Эмма Грюнберг
ЛЕТО В ДЕРЕВНЕ
«О деревне Квакшино, разбойниках и мотоцикле, который съел все пирожки»
НАДОЕЛИ! ХУЖЕ ГОРЬКОЙ РЕДЬКИ!
Я, как проснулась, сразу побежала к окошку. Я побежала, чтобы посмотреть на погоду, потому что целую неделю не было никакой погоды, целую неделю шёл дождик.
— Ну вот! Опять вы тут!
Я хотела закричать, а Никита ещё спит, и я стала тихо разговаривать. С тучами разговаривать.
— Надоели! Хуже горькой редьки! Из-за вас опять мы с Никитой будем сидеть дома!
Я так рассердилась на тучи! Я даже ругать их стала.
— Ну что вы прилепились к нашему дому! Его что ли мёдом помазали? Прилипли и не отлепляетесь! Мы уж и так с Никитой целую неделю не гуляем!
А мне сон сегодня такой хороший приснился, будто мама наша волшебница! Она все тучи волшебной палочкой разогнала. Оказалось, всё неправда, этот сон.
Вот и сегодня по небу черные тучи ползут. Я посмотрела в одну сторону, потом – в другую, везде эти страшные тучи, и даже неба нисколечко не видать. Тучи всё небо закрыли! Они ползут низко — низко, ещё немножечко и за нашу крышу зацепятся. Я подумала сначала, что рано встала, поэтому совсем темно. Оказывается, не рано вовсе. Просто тучи солнышко закрыли, и стало темно и на улице и в комнате.
— И зачем только эти тучи ползают, а из них дождик идёт. Каждый день идёт…– вздохнула я и подумала: — И сегодня, наверное, будет дождик идти. Из чёрных туч. И опять будет скучный день. А когда день скучный, он тянется долго-долго, и мы с Никитой больше ссоримся. Мама говорит: «Весна, а погода как осенью. Ничего не поделаешь». А я совсем не хочу такую весну плакучую. Пусть бы всё время лето было. Чтобы солнышко светило, чтобы гулять было можно.
Если бы у меня руки достали, я бы все тучи разогнала! Только у меня руки совсем коротенькие, не достанут до туч. Вот, если бы они были длинными, я бы протянула их к тучам. Прямо из окошка протянула и раздвинула тучи в разные стороны. Солнышко бы выглянуло, засмеялось, и всё вокруг завеселилось. Только у меня руки совсем коротенькие, не достанут, хоть тучи совсем низко. За крыши цепляются.
Я подумала:
— А что, если тучи и вправду за крыши зацепятся! Они же тогда всё время будут висеть над нашим домом! Из них всё время будет дождик лить. И солнышко всё время будет спрятанное.
Мне даже страшно стало. И я вспомнила, что вчера, когда мама укладывала нас спать, я спросила маму:
— Мам, а почему ты не разгонишь тучи, ведь ты же волшебница?
— Как это, волшебница? – удивилась мама. – Почему ты вдруг решила, что я – волшебница?
— Ну-у-у… когда мы вечером ели пирожки, папа съел пирожок и сказал: «м-м-м… какие вкусные пирожки… Ты у нас просто волшебница» – Это он же про тебя сказал?
— Ах, вон оно что — засмеялась мама. – Если папа так сказал, наверное, волшебница, только – на кухне. А тучи разгонять я не умею.
— Жалко… — сказала я и закрыла глаза. И в эту ночь мне приснились страшные чёрные тучи! А мама волшебной палочкой их все разогнала. Я сидела у окна, и мне было грустно, что мама только во сне разогнала тучи.
Вдруг за окном как зашумит. Я сначала испугалась, потому что не поняла, что это так шумит. Оказывается, это дождик. Из черных туч. Он стал сильно так барабанить по стеклу. И от этого дождика окна заплакали. Капельки дождя стукались в стекло и ручейками стекали вниз, и получалось, что окна плачут.
По улице машины бегут, а их дождик поливает, совсем, как из лейки поливает. И грибы бегают по улице. Это все — все под зонтиками идут. Зонтики на грибы походят. Разные. Черные, красные, желтые. А один мальчишка совсем как кузнечик прыгает через лужи. Будто за ним кто–то с сачком гонится.
Я посмотрела на Никиту, а Никита всё ещё спит, и мне стало опять грустно. Потому что опять мы с Никитой будем сидеть дома. Разве можно гулять в такой дождик? Даже если мы с Никитой и захотим гулять, мама всё равно нас не пустит.
— Ой, какая я глупая… — подумала я. — Надо же вспомнить волшебные слова, которые тучи разгонят. «Сим-сим…» — зашептала я и посмотрела на тучи. А они стали ещё чернее! И дождик сильнее зашумел! И я вспомнила, что эти волшебные слова дверь открывают. А мне совсем не надо дверь открывать. Мне надо, чтобы тучи ушли! Я никак не могла вспомнить волшебные слова из книжек. Только дразнилки всякие вспоминались. Тогда я придумала свои слова:
— «Тучи, тучи, будет лучше, если вы совсем уйдёте».
Я повторила их целых пять раз! А тучи не хотели уходить. Я подумала, как плохо, что я сама не волшебница. У меня даже палочки волшебной нет.
