Ольга Максимова
ДЕНЬ ЦВЕТА РАДУГИ
Антон то и дело поглядывал на часы, висевшие в вестибюле школы. Если мероприятие, на которое он согласился только ради мамы, затянется, то мчаться на тренировку придётся на голодный желудок. Опаздывать, а тем более пропускать сегодняшнее занятие нельзя было ни в коем случае. Собственно говоря, неявка на любую тренировку была чревата неприятными последствиями, что уж говорить о той, что предшествовала ответственному матчу со шведами: предполагалось, что на неё явятся даже увечные и смертельно больные.
Дело, ради которого он остался после уроков, и ради которого мама подрулила к концу занятий, Антон считал не стоящим оставшегося со вчерашнего дня яблочного огрызка. А суть дела состояла в том, что перекочевавшие из начального в среднее звено школяры получили вместо одной единственной своей первой учительницы Елены Георгиевны весь набор учителей-предметников (некоторые из них имели статус временных), за исключением классного руководителя. Выпускники пединститута почему-то не спешили занять освобождённые пенсионерами места, учителей катастрофически не хватало, тем более что некоторые из них всё ещё догуливали «на югах» свой большой северный отпуск.
Стадо пятиклашек, пользуясь отсутствием классного руководителя и постоянной сменой предметников, самозабвенно предалось анархии и всеми возможными способами — опаздывая на уроки, намеренно не замечая перестановок в расписании, срывая уроки практикантам, которыми администрация пыталась залатать прорехи в штате, — продлевало летние каникулы. Дисциплина и учебный процесс заметно страдали, чего нельзя было сказать об учащихся, которые легко игнорировали выполнение домашнего задания, морочили голову меняющимся учителям, что позволяло по несколько дней мусолить на уроке одну и ту же тему. Директор обещал со временем исправить ситуацию, найти и классного руководителя, и постоянных учителей, так зачем, считал Антон, впадать в панику?
Однако маму интересовал сегодняшний день, а не туманные перспективы на будущее.
— Антон, поскольку ваш класс неспециализированный, на него, мне кажется, махнули рукой, списав вас всех оптом в неперспективные. Время идёт, вы уже отстаёте от школьной программы, потом будете в ущерб качеству нагонять упущенное галопом. Думаю, есть смысл тебе перейти в «А» класс, — заявила она решительно. — В конце концов, ты — отличник, к тому же изначально прошёл отбор именно в этот класс.
Это была чистейшая правда. В то время, когда Антону предстояло приступить к начальному образованию, расположенной рядом с домом школе в ближайшем будущем должны были присвоить звание гимназии, но уже заранее средние и старшие классы в ней делились по профилю — гуманитарный, физико-математический, химико-биологический и т.д. Обучение в первых классах предполагалось вести по различным суперсовременным системам, поэтому будущих первоклашек просеивали сквозь сито придирчивого экзамена, скромно именуемого собеседованием. Счастливцы, блеснувшие на первом в жизни испытании знаниями, эрудицией и смелостью, направлялись в специализированные классы, а все отсеявшиеся — неважно подготовленные, робкие и скромные — в обычный, с традиционной школьной программой.
Конечно, мама нацелилась на класс, сулящий обучение по загадочной системе Эльконина и Давыдова. Накануне собеседования Антон весь извёлся: он очень переживал, что строгие экзаменаторы сочтут его не достойным не только системы со столь звучным наименованием, но и вообще права на обучение. Не то, чтобы он с пелёнок мечтал как можно быстрее оказаться в стенах школы и теперь боялся остаться за бортом. Антона ужасала мысль, что первого сентября все его ровесники, как положено жизненным укладом, начнут многотрудную жизнь учащихся, а он, отвергнутый по непригодности, останется один со своими детскими игрушками и заботами.
Молоденькая учительница по имени Елена Георгиевна, будущая руководительница элитного «А» класса, Антону сразу приглянулась. То ли располагающим к себе заинтересованным взглядом добрых глаз, то ли манерой беседы — как с равным собеседником, а не глупым малышом. Забыв обо всех тревогах, Антон легко решил пару простеньких задачек, потом бегло прочитал предложенный отрывок, а в оставшееся время они с Еленой Георгиевной обсудили приключения Муми-тролля, которыми он в тот момент увлёкся.
Учитель и его будущий ученик расстались крайне довольные друг другом. Однако первого сентября Антона ожидало разочарование: вместо Елены Георгиевны класс «А» поручили вести другой учительнице. Всё объяснилось просто: понравившаяся ему учительница не смогла наскрести средств для оплаты специальных курсов в Москве, дающих право преподавать по особой системе. Выслушав объяснение завуча, Антон нахмурился, крепко сжал в руке пока ещё тощенький портфель и молча направился к стайке первоклашек, обступивших бедную учительницу, которой отдали обычный класс «Г». Туда зачисляли всех подряд, без каких-либо предварительных испытаний.
— Я буду учиться у Елены Георгиевны, я её выбрал, — на ходу твёрдо заявил Антон семенившим за ним родителям.
Алексей Леонидович и Виктория Игоревна были вынуждены согласиться с ним, тем более что сами в глубине души были возмущены социальной несправедливостью, обусловившей замену учительницы.
Таким образом, Антон имел все основания для того, чтобы после получения начального образования продолжить его в специализированном классе. Так считала мама, и Антон, чтоб не расстраивать её по пустякам, согласился поприсутствовать сегодня на встрече с завучем, от которого зависела его дальнейшая судьба. Завуч на встречу не спешила, и Антон с мамой вынуждены были маяться в вестибюле школы, дальше которого их не пропустил коротко стриженый молодой охранник в неуместно пятнистой униформе. Придирчиво изучив со всех сторон мамин паспорт, он подробно расспросил Антона: какой класс? Как зовут классную? Куда направляетесь?
По вялой дотошности стража порядка было заметно, что допрашивает он посетителей не столько благодаря бдительности, сколько из-за скуки. И то сказать, здоровенный парняга, по-видимому, нынешней весной покинувший срочную службу, вынужден сиднем сидеть на одном месте целый день и отвлекаться только на приватный конкурс красоты, который ежедневно на переменках устраивают старшеклассницы, с деланным равнодушием дефилирующие в волнующей (для обеих сторон) близости от поста охраны. На самом деле, если бы Антону и его маме понадобилось проникнуть в школу со злостно-террористическими намерениями, предпринять это было бы куда разумнее в начале рабочего дня. В это время школьный вестибюль галдит как восточный базар, и уследить за толпой мелюзги в окружении мам и бабушек, а также школяров всех неопекаемых возрастов, представляется таким же невозможным, как сосчитать поголовье молодняка в косяке рыбы.
Не обнаружив в документе ничего предосудительного, охранник с крайне недовольным видом вернул Виктории Игоревне паспорт, буркнув «Ждите», сообщил по телефону Изабелле Юрьевне о визитёрах и тут же уткнул взор в кроссворд рекламной газеты.
Мама Антона заметно нервничала и всеми силами пыталась скрыть это.
— Ты посмотри, какое чудо, — вдруг обратилась она к сыну, указывая на окно. Антон оглянулся. Огромные, во всю стену, окна школьного вестибюля наглядно демонстрировали сдвоенную радугу.
— Это к счастью, — излишне возбуждённо и нарочито весело заявила мама. — Нам должно обязательно повезти!
Возможно, существуют на белом свете города, где радуга, украсившая небо в середине сентября, никого не удивит, но в примостившемся на самом краю северной части России Романовске, она и летом-то является не частой гостей. Радуга привыкла к озорным, весёлым ливням, обрушивающимся на разгорячённый летним зноем день под оглушительный грохот грозового барабана и ослепительную светомузыку молний. Нудные серые затяжные дожди, характерные для северного лета и больше похожие на перенасыщенный влагой туман, радуге скучны и неинтересны. Что её привело на сентябрьское северное небо? Может, необычайно тёплая и яркая для этих мест осень? Или радуга решила, что не сожжённые, как обычно, в начале сентября ранним морозом листья золотых берёз и багровых осинок, густая зелень рябин вперемешку с пунцовыми гроздями ягод, выглядят на фоне густо-синего неба действительно необычайно эффектно и достойны её компании?
Пока они рассматривали радугу, из-за поворота школьного коридора, наконец, появилась завуч среднего звена. Мама вскочила с лавки и с видом проштрафившейся школьницы устремилась ей навстречу. Антон невозмутимо остался на месте дожидаться, пока взрослые решат его судьбу: в данном случае он не имел права голоса и приглашён был исключительно в качестве объекта разговора.
Со своего места Антон видел, как Изабелла Юрьевна что-то горячо объясняет маме, которая, сделав несколько попыток открыть рот для обоснования своей точки зрения, в конце концов, смирилась с невозможностью прервать поток речи оппонента и осталась стоять молча, только изредка автоматически кивая головой.
Антон считал, что мама совершенно напрасно затеяла переговоры с завучем. И вообще, в данный момент их итог его мало заботил, так как все мысли были направлены исключительно в одном направлении — а именно воскресной игры со шведами. Давно прошли времена, когда Антон выходил на поле, ощущая дрожь в коленках и сухость в горле. Но это относилось только к играм так называемого «внутреннего» характера — различным городским и областным соревнованиям. Эти турниры команда «Арктика», за которую выступал Антон, неизменно выигрывала, если и не легко, то весело и азартно. Попробуешь проиграть с таким-то тренером, как Шеф!
Тренер, Александр Александрович Шевцов, в просторечье «Шеф», не признавал никакого другого исхода игры, кроме победы. Выигрывать он любил, и эту любовь к победе наряду со всеми премудростями игры старательно прививал своим подопечным. Даже в случае «серебра» он начинал ворчать, что «тем, кто не стремится к победе, лучше заранее забронировать себе место в балете», почитая балет, в отличие от футбола, лёгким и недостойным занятием для настоящих мужчин. Грядущая воскресная игра была первой, в которой младшему составу «Арктики» предстояло встретиться с иностранцами.
— Куда вы лезете! — вдруг отвлёк Антона от мыслей о предстоящей игре громкий, покровительственно-начальственный, голос Изабеллы Юрьевны. — В «А» классе дети — все! — ге-ни-аль-ные! Я даже свою внучку не рискну отдать туда!
— Конечно, ваш Антон — лучший в своём классе, — тут же поспешила справиться с эмоциями завуч, — но поймите, в «А» совсем другой уровень, они с первого класса идут по другой программе! Он просто не потянет, если сейчас перейдёт в этот класс! Вы же не хотите, чтобы ваш мальчик скатился до троек?
Маму, естественно, не соблазняла перспектива обречь сына-отличника на прозябание в статусе троечника. Антону тоже не хотелось скатываться в сторону посредственности, но и претендовать на место в номинации «гениальный ребёнок» он также не собирался. Если он и мечтал «блистать», то только на футбольном поле. Учился Антон Тимченко практически на «отлично», потому что учёба давалась ему легко. Тем не менее, в «А» класс, изобилующий гениями, он вовсе не стремился, особенно, если это могло помешать заниматься футболом. Совсем не ради столь печального завершения футбольной карьеры он в своё время ушёл от Олега Афанасьевича, тренера по плаванью, возлагавшего на него большие надежды, за что червь раскаяния до сих пор пережёвывал пласты совести в недрах его души.
Мама между тем выглядела расстроенной и потерянной, как детдомовский ребёнок на чужом семейном празднике. Глаза её округлись и хлопали ресницами чаще, чем обычно. Кончики сжатых губ опустились. Антон знал, что это было верным признаком очень близко подступивших слёз: когда папа уходил в рейс на полгода, мама, прощаясь с ним на пирсе, реагировала аналогично. Изабелла Юрьевна, наверное, тоже почувствовала, что точка душевного волнения мамы вот-вот превысит критическую величину, поэтому покровительственно похлопала её по руке и почти ласково завершила отказную речь:
— Виктория Игоревна, уверяю вас, вы напрасно волнуетесь. Если ребёнок стремится к знаниям, он будет блистать в любом коллективе.
По лицу бредущей к нему мамы Антон понял, что их попытка с переводом его из пункта «Г» в пункт «А» бесславно провалилась.
— Одевайся, идём домой, — рассеяно проговорила мама, цепляясь за его портфель, как за спасательный круг, и ожидая, пока сын застегнёт куртку.
Какое-то время они шли молча: Антон — полностью переключившись на обдумывание предстоящей игры со шведами, Виктория Игоревна — осмысливая случившуюся несправедливость и выискивая пути выхода из тупика.
Выход был — перейти в технический лицей, самое престижное учебное заведение города, в котором Вика преподавала до замужества и с директрисой которого поддерживала приятельские отношения до сих пор. Однако переход в лицей с его многочисленными обязательными факультативами помешал бы сыну заниматься футболом. Виктория знала, что уговорить сына расстаться с футболом ради того, чтоб продолжить учёбу в престижном лицее и тем самым доказать несостоятельность рассуждений Изабеллы Юрьевны, будет нелегко. Футбол был выбором Антона, и даже в создавшейся нелепой ситуации глупо было надеяться, что он легко от него откажется.
Она хорошо помнила тот день, когда Антон, придя со школы, стряхнув с ног кроссовки и швырнув пакет с книгами под вешалку, решительно заявил с порога:
— В воскресенье идём на просмотр.
— Просмотр чего? — переворачивая котлету на шипящей и стреляющей жиром сковородке, переспросила Вика, не выходя из кухни.
— Меня, мама, меня, — пояснил Антон.
Вика отставила сковороду на свободную конфорку и направилась в комнату сына, по пути убрав кроссовки от порога и прихватив сумку с книгами, неприкаянно валявшуюся среди обуви.
Антон уже успел снять школьный костюм, пристроив брюки на тахте, украсив пиджаком и рубашкой стулья, и только грязные носки удостоив чести быть водворёнными на почётное место — в шкаф, в компанию к своим чистым собратьям.
— Повесь одежду в шкаф, носки отнеси в ящик для грязного белья, — привычно скомандовала Вика, — и объясни толком, куда и зачем нам нужно идти в воскресенье.
— В школе висит объявление: «В воскресенье на центральном стадионе состоится просмотр кандидатов в футбольный клуб «Арктика». Между прочим, моего возраста! — скользнув невидящим взглядом по разбросанной одежде, объяснил Антон возбуждённо.
— А как же бассейн?
— А что бассейн? В воскресенье бассейна нет, и вообще, может, меня ещё и не примут!
— Дай-то Бог! — вздохнула Вика.
— Ну, мама! — с возмущением воскликнул Антон. — Ты ничего не понимаешь!
— Конечно, мамы в футболе ничего не понимают, — согласилась Вика. — Мамы понимают только тогда, когда появляются синяки, ушибы и переломы, которые следует лечить.
— Это чепуха, — заверил Антон, — и вообще-то я есть хочу, как крокодил.
— Иди, вымой руки, только сначала одежду убери.
— После обеда уберу, а то я сейчас умру от голода на месте, — пообещал Антон уже из коридора.
Вика со вздохом собрала разбросанную одежду, повесила её в шкаф и отправилась вслед за сыном. Антон отличался непоседливым характером с рождения. Только первые шесть месяцев он сохранял спокойствие, присматриваясь и примериваясь к окружающему миру, но стоило ребёнку научиться сидеть и ползать, как с покоем пришлось распрощаться навсегда. Ни на секунду нельзя было оставить малыша одного. Он моментально стаскивал мягкие игрушки, делившие с ним манеж, в кучу, забирался на них и вываливался на пол. Не стоит пояснять, что когда сын вскоре научился ходить, при нём пришлось установить постоянный сторожевой пост. Так как месяц от месяца самостоятельность ребёнка возрастала в геометрической прогрессии, родителям ничего не оставалось, как только минимизировать её последствия.
Попытки заняться таким травмоопасным видом спорта, как футбол, предпринимались энергичным ребёнком и раньше: уже в шесть лет Антон поволок Вику в ДЮСШ, специализирующуюся по футболу. К счастью, спортшкола оказалась дальше, чем у чёрта на куличках, на каких-то мало освещённых, несмотря на приближающуюся полярную ночь, выселках — ветхое бревенчатое здание среди таких же престарелых «деревяшек», кажется, даже необитаемых.
«Если согласен самостоятельно сюда добираться, пожалуйста, записывайся, — предложила Вика сыну, — а мне Дашу нужно в бассейн возить, я не могу разорваться». Она понимала: если сын проявит настойчивость, ей таки придётся разрываться. Неужели какая-нибудь мать согласится отправить своего ребёнка шести лет от роду одного бродить по диким необитаемым улицам да ещё в разгар полярной ночи?! Раньше городские власти хотя бы средств на освещение не жалели, что делало временное засилье круглосуточной темноты довольно терпимым. Но капитализация жизни внесла коррективы: в целях экономии резко сократилось как общее количество фонарей, так и исправной их части. Подозрительно окинув взглядом неприветливую, по-разбойничьи тёмную, улицу, Антон нахмурился, покрепче ухватился за материнскую руку и со вздохом произнёс: «Ладно, пошли в бассейн».
Тренер в бассейне, набиравший группу первоклассников (Даша пошла в этом году в первый класс), страдальчески скривился, услышав просьбу принять Антона в группу в качестве довеска к старшей сестре, но затем, рассмотрев что-то на застывшем в тревожном ожидании лице мальчишки, махнул рукой: «Ладно, пусть приходит». После первого занятия Антон вышел расстроенным.
— Что, не понравилось? — спросила Вика.
— Понравилось, — хмуро ответил сын.
Затем, добавил с обидой (в то время он ещё считал нужным делиться с матерью своими переживаниями):
— Тренер всех записал — адреса, родителей, кто, где учится, а меня даже ни о чём не спросил, будто я ноль.
Вика легонько обняла сына и попыталась его успокоить:
— Понимаешь, Антон, он не имеет права брать в группу таких малышей. Ты же там один такой, правда? Его даже могут наказать за это! Спасибо нужно сказать, что хотя бы без записи согласился заниматься с тобой.
Антон ничего не ответил, но заметно повеселел.
Где-то через неделю после этого разговора, сын вылетел из раздевалки, размахивая мокрым полотенцем, и с ходу торжественно заявил:
— Он меня записал!
