления акробатки, и кавалер с энтузиазмом танка Т-72 потащил ее знакомиться.
Акробатка, уже без части грима, но все еще в бежевом костюме, стояла в курилке и, тупо глядя в стену, вдыхала «Приму». Оленька растерянно промямлила что-то про «понравилось». Артистка хрипло поблагодарила и снова уставилась в стену. Очень-интересный-мужчина быстро сориентировался по обстановке, вывел Оленьку, начавшую задыхаться от дыма, обратно в карамельное и сахарное фойе и велел ей с нетерпением – тут было такое движение бровями, знаете, вверх-вниз – дожидаться номера со слонами.
Оленька рассеянно кивнула и на всякий случай проверила, симметричен ли потолок. А то мало ли что покажется…
Снова грянул оркестр, но Оленьку уже не так интересовала женщина-змея и самка змеи, появлявшиеся на арене друг за другом. Наконец конферансье прокартавил долгожданный «Аттракцион со слонами».
На арену выплыли две серые туши, между которыми бегало нечто в короткой синей юбке и высоких черных сапогах из пайеток. Нечто садилось на хобот к слону и раскачивалось на нем, демонстрируя, что юбка все-таки слишком короткая.
Оленька никак не могла понять, где же ее очень-интересный-мужчина. «Наверное, ждет, пока ассистентка разогреет публику» — догадалась она.
Тем временем люди в бордовых ливреях с золотыми галунами выкатили цветастую тумбу, и под торжествующий рев толпы на несчастный реквизит обрушились 3,9 тонн живого веса. И тут один из ассистентов остановился, лучезарно улыбнулся и помахал Оленьке.
И даже со своего шестнадцатого ряда Оленька узнала эти сюрреалистические усики и немецкое брюшко.
После бурных аплодисментов свет на арене угас, шустрые тени кинулись убирать реквизит, а софит высветил клоуна. Клоун спускался по лестнице. Над головой он держал зонтик с перевернутой бутылкой с дырочками, из которых хлестала вода.
Создавал вокруг себя микроклимат, значит.
С помощью примитивных звуковых сигналов клоун выражал свои мысли: ему срочно понадобилось потереть лысину какому-то дяде, который показался ему недостаточно веселым.
После этих нехитрых манипуляций дядя стал совсем грустным.
Когда клоун проходил совсем близко от Оленьки, она наконец разглядела его лицо. То, что издали можно было условно обозначить как «рот», «нос», «глаза», вблизи сливалось в сплошную какофонию линий.
Особенно жалок был излом бровей, это, вероятно, должно было напоминать график вида «минус модуль икс». Оленька было попыталась исследовать функцию на монотонность, но черная бровь прерывалась неожиданно, возобновляясь на другом промежутке. Преобразованной параболой изгибался рот.
На лбу капельками собрался пот, но химическая маска держалась стоически.
Вокруг глаз белила потрескались и кое-где начали отслаиваться, как больничная штукатурка.
А еще Оленька увидела, что он совсем седой.
И глаза у него похожи на выколотые точки.
Оленьке стало очень страшно. Ей захотелось бежать, бежать куда угодно, но в проходе неожиданно вырос охранник. Она облизнула пересохшие губы и страдальчески подняла глаза к потолку. Там раздражающе мигали два красных софита, один за другим, нарушая последовательность.
Еле дождавшись окончания представления, Оленька вылетела из зрительного зала, промчавшись мимо озадаченного интересного мужчины.
Дома Оленька никак не могла успокоиться. Все валилось из рук, платье не хотело вешаться. На столе ждали своего часа непроверенные домашние работы.
Она налила любимый ромашковый чай и потянула верхнюю тетрадь из стопки.
На странице вальяжно развалилась преобразованная парабола. Два графика «минус модуль икс», видимо, по причине лени были начерчены в одной системе координат.
Мерцали две выколотые точки.
Оленька счастливо выдохнула: «Ну, хоть здесь все по-настоящему!».