РАЗВЕ ЭТО НОРМАЛЬНЫЕ ДЕТИ?
Делать было совсем нечего. А чего делать, если Никита ещё спит, а за окном – дождик, и окна плачут от него. Я села у окошка и стала думать. Про всё. Например, почему меня назвали Наташей? Вон у соседской девчонки такое красивое имя – Вероника! Ей всего-то два года, а у неё такое красивое. Эта девчонка совсем и некрасивая, плакса какая – то. Всё время хныкает и хныкает. А у меня — просто Наташа. И кругом всё Наташи и Наташи, даже неинтересно. А когда мама на меня сердится, она называет меня Натальей. Но почему-то все зовут меня Татой или Таткой. Может быть Наташа такое имя? Неудобное какое-то.
Я про всё, про всё думала. Вот, Никита – мой брат. Ему шесть лет. Он всего на один час старше меня, но ужасно этим гордится и говорит, что я должна его слушаться. Мне смешно, когда он так говорит, и я, конечно, с ним не соглашаюсь. Зачем соглашаться, если он неправду говорит. Я всегда громко спорю с ним:
— Ну да, старше! Ты что, совсем глупый что ли? Не понимаешь? Всего на один час!
— Хоть на один, а всё — равно старше! А ты не слушаешься! – кричит Никита.
— Подумаешь, на один! Вот если бы на три часа или хотя бы – на два, тогда другое дело! А так ещё неизвестно кто кого должен слушаться! Понял?
Я посмотрела на Никиту, а он всё ещё спит. Я стала дальше думать. Вот и вчера мы спорили про то, кто из нас должен слушаться. Потому что дождик шел, и мама не пустила нас гулять. Мы с Никитой сидели дома и скучали. И мы спорили поэтому. Я опять Никите объясняла, что он всего на один час старше. Ну не на два же часа!
Мы с Никитой спорили, а мама как услышала меня, так сразу засмеялась почему-то и сказала мне почему-то: «глупышка». Я не успела даже удивиться, за что мама назвала «глупышкой» меня, а не Никиту, а она уже умчалась на кухню. У неё что-то там убегало.
А мы с Никитой всё спорили и спорили, и никак не могли остановиться. Мы так с ним громко спорили, что мама не выдержала, прибежала и начала шуметь ещё громче нас. У нас такой весёлый «тара-рам» получился! Как будто в комнате целый детский сад собрался.
— Ну, что за наказание! – шумела мама. — Разве это нормальные дети? Где это видано, чтобы нормальные дети так себя вели!
— Мы нормальные, норма-а-альные! – кричали мы с Никитой и прыгали возле мамы.
Только мама нас не слушала и продолжала сердиться.
— Тише! Послушайте! Нормальные дети так себя не ведут, только макаки в зоопарке ведут себя так, как вы! Они кричат и дразнят друг друга, когда делят банан!
— Мы совсем не макаки… – возмутилась я. – Правда, Никит? Не макаки мы?
— Не макаки, совсе-ем не мака-а-аки… – прыгал Никита.
— Если не макаки, почему так громко себя ведёте?
Мы сразу замолчали и стали говорить тихо. Мы же, и правда, не макаки. И совсем даже не в зоопарке живём, а у себя дома. И вообще, мы же не ерундой занимаемся. Мы же не банан делим, а спорим о том, кто кого должен слушаться, и совсем непонятно, почему мама сердится.
На самом деле мы с Никитой редко спорим. Мы на самом деле с Никитой живём дружно. Это уж так, когда скучно, когда дождик идёт. Никита даже не дёргает меня за косички. Мы только иногда спорим громко и показываем друг другу язык. Ну, это так уж получается иногда.
А вообще-то я думала — думала и решила, что попрошу у мамы сестрёнку. Если Никита будет спорить, пусть мама подарит мне на день рождения сестрёнку. Тогда Никита, может быть, не будет задаваться, и не будет говорить, что я должна его слушаться. Ведь нас с сестренкой будет больше, а он – один.
Вчера мама сказала:
— Как только установится погода, отвезём вас в деревню…
— Как это — «установится»? У погоды, что ли ноги есть, она встанет на ноги?
— Установится, – объяснила нам мама – это значит – разойдутся тучи, будет светить солнце… — вот мы и «забросим» вас к дедушке с бабушкой.
— Как это «забросите»? – снова удивилась я. – Мы с Никитой, что ли мячики?
— Да… – подхватил Никита. – Это мячики забрасывают в корзинку, когда играют в баскетбол.
Мама засмеялась и сказала:
— Это просто так говорится. А на самом деле вас просто отвезём в деревню. В деревне воздуха много, и он чистый, а в городе всё наоборот. В городе много машин, и воздух грязный, а это очень вредно детям. Вот и «забросим» вас, где воздух чистый. К дедушке с бабушкой «забросим», в Квакшино.
ШЛЯПКА? А МОЖЕТ БЫТЬ, ЛУЧШЕ ЕЁ НАЗВАТЬ ТУФЕЛЬКОЙ?
Я сразу побежала на улицу, чтобы посмотреть на воздух. Оказывается, пока мы с Никитой спорили, тучи куда-то убежали. Наверное, их ветер подхватил и унёс куда-то.