Немного подумав, добавил:
— А ты говорила, нельзя!
Вика хотела что-то сказать в своё оправданье, но тут вышел Олег Афанасьевич.
— Молодец ваш парень, — обратился он к Вике, — всё на лету хватает, скоро старших обскачет. Я, конечно, буду давать ему нагрузку поменьше, чем остальным, по возрасту, но постарайтесь не пропускать тренировки. Кажется, у мальчика есть перспективы.
Вика клятвенно пообещала не пропускать занятия, и уже к концу второго года Антон стал занимать первые-вторые места не только в своей возрастной группе, но и среди коллег постарше. Однако когда представилась возможность попасть в футбольную команду, он, не колеблясь, оставил плаванье. Какое-то время удавалось совмещать и то, и другое. Как назло, соревнования и по футболу и по плаванью, не сговариваясь (какой может быть сговор между совершенно не связанными между собой спортивными школами?), назначались в один и тот же день.
Антон разрывался между желанием попасть на оба соревнования, что удавалось далеко не всегда. После того, как Антон пропустил одно внутришкольное мероприятие, Олег Афанасьевич добавил масла в огонь, заявив с ревнивым раздражением: «Мне нужны пловцы, а не футболисты», надеясь образумить перспективного спортсмена. Однако он просчитался: Антон выбрал футбол. Сегодня жизнь вынуждала сделать очередной выбор, и Вика напряжённо соображала, какие подыскать слова, чтоб выбор оказался в пользу учёбы в лицее.
— Ну, и что ты надумал? — прервала вопросом размышления Антона мама.
— Придётся отказаться от борьбы за мяч на «втором этаже», — с серьёзным видом сообщил Антон. — Горчаков говорит, что все шведы длинные, как жирафы. Придётся заставить их поиграть внизу.
Вика растеряно помолчала, сообразив, что мысли сына движутся совершенно в ином направлении, чем её собственные.
— Ваш Горчаков, случаем, не родственник лицеисту Горчакову? — тем не менее, проявила она машинальное любопытство.
— А за какую команду он играет? — заинтересовался Антон.
— Ну, что ты, Антоша! Я имею в виду вовсе не учащегося нашего технического лицея, а князя Горчакова, товарища Пушкина по Царскосельскому Лицею; в их время футбола-то, наверное, ещё не было! — с укоризной произнесла Вика. — Очень известный, между прочим, человек своего времени. И благородный: после Декабрьского восстания пытался спасти своих друзей-лицеистов, хотя это могло ему стоить карьеры.
— Но меня вообще-то интересует не тактика на предстоящую игру, а твои планы на дальнейшее продолжение учёбы. Антоша, может, всё-таки перейдём в лицей? — добавила она, просительно заглядывая в лицо сына. — Дочка Раисы Константиновны, да ты её знаешь, учится в лицее и говорит, что там совершенно другая обстановка — доброжелательная к учащимся.
— Ещё бы они к Юльке относились недоброжелательно, — ухмыльнулся Антон. — Зубы, наверное, и у учителей болят, а деньги платить, да в очереди стоять им ох как не хочется!
Раиса Константиновна, мать Юльки, работала зубным врачом, и слова Антона содержали добрую долю истины. Но Вика не собиралась сдаваться.
— Конечно, они иногда обращаются к Рае, — согласилась она, — у них действительно нет времени стоять в очередях за талончиком, а зарплата не всегда позволяет прибегать к платным услугам. И, тем не менее, Юлина мама довольна лицеем вовсе не потому, что теперь имеет счастье лечить весь его коллектив, а потому, что там на самом деле очень хорошая рабочая атмосфера. И, заметь, все выпускники лицея поступают в высшие учебные заведения без проблем.
— Ой, мам, ну не надо опять начинать, — поморщился Антон. — Санычу пришлось в прошлом году отчислить всех лицеистов: у них если не реферат, то олимпиада, если не олимпиада, то конференция, а тренироваться когда?! А я не собираюсь бросать футбол.
— Ну, может, как-нибудь попробуем совместить? — не сдавалась мама.
— А если не получится совместить, тогда вернёмся назад, будем проситься обратно в свой негениальный «Г» класс? — презрительно усмехнулся Антон. — Тоже мне, гениев отыскали. Я кое-кого из «А» класса знаю — самые обыкновенные нормальные ребята. Да наш Гришка Зеленский гениальнее всех «ашек», вместе взятых!
— Гришу жалко, — вздохнула мама. — Он — неординарный ребёнок, только кому он теперь будет нужен. Никто не станет, как Елена Георгиевна, выхаживать его гениальные способности. В специализированный класс его не возьмут, а в обычном промурыжат до девятого, а потом спихнут в какое-нибудь ПТУ.
Завуч польстила Антону, назвав его лучшим учеником класса. Если по совокупности школьных оценок, в том числе, за поведение, его и можно было отнести к таковым, то Гриша Зеленский, действительно, был настоящим гением, правда, способности его относились к одной лишь математике. Даже не дослушав условие задачи, предложенной Еленой Георгиевной, он принимался тянуть руку и подпрыгивать, иногда вместе с партой, чтобы выложить уже готовый ответ. Причём зачастую маленький Эйнштейн из «Г» класса преподносил такие оригинальные решения, что заставлял удивляться даже Елену Георгиевну. Зато остальные предметы его нисколько не волновали.
В диктантах по русскому он упрямо допускал одну и ту же нелепую ошибку — писал несколько слов, как одно. «Люблю грозу в начале мая» у него выглядело, как «люблю грозу вначалемая». Терпения у Гриши хватало только на первую часть предложения: заниматься глупой работой, которая не связана с цифрами, он не любил. Посреди урока природоведения Гриша запросто мог извлечь из ранца кольцо краковской колбасы, городскую булочку и бутылку лимонада и, сдвинув учебник и тетрадь на половину соседки по парте, выложив всё добро перед собой, с аппетитом уплетать припасы, не забывая при этом предлагать угощение территориально ближайшим к нему одноклассникам.
На уроке труда, оставив попытки вырезать из бумаги что-то хоть сколько-нибудь напоминающее ромашку (или голову птички), Гриша опять-таки перемещал бесполезные предметы на соседскую половину, извлекал потрёпанную заячью (или, смотря по погоде, шерстяную) шапку и укладывался на неё головой, немедленно засыпая.
Взаимоотношения с дисциплиной у него вначале также складывались не лучшим образом. Приходил в класс и уходил из него Зеленский по велению сердца, то есть, когда ему вздумается. Заявившись к середине урока, он радостно улыбался Елене Георгиевне, громко здоровался и, как ни в чём не бывало, усаживался на своё место. Так же внезапно мог встать посреди урока, шумно сгрести свой нехитрый скарб и удалиться восвояси. Осталось тайной века, что посулила своему гениальному сыну его мать, но к концу первого класса он всё-таки научился героически высиживать весь урок от звонка до звонка. Благодаря терпению Елены Георгиевны он также примирился с необходимостью изучать все предметы, а не только математику. Выручала блестящая память, которой он хотя и пользовался избирательно, не растрачивая её на пустяки вроде истории, но всё же в достаточной мере для того, чтобы ни разу не приблизиться к той грани, за которой маячит перспектива повторного хождения в один и тот же класс.
— Гришка уже успел по всем предметам колов нахватать, — сообщил Антон, подтверждая опасения мамы.
— Неужели и по математике?!
— И по математике тоже. Елена Георгиевна разрешала ему домашку по математике не делать. Он думает, что и теперь ему лафа будет. По русскому ещё куда ни шло, что-то царапает, по историям-географиям что-то слышит на уроке и запоминает, а по математике ни в какую не хочет выполнять домашнее задание. А недавно, — оживлённо вспомнил Антон, — так решил задачу на доске, что учиха-практикантка просто онемела. Стоит, глаза вытаращила. Видит, ответ верный, а откуда он взялся, не понимает. Елена Георгиевна всегда его хвалила, говорила, что у Гришки мышление оригинальное и как его, ага, креативное. А эта разоралась: «Надо согласно учебнику решать, а не заниматься примитивной самодеятельностью». Пару влепила.
Услышав это, Вика ещё больше расстроилась.
— Свою несостоятельность на ребёнке выместила, — грустно прокомментировала она недовольство учительницы. — Если честно сказать, мне вообще не нравится атмосфера вашей гимназии. Учителя какие-то издёрганные и живут по принципу argumentum ad hominem.
— Это правило такое логическое, в данном случае означает «я всегда прав, потому что я учитель», — тут же пояснила мама. — Вот поэтому я и советую тебе ещё раз подумать, прежде чем отказываться от лицея. Антоша, ты — взрослый человек, должен понимать: для того, чтобы зарабатывать на жизнь футболом, нужно быть таким талантливым, как Бэкхем или Шевченко, — вздохнула мама. — Ты уверен, что сможешь играть так, как они?
Честно сказать, Антон вовсе не был в этом уверен. Правоту мамы он тоже понимал, просто сейчас его не интересовало, позволит ли в далёком будущем футбол заработать на прожиточный максимум. В данный момент Антона интересовало настоящее, в котором он хотел остаться в своей команде и играть. А в самом близком настоящем ему хотелось достойно выступить в игре со шведами, поэтому он твёрдо ответил:
— Всё, мама, прения прекращаются: ни в какой лицей я не пойду. Шеф на меня надеется, я его не предам. И пошли быстрее, а то я на тренировку опоздаю.
— Хорошо, так тому и быть, — покорно согласилась мама. — В конце концов, в лицей можно перейти и позже.
Как и предполагалось, на последнюю тренировку перед игрой со шведами дисциплинировано собралась вся команда. Галдя и толкаясь, футболисты сноровисто переодевались в спортивную форму в раздевалке. Антон пришёл за полчаса, успел спокойно переодеться и теперь, перебрасываясь фразами с товарищами по команде, наблюдал, как запыхавшись, но не опоздав как обычно, последним примчался Артур Телибаев, затолкал под скамейку школьный портфель и принялся по-армейски быстро извлекать из спортивной сумки форму.
Рядом с Антоном сидел тоже уже переодевшийся Юрик Осипов, нервно теребя справку. Он болел целую неделю и теперь боялся, что тренер отправит его прочь со словами: «В футбол должны играть здоровые люди».
— Не дрейфь, — попытался подбодрить коллегу Антон, — не выгонит.
— А Сашку Васильева выгнал, — грустно напомнил Юрик.
— Сашка болел каждый месяц по два раза, а ты первый раз.
Всякие там музыкальные школы, факультативы и олимпиады не считались достаточно уважительной причиной для пропуска тренировок. Это же относилось и к болезням. Александр Александрович на сей счёт имел твёрдое мнение: человек, претендующий на статус спортсмена, должен иметь здоровье, неподвластное никаким вирусам. Поэтому Осипов имел все основания опасаться за свою дальнейшую спортивную карьеру. Выслушав Антона, он прерывисто вздохнул и ничего не ответил.
Наконец, вся команда в полном сборе высыпала на зелёный деревянный «газон» спортивного зала, выстроилась в шеренгу в привычном порядке. Из тренерской вышел Александр Александрович, возвышаясь горой Эверестом, стал перед замершей в шеренге командой, окинул взглядом подопечных. Заметил вернувшегося в строй Осипова, принял протянутую подрагивающей рукой справку, никаких попыток к изгнанию не предпринял, только недовольно заметил:
— Неделю провалялся, а пузо распустил, будто месяц курортничал.
Осипов, радуясь, что гроза, по-видимому, на этот раз его миновала, старательно втянул несуществующий живот в попытке приклеить его к позвоночнику и смущённо улыбнулся.
— Все явились, это хорошо, — констатировал Саныч, с довольным видом обозревая команду. — Сегодня проводим усиленную тренировку, завтра отдыхаем, в воскресенье играем со шведами. Прошу обратить внимание: играем на улице, на большом поле, со всеми вытекающими отсюда последствиями. («Это значит, надо захватить тёплый спортивный костюм и шапочку», — перевёл для себя замечание тренера Антон.) Если выиграем, а выиграть мы обязаны, в октябре едем в Лулео с ответным визитом.
Обрадованный добросовестностью подопечных, проявившейся в стопроцентной явке на тренировку, Александр Александрович сегодня явно находился в благодушном настроении. А возможно просто предвкушал грядущий воскресный разгром шведов.
Началась обычная тренировка — разминка и силовые упражнения, совершенствование техники владения мячом. Мальчишки, уловив невидимыми радарами хорошее настроение тренера, работали увлечённо и слажено, выкладываясь по полной программе. В конце тренировки разделились на две команды для игры. Саныч внимательно следил за действиями подопечных, то и дело с привычной беззлобной грубостью корректируя игру: «Курилин, куда ты попёрся? Где твоё место? Зотов, думаешь, вырядился в бразильскую форму, так уже и работать не надо, форма за тебя всё сделает? Кириллов, ты в воротах стоишь, а не геморрой перед компьютером насиживаешь! Двигаться надо, шевелиться!»
Всего один раз, когда футболисты слишком азартно всею командой бросились за мячом, окрик прозвучал более грозно, с оттенком раздражения: «Куда понеслись?! Куда понеслись, я спрашиваю?! Вы команда или стадо шакалов? Вы за куском мяса гоняетесь или за мячом? Если не научитесь работать мозгами, ноги вам тоже не пригодятся!» Но даже эта моментальная вспышка гнева со стороны тренера не смогла повлиять на настроение команды.
После тренировки футболисты выплёскивались из здания спортшколы по мере переодевания — галдящими группками и по одиночке. Антон, вымывшись наспех в душе, вместе с Виталиком Кирилловым и Костей Ждановым направился к троллейбусной остановке. Спортивная школа №8, специализирующаяся на футболе, вот уже третий год как перебралась с окраины города, постепенно превращавшейся в опасную зону обитания бродячих собак, ближе к цивилизации. Новенький ангар, переоборудованный под спортивное сооружение, располагался рядом с конечной остановкой троллейбуса, что являлось несомненным плюсом для спортсменов, съезжавшихся на тренировки со всех районов города. Ездить, правда, приходилось всё-таки далеко, но зато с одной конечной на другую, без пересадки.
Виктория Игоревна, напуганная периодически возникавшими слухами о пропавших детях, пыталась пару раз пристроиться к сыну в качестве сопровождения, но Антону такая инициатива резко не понравилась. Он решительно воспротивился. «Мама, может, ты будешь ещё и бутсы мне шнуровать или мяч по полю за мной носить? Я же не один буду ездить на тренировки, а вместе с Костей и Виталиком, — голосом врача, терпеливо уговаривающего младенца принять горькое лекарство возразил он. — Тренер если увидит, что ты меня до сих пор за ручку водишь, вытурит из команды в тот же миг».
Теперь, ожидая прибытия транспорта, друзья оживлённо обсуждали предстоящую игру, победа в которой сулила поездку в Швецию. До сих пор Антон наведывался только в ближнее зарубежье, статус которого после известных событий приобрела Украина. Дальнее зарубежье, которое на самом деле располагалось гораздо ближе к Романовску, чем бывшая сестра по Союзу, ему, как и большинству товарищей по команде, предстояло посетить впервые. Но для этого нужно было сначала выиграть. Наибольшее беспокойство вызывали физические данные противника.
— Горчак говорил, что все шведы — дяди Стёпы, — сетовал Виталик, обеспокоенный своими вратарскими проблемами. — Будут играть на «втором этаже», заморишься прыгать.
Вероятный потомок князей Горчаков, как и другие его товарищи по старшей команде, поездил по свету немало. По крайней мере, все соседние скандинавские страны посетил, участвуя во всевозможных турнирах. Его мнение относительно высокорослых шведов следовало принять во внимание, избирая тактику на предстоящую игру.
— А Бутя говорил, что шведы — лохи, их побить — раз плюнуть, — возразил Костя. — Они раскормленные, а потому неповоротливые: довольный жизнью человек лишён чемпионских амбиций. Разгромить на футбольном поле их будет легче, чем на поле под Полтавой.
— Хорошо твоему Буте говорить, — не согласился Виталик. — Он — чемпион России среди юниоров, а мы кто?
— А мы — будущие чемпионы, — заявил Костя, ничуть не смущаясь.
В ночь на воскресенье неожиданно похолодало. На севере так бывает часто: сегодня ещё деревья стоят, горделиво выставляя на показ свои праздничные наряды, а завтра они, за ночь лишившись листьев, обугленных внезапным морозом, уже печально горбятся под порывами студёного ветра, зябко вздрагивая голыми ветвями.
Антон ещё раз проверил содержимое спортивной сумки — не забыть бы шапочку и перчатки, без которых Шеф не выпустит на поле — и недовольно покосился на маму с Дарьей. Женщины выступали в качестве группы поддержки и, направляясь на стадион вместе с Антоном, тщательно утеплялись в соответствии с изменившимися погодными условиями.
Антон не очень понимал, зачем мама ходит на соревнования. Ладно, ещё отец, который сам любил футбол и в молодости всем развлечениям предпочитал эту игру. С возрастом он перешёл от созидательной фазы любви к созерцательной: когда выдавалось свободное время, всегда приходил поболеть не только за команду сына, но и за все возрастные составы команды «Арктика».
Дарью тоже понять можно: как ни тужилась сестрица прикинуться фанатом игры, но и козе понятно, что ей интересен не столько сам футбол, сколько футболисты, тем более прибывшие из-за границы. Но мама! Каждый раз, когда Антон с мячом мчится к воротам, она цепляется за руку Дашки или мужа, закрывает глаза и шепчет: «Скажешь, когда всё закончится!» Будто фильм ужасов смотрит, а не футбольный матч. С такой нервной организацией нужно сидеть дома, пирожки печь, а не гробить на стадионе нервные клетки.
Дамы собирались непростительно долго. Как водится, между ними возникла лёгкая дискуссия на тему формы одежды. Дарья, во что бы то ни стало, хотела показаться на стадионе в новом, купленном только недавно остро модном осеннем пальто. Мама, учитывая перспективу неподвижного полуторачасового бдения на стадионе и минус шесть за окном, настаивала на варианте с прошлогодней дублёнкой. Наконец Антону надоело их ожидать.