Я хотела побежать домой и сказать, что дождика нет. Что нам с Никитой можно гулять. И тут вспомнила про грязный воздух.
Я разглядывала, разглядывала воздух, даже языком попробовала лизнуть. Потихоньку попробовала, чтобы Никита не видел. Он потом стал бы меня дразнить, что я воздух языком лижу.
Я так разглядывала воздух, что голову даже наклоняла. И тогда дома поворачивались набок, как будто падали или собирались подпрыгнуть и полететь. А грязи я так и не увидела. Тогда я стала закрывать глаза, а потом быстро открывала их. И опять в воздухе не увидела никакой грязи. Только дома подмигивали мне своими окошками, а прохожие удивлялись и спрашивали.
— Девочка, что с тобой? Тебе плохо?
— Ничего…- отвечала я. – Я воздух изучаю…
— А-а-а-а…дело полезное… изучай… — говорили прохожие и шли себе дальше.
А одна тётенька остановилась рядом со мной и тоже голову наклонила. У неё на поводке собачка была. Совсем маленькая. Как игрушечная. У нас с Никитой игрушки даже больше этой собачки. Собачка тоже голову наклонила. А потом как затявкает.
— Замочи, Шляпка!
Я посмотрела на тётеньку. У неё на голове была смешная шляпка, совсем как пирожок. Но она совсем не тявкала, а тихо сидела на голове. Я поняла, что Шляпка – так собачку зовут.
— Зачем вы такое смешное имя дали собачке? – спросила я тётеньку. – Шляпка, а может быть лучше её назвать Туфелька?
— Не твоё дело, девочка. Лучше скажи, что же ты увидела в небе. Уж не летающую ли тарелку с инопланетянами?
Я снова повернулась к тётеньке. А собачка снова наклонила голову. Она так внимательно на меня смотрела, что я подумала, что это она спрашивает меня.
— Нет… — сказала я собачке. – Тарелки у нас на кухне стоят, глупая собачка, и вовсе не летают.
— Это ты глупая девочка, а собачка у меня умная, и я не верю тебе… — заговорила тётенька. – Не может быть, чтоб не летали у вас тарелки. Наверняка каждый день бьёте.
— Вот и неправда! Они не летают, даже когда мы с Никитой их моем! А инопланетяне, между прочим, летают на космических кораблях!
Тут собачка опять затявкала. Я повернулась к собачке. Мне снова показалось, что собачка меня спросила. Потому что, когда я посмотрела на неё, она голову наклонила. А ещё, она смотрела на меня совсем умными глазами. Она будто слушала, что я ей скажу. А тётенька стояла и молчала, а совсем даже не разговаривала.
— Что ты глупости спрашиваешь? Какая ты собачка непонятливая… – сказала я собачке.
— Это не собачка, а ты непонятливая девочка. Это же я спрашиваю тебя, что же ты разглядываешь в небе? – рассердилась тётенька.
— Я не разглядываю. Я воздух изучаю, грязный он или нет! – сказала я тоже сердито.
— Ух, ты… — удивилась тётенька. – Какие дети пошли. Не буду тебе мешать. Пойдём, Шляпка. Надо же, какие дети пошли: и за словом в карман не лезут, и совсем непонятным делом занимаются. Скажите на милость: «воздух изучаю»…
Собачка побежала за тётенькой и всё оглядывалась на меня. Наверное, что-то хотела ещё спросить. А может быть, тоже думала: «какие пошли дети…»
А я дальше стала воздух разглядывать. Я опять наклоняла голову, поворачивала её в одну и в другую сторону. Закрывала и открывала глаза. И опять наклонялись дома и подпрыгивали. Опять подмигивали мне окошки. Только я всё — равно не увидела никакой грязи. Воздух везде совсем прозрачный. И совсем непонятно, чего родители выдумали про грязный воздух. Ведь не может быть, чтобы мама это всё выдумала. Просто так выдумала. Это мы с Никитой что-нибудь всегда придумываем. Мама так и называет нас: «Фантазёры вы мои…» Так и не получилось у меня ничего, я совсем грязь в воздухе не увидела.
Но мы с Никитой все равно обрадовались, что нас хотят забросить в Квакшино. Потому что в деревне летом очень весело. В деревне летом много ребятишек, и мы с ними играем в войну или в догонялки. Мы даже сами придумываем разные игры.
КАК ПОНЯТЬ ВЗРОСЛЫХ? ОНИ СОВСЕМ ПО-РАЗНОМУ ГОВОРЯТ
Вообще-то очень трудно понять взрослых. Они совсем по-разному говорят. И бабушка наша совсем по-другому говорит. Она, конечно, помнит, что нам с Никитой вместе двенадцать лет и говорит:
— Вы уже большие. Вон как вытянулись. Скоро в школу пойдёте, а всё «лодыря гоняете».
Это у бабушки значит, что мы бегаем и про всё забываем. Например, мы с Никитой иногда забываем посуду помыть. Мы же не виноваты, что так получается. Никита кричит:
— Твоя очередь посуду мыть! Не отпирайся! Твоя! Я не буду мыть!
А я зажимаю уши и в ответ кричу:
— Нетушки! Неправда! Твоя! Я вчера только мыла! – и язык ему показываю.