— Мам, я побегу? — нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, спросил он утвердительно. — Мы с Костей договорились встретиться на остановке, а вы пока соберётесь, он все жизненно важные для футболиста конечности отморозит.
— Беги уже, — фыркнула сестрица Дашка, — чай не заблудимся.
— Антоша, не забудь надеть перед выходом на поле шапку и перчатки! — крикнула вдогонку мама.
«Можно было и не напоминать», — подумал Антон, выскакивая за дверь и на ходу набирая номер Кости на мобильнике. Подбегая к остановке, Антон заметил Виталика, Костю и Сашу Разгонова, второго вратаря, который жил в военном городке Полярногорске и, чтобы не опоздать на игру, по-видимому, сегодня ночевал у Кириллова. От возбуждения, предшествовавшего ответственной игре, друзьям явно не стоялось на месте. Они боксировали, дружески толкали друг друга, смеясь и подпрыгивая. Наверное, наглядно демонстрировали, как вскоре будут «мочить» сытых высокорослых иноземных соперников.
— Ты чего так долго? — запрыгивая в подошедший троллейбус, поинтересовался Костя.
— Ожидал маму с Дашкой, — объяснил Антон, — но безрезультатно: пока намитингуются, матч кончится.
— А они что, фанатки?
— Дарья — фанатка не столько футбола, сколько футболистов, а мама считает своим долгом оказать нам моральную поддержку своим присутствием.
— Всё равно молодцы, — уважительно заметил Костя. — А мою маму и коврижками на стадион не заманишь. Был бы отец дома, тот обязательно пришёл бы поболеть, — вздохнул он не без грусти.
Старший Жданов был моряком, как и старший Тимченко, как, впрочем, и большинство отцов в Романовске, поэтому и домой, и на стадион попадал только между рейсами, которые длились иногда по пять-шесть месяцев.
По дороге на стадион в троллейбус ввалились Курилин и Осипов, ещё через две остановки Зотов и Телибаев. Остальная часть команды уже сидела в вестибюле, завалив лавочки куртками и спортивными сумками, терпеливо дожидаясь, пока придёт тренер и откроет раздевалку. Терпеливое ожидание было одним из первых навыков, привитых Санычем своим воспитанникам.
Ещё в первый год, даже скорее, в первые дни существования команды, тот, кто носился казацким галопом по вестибюлю, орал дурным голосом, давая себе разрядку после урочных сидений, получал одно единственное предупреждение. Далее следовало безжалостное изгнание тех, кто не пожелал усвоить урок с первого раза и внять разумным требованиям соблюдать дисциплину. Уцелевшие после репрессий в данный момент, как уже было сказано, довольно терпеливо для данного энергичного возраста ожидали появления тренера. Здесь же, в противоположном конце помещения, за колоннами, вблизи туалетов и раздевалки, расположилась команда шведов.
Юрик Осипов сидел между Антоном и Курилиным Димкой, капитаном команды, и от избытка нервного напряжения ёрзал по скамейке, досаждая товарищам.
— В туалет, что ли хочешь? — не выдержал, наконец, Димка. — Так смотайся, пока Шеф не явился.
— Не хочу я никуда, — буркнул Осипов.
— А ты захоти, — не отставал Димка, — заодно разведаешь, чего это они там затаились за колоннами.
— Почему я? — воспротивился Юрик.
— А кто у нас в английскую школу ходит? Вот и примени свои знания, сходи в разведку.
Юрик нехотя поднялся и медленно, вразвалочку, с независимым видом отправился в туалет. Вскоре он вернулся, вытирая носовым платком влажные руки, и сообщил почему-то шёпотом:
— Они по-шведски разговаривают, я ничего не понял.
И добавил, умащиваясь на прежнее место:
— Здоровые лбы, развалились на лавках, как у себя дома, тренера слушают и бананы жрут.
— Бананы? — удивился капитан, не встречавшийся до этого с подобной предматчевой подготовкой.
В это время из-за колонн показался жёлто-синий ручеёк игроков шведской команды, направлявшийся в сторону хозяев.
— Чего это они? — насторожено удивился кто-то из игроков «Арктики».
Всё разъяснилось, когда шведы, подойдя, принялись методично одаривать изумлённых соперников бананами.
— Спасибо, я не хочу! — растеряно попытался отказаться от подношения Антон. Бананы он не любил с раннего детства, предпочитая им родные привычные яблоки.
Длинный рыжий детина ободряюще улыбнулся и, хлопнув по плечу, всё-таки всунул жёлтую глянцевую банановую подкову ему в руки. Антон хотел перевести свой протест на английский, но затем подумал, что швед может обидеться, и покорно принял фрукт, предполагая впоследствии сплавить его Дарье.
Когда шведы таким же слаженным строем удалились, Костя наклонился к Антону и шепнул:
— Подстава! Не может быть, чтобы этим дылдам было всего по десять лет.
— У них подстав не бывает, — ответил Антон, провожая взглядом и впрямь немалых ростом соперников. — Ещё не научились у нас жульничать. Скандинавы все такие рослые. Одним словом, викинги!
— Затопчут нас, как слоны лягушек, — обречённо констатировал Костя.
— Не паникуй раньше времени: для слонов нет зверя страшнее маленькой мышки, — заметил, подключаясь к беседе, Курилин. — Вот мы и устроим им мышиную возню.
Осипов, между тем, недоумённо рассматривая свой экземпляр давно переставшего считаться экзотическим в северных широтах фрукта, поинтересовался:
— Что это они нас вздумали подкармливать, как макак? Думают, что мы какие-нибудь северные дикари, бананов никогда не видели?
— А это, Юрик, психологическая атака, — пояснил Артур Телибаев, — попытка ввести нас в состояние растерянного недоумения.
— А может, когда ты трусил мимо них, очень уж жалостливо гремел костями, — высказал предположение Разгонов. — Ты видел, какие они упитанные? Как повар в ресторане, вот тебя и пожалели, решили поделиться провиантом, чтоб до конца матча случаем не загнулся.
Действительно, худенький, израсходовавший весь запас калорий на то, чтобы немного подрасти за лето, Юрик, по сравнению со шведами производил ложное впечатление немощности. Он уже было открыл рот, чтобы ответить достойным образом Разгонову, когда входная дверь распахнулась и появился Александр Александрович.
Выбегая на поле под бодрый мотив футбольного марша, Антон мысленно повторял наставления Шефа: «Надеюсь, вы рассмотрели, что ваши сегодняшние противники выше вас ростом. Кое-кто уже, вижу, успел свесить нос на бок. Напрасно, очень напрасно и преждевременно! Конечно, верхние мячи им легче доставать, а вы низом, низом мячик ведите. Пока они нагнуться да сообразят, как его перехватить, у вас появится верный шанс прошмыгнуть между их длинными ногами и воспользоваться ситуацией. К тому же они там в своей благополучной Швеции привыкли играть на искусственных ровных газонах, что по силам каждому дураку. Для них наше поле — вспаханный огород, для вас — родная стихия, что опять-таки даёт вам игровое преимущество».
Поле и впрямь походило на огород, из которого недавно извлекли урожай картошки. Наверное, старшие вчера провели на нём тренировку, затоптав последнюю поросль зелёной травы и изрядно исковыряв поверхность. Разрушительную деятельность людей довершил ночной мороз: земля задубела, образовав опасные скользкие кочки, способные непредсказуемо повлиять на ход игры.
Под стать полю, неухоженно и растрёпанно, смотрелись и товарищи Антона по команде. Приобретённые спонсорами на вырост футболки и трусы (двадцать комплектов одного и того же размера) верой и правдой служили уже третьему поколению футболистов. Они бережно хранились в кладовых школы, выдавались непосредственно перед игрой, затем, тщательно выстиранные, при необходимости подлатанные, возвращались на следующий день тренеру дожидаться следующих соревнований.
Если на грандиозном Шипе, Эдике Шаповалове, форма сидела в облипочку, только что не трескаясь по швам, то субтильный Алёша Зотов, казалось, носится по полю в некогда модной юбке фасона «солнце-клёш», развевающейся по ветру и путающейся между колен. Разномастные бутсы, различной степени изношенности и разбитости, купленные родителями в соответствии с финансовыми возможностями каждой семьи, шарма игрокам также не прибавляли. В то же время шведы выглядели великолепно. Все как на подбор рослые, широкоплечие, а потому невозмутимо спокойные и уверенные в себе и своём превосходстве.
Чувству превосходства способствовал и внешний вид гостей — празднично яркая жёлто-голубая спортивная форма, явно надетая впервые, специально для этого матча и подобранная персонально каждому игроку по размеру. Новенькие бутсы: даже со стороны видно, какие удобные и прочные — как у взрослых игроков. Да и в целом шведы выглядели как профессионалы и поглядывали на своих противников с высокомерной доброжелательностью, как миссионеры, принадлежащие к цивилизованному миру, поглядывают на дикарей племени, затерянного в дебрях Амазонки.
Заливистая трель судейского свистка предложила начать товарищескую встречу, и часы принялись вести обратный отсчёт времени — от 40 минут до перерыва. С первых минут игры шведы буквально затопили штрафную площадку, хозяином которой был Виталик Кириллов. Защитники еле успевали перехватывать мяч в опасной близости от ворот, однако совсем отогнать противника им никак не удавалось.
То ли дарёные бананы и впрямь оказались заколдованными, то ли внушительный вид гостей оказывал своё пагубное воздействие на хозяев поля, но под натиском шведов игроки «Арктики» как-то заметно растерялись и стушевались. Александр Александрович нервно шагал вдоль кромки поля, но пока что молчал, наверное, стесняясь присутствия иностранцев. В играх на первенство города и области он не отличался молчаливой скромностью и довольно эмоционально излагал всё, что думает о действиях нападения и защиты.
Тренер шведов, заложив руки за спину, монументально застыл возле скамейки запасных и также молча наблюдал за ходом игры, которая пока что складывалась в пользу его команды. Ситуация обострилась на двенадцатой минуте. Один из шведов, обойдя защиту, мощно, низом, пробил по воротам. Виталик, оценив удар и выйдя на перехват, правильно рассчитал траекторию мяча, но тот, стукнувшись о подлую кочку, изменил направление движения и, проскользнув в дюйме от растянувшегося на земле вратаря, спокойно запрыгал в ворота.
«Плохо дело», — подумал Антон, боковым зрением зафиксировав, как сплюнул и выругался капитан, как враз посуровело лицо Саныча. Все понимали, как пагубно может сказаться на дальнейшем сценарии игры мяч, забитый противником в самом начале. Но иногда такой прокол может иметь и обратный, подстёгивающий, эффект. По крайней мере, сам Антон почувствовал не разочарование, а злость.
— Явились, мальчики-красавчики, учить нас играть в футбол. Считают, если вырядились, как топ-модели, так и победа за ними будет, — подумал он почти словами Саныча.
— Ещё и бананы свои тычут, как дикарям, — окончательно обозлившись, вспомнил Антон. — Считают нас лохами из бедной несчастной России. А вот шиш вам!
Злость полностью выместила робость, и когда хозяева в очередной раз отразили атаку на ворота Кириллова, Антон, не дожидаясь, когда мяч окажется в ногах у кого-то из своих, сломя голову понёсся в сторону ворот противника. На бегу он заметил, как переглянулись и ухмыльнулись шведские защитники, которым его рывок без мяча показался нелепым и смешным. Отвлекшись на Антона, они упустили момент, когда Костя Жданов, правильно оценив манёвр друга, очень точно и расчётливо пробил в его сторону. Антон, приняв мяч на грудь, не стал его обрабатывать, а с ходу сильно пробил в дальний угол ворот. Вратарь шведов не успел даже шелохнуться, только с недоумением оглянулся за спину, словно не понимая, каким образом там оказался мяч. Гол! Не такими уж и неуязвимыми оказались шведы. Но успокаиваться не приходилось. Гости, кажется, даже не расстроились из-за пропущенного мяча, посчитав его случайностью. По крайней мере, отправляясь на перерыв, они выглядели победителями, на противника смотрели снисходительно, мол, мы могли бы и больше забить, да вас, сирых, пожалели.
Игроки же «Арктики», отправляясь на краткий отдых, искоса поглядывали на тренера, ожидая бурного проявления эмоций, преимущественно отрицательного свойства, с его стороны. Однако Саныч ругаться и обличать, кажется, не спешил. Широко вышагивая по раздевалке, он, по привычке заложив руки за спину, рассуждал довольно миролюбиво:
— Мальчики, дорогие! Что вы их боитесь? Ну, здоровые, ну, упитанные детишки шведских капиталистов, так и неповоротливые же, как африканские бегемоты! Только глазками захлопали, когда Тимченко и Жданов их на мякине провели! Не нужно бояться! И ты, Кириллов (Виталик напрягся, чувствуя вину за пропущенный мяч), молодец. Всё правильно рассчитал, а что кочка под мяч подвернулась, так они и Яшину иногда подворачивались. В следующий раз делай поправку на состояние поля. Игра идёт нормально, но во втором тайме вы должны задействовать все резервы. Они у вас есть.
Игроки расслабились — трёпка отменяется — и дальше уже с повышенным вниманием, не замутнённым страхом и раскаянием за предположительно бездарную игру, слушали тренера.
— Ну, вот ты, Родион, скажи мне, пожалуйста, тебе что, силу девать некуда? Ты зачем почём зря лупишь по мячу? Наказать его решил или вратаря напугать? Не получится, дорогой! Выходишь один на один, притормози и аккуратненько, прицельно бей! Ну, а ты, Алексей, чего распрыгался как кенгуру? За сорок минут всё равно не успеешь подрасти и перерасти шведа. Он тебя на «втором этаже» всё равно переиграет. Нельзя головой забить — отбеги назад с мячиком, пусть соперник думает, что ты заблудился, а ты возьми и ударь ногой, низом. Так, как ты умеешь, прицельно. Дима, Курилин, я тебе говорю. Что ты носом в поле постоянно утыкаешься, словно рупь потерял! Хоть иногда, а лучше всё время, смотри, что делается по сторонам, следи за игрой! Поля не видишь, поэтому жадничаешь: Антону мячик не дал, а он ведь был в лучшем положении, чем ты. Мы здесь собрались не для того, чтоб личным мячам счёт вести, а для того, чтобы победить в командной игре. Это всем ясно?
Игроки дружно закивали головами. Слова тренера, хотя и задевали некоторых, но звучали справедливо, а потому не обидно. Победить самоуверенных шведов хотели все, тем более что мяч, проведенный стараниями Кости и Антона, внушал надежду.
После перерыва, казалось, команды поменялись не только воротами, но и отношением к игре. Подтянув свои развевающиеся штаны, носился по полю, как заведённый, Алексей Зотов, внося смятение в стройные ряды противника. Высокую скорость, точные пасы, затейливые финты демонстрировал лёгкий, но очень подвижный Юрик Осипов, то и дело возникая вблизи штрафной площадки и нервируя противника. На семнадцатой минуте второго тайма Курилин Дима прошёл по правому краю и из центра сильно пробил по воротам. Ещё до удара, только предчувствуя его, Антон рванулся в сторону шведских ворот и, не добегая до них, затормозил. Вратарь, как он и предполагал, взял мяч, но удержать кожаный шарик, ставший скользким от подтаявшего поля, не смог. Антон спокойно добил его в сетку.
О преимуществе гостей речь уже не шла. Они окончательно сникли и только кучно бросались на отражение атак, уже не помышляя об ответном взятии ворот хозяев. Получив передачу от Телибаева, Костя прошёл трёх защитников, затем, обманчиво размахнувшись, как для сильного удара, легко и изящно перекинул мяч Осипову, маячившему возле ворот шведов. Юрик только этого и ждал, аккуратно пробил третий мяч, поставив победную точку в международном матче районного масштаба.
Возвращаясь домой, Антон сидел, натянув на лоб капюшон, засунув руки в рукава куртки, прижавшись разгорячённым лбом к прохладному стеклу троллейбусного окна. «Парадные» перчатки и шапочку пришлось дать на игру Шершунову, чтобы Саныч не отстранил его от игры, они теперь лежали в сумке мокрые и грязные вместе с формой. Рядом обессилено дремал Жданов. Сзади возбуждённо щебетала Дарья, всё ещё пребывающая как под впечатлением скандинавской красоты викингов, так и полного их разгрома и победы команды брата.
Антон не обольщался относительно своего личного вклада в дело победы: и первый, переломный, гол, и второй, он забил исключительно благодаря слаженной игре всей команды. И всё же в душе у него тихо звенели серебряные победные колокольчики, и как радуга в небе цвела радость: мы победили! Внезапно он вспомнил сдвоенную радугу в школьном окне и улыбнулся. Может и правда, она имеет пророческое значение?
Так получилось, что сдвоенная радуга, хоть и запоздало, отдалёно по времени, но начала регулярно приносить свои плоды в виде везенья. Воскресный выигрыш у шведов был первым позитивным плодом природного явления. Вторым стала поездка в славный шведский город Лулео. Иностранный вояж позже вспоминался Антону, как приятный цветной сон, который хочется и после пробуждения подольше задержать в памяти. Маленький уютный городок северных соседей встретил русских спортсменов дружелюбно и приветливо, даже погода, несмотря на то, что Лулео находится всего-то в двух-трёх градусах южнее Романовска, выдалась солнечная и безветренная.
Поселили юных футболистов на окраине города в деревянных коттеджах, расположенных в сосновом бору на берегу красивого озера. На базе всё было продумано, всё предусмотрено и для отдыха, и для занятий спортом. Кормили также очень вкусно и сытно — мясо, фрукты, овощи, напитки на выбор. Никаких тебе каш и постылых супов! Когда на десерт принесли подносы с пирожными пяти-шести видов, Шеф забеспокоился. «По одному пирожному, не более!», — строго предупредил он подопечных, сгребая на свою тарелку сразу пять штук, по одному каждого вида.
Но больше всего Антона, как и всех членов команды, поразил сам Лулео. Невероятно чистые, ухоженные улицы, вымощенные плиткой. Дома, в основном не более пяти этажей, производили впечатление возведенных не далее, как вчера: никакой ветхости, никакой облупленности и обшарпанности. Всюду деревья и клумбы осенних цветов. Даже небо казалось необычайно синим, не похожим на родное небо Романовска, предпочитающее серый цвет в это время года. На каждом шагу в городе, возле магазинов, аптек, почты и других присутственных мест стояли, ожидая хозяев, велосипеды. Яркие, дорогущие! Стояли без присмотра, без цепей и замков, совершенно свободные и не боящиеся быть похищенными. Эти неохраняемые велосипеды почему-то больше всего запали в душу Антона, как символ состоятельности и цивилизованности шведов.
Александр Александрович напрасно боялся, что изобильное питание повредит его воспитанникам и помешает достойно продемонстрировать на футбольном поле его, тренерские, заслуги. Ребят так потряс новый мир, такой восторг и восхищение они испытали, впервые соприкоснувшись с ним, что заряда энергии им хватило бы не только на то, чтобы разгромить всех ровесников, но и достойно представить свою страну на взрослом чемпионате мира. Хорошее настроение, кураж не покидали игроков «Арктики» все пять дней, пока длился турнир, и золотые медали только придали окончательный блеск их явному игровому преимуществу над соперниками. Последний, шестой день, Шеф посвятил культурной программе: с утра Музей современных технологий, затем Аквапарк и вечером прощальный ужин в самой крутой пиццерии Лулео.
В Романовск возвращались, как на другую планету. Словно не в соседней Скандинавии побывали, а в далёком космосе. И мама встречала Антона так же, как Родина встречала в своё время Гагарина. После объятий и поздравлений, нетерпеливых вопросов и сбивчивых на них ответов, мама поинтересовалась:
— Антоша, надеюсь, плёнки тебе хватило?
Антон застыл в растерянности. Он совсем забыл о фотоаппарате и строгом наказе заснять все красоты Швеции. Мама, которая никогда в жизни не выезжала дальше границы условно иностранной Украины, жаждала хотя бы с помощью фотографий приобщиться к неведомым странам и дальним краям.
— Ой, мам! Я совсем забыл про фотоаппарат! — смутившись, сообщил Антон. — Один только кадр и щёлкнул на границе.
— Ну, ничего, — пытаясь скрыть разочарование, успокоила сына Вика. — Надеюсь, это не последний твой визит в Швецию.
— Конечно, мама, Саныч обещал, что мы ещё и в Норвегию, и в Данию поедем, — возбуждённо подтвердил Антон. — А если выиграем зональный чемпионат, то летом поедем на большой международный турнир опять в Швецию, в город Питео. Там будут даже бразильцы, вот!
— Вот и хорошо, — совсем примирилась с неподдающимся коррекции фактом мама, — а у меня для тебя есть сюрприз!
— Курица на банке и эклеры?!
— Ну, курица и эклеры тоже есть, допустим, но это не главное, — торжественно заверила мама. — А главное то, что после каникул ты будешь учиться в «А» классе! Твоя новая классная руководительница, Евгения Кирилловна, сама позвонила нам, чтобы сообщить это.
Новость скорее удивила, чем обрадовала Антона: сначала гнали взашей, теперь звонят. Однако пришлось, чтобы не разочаровать маму, изобразить радость и по этому поводу тоже. Хотя, если сказать честно, эклеры в мамином исполнении прельщали его гораздо больше.
Как выяснилось позже, вопрос с его переводом помогла решить классная руководительница Дарьи, преподававшая в классе Антона английский язык. Заметив при встрече тихую грусть в глазах незаменимой родительницы, практически штатного руководителя родительского комитета класса, Ольга Ильинична, проявила женское любопытство относительно предмета маминой печали. Выслушав жалостливый рассказ, только хмыкнула:
— Всё это чепуха! У вас чудесные дети. Кому ещё как не Антону учиться в этом классе. Я преподаю у них английский, и поверьте: дети там нисколько не гениальнее Антона. Уж я-то знаю, как он работает на уроке! Я сама поговорю с Евгенией Кирилловной, она мне кое-чем обязана. Можете считать, что со второй четверти Антон учится уже в «А» классе.
— Надо было сразу попросить Ольгу Ильиничну похлопотать за тебя перед Евгенией Кирилловной, — заметила мудро мама. — Если классный руководитель согласен принять ученика, то и завуч не будет против.
Антону следовало бы догадаться, что мама так просто не откажется от своей идеи: не тот она человек, чтобы сникать при первой же неудаче. Что лично даёт ему эта перестановка слагаемых, он не знал. Главное, чтобы не мешала играть в футбол, а остальное приложится.
В СВЕТЕ СЕВЕРНЫХ СИЯНИЙ
Перемещение в новую среду прошло для Антона совершенно безболезненно. Пятый год обучения пролетел незаметно, не обременяя непосильными трудами и не отвлекая от основного занятия — игры в футбол. Новые одноклассники быстро «состарились», и никакого дискомфорта от пребывания в питомнике якобы гениальных детей Антон не ощущал. К началу шестого класса ему уже казалось, что многотрудную школьную жизнь он начинал именно в этом коллективе.
Ольга Ильинична оказалась права: никакой видимой избыточной талантливостью его новые товарищи на самом деле не отличались — как и все нормальные дети, они опаздывали иногда на уроки; забывали дома тетради, как с выполненным домашним заданием, так и без оного; случалось, получали двойки, и беззлобно радовались, когда какой-нибудь учитель отправлялся на больничный. Вот и сегодня, когда Евгения Кирилловна объявила о планах на субботу, шестой класс «А», как самый обычный рядовой класс гимназии, взорвался от восторга. Да и то сказать, неужели найдётся хотя бы один человек, который впадёт в уныние из-за отмены занятий?
Антон Тимченко к таким ущербным представителям рода ученического не относился, поэтому, возникнув на пороге своей квартиры, сразу же сообщил, не скрывая радости:
— Мама, а мы в субботу не учимся!
— В честь какого праздника? — заинтересовалась мама, следуя за сыном в его комнату.
— В честь Кирилла и Мефодия! — торжественно объяснил Антон. — Знаешь таких?
— Лично знать не имела чести, но весьма наслышана о том, что они породили кириллицу.
— Теперь и мы наслышаны, — радостно ответил сын. — Так что готовься к вечеринке!
— Ты меня приглашаешь на вечеринку? — на всякий случай уточнила Вика.
— Ну, мам, конечно, нет: толпа буйно веселящихся шестиклассников — это не твой круг общения, — возразил Антон. — К тому же программа рассчитана на целый день: с утра мы соберёмся в школе, на репетицию. Затем нас отпустят пообедать домой, а после обеда мы пойдём на площадь, воздвигнем памятник монахам, помитингуем, и только после этого всей тусовкой отправимся пить чай.
— А из чего же вы его воздвигнете? — проявила живой интерес Вика. — Мрамор будете обтёсывать, или снега наскребёте?
— Ну, снега пока что мало, даже на приличную бабу не наскребёшь, да нам и не надо. Кирилла и Мефодия доставят прямо на площадь перед областной библиотекой в виде готового памятника, который болгары подарили нашему городу. Его поставят на постамент, как новогоднюю ёлку, а мы будем сновать вокруг, изображая благодарных пользователей азбуки.
Такой диалог состоялся в среду, а в субботу, перед уходом, Антон уже от двери предупредил:
— Да, мама, чуть не забыл сказать! На мобильник мне не звони!
— И с чего бы такие строгости? — удивилась Вика.
— Евгения Кирилловна предупредила, чтобы на время проведения мероприятия все отключили свои телефоны, — пояснил Антон. — Кто ослушается, того лишат десерта!
— Жестоко, но справедливо, — поддержала инициативу классного руководителя мама. — Только когда мероприятие окончится, позвони домой, пожалуйста.
— Ну, мам, зачем деньги переводить? Я же через семь минут после этого сам лично домой заявлюсь!
— Ладно, если нигде не застрянешь, а сразу придёшь домой, то можешь не звонить, — согласилась мама.
Антон убежал, а Вика, принялась за субботнюю уборку. Конечно, не мешало бы привлечь к этому неинтересному занятию Дарью, но не сидеть же бездеятельно до тех пор, пока дочка вернётся из школы. Дарья пришла и тут же, наскоро перекусив и сославшись на неотложные дела, убежала к подружке. Покончив с домашними хлопотами, Вика, наконец, смогла, пользуясь отсутствием потребителей её услуг, открыть новую книгу.
Ноябрьский день короток, это особенно заметно, если ты живёшь на Крайнем Севере. Очень скоро начнётся полярная ночь, но уже сейчас из-за постоянной непроглядной облачности солнца почти не видно. Тому, кто не получил местные биологические часы от рождения, трудно приноровиться к заполярному течению времени. Особенно тяжко тем, кто родился и провёл детство с юностью в условиях нормальной смены дня и ночи: странно, бывает, осознавать летом, что в два часа ночи так же светло, и так же сияет солнце, как и в два часа дня. Зимой ориентироваться во времени, когда сутки напролёт за окном ночная тьма, тоже не просто.
Вика, зачитавшись, не сразу обратила внимание на то, что темень за окном, хоть и та же, что бывает в ноябре в пять часов вечера, однако на самом деле соответствует более позднему времени. На часы она глянула только тогда, когда вернувшаяся после завершения срочных дел домой Дарья, оторвавшись от телевизора, спросила обиженно:
— Мама, а мы сегодня будем ужинать?
— А который уже час? — растерялась Вика.
— Да уже скоро и восемь, — с укоризной в голосе сообщила дочь.
— Как восемь?! А где же Антон?
— Ты же сама говорила, гулянка у них сегодня в честь каких-то болгар, — напомнила Дарья.
— Первоучителей Кирилла и Мефодия, — машинально уточнила Вика. — Но уже пора бы и вернуться, сколько можно чаёвничать.
— Наверное, с дружками решил погулять немного на свежем воздухе, — предположила Дарья. — Конец недели — святое дело. На улице так клёво: небо от тучек очистилось, звёзды высыпали, морозец небольшой. Да не волнуйся, чая надулись — писать захотят, притопают.
Разогревая ужин и вполуха слушая дочь, Вика то и дело поглядывала на часы. Спорт приучил Антона к дисциплине: если он обещал вернуться к определённому времени, то обещание своё выполнял. Также во многом благодаря занятию спортом, он не относился к бесцельно шатающимся индивидам — на это просто не хватало времени.
После девяти Вику понемногу начала охватывать паника. Невзирая на запрет сына, она позвонила ему на мобильник. Телефон тревожно молчал.
Антон вспомнил, что ещё перед началом митинга выключил мобильник, когда время уже приблизилось к десяти. Быстро вернув телефон к жизни, он обнаружил сообщение о мамином звонке. Ещё бы, ведь вечеринка давным-давно окончилась! Мысленно ругая себя и тут же оправдывая объективными обстоятельствами, Антон набрал номер домашнего телефона.
— Мама! Я забыл, что телефон у меня отключен и только сейчас включил его! — сообщил он, услышав, как прерывисто, с явным облегчением вздохнула мама.
— А дорогу домой ты случайно не забыл? — окончательно успокоившись, нашла в себе силы для иронии мама. — Когда ждать-то прикажешь, бродяга?
— Я не бродяга, мама, — вздохнул Антон в трубку, — но я пока не могу прийти. Понимаешь, мы — все пацаны — Толика ищем.
— Что? Какого Толика? — не сразу сообразила мама.
— Толик Говоров пропал, — дрогнувшим голосом объяснил Антон. — Утром вместе со всеми готовился к вечеринке, а после обеда ушёл из дому и пропал. Мы думали, его папаша злобный не отпустил, а Галина Павловна, его мама, думала, что он с нами. Ну а потом выяснилось, что его нет ни с нами, ни дома. Нигде нет. Мы уже все кусты вокруг школы обшарили, все подъезды — нет нигде.
Голос Антона предательски задрожал, но он постарался справиться с волнением, слушая ответ мамы:
— Антоша, сынок, как я понимаю, вы уже сделали всё, от вас зависящее, может, стоит предоставить взрослым дальнейшие поиски Толика?
В голосе мамы звучало неподдельное беспокойство, значит, она всё поняла правильно и больше на него не сердится.
— Я думаю, вам нужно разойтись по домам, — между тем продолжила мама. — Никому не станет лучше, если и с вами что-нибудь случится. Наверное, милиция уже ищет вашего друга.
— Хорошо, — и сам уже осознавая бесполезность затянувшихся поисков, согласился Антон. — Сейчас заглянем ещё в один детский сад, может, он там во дворе в павильонах прячется, и домой.
Когда Антон, наконец, вернулся, на пороге его встретила взволнованная мама.
— Ну что, нашли? — с надеждой в голосе спросила она.
Антон молча отрицательно покачал головой.
— Ладно, раздевайся, проходи на кухню, я тебе разогрела ужин, — распорядилась Вика. — Потом расскажешь, что произошло.
Если б Антон хотя бы предположить мог, что могло произойти с Толиком! Но он совершенно не мог представить, куда мог исчезнуть средь белого дня взрослый, как он считал, человек. На репетиции ещё был, обедать шли втроём — он, Вадим Иноземцев и Толик. Вадик побежал домой, а он расстался с Толиком возле его дома. На митинг и вечеринку Говоров не пришёл.
— Но куда же он мог подеваться? — недоумевала Вика, наблюдая, как изголодавшийся сын поглощает ужин. — Такой хороший мальчик. И родители у него приличные, очень порядочные люди. Илья Анатольевич, такой заботливый отец, всегда на собрания ходит, классу помогает материально.
— Ну, конечно, — буркнул Антон, ожидая, пока остынет чай. — Вы, взрослые, так и думаете: если купил мебель новую для класса, так уже и человек обязательно хороший.
— По крайней мере, это говорит о том, что ему не безразличны дела сына, — пояснила свою точку зрения Вика.
— Ничего-то ты, мама, не понимаешь, — возразил Антон. — Этот Илья Анатольевич — настоящий упырь, Толик его боится, как огня.
Вика растерялась. Говоров старший вовсе не напоминал ей упыря, скорее успешного бизнесмена, уверенного в себе, спокойного и рассудительного. Хотя, конечно, близко она с ним не была знакома и, что самое интересное, совершенно не знала мать Толика, Галину Павловну. Со всеми родительницами так или иначе общалась — вместе обклеивали на зиму окна, готовили различные утренники, букеты учителям покупали к праздникам — а вот с нею никогда не встречалась. Это было странно, тем более что, как знала Вика, Галина Павловна не работала.
— У нас в этом году был добор в команду, — между тем продолжил Антон. — Я предложил Толику прийти на просмотр, потому что он давно мечтает играть в футбол. Так отец ему запретил! И ещё он Толика за двойки живьём сгрызает. А ты говоришь, человек хороший!
На самом деле, Толику многие завидовали, причём не только одноклассники, но даже учителя. Факторы благополучия, обеспечивающие стойкую зависть окружающих, имелись налицо: состоятельный отец, неработающая мама, пятикомнатная квартира, одна из комнат которой лично принадлежала Толику, а вторая — мини-спортзал — также фактически являлась его вотчиной, отцов джип и мамина «Тойота». У младшего Говорова было всё, что нужно маленькому джентльмену для полного и абсолютного счастья — летом крутой велосипед, зимой сноуборд, во все времена года огромный аквариум с задумчивыми экзотическими рыбками, а также навороченный компьютер, последняя модель мобильника и прочие статусные вещи. Было всё, кроме самого счастья.
Так уж получилось, что с некоторых пор Толик чувствовал себя очень несчастным в окружении видимого благополучия. Впервые он понял это ещё в пятом классе, а в начале этого учебного года окончательно утвердился в нерадостной мысли. Когда Антон Тимченко предложил ему прийти на просмотр в «Арктику», у него появилась надежда, что на этот раз они с мамой вдвоём сумеют убедить отца и он, наконец, сможет играть в футбол. Однако и этой надежде суждено было пополнить немалый склад разбитых и не подлежащих восстановлению надежд.
— Футболисты — это бездари и бездельники, — голосом уверенного в своей непогрешимости тирана заявил отец. — Тебе нечего там делать.
— Но в футбол играют и хорошие ребята, — попытался возразить Толик. — Например, Антон Тимченко. Он и учится хорошо, и в Швецию и Норвегию ездит на соревнования, да и другие ребята тоже.
— Мне прицельно наплевать на других, — с раздражением в голосе ответил отец. — Другим, может в жизни больше ничего не светит, как только канавы рыть и улицы метлой мести, а мой сын, надеюсь, достоин лучшей участи.
— Это хорошо, что ты хочешь заниматься спортом, — добавил он затем более доброжелательно, — но только не футболом, потому что футбол — это всего лишь развлечение, а если некоторые игроки и зарабатывают, то только потому, что они продаются, как проститутки.
Вынеся приговор футболу, а заодно и сыну, Илья Анатольевич быстро и решительно выкупил у соседа однокомнатную квартиру и устроил во вновь приобретённом помещении спортзал.
— Теперь, сынок, можешь ежедневно совершенствовать физическую форму, — с удовлетворением осматривая тренажёры, изрёк он. — Настоящий мужик должен быть сильным, потому что в этой жизни слабаки могут только служить ковриками для вытирания ног на пороге дворцов сильных людей.
Толик несколько дней, возможно, даже целую неделю исправно бегал, отжимался, подтягивался в собственном спортзале, на собственных тренажёрах, потом ему это надоело. Какой интерес в том, чтобы висеть, как одинокая обезьяна, на единственной, уцелевшей после урагана, пальме на совершенно пустынном острове? Несколько раз он приглашал к себе Вадима Иноземцева — вдвоём гораздо веселее было карабкаться на шведскую стенку, набивать мячик и устраивать соревнования на беговой дорожке на скорость и выносливость. Однажды во время таких соревнований домой заскочил отец. Молча, даже не поздоровавшись, посмотрел на резвящихся мальчишек, и ничего не сказал. Зато вечером устроил форменный допрос.
— Что это за экземпляр ты приволок сегодня в дом? — спрашивал отец, не скрывая неудовольствия.
Ответ, полученный в виде имени и фамилии «экземпляра» его не удовлетворил.