Мы так спорим, спорим, что забываем про посуду. Но мы же не специально забываем. Просто, так получается. Невзначай получается.
Зато, когда взрослые собираются все вместе, вот интересно! Бабушка пирожки жарит, а мама на грядках сидит. Она совсем тогда на гриб походит. На мухомор. У неё такая шапочка, на мухомор похожая: вся красная, и с белыми горошинами. Папа тоже не складывает руки. Он как дятел стучит: тук, тук, тук. Это он забор чинит.
Мы с Никитой в эти дни забываем про «лодыря». Мы «лодыря» с ним совсем не гоняем: то совок поднесём, то – лопату, дорожки подметаем. Только взрослые не понимают, как мы стараемся. Они почему-то говорят нам:
— Не путайтесь под ногами.
А мы совсем и не путаемся. Как мы можем путаться, если у них ноги в разные стороны разбрелись. Бабушкины ноги на кухне пирожки жарят, а мамины на грядках сидят. Под шапочкой мухомором.
Когда взрослые говорят нам: «не путайтесь», мы с Никитой не обижаемся на них и стараемся вовсю. Потому что после обеда все на речку пойдём. Ну и пусть мама не разрешает долго сидеть в воде. Всё равно на речке весело. Можно кувшинки сорвать. Или половить маленьких рыбок. Их ещё мальками называют.
В понедельник, когда родители уезжают на работу в город, мы с Никитой ещё спим. Бабушка приходит и начинает ворчать.
— Просыпайтесь, бесенята. Солнышко давно умылось и встало. И родители уже на работе давно. Вставайте, вставайте…
Но мы то знаем, что она не сердится. Она только делает сердитый вид. Мы с Никитой нарочно ещё крепче закрываем глаза, потому что знаем, у бабушки только голос сердитый.
Если бы она на самом деле была сердитой, разве стала бы каждый день терпеть наши морские сражения? Ни за что! И пирожки для нас жарить она не стала бы. Это она только делает сердитый вид, чтобы мы с Никитой слушались её, чтобы поменьше баловались.
— Вставайте! Каша простынет! – ещё больше сердится бабушка.
Только зря волнуется бабушка, мы и холодную съедим. Пока мы в городе живём, аппетит у нас спит. А в деревне такой воздух – просто волшебный. Поэтому получается, когда мы приезжаем в деревню, аппетит у нас сразу просыпается. От волшебного воздуха просыпается. В деревне нас даже не надо уговаривать: «Съешь ещё ложечку каши…»
В деревне мы с Никитой уплетаем всё подряд. «За обе щеки» уплетаем. Мы с ним наперегонки уплетаем всякую кашу. Вот такой в деревне воздух. Просто волшебный.
Я про всё-всё передумала. А тут Никита проснулся. И мы вместе вспомнили про вчерашний день. Про то, что родители нас хотят «забросить» в деревню.
— Тат, а если дождик будет лить и лить,… нас не повезут в деревню?
— Не знаю, наверное, нет…
— Вот бы он перестал. Я уже все игрушки уложил. А ты?
У НЕГО ПОЛУЧИТСЯ! У НЕГО ЖЕ ЦЕЛЫХ ДВА ЗУБА ВЫПАЛИ!
А ещё мы с дедушкой учились соловьёв слушать. Соловьи совсем по-другому поют. У них совсем нет: «ква-а-а… ква-а-а…». Они не каркают, как вороны, и на воробьиные «чик, чик» их песни тоже не походят. И вороны своё «каррр» днём кричат,
а соловьёв почему-то совсем не слышно днём. Они поют, только когда солнышко сядет.
Дедушка говорит:
— Днём им сейчас некогда, днём они гнёздышки для своих деток вьют. А вы послушайте, когда наступают сумерки, когда почти темно.
Мы с Никитой еле дождались. Мы весь день бегали и на солнышко смотрели, когда же оно за лес покатится. А когда солнышко покатилось за лес, дедушка нас позвал на веранду.
— Слышите? – прошептал дедушка. — Сначала один соловей щелкнет несколько раз, потом посвистит…
— Слышим…
— А теперь вдруг посыпались звуки, будто звонкие бусинки. И всё вокруг ожило
— Это первому соловью отзываются другие?
— Да. Они щёлкают, чикают, высвистывают, и все по-разному. И каждый старается, чтоб у него лучше получилось, и чтобы песня была длиннее… – объяснил нам дедушка.
Никита, как послушал, сразу пробовать начал. Только у него что-то зашипело, зашипело. Совсем как бабушкин самовар, когда убегает из него вода. И совсем ничего не получилось.
— Ну и что… — сказал Никита. – По — лягушачьи не получилось, а свистеть–то я уж умею. Вот, сейчас…
Он набрал много — много воздуха. Щёки у него надулись, как мячики. Даже сам на себя перестал походить.
— С-с-с-с-с… — снова зашипел Никита.
Я чуть не упала со стула, так мне смешно стало. А Никита снова обиделся на меня.
— Не смейся, Тата. Он потренируется, и у него получится всё. Все мальчишки умеют свистеть… — сказал дедушка.
— И я умею! Это так, случайно получилось! – закричал Никита. Он очень обиделся на меня. Даже повернулся спиной ко мне.