— Кто его родители? — продолжал он строгий допрос.
Узнав, что у Вадима наличествует одна мама, отец нахмурился:
— Она его, что, нагуляла?
Толик растерялся, такие подробности жизни друга его как-то не интересовали и не волновали.
— Илья, Вадик хороший мальчик, и мама у него вполне приличная женщина, — поспешно вмешалась в разговор отца и сына мама Толика. — Они с Толиком учатся вместе с первого класса, и я хорошо знаю этого ребёнка.
— А вот это не имеет никакого значения, — разозлился отец. — Главное, что я его не знаю и, кажется, не хочу знать. В неполной семье по определению не могут расти хорошие дети!
Заметив, как сник сын, он милостиво добавил:
— Если уж так хочется, можешь дружить с ним в школе, а в своём собственном доме я желаю видеть только тех, к кому лично испытываю доверие.
— Не хватало, чтоб у нас ещё деньги начали пропадать, — поставил он категорическую точку в разговоре совсем уж нелепым предположением.
Больше Толик друга домой не приглашал. Существовал вариант — самому к нему наведываться в гости. Толик видел, что Вадик с мамой живут не так шикарно, как его собственная семья, можно сказать вообще не шикарно, однако в крошечной «двушке» Иноземцевых он чувствовал себя куда свободнее и веселее, чем в собственных апартаментах. У друга можно было без помех жонглировать мячом, мечтая о настоящем футболе, играть потрёпанными картами в «дурака» или просто предаваться ничегонеделанью — расположившись на продавленном диване, обсуждать последние мальчиковые новости. Время можно было проводить в гостях у друга интересно, если бы не одно «но» — хождение по друзьям отец также не одобрял, поэтому бывать у Вадима Толик мог только в те дни, когда отец, недовольно хмурясь и ругая нерадивых помощников, вынужден был уезжать в кратковременные командировки.
Когда он уезжал, Толик чувствовал себя жеребёнком, которого выпустили из мрачного загона погулять на солнечный зелёный лужок. Он знал, что мама чувствует то же самое. Проводив отца, она становилась живее и веселее. Подруг у неё не было, поэтому с заговорщицким видом она предлагала сыну сходить в кино или пойти покутить в кафе-кондитерской. По пути к месту развлечения они заходили в магазины и покупали бесполезные, но милые сердцу вещицы — магниты, заколки, какие-то канцелярские и хозяйственные мелочи. Возвращался отец, и праздник прекращался. В последнее время таких командировок становилось всё меньше, потому что отец, наконец, нашёл толковых помощников, способных решать вопросы за пределами города.
Вчерашний ураган родительского негодования, пронёсшийся над головой Толика, был вызван, однако, отнюдь не плохим выбором друзей последнего. Виновником новой беды стал Пушкин. В детстве Толик очень любил Александра Сергеевича, добрый мир его волшебных сказок, в которых глупые и злые получали заслуженное наказание, а хорошие и добрые — награду.
В младших классах сердце Толика ещё замирало в предвкушении неминуемой победы, которую в изложении «солнца русской поэзии» вот-вот одержат «птенцы гнезда Петрова» над зазнайкой Карлом. А когда «из мёртвой главы гробовая змея, шипя, между тем, выползала», по коже бегали мурашки, сердце, ухнув, падало в похолодевшую вдруг глубину души. До слёз было жалко бедного Олега: и коня-то он предал своего верного, и смерти не смог избежать.
Волшебство пушкинского слова неожиданно закончилось, когда на горизонте появился господин Белкин со своими многочисленными повестями. Сами по себе повести были ничего, интересными. Но вот та энергичная кропотливая деятельность, которую Аделаида Васильевна, учительница русского языка и литературы, развила вокруг них, определённо вызывала досаду.
Сначала каждую повесть, как лабораторную лягушку, препарировали на композиционные составляющие — тема, идея, сюжет, экспозиция, развитие действия, кульминация, развязка. Затем всех героев рассортировали на хороших и плохих и поместили в соответствующие разделы вычерченной в тетради таблички, подтверждая факт положительности или отрицательности каждого цитатами из текста. «Как в детективе, — подумал Толик, — для одних спасительное алиби, для других — неопровержимые улики».
В качестве домашнего задания Аделаида Васильевна предложила учащимся придумать ко всем четырём изучаемым повестям темы сочинений, составить четыре развёрнутых плана к ним и подобрать эпиграфы. Так как биология, математика и история также требовали свою порцию внимания и времени, Толик успел одолеть только один план — к сочинению по повести «Выстрел». Очень уж ему было жаль — отнюдь не блистательного графа, которому пришлось перенервничать под дулом пистолета Сильвио, вернувшегося заплатить долг — но самого Сильвио, отдавшего шесть лучших, молодых, лет жизни взращиванию бесполезного чувства мести.
Так как компанию Толику в неполном выполнении домашнего задания составил практически весь класс, то гневу Аделаиды Васильевны не было предела.
— Вы — бездельники и лентяи, — с мрачной уверенностью праведного обличителя человеческих пороков заявила она. — Поколение тупых, самоуверенных потребителей. Вы способны только разрушать, ничего не создавая на руинах.
— И гробить драгоценное время перед компьютером, — с серьёзным видом подсказал Вадим Иноземцев.
— Вот именно, перед компьютером, перед этой заразой современности, — не поддалась на провокацию железная леди от литературы. — Напрасно ты иронизируешь, Иноземцев. Ваши потуги уничтожить как можно больше виртуальных врагов отражают вашу духовную нищету, по сути, они являются демонстрацией вашей непробиваемой инфантильности и неспособности к подлинному созиданию и борьбе…
— За светлое будущее, — опять встрял Вадик.
— Твоё будущее, Иноземцев, по крайней мере, в ближайшее время, определённо не будет светлым, — всё с той же нержавеющей сталью в голосе пообещала Аделаида Васильевна. — И всех остальных бездельников это касается в равной мере: на отработку долгов даю вам два дня. Тот, кто не уложится в срок, получит соответствующую оценку в журнал.
Тройка (не говоря уж о двойке) в тетради или дневнике сына вводила Илью Анатольевича в состояние энергичного неудовольствия, а то и гнева. Статус троечника, как и футболиста, не соответствовал критериям, которые он разработал для конечного продукта, именуемого «хороший сын». Сегодня Толик мог спокойно ожидать возвращения отца с родительского собрания: в определённый строгим педагогом срок он уложился, пусть и в ущерб другим предметам, и в полной мере был уверен, что никакие мины замедленного действия и тайные ловушки на дороге к вершинам знаний ему не угрожают. Шум, который поднял отец, вернувшись из школы, оказался для него полной неожиданностью.
— Ты что, такой тупой? — возмущался отец громогласно. — Какую-то паршивую литературу не можешь выучить? Понимаю, в математике могут быть какие-то проблемы, но нужно быть полным идиотом, чтобы по литературе получать двойки!
Сначала Толик не мог никак понять, в чём суть выдвинутых против него обвинений, но, услышав о двойке, тут же сообразил, что, по-видимому, Аделаида Васильевна забыла сделать отметку о том, что он сдал долг.
— Я всё сдал, у меня нет никаких двоек, — пролепетал он, пытаясь вклиниться в обличительную речь отца.
— Нет, ты только посмотри на него! — ещё сильнее возмутился отец. — Мало того, что бездельник и тупица, так ещё лжец и тюфяк! Учитель врать не будет! Запомни: только слабаки и трусы боятся признавать свои ошибки. И надо же, этот слюнтяй — мой сын! Это ты, Галина, виновата, потакаешь ему во всём.
Гнев отца переключился на мать, и Толик незаметно ретировался в свою комнату. Обиднее всего была несправедливость обвинений и то, что отец быстрее готов поверить чужому, но взрослому человеку, а не ему, своему сыну.
Антон ломал голову и никак не мог предположить, что же на самом деле приключилось с Толиком, пока ему уже поздно ночью не позвонила Наташка Самойлова. Выслушав её сбивчивые рассуждения, он аккуратно вернул трубку на базу и нахмурился.
— Что-то прояснилось? — осторожно спросила мама.
— Частично, — всё ещё размышляя над полученной информацией, ответил Антон. — Это звонила моя одноклассница.
— Вот гад, этот Гончарук! — вдруг с чувством произнёс он. — Это он виноват, что Толик ушёл из дома! Прибить его за это мало.
— Антоша, пожалуйста, расскажи всё по-порядку, — взмолилась мама, измученная, как и сын, неизвестностью.
— Ну, ты помнишь, я тебе рассказывал, Аделаида нам грозилась журнал испортить, двоек наставить! — начал Антон.
— Да, конечно, вчера и на собрании об этом говорили, — подтвердила мама. — Я у неё спросила: «Зачем надо было давать четырёхкратное задание, не лучше ли было требовать качественного выполнения одного?» На что она мне ответила: «Ваш сын, кажется, спортсмэн, а им, как известно, головой служат ноги. А те, кто в жизни собираются работать мозгами, должны безукоризненно выполнять все домашние задания и в том объёме, какой даёт учитель!»
— Ты с ней лучше, мама, не связывайся, а то она злопамятная, потом на мне выместит своё раздражение.
— Да я поняла это, поэтому замолчала, хотя могла и возразить. Но какое отношение это всё имеет к Толику и его исчезновению?
— Аделаида на собрании заявила, что он не сдал долг и у него стоит двойка! Это че-пу-ха! Мы сдавали планы вместе, никакой двойки у него не может быть. Но дело в том, что фамилии Говоров и Гончарук стоят в журнале рядом, наверное, она двойку Олега Гончарука прилепила напротив фамилии Толика, а ему за чужие грехи отец хорошенько всыпал после собрания.
— Боже мой, из-за одной единственной нелепой оценки?
— Я же тебе говорил, что у Толика отец — настоящий упырь, он его за двойки загрызает. Но это ещё не всё. Наташка сказала, что когда мы утром были на репетиции, Толик пошёл к Аделаиде, всё ей объяснил, только она ему не поверила. Говорит: «Мало того, что ты бездельник, так ещё и за чужой счёт жить намерен!» Олег мог подтвердить, что это не Толик, а он получил пару за несданный долг, но не захотел. Сказал: «Что я, дурак, напрашиваться на пару в журнале!» И только вот теперь, когда Толика никак не могут найти, забеспокоился, позвонил Самойловой.
— Не могу поверить, что существуют люди, которые из-за одной единственной плохой оценки могут вынудить своего ребёнка уйти из дома, — сказала мама. — Знаешь что, Антоша. Давай-ка, одевайся, пойдём к Говоровым восстанавливать справедливость.
Толик даже не представлял, сколько людей сейчас думают о нём. После того, что случилось, он решил, что его судьба никого не волнует. Если отец не верит ему, если мама не может защитить его от несправедливых обвинений, то больше ни на кого не стоит рассчитывать. Конечно, можно было попросить Антона подтвердить, что они вместе сдавали эти проклятые «хвосты», но ещё не факт, что Аделаида поверит Антону. Скорее всего, попытка друга помочь Толику, обернётся против него самого. Так что помочь ему никто не может.
Он сказал матери, что идёт на вечеринку, но не пошёл. Там будет весело, все будут пить чай с печеньем и конфетами, участвовать в весёлых конкурсах, радоваться жизни. Толика жизнь не радовала. Он побродил по улицам, замёрзнув, пошёл в читальный зал областной библиотеки. Посидел в тепле до закрытия, бесцельно листая журналы с описанием компьютерных игр. Выйдя из библиотеки, задумался, куда бы ещё податься. Мысль о том, что нужно возвращаться домой, показалась противной и глупой. Отец опять будет орать и обзывать тупицей, и, главное, как ни старайся, всё равно обратное доказать не сможешь. Толик пересчитал имеющуюся наличность, которую выгреб из копилки перед уходом из дому. Решив, что денег хватит на пару киносеансов, отправился в ближайший кинотеатр.
Когда Толик вышел из кинотеатра, часы показывали начало первого ночи. Он постоял немного, и так как совершенно не представлял, что ему делать дальше, побрёл, куда глаза глядят. Кинотеатр «Атлантика» находился на окраине города, в районе новостроек. Толик сам не заметил, как очутился на «ленинградке». Так называли дорогу, соединяющую Романовск и Петербург, прежде называвшийся Ленинградом. Несколько раз они всею семьёй ездили по этой дороге за грибами. Это были счастливые воспоминания из времён безоблачного детства. Тогда ему не нужен был никто, кроме отца и матери, и весь мир был сосредоточен в их уютной квартире.
Когда Толик подрос, появилась потребность в общении с ровесниками, но в мире, выстроенном по проекту отца, местно для них изначально не было предусмотрено. Друзья сына отцу были не интересны и не нужны, а теперь вот и сам сын стал не нужен. Толик тяжело вздохнул и с горечью подумал: «Я никогда больше к нему не вернусь. Пусть заводит себе другого сына, умного, честного, смелого».
Толик бесцельно шёл по обочине, всё дальше удаляясь от города, укрываясь за кустами при появлении машин. Впрочем, машины в это время года нарушали загородную тишину не часто. Это летом они идут сплошным потоком, одна за другой, увозя бледных после зимы северян из промозглого сырого заполярного лета к благословенному теплу и солнцу юга.
Уже давно стемнело. Мороз понемногу наращивал свои активы, превращая разъезженную машинами слякоть на дороге в тонкую корочку льда. Небо торопливо очищалось от туч, освобождая место для эффектного представления. Толик увидел, как, раздвигая тёмно-синюю глубину, на небе появился, постепенно увеличиваясь в объёме, розовый бутон света, окаймлённый трепещущими фосфорно-зелёными лентами.
Северное сияние — предвестник усиления мороза! В черте города оно обычно подавляется освещением и теряет свою магическую яркость, но здесь, за городом, его можно было наблюдать во всём великолепии. Бутон рос, увеличиваясь в объёме, вокруг него колыхались уже не ленты — целые занавесы из зелёной кисеи. Наконец, он прекратил рост и стал медленно, один за другим, расправлять розовые лепестки, пока на небе не распустился огромный цветок.
Толик видел такие цветы в бабушкином саду, назывались они «пионы». Вдруг он вспомнил, как учительница географии рассказывала, что излучения Северных сияний иногда как-то там согласуются с излучениями человеческого мозга. Бывали случаи, когда они «уводили» очарованных ими людей в тундру, и те пропадали бесследно. «Моя жизнь похожа на Северное Сияние, — равнодушно думал Толик. — Такая же яркая, восхитительная и привлекательная со стороны, и так же ведущая никуда, в холодную темноту без возврата. Ну и пусть, пусть уводит, мне теперь уже всё равно». Внезапно за спиной раздался визг тормозов. Толик дёрнулся, но спрятаться за кустами не успел, его ослепил свет фар.
— Глянь, пацан на дороге! — послышался голос из машины.
— Эй, парень, ты что тут делаешь? — удивлённо произнесла голова, возникая над открывшейся дверцей.
— Я…я заблудился, — растеряно ответил Толик.
— Ну, надо же, он заблудился! — удивилась голова. — За грибами, что ли ходил в лес?
— Нет, я…просто гулял, — ещё более теряясь, невразумительно пояснил мальчик.
— Макар, — обратилась голова к кому-то, сидящему внутри машины, — тут парнишка обнаружился, гулящий и блудящий, может, примем в компанию?
— Бог нам посылает подарочек прямо на дороге, как не принять, — насмешливо ответил кто-то невидимый внутри машины и рассмеялся очень неприятно.
Толику стало страшно. Он был достаточно взрослым, чтобы понимать: далеко не каждый проезжающий дядя отличается добротой и, главное, добропорядочностью. Садиться в машину с незнакомыми людьми нельзя было ни в коем случае. А что было можно? Бежать? Он так замёрз, да и устал, вряд ли сможет далеко убежать от здоровых дядек. Но попытаться стоит, может, им лень будет покидать машину, преследуя его. Толик хотел рвануть из последних сил, но не успел: со стороны заднего сиденья открылась дверь, и незнакомец, тот, кого назвали Макаром, резко схватил его за руку и потянул в машину.
— Пустите меня! — закричал Толик, пытаясь вырваться из цепкой клешни.
Незнакомец легко преодолел его сопротивление, втянул в машину и швырнул на заднее сидение рядом с собой.
— Брось Ваньку ломать, — грубо приказал он. — Не будешь дёргаться, ничего с тобой не случиться.
— Ещё и понравится, спасибо скажешь добрым дядям, — противно захихикал тот, что сидел на переднем сидении рядом с водителем.
Несмотря на поздний час, дверь в квартиру Говоровых оказалась чуть приоткрытой. Войдя вслед за матерью в комнату, служившую гостиной, Антон с удивлением обнаружил, что тревожное, граничащее с паникой, ожидание, родителям Толика помогают разделять Евгения Кирилловна и незнакомый мужчина лет сорока.
— Извините, что врываемся, — смущённо произнесла Вика. — Антон кое-что рассказал, и я подумала, что это, возможно, немного объяснит случившееся.
Галина Павловна и Евгения Кирилловна обратили взор на Антона с немой надеждой, Илья Анатольевич с едва скрываемым раздражением, а неизвестный мужчина с напряжённым вниманием.
— Проходите, — по-хозяйски распорядился незнакомец. — Я — майор Никитенко, занимаюсь расследованием исчезновения Анатолия Иноземцева. Слушаем вас внимательно.
— Антон, — обратилась к своему ученику Евгения Кирилловна. — Ты хочешь что-то рассказать о Толике? Тебе известно, где он?
— Нет, Евгения Кирилловна, я даже не могу предположить, где он сейчас, но я догадываюсь, почему он решил уйти из дома, — с готовностью ответил Антон.
— Ушёл из дома? Чепуха! — вспылил Илья Анатольевич. — Вздор! Моего сына похитили!
— И всё же будет правильно, если мы выслушаем мальчика, — вмешался майор.
— Бред собачий, Толик не мог уйти из дома! Я вам ещё раз повторяю: его похитили. Пока мы тут бездействуем, разводим бодягу, моему сыну, возможно, грозит смертельная опасность!