Никита снова набрал ещё больше воздуха. Тут уж у него не только щёки надулись, даже он сам надулся. И глаза у него стали большими, будто выскочить захотели. Мне даже страшно стало, вдруг он лопнет!
— Ш-ш-ш-с-с-с-с…
У Никиты получилось, будто шарик сначала надули, а потом проткнули его. Из него выходит воздух и свистит.
Тут уж и дедушка не выдержал и засмеялся, а Никита закричал:
— Всё – равно научусь! Вот увидите! У меня всё — равно получится!
Мне даже стало жалко Никиту, так он расстроился, что у него не получилось. Но у него получится, я знаю. У него же целых два зуба впереди выпали. Дырка вместо зубов.
А с дыркой легче свистеть. Я даже сказала Никите, что завтра мы вместе будем тренироваться. Будем вместе учиться свистеть. У меня ведь тоже зубы выпали, тоже дырка вместо зубов.
— Дед, лягушки поют: »жить хорошо». А соловьи про что поют? – спросила я.
— Соловьи – про любовь. Про то, что всё вокруг любить надо.
— Ну да? Мы вот с Никитой вас любим…
— И маму с папой! – добавил Никита — А как любить Ромку? Он выше всех на голову, и задирается поэтому. У него всё время кулаки чешутся.
— Если б я была мальчишкой, я так бы ему врезала!
— Вот и неправильно. Я вам вот что скажу – зло притягивает другое зло. А когда зла много, всем вокруг плохо становится.
— Даже Ромке?
— Даже Ромке. Надо стараться жить в дружбе. Помните, как говорит кот Леопольд: «Ребята, давайте жить дружно». Ох, заболтал я вас. Вишь, глазёнки у вас закрываются. А ну-ка, марш спать, сорванцы…
Мы с Никитой вздыхаем и бредём спать. Нам жалко, что день уже кончился. Мы все бабушкины пироги уже съели. Жалко, что солнышко ушло спать. Нам с Никитой совсем не хочется спать, нам соловьев хочется слушать. Только глаза почему-то слипаются, и ноги не хотят идти.
ЭТО ОН ПЕРЕД СНОМ УЛЬИ СЧИТАЕТ
У нашего дедушки есть пасека. Пасека — это такие домики, в которых пчёлы живут. Эти домики называются ульями, они в лесу стоят. Из них каждый день утром пчёлы вылетают на работу. Мы с Никитой даже удивились, как это пчёлы на работу летают. Я думала, что только папа с мамой летают на работу. Как кончается воскресенье, так мама с папой в город летят, на работу. На машине летят. Оказалось, что все – все работают. Дедушка рассказал, как бобры работают, дом себе строят. И птицы работают, вьют гнёзда. Но самые трудолюбивые, сказал дедушка – это муравьи и пчёлы.
Иногда дедушка брал на пасеку меня и Никиту. А в это лето дедушка взял на пасеку даже Тайфуна. Тайфун очень обрадовался, что его взяли. Он стал прыгать по полянке «сломя голову». Обходил каждый кустик, обнюхивал его. А когда стало жарко, в тени улёгся. Вечером мы сели пить чай. Костёр разожгли. Так веселее вечером, и комары боятся костра. Улетают сразу и не кусаются. А Тайфун почему–то не стал с нами сидеть. Он снова стал всю поляну обходить. Дедушка посмотрел на Тайфуна и сказал:
— Смотри-ка, собака – собака, а всё понимает. Совсем, как хозяин, обходит домики – ульи.
Мы смотрим с Никитой и удивляемся. Тайфун подойдёт к одному улью, постоит, потом к другому идёт. И у другого улья постоит. Все – все ульи обходит
— Ой, дедушка, смотри, он их даже обнюхивает, видишь?
— Да, он подходит к каждому улью и нюхает его. Чего это он?
— Это он перед сном считает их, – смеётся дедушка. – Он смотрит, не убежал ли какой улей в лес.
— Ну да, что ли ноги есть у ульев? – возразили мы с Никитой.
— А вдруг мишка косолапый унёс… – сказал дедушка.
— Дедушка, в лесу медведи ходят? – испугались мы.
— Они же не ульи, они нас могут унести!
— Успокойтесь,… – сказал дедушка. – Это я пошутил про косолапого…
Уже совсем стало темно. Деревья листиками зашумели. Дедушка подложил веточки в костёр, потому что дым от костра комаров прогоняет. А Тайфун обошёл все ульи и к нам подошел. Лёг и ещё вздохнул, как будто тяжелую работу сделал.
— Это он так нас всех охраняет, – сказал дедушка. – И нас, и ульи…
НАМ ПОДАРИЛИ ЩЕНКА
Как-то нам подарили щенка. Он был совсем маленький.
— Ему, — сказал папа. — …всего один месяц. Это московская сторожевая. Вы не смотрите, что щенок маленький. Когда вырастет, получится большая собака.
Мы с Никитой сразу отыскали на полках книжку про собак и стали её разглядывать. Нам очень хотелось посмотреть, каким станет наш щенок, когда вырастет.
В этой книжке много-много собак. Они такие разные. И даже друг на друга совсем не походят.
— Ой, смотри, смотри! – закричал Никита. Смотри какая кудрявая… наверное, ей специально такую причёску сделали!