— Приметы Толика переданы всем постам и патрульным машинам, так что насчёт бездействия вы не правы, — возразил мужчина. — К тому же, если его действительно похитили, то ничего не остаётся, как ждать звонка с требованиями похитителей. Но если он всё-таки сам решил уйти из дома, то послушать парнишку будет нелишним.
Илья Анатольевич открыл рот, чтобы возразить, но только махнул рукой и отошёл к окну, как бы отстраняясь от всего, что не соответствовало его собственной версии.
— Говори, Антоша, расскажи всё, что ты знаешь, — распорядилась Евгения Кирилловна, глянув на старшего Говорова с явным неодобрением.
Когда Антон рассказал обо всём, что узнал от Самойловой и что знал сам, Илья Анатольевич обернулся и торжествующе произнёс:
— Ну, что я говорил: бред, настоящий бред! Чтобы из-за одной двойки ребёнок из дома ушёл — в такое только идиот может поверить!
Антон смутился. Действительно, лично он сам бы никогда не ушёл из дома из-за одной единственной двойки. Но одно дело его родители, а другое — Илья Анатольевич с его замашками домашнего Сталина. Майор Никитенко тоже на идиота вовсе похож не был, однако версию Антона выслушал очень внимательно. Обдумав что-то, он спокойно обратился к Илье Анатольевичу с вопросом:
— Скажите, в последнее время у вас с сыном никаких конфликтов не было? Вы его за двойки не наказывали?
— Да я его пальцем никогда не трогал! — взорвался тот.
— Наказывать можно по-разному, — возразил мужчина. — Можно одними словами уничтожить человека, да ещё такого ранимого возраста, не прикасаясь к нему ни ремнём, ни даже пальцем.
— Да что вы понимаете! — окончательно рассвирепел Илья Анатольевич. — Разуйте глаза! У моего сына есть всё, о чём ваш сын, если он у вас, конечно, имеется, даже мечтать не может! Я вам последний раз повторяю: у моего сына не было и не могло быть причин уходить из дома!
— У меня сын есть, — сообщил милиционер, окинув равнодушным взглядом комнату, — только и у него имеется то, чего, возможно, у вашего сына никогда не было — взаимопонимание с родителями.
— Ну, знаете, это переходит все границы, — произнёс зло Илья Анатольевич. — Вместо того чтобы умничать, лучше бы занялись делом!
С этими словами он скрылся в направлении своего кабинета, громко стукнув дверью.
— Вам Илья, наверное, кажется деспотом и самоуверенным эгоистом, — прервала неловкое молчание Галина Павловна. — На самом деле это не так. Он просто очень переживает и нервничает, но не хочет свои чувства демонстрировать при посторонних. Муж действительно очень любит Толика и не способен сознательно причинить ему вред. Конечно, он всегда с сыном был строг, излишне строг. Дело в том, что Илья пережил личную трагедию: его предала женщина, его первая жена, которую он очень сильно любил и которой доверял безгранично. Илья ведь после окончания высшей мореходки в море ходил, штурманом. Так вот он потом себя винил за то, что она ему изменяла, решил, что слишком любил её и тем испортил.
Галина Павловна хотела ещё что-то добавить в защиту мужа, но в это время в кармане майора зазвонил телефон. Он быстро достал его, прижал к уху. Галина Павловна, застыв в напряжённом ожидании, следила за выражением лица Никитенко, пытаясь определить содержание сообщения. Майор слушал молча, не комментируя услышанное, только всё больше мрачнея.
— Так, собирайтесь сами и позовите мужа, — наконец дослушав, распорядился майор. — Кажется, нашли вашего сына.
Он…? — побелевшими губами с трудом выдавила Галина Павловна и не смогла больше произнести ни слова.
— Не волнуйтесь, не могу утверждать, что он в полном порядке, — сурово произнёс майор, — но, по крайней мере, жив.
Автомобиль, несмотря на скользкую дорогу, резво набирал скорость, унося Толика всё дальше от дома. Он вдруг ясно сообразил, какую совершил глупость. Разве можно было сравнивать какую-то там двойку и гнев отца с той проблемой, которая, благодаря его собственной дурости, теперь маячила перед ним. Троица, в руках которой он сейчас оказался, больше всего смахивала на бандитов — как поведением, так и внешним видом. Никакой помощи от них ждать не приходилось: нормальные люди не станут так себя вести.
Сидящий справа от Толика Макар откупорил бутылку с пивом и протянул её мальчику:
— Хлебнуть не хочешь?
Толик отрицательно помотал головой и отодвинулся от бандита подальше, к самой дверце.
— Ну, как знаешь, — совсем не расстроился тот. — Хорошее пойло примеряет с действительностью и способствует взаимопониманию.
Тут он опять противно захихикал.
— На хрена он тебе, — недовольно пробурчал водитель. — Не хватает приключений на голову?
— Не возникай, Сизый, на безрыбье и рак рыба, — примиряющим тоном ответил вместо Сизого сосед водителя. — Тебе не нужен, нам пригодится, мы — мальчики непривередливые.
— А ну вас, с вашими заморочками зоновскими, — буркнул водитель и, уткнувшись взглядом в ветровое стекло, принялся следить за дорогой.
— Слушай, Сизый, а, может, и впрямь давай оприходуем его по-быстрому и отправим в свободный полёт? — задумчиво произнёс бандит. — Зачем балласт с собой тащить?
— Ну, уж нет! Доедем до места, разбежимся, а там хоть развлекайся, хоть на нары сразу просись — дело твоё, — решительно возразил водитель. — В этих делах я вам не соучастник.
— Ты, братан, не каркай, — обозлившись, процедил Макар, — как бы тебе самому на нары не загреметь. Тоже мне, «пионер — всем ребятам пример» выискался!
— Хватит гавкаться, лучше следи за дорогой, — подал голос бандит, сидевший рядом с водителем, — смотри, там впереди что-то светится.
— Что может светиться на трассе, — буркнул водитель, — машина встречная.
И точно, подтверждая его слова, ослепив на мгновенье светом дальних фар, из-за поворота показался автомобиль. Сидевший рядом с Толиком бандит грязно выругался. Встречная машина, переключив дальний свет на ближний, между тем приближалась. Толик лихорадочно соображал: «Это может быть мой последний шанс. Если я его не использую, то больше у меня, возможно, не только шансов не будет, но и жизни». Он покосился на сидевшего рядом бандита. Тот напряжённо всматривался в приближающийся автомобиль и на мальчика не обращал никакого внимания.
На размышление времени не оставалось. Толик немного отклонился вправо, потом резко — влево, ударившись всем телом о дверку и одновременно нажав рукой на замок. Дверца распахнулась, и он вывалился на скользкую дорогу, прямо под колёса встречного автомобиля. Раздался противный скрежет тормозов сразу двух машин. Затем один из автомобилей, опомнившись, взвыл, и рванул прочь от места происшествия. Подбирать беглеца бандиты, явно, не торопились.
Поспешно распрощавшись с мамой и сыном Тимченко, чета Иноземцевых вместе с майором Никитенко, более не мешкая, расположилась в автомобиле Ильи Анатольевича.
— В Центральную городскую больницу, — скомандовал Никитенко.
— Что с моим сыном? — уже не думая о том, как скрыть свою тревогу, спросил Илья Анатольевич, трогая с места.
— К сожалению, этот мальчик — Антон, кажется? — оказался прав: ваш сын сам ушёл из дома, — ответил Никитенко. — Он рассказал об этом патрулю ГАИ, под колёса машины которого чуть не угодил. Это чудо ещё, что он остался жив. Хорошо, что патрульные перед этим снизили скорость, чтобы рассмотреть встречную машину, из которой ваш сын выбросился, и успели затормозить.
— Но, может, люди в той машине как раз и похитили Толика? — еле слышно спросила Галина Павловна.
— Какие там люди, отморозки какие-то, жаль, пока не удалось их задержать, — зло проронил Никитенко. — Но только сына вашего они не похищали, а подобрали на трассе, и, думаю, вряд ли с благими намерениями. Толик рассказал сам об этом, пока находился в сознании.
— Как он сейчас? — с трудом произнёс Илья Анатольевич.
— У парня шок — и от пережитого ужаса, и от удара об асфальт, пришлось вколоть успокоительное. Так что сейчас он спит. Но будет лучше, если, проснувшись, он увидит рядом с собой родных людей.
В кабине воцарилось напряженное молчание. Наконец, Илья Анатольевич, с болью в голосе растеряно спросил:
— Не могу поверить, неужели он решился на это из-за какой-то паршивой двойки?
— Нет, Илья, — тихо ответила Галина Павловна. — Толик ушёл из дома вовсе не из-за двойки, а потому что ты не поверил ему, не захотел выслушать, когда он пытался объяснить тебе случившееся.
Майор Никитенко дипломатично промолчал.
Толик очнулся только на следующий день, ощущая сильную тошноту и тупую ноющую боль во всём теле. С трудом поднял тяжёлые веки. В ответ на это несложное, в общем-то, действие, в голове словно бы взорвался притаившийся со времён последней войны снаряд. Толик застонал.
— Тихо, сынок, всё позади, — услышал он ласковый голос.
С трудом повернув голову, Толик увидел отца, склонившегося над ним и спящую мать, свернувшуюся калачиком на стоящей напротив кровати. Илья Анатольевич не склонен был к нежности, или, как он выражался, сопливости, и Толик удивился, обнаружив, что успокаивающий ласковый голос принадлежит отцу. Лицо его выглядело измождённым и осунувшимся, а покрасневшие глаза были встревоженными и печальными.
— Всё будет хорошо, сынок, ты только быстрее выздоравливай и набирайся сил, — охрипшим от волнения голосом добавил отец.
И вдруг, склонив голову и закрыв лицо обеими руками, прерывающимся голосом произнёс:
— Прости меня, сынок, если можешь, прости.
ДВА ДОМА ВАДИМА ИНОЗЕМЦЕВА
У Вадима Иноземцева было два дома. Первый — весёлый, уютный, пахнущий пирогами, наполненный маминым смехом и его, Вадима, радостью. Второй — холодный и пустой, пахнущий супом из пакета и давящий одиночеством. В первом доме он жил по праздничным и выходным дням, когда маме не нужно было бежать на работу и задерживаться там допоздна. Когда можно было, не спеша, поговорить с мамой обо всём на свете, или посидеть с книжкой в руках, ощущая присутствие в доме родного человека, или просто покрутиться на кухне, выполняя мелкие мамины поручения. Второй дом ждал его, когда он приходил со школы. Вадиму всегда казалось, что дом скучает по маме, а ему, Вадиму, не рад, поэтому становится таким тихим и холодным.
После уроков Вадим не спешил домой, никогда не пытался без очереди добыть одежду в раздевалке, и равнодушно смотрел, если кто-то влезал в очередь впереди него. Получив свою всепогодную куртку, он одевался медленно, пользуясь любой возможностью потянуть время. По дороге домой надолго застревал на улице, охотно вступая в разговоры со всеми встреченными знакомыми. Домой возвращался тогда, когда уж очень невыносимо хотелось есть. Быстро кипятил воду, заливал концентрат, проглатывал горячее месиво и опять убегал на улицу. Носился там с такими же, как он, неприкаянными ребятами и окончательно появлялся дома где-то за час до возвращения матери. Чтобы по-быстрому нацарапать что-то в тетрадках и затем сидеть, читать параграфы устных заданий, поглядывая на часы и предвкушая скорый приход мамы.
В последнее время второй, нелюбимый, дом стал заметно вытеснять первый. Вадим рос, увеличиваясь в длину и ширину, вместе с ним росли размеры его одежды и обуви. Купленные с осени обновки становились тесными уже к весне, нужны были средства, чтобы заменить их на новые. Очень некстати испортился старенький холодильник «Юрюзань», денег на его ремонт не было. Маме пришлось взять полставки корректора в журнале, где она уже работала на полную ставку журналистом. Период одиночества существенно увеличился: Вадиму приходилось всё дольше ожидать прихода мамы с работы. Если бы у них был дома компьютер, она могла бы брать работу на дом. Пусть бы она даже не разговаривала с ним, занимаясь изгнанием ошибок из текстов, пусть бы только находилась дома, чтобы он не чувствовал себя таким потерянным и никому не нужным.
Отца своего Вадим не знал. Кого теперь этим удивишь? В классе у многих ребят были или новые, «приёмные», отцы, или они вообще отсутствовали. Но в их случае отцы, расставшиеся с мамами, существовали в виде «воскресной» или «праздничной» родительской половины, или хоты бы исполнительных листов. У Вадима не было отца абсолютно и полностью, даже в виде ежемесячных скудных (или щедрых, что зачастую регулировалось исключительно совестью) выплат или лживых воспоминаний о трагически погибшем героическом разведчике или лётчике-испытателе. Мама мрачнела и замыкалась, когда Вадим пытался узнать подробности своего появления на свет, так что, в конце концов, он прекратил подобные попытки ради её душевного спокойствия.
В какой-то мере бороться с одиночеством помогали друзья. У Вадика было два друга — Антон Тимченко и Толик Говоров. С Толиком он дружил с первого класса, а Тимченко пришёл в их класс в прошлом году. Вадим даже не поверил своим глазам, когда перед первым уроком, начинавшим вторую четверть, в коридоре к нему подошёл Антон и спросил:
— «А» класс здесь обитает?
— Да, — немного растерянно ответил Вадим, — а ты кого ищешь?
— Вот его и ищу, буду учиться там, — пояснил Антон. — Меня из «Г» перевели.
Вадим хорошо знал Тимченко, Тимыча, как называли его друзья по команде, как скандировали фанаты «Арктики», когда Антон на всех парах нёсся к воротам противника. Видел и по местному телевиденью, когда тот давал интервью после одной игры, и в игре — специально ходил болеть на стадион. Не заметить на поле Тимыча было невозможно. Он никогда не суетился, играл смело, красиво и целенаправленно, часто спасая команду в критических ситуациях. Вообще, команда «Арктика» была несбыточной мечтой Вадима, возможно именно поэтому, встречая в коридорах школы Антона, он испытывал волнение, как бы прикасаясь к той жизни, за бортом которой был вынужден оставаться. И даже мечтать не мог, что жизнь эта, в лице Антона Тимченко, войдёт в его класс.
— «А» класс здесь обитает, — торопливо подтвердил Вадим. — И я в нём.
И, набравшись смелости, тут же предложил:
— Хочешь, садись со мной, я один занимаю целую парту.
Раньше парта принадлежала им с Толиком, но потом Евгения Кирилловна рассредоточила по классу дружную парочку, регулярно нарушавшую учебный процесс задушевными беседами во время уроков. Антон, как всегда сдержано, кивнул и, войдя в класс следом за гордо шагавшим Вадимом, бросил свой портфель на его парту.
— Меня зовут Вадим, — шёпотом, когда начался урок, сообщил Вадим, — можно попросту Димон.
— Почему Димон? — не сразу сообразил Антон.
— Потому что Вадим – это Ва-Дим, отсюда Димон, — последовало пояснение.
— Иноземцев! — представление прервал строгий окрик Татьяны Васильевны, математички. — Оставь в покое Тимченко. Твои ораторские способности нам хорошо известны, пройди-ка к доске, покажи, на что ты способен в области математики.
Вадим, пожав плечами, отправился по указанному адресу, в душе радуясь, что вчера добросовестно выучил тему и выполнил домашнее задание, чем лишил ехидство Татьяны Васильевны благоприятной почвы.
С этого дня началась их дружба и не прекращалась, только окрепла, когда оба успешно перебрались в шестой класс. Знакомство с родителями Тимыча состоялось через год после того, как Антон появился в «А» классе. До этого друзья встречались только в школе. После занятий вместе шли до перекрёстка, после которого расходились в разные стороны: Вадик плёлся к своему холодному дому, а Антон спешил домой, чтоб по-быстрому пообедать, заменить учебную сумку на спортивную и мчаться на тренировку. Но однажды, после физкультуры, на которой мальчишки выпросили 15 минут игры в футбол, Антон поинтересовался у друга:
— Димон, давно хочу тебя спросить: почему ты не ходишь в спортивную школу? У тебя здорово получается стоять на воротах. Хочешь, я с тренером поговорю? Хорошие вратари — всегда в дефиците.
Вадик растерялся и промямлил что-то относительно того, что он об этом не думал, и вообще у него нет свободного времени. Как бы не так! Вот чего у него всегда было навалом, так это свободного времени. Много, до тошноты. Но не признаваться же другу, что их с мамой бюджет не предусматривает ни спортивную форму, ни поездки на соревнования. У мальчишек, даже просто, без принадлежности к специализированным спортивным школам, играющих в футбол во дворе, была и форма, и бутсы, и собственные мячи.
Вадик не мог даже заикнуться об этом маме. Он знал, как она расстроится, поэтому делал вид, что ему какой-то там футбол просто не интересен. Когда же всё-таки случалось вступать в игру, он всегда становился на ворота. Место вратаря, во-первых, мало кто хотел занимать, все стремились в нападение, во-вторых, защищать ворота можно было и в ботинках. Бегать по полю в ботинках или в кедах неудобно, да и гробить единственную обувь ударами по мячу было расточительно.
— Ну, как знаешь, — пожал плечами Антон в ответ на невразумительный отказ друга, — а хочешь, пойдём сегодня со мной. У нас тренировочная игра, посидишь, посмотришь.
— А можно? — не веря своему счастью, переспросил Вадим. — Тренер не погонит?
— Нет, не погонит. Он не любит только, когда мамочки-папочки приходят на тренировки: они его стесняют, мешают эмоции выражать, а когда приходят пацаны, он даже рад. Говорит: «Пусть лучше на стадионе сидят, чем по подъездам ошиваются». Ну что, идёшь?
Вадим только радостно кивнул головой.
— Домой зайдёшь, своих предупредить? — поинтересовался Антон.
— А у меня-то своих — одна мать, да и та на работе до позднего вечера, — сообщил делано безразличным тоном Вадим.
— Отец в море? — понимающе уточнил Антон.
В приморском Романовске девять из десяти отцов семейств трудились на флотах — рыболовецких, торговых, военных и даже атомных. Производственная необходимость заставляла их периодически и подолгу находиться в море. Это было грустно, но объяснимо.