— Её что ли специально в парикмахерскую водили? – удивилась я.
Но тут Никита засмеялся и закричал ещё громче:
— Смотри! У собаки бородка, как у нашего соседа деда Тимофея Иваныча. А ещё, помнишь, мы такую бородку длинную видели на картинке у козы!
Мы с Никитой сразу стали спорить, у кого бородка длиннее: у козы или у Тимофея Иваныча? А может быть у собаки с картинки? Только я заторопила его, очень хотелось посмотреть, каким станет наш щенок.
Мы стали разглядывать картинки дальше и увидели собаку с длинным – длинным носом и стали смеяться:
— Этой собаке, наверное, крокодил нос вытянул! Помнишь мультик про любопытного слонёнка?
— А! Помню, помню! У него самый обыкновенный был нос.
— Только слонёнок любопытным был.
— Да! А крокодил за нос его ухватил и стал тянуть в воду!
— И нос у слонёнка вытянулся и получился хобот.
— А у этой собаки с длинным носом крокодил мало потянул, и хобота не получилось!
Мы так с Никитой кричали про слонёнка и крокодила, и про собаку, мы смеялись так громко, что мама сказала:
— Ведите себя тише, вы мешаете мне книжку читать.
Мы стали шёпотом разговаривать. Только у нас не получилось тише, потому что на другой странице ещё смешнее собака была. Она была очень длинная-предлинная.
— Смотри! – закричал Никита. – Сосиска!
Я посмотрела, и правда, собака походила на длинную сосиску. У этой длинной сосиски были очень коротенькие ножки и маленькая головка. И на этой маленькой головке висели смешные ушки.
А КАКАЯ ОНА, МОСКОВСКАЯ СТОРОЖЕВАЯ?
Мы с Никитой опять развеселились. Так развеселились, что мама забрала у нас книжку про собак
— Мама, ну, хотя бы посмотреть! – возмутились мы.
— Можно, мы посмотрим?
— Что посмотрите?
— Ну, эту,… московскую….
— Московскую сторожевую? Вот, смотрите…
Мама полистала книжку и показала нам картинку.
— Ого! – сказал Никита. – Вот это собачина!
На картинке стояла огромная лохматая собака. У неё были большие глаза.
— А уши! – закричал Никита. – Смотрите, смотрите! Как два больших лопуха висят!
— Нас, наверное, обманули! – догадались мы.
— Как это обманули? – спросила мама.
— Наш щенок совсем маленький.
— Да, маленький, и походит на пушистую мягкую игрушку, он круглый!
— Он совсем даже не походит на картинку!
Наш щенок совсем не походил на ту собаку, которая в книжке была нарисована. Мы же с Никитой видели. Он походил на маленький пушистый мячик. На его круглой голове хлопали большие грустные глаза. Нос был маленьким, совсем как пуговка. А уши по бокам висели прямо до пола.
— Мама, наш щенок совсем не походит на картинку, у него глаза глупые!
— Так он ещё совсем маленький, – сказала нам мама. — Вот вырастет, и будет таким, как в книжке.
— Ну, конечно, — решили мы с Никитой – у него глупые глаза, потому что он маленький…
— А мы подождем, когда он вырастет, и тогда посмотрим.
Мы с Никитой всё смотрели и смотрели. Каждый день смотрели на щенка. А он всё почему-то не рос. Всё такой же маленький. А потом мама сказала, что он вырастет. Обязательно вырастет, только не так скоро. Не на другой день.
Сначала щёнок всё время спал. Ну, такой соня – засоня, всё спит и спит. А когда не спал, почему-то очень жалобно пищал. И всё ходил и искал чего-то.
— Это он так плачет, – сказала мама. – Он скучает по своей маме. Вот немного привыкнет и перестанет скулить.
Щенок, и, правда, скоро перестал плакать. Только глаза у него так и остались грустными.
— Они грустные потому… — решили мы с Никитой. – Потому что, он хочет что-то сказать.
— Да, он хочет, наверное, сказать про свою маму, а у него не получается. Вот глаза и грустные у него.
— Мама, а почему щенок всё время спит? Спит и спит…
— Не трогайте его, пусть спит. Так он растёт во сне, – сказала нам мама. Она ещё потом добавила — Так растут все малыши.
— И у человека так растут? – удивился мы
— И у человека. Пока совсем маленькие – много спят.
Мы не трогали щенка, пусть, конечно, растёт. Мы смеялись даже потихоньку. Мы с Никитой часто садились рядышком со щенком и смотрели на него. Когда щенок спал, у него лапы дёргались, и мы смеялись с Никитой. Только тихо смеялись, чтобы его не разбудить.
— Смотри, смотри — это он куда-то бежит.
— Наверное, за своей мамой.
КОГДА ЩЕНОК НАЕДАЛСЯ, ОН ПОХОДИЛ НА МЯЧИК
Мы все долго спорили, как назвать щенка, и решили назвать его Диком. Утром мы кормили его манной кашей. Мама специально ему эту кашу варила. Он очень любил кашу. Прямо носом в кашу залезал. Иногда даже попадал лапой в миску.
— Смотрите, смотрите! – кричал Никита – Он так торопится! Наверное, он думает, что мы отнимем у него кашу?
Мама каждый раз связывала ему уши ленточкой, потому что они были очень большими и всё время лезли в кашу. Когда мама забывала, получалось, что в каше перемазывалась вся мордочка и все уши. Его приходилось потом умывать.
Когда щенок наедался и уходил от миски, живот у него становился круглым, совсем на мячик походил. А Дик веселел и начинал играть. Он догонял пятки мои или Никитины. Нам было смешно, потому что бегать за нашими пятками Дику мешал круглый живот. У него разъезжались в разные стороны лапы. Все четыре лапы разъезжались. И он никак не мог их собрать. Лежал и удивлялся. У него глаза как — будто спрашивали:
— Что же это такое? Почему мои лапы меня не слушаются?
Прошел год. Мы с Никитой выросли совсем немножечко, совсем чуть–чуть. А Дик вырос сильно. Он стал такой же большой, как собака в книжке. На московскую сторожевую стал походить. У него стали очень большими лапы. Грудь широкая – широкая. Красивые длинные уши. Только глаза почему-то остались печальными.
— Ему, наверное, очень хочется поговорить с нами, а у него не получается, – догадалась я.
— Наверное,… — согласился Никита. — И потому смотрит он, а в глазах грусть – тоска.
Так нам мама сказала про грусть – тоску. Она сказала, когда мы её спросили: « Почему у Дика глаза грустные?» И вдруг мы услышали, что взрослым надо перевезти Дика в другую деревню. Мы слушали и молчали, потому что помнили: «Что любопытной Варваре нос оторвали».
ПРО МОТОЦИКЛ С ЛЮЛЬКОЙ И ДРЕССИРОВКУ
Взрослые спорили и не могли придумать. А потом придумали перевезти Дика в люльке мотоцикла. Мы с Никитой слушали – слушали, а как услышали про мотоцикл, сразу побежали к Дику. Мы стали объяснять Дику про деревню и про мотоцикл. Дик смотрел на нас умными глазами, только почему–то не хотел залезать в люльку мотоцикла. Мы с Никитой сами по очереди залезали в люльку. Мы показывали, что это не трудно и даже интересно, посидеть в люльке.
— Это же совсем нетрудно. Раз, и в люльке, – объясняли мы.
— Ну, ты же хороший пёс. Ты же всё, всё понимаешь.
— Давай, попробуй, — уговаривали мы с Никитой Дика.
Тут пришла соседская Нинка. Она посмотрела, как мы уговариваем Дика, и сказала:
— Ну, он так у вас в люльку не полезет. Надо ему мостик сделать.
— Мостик? Ну, ты гений, Нинка! – завопил Никита и куда–то помчался сразу.
Он быстро вернулся и принёс широкую доску. Мы положили один конец на землю, а другой на люльку. Получился очень хороший мостик. Мы теперь втроём пробовали ходить по этому мостику. По очереди ходили. У нас только плохо это получалось. Мы качались и падали. Даже Нинка упала. Она упала, а потом сказала:
— У Дика получится, он падать не будет
— Это почему?
— Потому что у него четыре лапы. Это у нас только две, а у него целых четыре.
Мы опять стали Дика уговаривать. Опять ходили по мостику и падали. Только Дик смотрел на нас грустно, а идти по мостику в люльку не хотел. Он отворачивался от нас и уходил под крышу сарая.
Тут Никита вдруг сказал:
— А мама пирожков нажарила. На всю ораву. Целое ведро нажарила.
— Ну и что? – сказала Нинка.
— С капустой и картошкой. Я нюхал, вкусно пахнут.
— Ну и что, что вкусно. Мама не велела трогать до обеда, — сказала я.
А Никита вытащил из кармана пирожок и говорит:
— Это же я не себе. Это Дику, чтобы он залез в люльку.
Мы согласились. Стали все по очереди нюхать пирожок. Мы делали вид, что кусаем его. А потом мы губами шевелили – будто жуём пирожок.
Дик смотрел, смотрел на нас, а потом подошёл и понюхал пирожок. Ему очень понравился запах. Только Никита быстренько убрал пирожок. Он подошел к мотоциклу и положил пирожок на мостик. На доску, которую мы приставили к люльке.
— Ко мне! Ко мне! – скомандовал он Дику.
— Иди по этой дощечке! – подхватили мы все. – Иди, и пирожок — хам! И съешь!
Дик постоял, подумал. А потом подошёл и прямо так слизнул пирожок. Даже лапу на мостик не поставил. Так, с земли потянулся и слизнул. Потянулся, и нет пирожка.
— А чего ему куда-то лезть, он вон какой большой, – сказала Нинка.
— Ну да, так достал… — согласились мы.
Пирожок Дику очень понравился. Мы видели это по глазам. Он так смотрел на нас, будто говорил:
— А ещё? Принесите ещё…
Тогда я побежала и принесла ещё один пирожок. Мы снова по очереди стали нюхать пирожок и облизываться. Мы показывали Дику, какой пирожок вкусный. Мы так старались, облизывались. Дик смотрел на нас и тянулся носом к пирожку и тоже облизывался. Теперь мы положили пирожок в люльку. Только Дик смотрел на нас и не двигался с места. Мы стали спорить, куда лучше положить пирожок, а когда оглянулись, пирожка в люльке не было. Никита быстренько сбегал на кухню ещё. А мы с Нинкой поспорили и положили пирожок на самом верху мостика.