— У меня отца нет, — стараясь придать голосу весёлость, ответил Вадим.
Антон внимательно посмотрел на друга. Имея в резерве мать, отца, сестру, как-то не задумываешься, что у кого-то в семье может быть иначе. Немного подумав, он решительно заявил:
— Ну, что же, это даже лучше.
И пояснил, какой именно момент в сложившейся ситуации можно считать более благоприятным:
— Не будем терять времени, заходить к тебе. Пойдём сразу ко мне.
Впервые входя вслед за Антоном в его квартиру, Вадим чувствовал скованность и готовность немедленно вежливо ретироваться, если его приход не понравится родителям друга. Антон, между тем, стаскивая курточку и жестом приглашая Вадима последовать его примеру, сразу от порога громко возвестил о своём явлении:
— Ма-ам! Мы уже тут! Покормишь нас с Немчиком?
Из своей комнаты высунулась и, приветливо помахав рукой обоим, тут же скрылась любопытствующая Дарья.
— Это кто же мы? — выглянув с кухни, поинтересовалась зеленоглазая и темноволосая женщина, которую Вадим несколько раз видел в школе.
— Ты, наверное, Вадик! — улыбнулась она смущённому Вадиму, разглядывая его весело и дружелюбно. — А почему немчик?
— Моя фамилия Иноземцев, — ещё больше смутившись, пояснил Вадим. — Вот ребята меня и прозвали «немчиком».
— Ну, да, правильно, — понимающе кивнула мама Антона. — Раньше всех иноземцев называли «немцами» от слова «немой», то есть не разговаривающий по-русски. Эрудированные у вас в классе ребятки!
— Мойте руки и проходите на кухню, — исчезая за дверью, из-за которой выплывали вкусные запахи, пригласила она. — Папа, Даша и я уже пообедали.
— А где папуас? — поинтересовался Антон. — Опять на корабль вызвали?
— Да, у них сегодня предъявление регистру, — подтвердила мама.
— Отец в море скоро уходит, — пояснил Антон, намыливая руки. — Опять в женском коллективе один останусь.
С этого дня Вадим стал частым гостем в семье друга. Ему нравилось, как ласково улыбается при его появлении Виктория Игоревна, как по-мужски крепко пожимает ему руку Алексей Леонидович, отец Антона. Даже Дарье, несмотря на то, что она в свои неполные четырнадцать лет мнила себя гранд-дамой и смотрела на брата и его друга взглядом умудрённой жизнью женщины, он симпатизировал. Практически всё свободное время Вадим теперь проводил в доме друга, за исключением тех дней, когда он сопровождал Антона на тренировки. Вместе с Тимычем он ходил на все соревнования, болел за «Арктику», со всеми игроками которой успел перезнакомиться.
Хорошо, что в зимний период соревнования проходили в зале, и Вадиму не приходилось мерзнуть на свежем воздухе в неприспособленной для длительного пребывания на улице курточке. Дождавшись, когда шумная стайка футболистов покажется в зале, Вадим поднимался на балкон, сбрасывал курточку, следил за игрой и мечтал. А мечтал он о том, как он, Вадим, вратарь «Арктики» стоит в воротах. Счет 2:1. Идёт последняя минута матча. Игроки обеих команд вымотались, обессилели, еле-еле передвигают ноги. И вдруг защитники «Арктики» совершают ошибку — игрок противника прорывается в штрафную площадку и бьёт в «девятку». Антон и все игроки команды застывают в молчаливом отчаянии, соперник — в надежде. А он, Вадим, тот, на кого сейчас устремлены глаза всех игроков и болельщиков, совершает отчаянный, неимоверный прыжок, достаёт-таки мяч самым кончиком пальцев и — чудо из чудес — отбивает в поле! Звучит финальный свисток, вся команда бросается к нему. Его обнимают, хлопают дружески по спине, а он, смущённый и радостный принимает заслуженные поздравления. А затем к нему подходит величественный, как Эверест, Александр Александрович, пожимает руку и говорит:
— Молодец, Димон, не подвёл!
Как ни дорожил Вадим дружбой с Антоном, но была у него, оказывается, тайна, которой он не мог поделиться даже с другом. Это обнаружилось вечером седьмого марта, накануне женского праздника.
Назавтра намечался выходной, что не помешало Александру Александровичу назначить на восьмое марта тренировочную игру под девизом «Подарок маме». Почему-то Шеф считал, что все мамы как одна будут рады именно такому подарку, а не возможности провести добавочный выходной вместе со своими чадами. Перед игрой следовало хорошо отдохнуть, то есть выспаться. В начале двенадцатого (ночи, конечно) Антон не без сожаления оторвался от компьютера и уже собирался ложиться спать, когда в двери их квартиры кто-то позвонил. Кто бы это мог быть в такой поздний час?
Раньше, до эры мобильных телефонов, регулярно, в любое время суток, носили радиограммы, посланные отцом с моря. Даже если они не содержали никаких экстренных сообщений, а гласили «У меня всё в порядке. Люблю, скучаю, с нетерпением жду встречи», почтовые работники, преимущественно женщины, на личном опыте знавшие, что значит волноваться за кочующих в море странников, считали своим долгом незамедлительную доставку послания. Теперь отец радиограмм не отправлял: обмен сведениями о своём здравии и здравии домочадцев осуществлялся по спутниковой связи. К тому же он всего неделю как прибыл из очередного рейса и завтра вместе с Антоном собирался идти на игру, предоставив возможность женской половине семьи без помех готовить праздничный обед. Свой вклад в праздник — вкуснейший торт из кафе «Юность» — они заранее заказали и намеревались забрать его на обратном пути домой.
Антон прошлёпал до двери и выглянул в коридор. Отец уже открывал дверь нежданному позднему гостю. К своему удивлению Антон увидел, что это Анна Станиславовна, мама Вадима.
— Извините за поздний визит, — смущённо проговорила гостья, — но я очень беспокоюсь. Вадик не у вас?
Вопрос озадачил Антона. Димон никогда не задерживался у него так долго, а сегодня он вообще не заходил к ним домой. Антон вместе с подошедшим к школе после уроков отцом спешил в магазин за подарками своим дамам. Так что с Вадиком они расстались сразу после уроков, договорившись встретиться завтра прямо на игре, и сразу разбежались.
На шум вышла мама:
— Здравствуй, Аня! Что случилось?
Обе мамы познакомились благодаря сыновьям, и не то, чтобы дружили, но относились друг к дружке с симпатией. Поэтому вид Анны Станиславовны, расстроенной и испуганной, не на шутку встревожил Вику.
— Не знаю, Вадика до сих пор нет дома, — объяснила Анна Станиславовна и вдруг расплакалась.
— Я сегодня поздно пришла: из-за этого праздника корпоративного, будь он трижды неладен, на работе пришлось задержаться. Мы с Вадиком собирались вместе пирожные печь, я ему обещала, что приду пораньше, — всхлипывая, сбивчиво, объяснила Анна Станиславовна. — Я, конечно, хотела, но не смогла. Мне эти гулянки абсолютно не нужны, но ведь если не останешься, потом будут косо смотреть. Пришла домой, Вадика нет. Ждала-ждала, он так и не пришёл. Он никогда так поздно не задерживался.
— Ну, не плачь, может, и правда отсиживается у кого-нибудь из друзей, — мама принялась успокаивать гостью. — Пойдём на кухню, я тебя чаем напою.
— Антоша, — обернулась Вика к сыну, — пошли с нами, давай вместе подумаем, где может быть Вадик.
Антон вслед за мамой и Анной Станиславовной потопал на кухню. Дарья плескалась в ванной, а Алексей Леонидович, не выносивший женских слёз, отправился дежурить у телевизора, копить силы на тот случай, если придётся подставлять мужское плечо или применять физическую силу.
— Антоша, он тебе ничего не говорил о своих планах? — с надеждой в голосе робко обратилась к другу сына Анна Станиславовна.
— Нет, совершенно ничего, — искренне признался Антон. — Я его после школы не видел, а завтра мы договорились встретиться прямо на игре.
— Значит, он действительно обиделся на меня, — упавшим голосом произнесла Анна Станиславовна.
— Подожди паниковать, побродит, замёрзнет и объявится, — не совсем уверенно предположила Вика.
— Нет, не объявится, — тихо возразила Анна Станиславовна. — Он заранее меня уже и с праздником поздравил. Читай.
Она достала из сумочки, которую всё время прижимала к груди, как спасательный круг, красивую открытку.
«Дорогая мамочка! Поздравляю тебя с праздником, — прочитала вслух Вика. — Желаю тебе всегда быть любимой и никогда не встречать праздники в одиночестве».
Услышав последнюю фразу, Анна Станиславовна опять заплакала горько и безутешно.
— Видишь, что он написал, — сквозь рыдания проговорила она. — Ему было так одиноко, когда он ждал меня, а я всё не являлась. Будь она проклята, эта работа!
Антон видел, что его мама уже готова присоединиться к маме Вадима в бесполезном деле пролития слёз и решил вмешаться:
— А вы Толику Говорову не звонили?
— Звонила, — всхлипывая, ответила Анна Станиславовна, — нет его у Толика. Илья Анатольевич предложил свою помощь, а я и не знаю, куда идти, где искать.
— А у кого он ещё может быть, не знаешь? — обратилась Вика к сыну.
— Нет, мама, думаю больше ни у кого. У него в классе со всеми хорошие отношения, но искать убежище он ни у кого бы, кроме нас, не стал, — убеждённо ответил Антон.
— Мой сыночек, он такой гордый, ни за что не стал бы с посторонними делиться своими чувствами, — подтвердила Анна Анатольевна, не прекращая плакать. — Учителя думают, что если он всё время улыбается и шутит, так он легкомысленный. А он просто за улыбкой привык прятать все свои переживания.
— Аня, а родные у вас есть, такие, к кому бы он мог пойти?
Анна Станиславовна отрицательно покачала головой:
— Все наши родственники живут в Украине, одна я додумалась притащиться на край света вслед за мужем.
— Так, может, Вадим к нему и отправился, к отцу своему? — продолжала выдвигать версии Вика.
— Какой отец?! Нет у него никакого отца! — Анна Станиславовна даже прекратила рыдать от возмущения.
— То есть имеется, конечно, номинально, — уже тише сообщила она. — Мы, кстати, до сих пор официально не разведены. Не хотела лишний раз даже на суде с ним встречаться.
— Антоша, тебе рано вставать, иди сынок, ложись спать, — распорядилась строгим голосом мама, почувствовав, что сейчас последует объяснение политики непризнания отца Вадима.
Антон, пожав плечами, мол, я же не по собственному желанию тут торчу, сами призвали, удалился в свою комнату. Больно ему надо знать эти женские секреты: кто отец Димона, где он, и за какие грехи отлучен от семьи и при жизни списан в утиль. Антона сейчас больше всего тревожила судьба друга. Он представлял, как Вадим, одинокий и насквозь промёрзший, бредёт по полутёмным улицам города, заходит в грязные, неуютные подъезды, чтобы немного погреться, и бредёт дальше, изгнанный оттуда бдительными старушками, которым везде и во всех чудятся наркоманы и преступники.
Антон ругал себя последними словами. Как он мог не заметить, не понять, что его другу тошно. Когда отец уходил в очередной раз в море, Антон ощущал себя черепашкой, с которой содрали панцирь. Возвращение отца радовало не только потому, что вместе с ним можно было обсуждать понятные только им двоим мужские темы, весело решать какие-то домашние проблемы, требующие участия сильного пола, бродить по весёлым предпраздничным магазинам, но и потому что оно давало Антону чувство уверенности и покоя в душе. Радость, возникшая благодаря возвращению отца из рейса, окрасила в яркие праздничные цвета весь мир. Она же помешала увидеть, что Вадим остался в мрачной, серой, его части, всеми брошенный, отгороженный, как узник решёткой, своим безрадостным одиночеством от общей праздничной суеты.
Терзаемый угрызениями совести и невозможностью немедленно прийти на помощь другу, Антон долго ворочался в постели, но, в конце концов, усталость взяла своё и он уснул.
Вадим вернулся из школы в прекрасном расположении духа. Во-первых, назавтра не надо было идти в школу, во-вторых, и это главное, маме не надо было идти на работу. Её редакторша по половому признаку считалась женщиной, к тому же женщиной тщательно скрываемого количества прожитых лет, привыкшей трепетно отмечать 8 Марта ещё с тех далёких времён, когда она могла небрежно, не таясь, называть свой возраст. Так что этот, не совсем вразумительный, но светлый и радостный праздник был надёжно защищён от авралов и различных сверхурочных работ.
Конечно, Вадим вовсе не собирался целый день провести возле маминой юбки — слава Богу, вышел уже из этого возраста! — его радовала мысль, что мама весь день будет дома. Утром он поздравит маму, потом они, не спеша, спокойно позавтракают, потом он пойдёт поболеть за Тимыча, а когда вернётся, в доме будет вкусно пахнуть жареной курочкой, а мама будет сидеть калачиком в старом любимом кресле и читать книжку.
Приятные мысли ещё прибавили хорошего настроения. Вадик пообедал вчерашним супом и разогретыми, загодя сваренными мамой магазинными пельменями. Затем он извлёк из кладовки древний, но, тем не менее, ещё действующий пылесос и пропылесосил квартиру. Вытер пыль, подумал, и протёр полы. Переместился на кухню и всё приготовил для изготовления пирожных безе — достал чистую миску, кинул в неё венчик для взбивания белков, выставил на стол банку с сахаром, выложил пачку ванили и лимонной кислоты. Вадик и сам бы мог приготовить массу для пирожных, но не умел отделять белки от желтков. Да и, честно сказать, с мамой было веселее заниматься предпраздничной суетой.
Домашние хлопоты заняли достаточно времени. Управившись, Вадим посмотрел на часы и с радостью отметил, что ждать осталось совсем не долго. Включил старенький, дающий картинку с несуществующей в природе цветностью, телевизор и завалился на диван с книжкой, взятой у Антона. Помогая звёздному волку Моргану Чейну выпутаться из опасных приключений, Вадик то и дело поглядывал на часы. Когда стрелки переползли за цифру шесть, он отложил книгу и подошёл к окну. Прижался лбом к холодному стеклу.
Троллейбусная остановка на противоположной стороне улицы была хорошо освещена. Вадик видел, как один за другим подъезжали троллейбусы, из них, как фарш из мясорубки, выползал людской ручеёк. Изредка мелькали мужчины, не обременённые ничем, кроме завёрнутых в целлофан букетиков пересохшей акации, которую ушлые торговцы выдавали за мимозу. Основной же поток составляли женщины, целеустремлённо двигавшиеся в направлении домашних очагов, некрасиво сгорбленные под весом тяжёлых сумок, содержимое которых предназначалось для устройства светлого праздника себе и своим близким.
«Боевые слоны Ашоки», — вспомнил вдруг Вадик. Впервые он услышал это выражение от мамы пару лет назад, когда они направлялись на цирковое представление. Вадик так спешил вскочить в подошедший троллейбус, что чуть не сшиб выходящую из него усталую женщину, обременённую поклажей, не совместимой с женской привлекательностью. Мама тормознула его, шепнув:
— Погоди, пусть сначала выйдут боевые слоны Ашоки.
Вадик, никогда прежде не встречавший даже обычных слонов на улицах родного города, немного удивился, но тут же его мысли переключились на предстоящее цирковое представление. Однако вечером, уже ложась спать, он неожиданно вспомнил странную фразу и спросил: «Мама, а кто такие боевые слоны Ашоки?»
Мама вздохнула, как-то по-особенному посмотрела на него и объяснила, что Ашока — это древний индийский царь, который использовал слонов для ведения войны. По его приказу слуги рыли в джунглях глубокие ямы и маскировали их ветками. В эти ямы проваливались слоны, люди их вытаскивали, дрессировали и затем использовали в битвах. Но больше всего поразило Вадика то, что порабощённые и оторванные от привычной жизни слоны, вместо того, чтоб возненавидеть своих мучителей, не только не помнили зла, но и были им очень преданы. Если во время боя хозяин падал на землю, раненый стрелой, слон закрывал его своим телом и оберегал от гибели.
Рассказ Вадику очень понравился, хотя тогда он так и не понял, какое отношение слоны имеют к той женщине, которую они видели на остановке. Гораздо позже, приобретя некоторый житейский опыт, он понял, что имела мама в виду. Непонятным оставалось только одно: как её нежелание быть одной из «боевых слонов Ашоки» соотносилось с отсутствием в жизни Вадима родного человека — отца.
То ли мама в принципе не выносила зависимости от какого бы то ни было «хозяина», то ли хозяин оказался не достоин её преданности. Трудно со взрослыми. Они не считают нужным делиться своими переживаниями с детьми, потому что думают, будто они глупые и ничего в жизни не понимают. А как бы было хорошо, если бы мама рассказала Вадику о его отце. Он бы не мучился неизвестностью, и, как знает, может, вместе они смогли бы найти выход, и теперь бы ему не приходилось брать на себя всю ответственность за дальнейшую судьбу их семьи.
Вадим ещё немного постоял у окна, прислушиваясь к хлопающей двери лифта и высматривая среди спешащих прохожих родное лицо. Смеркалось. Вместе со сгущающейся темнотой становилось более плотным и осязаемым просыпающееся в душе чувство одиночества. Прекрасное настроение таяло, как снег, оставляя после себя мусор, накопленный старушкой-зимой. Вадик вернулся на диван, сел, сгорбившись, сложив руки между коленями.
По телевизору шла какая-то чепуха, суперменство Моргана Чейна внезапно стало раздражать. Посидев ещё немного, Вадик встал, снял трубку телефона, и, немного поколебавшись, позвонил в справочную автовокзала. Ближайший автобус на Заречье-3 уходил в двадцать часов пятьдесят минут. Достав остатки своих сбережений, накопленных от денег на школьный завтрак, он убедился, что на билет туда и обратно ему хватает. Подождав до восьми, достал вазу, ополоснул, набрал отстоявшейся воды (мама специально её отстаивала для комнатных цветов) и поставил свой букет.