Дик опять подумал немного, посмотрел на пирожок и облизнулся. Потом встал одной лапой на мостик, потянулся и — хам! И нет пирожка!
— Ураааа! – закричали мы и захлопали в ладоши.
— Получилось! Получилось! Как в цирке получилось!
— Совсем как в цирке — мы дрессируем!
Тут уж Никита принёс сразу три пирожка.
— Вот, — сказал он. – Давайте ещё подрессируем.
И мы стали по-настоящему дрессировать Дика. Мы положили пирожок в середине доски, потом — на самом верху. А уж потом положили в люльку. Никита даже ещё несколько раз бегал за пирожками.
Дику так понравились пирожки с капустой и картошкой, что он совсем больше не задумывался. Он теперь сразу пирожки слизывал. И скоро Дик научился прыгать в люльку. Даже без всякого мостика прыгал. Просто прыгал за пирожком.
Мы очень радовались. Мы все, вместе с Нинкой, кричали:
— Ураааа! Ураааа! У нас получилось!
КАК МОТОЦИКЛ СЪЕЛ ВСЕ ПИРОЖКИ
Только за обедом нам чуть здорово не влетело. Когда все приготовились пить чай, мама открыла ведро и ахнула.
— Это что такое? – развела мама руки.
— Что случилось? – спросил папа.
— Нет, ты только подумай,… я нажарила пирожков целое ведро!
— Спасибо,… — сказал папа. – Скорее подавай на стол. У тебя всегда пирожки очень вкусные.
Мама посмотрела на нас и сказала:
— Всё дело в том, что у пирожков вдруг выросли ноги, и они куда-то сбежали.
— Ну, этого не может быть… — засмеялся папа.
— Посмотри сам. Видишь? На дне ведра лежит только один пирожок.
— Что ж… — папа посмотрел на нас с Никитой. – Признавайтесь, кто съел все пирожки.
— Это не мы! – закричали мы с Никитой.
Мы с Никитой так заволновались. Стали говорить, говорить… Мы торопились, перебивали друг друга и даже запутались.
— Вы же хотели!
— Да! Хотели перевезти Дика!
— Это же мотоцикл!
— Мы же не хотели все!
— Хотели только один! Всего один пирожок!
— А Дик не хотел залезать!
— Это мотоцикл неправильный! Вот и получилось, что все пирожки съел!
Вдруг папа как засмеётся! Мы с Никитой ничего не поняли и даже замолчали сразу. А мама стала слёзы вытирать. Ей, наверное, стало жалко пирожков, вот она и заплакала.
— Ну, друзья, ну вы и сочинили! – сказал папа. – Получается, если вас послушать, что мотоцикл у нас неправильный, и этот неправильный мотоцикл съел все пирожки…- фыркнул папа.
— Так он же неправильный! – всхлипнула в ответ мама – Вот и съел!
— Нет, конечно, совсем не мотоцикл… это Дик, – тихо сказала я. — Это он съел все пирожки.
— Как это, Дик? Он что, забрался на кухню, сунул нос в ведро и съел все пирожки? – удивился папа. А мама добавила:
— Лучше по-честному признайтесь, кто съел целое ведро пирожков.ы показывали Дику, какой пирожок вкусный. Дик смотрел на нас. ок.к.
Сначала мы с Никитой спрятали глаза. Просто их вниз опустили. А мама сразу всё поняла и сказала нам:
— Стыдно, что набедокурили? Лучше уж признайтесь, расскажите нам без шуток. Не сваливайте всё на бедный мотоцикл. Не мог же он на самом деле съесть пирожки.
— Хоть он и неправильный, — сказал папа, а потом добавил ещё. — Мотоциклы, вроде бы пирожками не питаются.
— И на Дика тоже не сваливайте, не мог Дик на кухню просто так забраться и съесть пирожки. Вы же у нас не трусы, – сказала мама.
Тут уж нам пришлось рассказывать всё по порядку.
— Мы не хотели все пирожки, просто так получилось…
— Да… потому что мы дрессировали Дика.
— Как в цирке дрессируют…
— Перестаньте перебивать друг друга. Говорите спокойно…
— Мы спокойно… – сказали мы с Никитой.
Я даже хотела немного поплакать, чтобы папа с мамой меньше сердились. Только у меня не получилось заплакать. Никита тоже тихо добавил.
— Просто так получилось.
— Как-то нечаянно получилось, что Дик съел все пирожки.
— Мы совсем не хотели. Мы как-то забыли, и так получилось, нечаянно…
— Зато он теперь сам запрыгивает в люльку.
— Правда, правда, сам.
— Его теперь свободно можно перевезти на мотоцикле…
— Очень жалко, – сказала мама. – Нет, я, конечно, рада, что Дик съел целое ведро пирожков. За Дика рада. Я рада, что он теперь запрыгивает в люльку, но кто-то же должен ответить за то, что чай теперь будем пить без пирожков?
— Ладно. Не наказывай их, – сказал папа. – Они сами наказали себя, остались сегодня без пирожков.