Вадику ужасно повезло, что он встретил старушку, продававшую коричневатые прутики багульника. Денег хватало только на одну веточку, но старушка клялась-божилась: Вадик не пожалеет, купив её. Она также объяснила, что сделать, чтобы на, казалось бы, мёртвой веточке распустились цветы. Вадик почему-то поверил старушке, всё сделал, как она сказала. Ещё он загадал тайное желание, которое должно было исполниться, если цветы и вправду появятся. Для подстраховки он срезал в сквере два прутика вербы и сунул их в бутылку с водой, где уже находился багульник.
Утром, уходя в школу, Вадик доставал будущий букет из-за шкафа, выставлял его на свет божий, а вечером, перед приходом мамы, опять прятал. В результате букет получился замечательный — багульник распустился чудесными лиловыми цветами, а веточки вербы покрылись нежными пушистыми серовато-белыми шариками. Полюбовавшись букетом, Вадик, обдумывая каждую фразу, подписал красивую праздничную открытку, которую также приобретённую на сэкономленные деньги, и поставил её, прислонив к вазе.
Последний раз осмотрел квартиру, оделся и выскользнул за дверь. На улице, между тем, совсем стемнело, но фонари, усиленно освещавшие улицы, как и в период полярной ночи, существенно разбавляли наступавший сумрак. Вадик медленно направился к троллейбусной остановке. Пропустил два троллейбуса, ожидая, что вот-вот подойдёт тот, из которого выйдет смущённая опозданием мама, увидит его, обрадуется, и они вместе пойдут домой.
Время шло, и больше ждать было нельзя. Вадик запрыгнул в подошедший троллейбус и занял место сразу за кабиной водителя. Здесь никто не мог видеть его лицо. Вадик не чувствовал обиды на маму, он был уже достаточно взрослым, чтобы её понимать. Молодая, красивая женщина, ей нужна компания. Конечно, сын — тоже компания, но он может удовлетворить потребность только в родственной любви, а взрослым, Вадик это знал, нужны ещё и знаки внимания со стороны взрослого противоположного пола. Вот если бы у него был отец, как у Антона, как у Толика, мама никогда бы не задерживалась на работе, потому что знаки внимания и любви всегда ждали бы её дома.
Автобус на Заречье-3 оказался забит людьми, возвращавшимися из центра в пригород, под завязку, но Вадик успел захватить место на заднем сиденье и теперь с волнением рассматривал пассажиров. А вдруг среди них находится и тот человек, к которому он так решительно устремился поздним мартовским вечером? Вон тот, высокий, осанистый дядька с добрыми глазами его вполне бы устроил. Нет, дядька не подходит, он не один, а с маленькой пухлой брюнеткой, которая взяла да опустила по-хозяйски голову на его плечо. Вадик вздохнул и принялся смотреть в окно.
С чего началась его сегодняшняя авантюра? Месяца два тому назад, да, это было на зимних каникулах, он вместе с Антоном завалился к нему домой после лыжной прогулки. Полярная ночь близилась к концу, и сумеречный промежуток уже значительно увеличился, что делало зимние каникулы гораздо веселее. Дарья этой весёлости явно не ощущала, потому что вернувшиеся с прогулки друзья обнаружили её зарёванной и недовольной окружающим миром.
— Что это с ней? — сочувственно поинтересовался Вадик.
— Делать ей нечего, — фыркнул Антон, — с утра минорничает. Уже второй раз фотографируется на паспорт и всё время недовольна своим изображением. То нос картошкой, то глаза как у китайца. Это она так считает, по мне-то всё как есть на самом деле и вполне прилично. К тому же ей мама сто раз уже объясняла, что этот паспорт не на века: в двадцать лет всё равно менять на новый, если, конечно, замуж не выскочит раньше и не испортит документ штампом.
Маленькая трагедия Дарьи неожиданно натолкнула Вадима на интересную мысль. Он как-то раньше не задумывался — время ещё не пришло — о том, что факт регистрации брака фиксируется в паспорте. На то, что фамилия дедушки и бабушки была Гавриловы, а его и мамы — Иноземцевы, он давно уже обратил внимание. Отыскал среди документов своё «Свидетельство о рождении» и установил, что его засекреченный отец также был гражданином Иноземцевым по имени Андрей Николаевич.
Таким образом, Вадим получил подтверждение, что его не из пробирки извлекли, а получили естественным способом, и отец у него имеется! К сожалению, больше ничего об отце в свидетельстве не сообщалось. Комментируя несуществующую трагедию сестры, Антон невольно напомнил о том, что у женатых людей в паспорте обязательно должен стоять штамп. А если так, то, возможно — маленькая надежда, но всё-таки есть — раз мама не стала канителиться с возвратом фамилии, то и в паспорте у неё сохранился штамп об имевшем место замужестве!
Вечером, уже перед сном, дождавшись, пока мама отправится в ванную, Вадим совершил нехороший поступок — залез к ней в сумку. Было стыдно, но другого способа установить истину он не видел. Прислушиваясь к шуму льющейся воды, осторожно извлёк из сумочки мамин паспорт и принялся его листать.
На четырнадцатой странице Вадим нашёл то, что искал. В разделе «Семейное положение» указывалось, что тринадцать лет тому назад мама зарегистрировала брак с гражданином Иноземцевым А.Н. Но, самое главное, та же запись сообщала, что некогда родители проживали в населённом пункте Заречье-3, где и зарегистрировали свой брак.
Сердце Вадима громко стучало, когда он засовывал паспорт на прежнее место в сумочку. Ему не терпелось достать карту Романовской области и определить, где же находится искомый населённый пункт. В том, что он находится где-то рядом, а не, скажем, в Сибири, он практически не сомневался, так как появился на свет именно в Романовске. Вряд ли родители, проживая в сибирской тундре, облюбовали бы для появления на свет наследника роддом, находящийся за тридевять земель, в Заполярье.
Позже, улегшись в постель, Вадик укрылся одеялом с головой и с помощью фонарика принялся изучать окрестности Романовска. Заречье, обозначенное самыми маленькими буковками, обнаружилось на побережье. Правда, никаких цифр возле него не было, но это Вадика не смутило: он знал, что с помощью цифр обозначаются военные городки, гнездящиеся возле гражданских населённых пунктов. Значит, его отец — военный.
Как следует поступить с обретённым знанием, Вадим не знал. Во-первых, военные — народ непоседливый, мобильный, часто меняющий свою дислокацию. Во-вторых, по какой-то причине мама считала нужным скрывать от Вадима существование отца, а вдруг ему действительно лучше с ним не встречаться? Канун праздника, проведенный в бесплодном ожидании, внёс в размышления свои коррективы. Отсчитывая долгие минуты одиночества, Вадим вдруг с ошеломляющей ясностью осознал: нужно найти отца. Если он сможет найти и вернуть отца, маме будет зачем спешить домой и он, Вадим, уже больше никогда не почувствует себя одиноким, потому что ожидать маму они уже станут вдвоём. Решение созрело моментально.
Автобус между тем равнодушно выполнял свою повседневную работу, мчался по тёмному шоссе к неведомому пункту Заречье-3, выхватывая из художественного полотна ночи фрагменты, изображающие искривлённые суровой жизнью в Заполярье карликовые берёзки и ивовые кустарники.
Военный городок вынырнул внезапно из-за поворота, преградив дорогу высоким забором с контрольно-пропускным пунктом посередине. Автобус подкатил к воротам, лихо развернулся, намереваясь сразу после выгрузки пассажиров отправиться в обратный путь, и остановился. Народ заспешил из салона, торопясь быстрее разбрестись по домам.
Вадик самым последним выбрался из автобуса, проследил взглядом, как несколько новых пассажиров, наверное, гостивших в Заречье, заняли освободившиеся места, чтобы отправиться в Романовск, затем обратил свой взор на вереницу следующих через КПП людей. Все они, проходя через ворота, что-то предъявляли постовым. Вадик растерялся: как это он раньше не сообразил, что для прохода в военный городок требуется пропуск. Вадим совсем было уже решил вернуться домой несолоно хлебавши, как автобус вдруг фыркнул и рванул с места, не оставляя ему выбора. Подождав, пока толпа схлынет, мальчик подошёл к воротам.
— Мне нужно пройти в городок, — нерешительно сообщил он постовому.
— Да ну? — шутливо удивился тот. — Предъявляй пропуск и двигай, куда тебе надо.
— У меня нет пропуска, — еле слышно ответил Вадим. — Я не знал, что сюда нужен пропуск.
— Ну, ты даёшь, парень! Это ж военный городок, значит, секретная зона, — пояснил солдат. — Без пропуска никак нельзя.
— Ты, наверное, к другу приехал? — подключился к беседе сержант, вышедший из помещения КПП.
Вадик молча кивнул головой.
— Ничего не поделаешь, придётся возвращаться в Романовск, — проявил сочувствие сержант. — Приедешь к другу в следующий раз, пусть он только тебе пропуск заранее закажет.
Вадик вернулся на автобусную остановку, сел на краешек скамейки, поплотнее кутаясь в хлипкую курточку. Холодало. В марте, несмотря на весеннее дыхание дня, по ночам ещё держался мороз, иногда до минус пятнадцати градусов. Ближайший автобус будет часа через полтора. Вадик уже раскаивался, что так непродуманно ринулся в незнакомое место. А вдруг отец уже давным-давно уехал из гарнизона? А вдруг он уже позабыл, что где-то у него растёт сын, иначе почему он никогда не искал с ним встречи?
— Эй, пацан! — вдруг окликнул Вадика сержант.
Вадим, мелко дрожа от наступавшего холода, подошёл.
— Слушай, пацан, — задумчиво произнёс сержант. — А ведь ты сегодня не сможешь вернуться в Романовск: это был последний автобус.
— Точно, точно, — подтвердил солдат. — Перед выходными и праздниками у них отменяют последний рейс, так что десятичасовый становится последним.
Вадим похолодел, на этот раз изнутри. Не хватало ещё теперь ночь провести под забором!
— Да, парень, влип ты, — искренне посочувствовал сержант. — Ну, ничего, погуляй, может, какая попутка подвернётся. А к кому ты хоть приезжал?
— К Иноземцеву, — стуча зубами и от внешнего, и от внутреннего холода, сообщил Вадим.
— Знаешь такого? — обратился солдат к сержанту.
— Да, вроде есть такой, майор Иноземцев, — подумав, сообщил тот. — Только ты, парень, липу гонишь! Какие на фиг могут быть друзья — у майора нет детей! Да и вообще, он холостяк, вроде.
— Я к нему самому, к майору, — поспешно объяснил Вадим, боясь ещё поверить услышанному.
В мыслях крутилось лихорадочно: «Отец здесь! И… у него нет больше никаких детей! Но что толку, если он по ту сторону забора, а я по эту?»
— Ты к майору?! — удивился сержант. — Ни фига себе картинка обрисовывается!
— Ладно, парень, заходи пока, погрейся, а то вон, уже весь посинел, а мы сейчас помозгуем, что с тобой делать, — обратился он к Вадику.
Вслед за часовыми Вадик зашёл в помещение КПП и по-сиротски устроился на краешке стула. Дрожа (он уже не понимал, дрожь эта происходит или от холода, или от избыточного волнения), слушал, как сержант куда-то звонил, сначала по одному, затем по другому телефону. Затем, не поворачиваясь к Вадиму, сообщил: «В общаге твой приятель обитает, сейчас поищут», и вдруг, весь подобравшись, бодро доложил в трубку:
— Здравия желаю, товарищ майор! Тут на проходной вас один человек ожидает! Никак не знаю. Хорошо.
— Сейчас прибудет, — сообщил он, поворачиваясь к Вадиму.
И потеряв к нему всякий интерес, принялся обсуждать с товарищем какие-то свои проблемы.
Вадику внезапно стало страшно. Он понял, почему так долго не решался приехать в Заречье: боялся, что окажется не нужным отцу. Пока он просто предполагал, где находится Иноземцев-старший, он мог мечтать о встрече и надеяться, что эта встреча нужна им обоим. Если теперь отец откажется признавать его, рухнут все мечты, останется одна холодная, как мартовская ночь, пустота без всякой надежды.
Между тем дверь со стороны городка отворилась, и на пороге появился среднего роста худощавый мужчина с характерными для военных залысинами (от фуражек, наверное) на высоком лбу. Одет он был в военные брюки и гражданскую кожаную куртку. Окинув взглядом помещение, и скользнув равнодушным взглядом по испуганно сжавшемуся в комок Вадику, обратился к дежурным по КПП:
— Так кто меня здесь разыскивает?
Сержант, пожав плечами, указал на Вадима:
— Вот этот пацан, товарищ майор, говорит, что к вам приехал. Врёт, что ли?
— Ты ко мне? — удивился мужчина.
Вадик молча кивнул головой.
Мужчина какое-то время также молча удивлённо рассматривал гостя, затем выражение его лица изменилось на растерянное и даже испуганное. «Он ведь совсем не знает меня, — запоздало сообразил Вадим. — Сейчас погонит».
— Вадик? Сынок?! — вдруг что-то рассмотрев в обречённом взоре незнакомого мальчишки, осевшим голосом спросил отец и, шагнув к Вадиму, как малыша, подхватил его на руки и крепко прижал к себе.
Обратная дорога показалась Вадиму в два раза короче. К практически незнакомому человеку, крутившему сейчас слева от него руль «девятки», он сразу почувствовал доверие и уже готов был полюбить его преданной сыновней любовью. И совсем не хотелось задавать вопрос: «Почему ты меня не искал?» Наверное, искал, возможно, даже иногда тайком видел: ведь по имени назвал сразу и безошибочно! Так или иначе, но Вадима этот вопрос больше не занимал. Гораздо важнее было то, что он знал наверняка: теперь у него будет совершенно другая жизнь. Рушились стены ненавистного печально холодного дома, погребая под собой чувство одиночества и покинутости, а дом светлых надежд и семейного счастья уже ждал впереди, сияя в темноте электрическими глазами приветливых окон.
Первая реакция отца — растерянность и испуг — объяснялась тем, что он решил, будто с мамой случилось что-то ужасное. Теперь они мчались на своей машине в Романовск, торопясь, чтобы с дорогой им обоим женщиной и на самом деле не приключилось беды. Вадик только сейчас понял, что переживает мама, не зная, где находится её сын. Убаюканный теплом, ровным ходом машины и наступившей после страшного душевного напряжения слабостью, Вадим уснул и проснулся уже во дворе своего дома. С удивлением он увидел, что отец держит в руках огромный букет нежно-розовых роз, потом сообразил: в их нервное, напряжённое время в любое время дня и ночи может возникнуть потребность в примиряющем букете цветов, так что цветочные магазины должны работать круглосуточно.
НАЙДИ СВОЮ ТРОЮ
Седьмой класс начался для Антона невесело. Если быть точным, неприятности начались ещё летом, во время международного юношеского чемпионата по футболу, который ежегодно проходил в небольшом шведском городке Питео. «Арктика» уже в третий раз приезжала сюда. В предыдущие два визита команда увезла с собой высшие награды — сначала серебряную, а потом и золотую. Год усиленных тренировок не прошёл даром: в нынешний свой приезд ребята надеялись получить ещё одно золото.
Как обычно, всех участников соревнований поселили на опоясывающих город кольцом туристических и спортивных базах. Они располагались среди сосен вокруг живописных озёр. Футболисты из Романовска успели привыкнуть к поездкам за рубеж, и приметы иностранного благополучия — чистота, порядок, тщательная ухоженность домов и улиц — уже не вызывали, как прежде, завистливой восхищённости увиденным.
Организаторы турнира средств на его проведение не жалели: призовой фонд выглядел весьма внушительно даже по меркам финансово стабильных государств. Страсти на многочисленных футбольных полях разгорались нешуточные, достойные взрослых чемпионатов мира. Дошедшая до полуфинала «Арктика» потеряла получившего сильный ушиб плеча вратаря Сашу Разгонова и полузащитника Толика Говорова, в столкновении с противником подвернувшего ногу. В запасе оставались Дима Курилин, передавший Антону Тимченко капитанскую повязку, и Родион Шершунов. Оба только накануне поездки в Питео отгрипповали и находились далеко не в идеальной спортивной форме.
С учётом того, что несколько футболистов не смогли поехать на соревнования по причине отсутствия необходимых денежных средств у родителей, скамейка запасных оказалась критически короткой. Полуфинал, между тем, складывался тяжело для команды. Александр Александрович заметно нервничал: противник, шведы, играл жестко, грубо, прилагая все силы к тому, чтобы помешать русской «Арктике» в очередной раз увезти домой медали. Уступать победу хозяева футбольного поля не хотели ни за что. Заметную нервозность проявлял не только всегда эмоциональный Саныч, но даже обычно сохранявший монументальное спокойствие тренер соперников.
Начался второй тайм. Время неумолимо уходило вместе с шансом одолеть противника, которого счёт 2:2 вполне устраивал. Антон, как капитан, пытался ободрить товарищей, но его слова, брошенные на ходу, мало помогали. Шведы действовали более спокойно и уверенно, и готовились предпринять контратаку, когда мяч, в очередной раз взлетев в воздух, по касательной спикировал на кого-то из их защитников, изменил направление и улетел вправо, где за пределами штрафной курсировал Юрик Осипов. Вместо того чтобы попытаться проскользнуть мимо защитников и пробраться поближе к воротам, или, на худой случай, перепасовать кому-нибудь из товарищей, Юрик вдруг, неожиданно для своих и чужих, сильно ударил по мячу, вложив в удар всю энергию отчаяния, накопленную к тому моменту.
Вратарь жёлто-голубых, не ожидавший подобной прыти от, кажется, уже поверженного противника, замешкался с прыжком всего на секунду, но этой секунды было достаточно, чтобы мяч оказался у него за спиной в сетке ворот. Увидев засиявшие лица товарищей по команде, Антон понял, что это — победа, которую после гола Осипова они уже ни за что не отдадут сопернику. Действительно, шведы после пропущенного мяча сразу как-то растерялись, обмякли, бестолково засуетились, мешая друг другу.
Антон толком не понял, что именно произошло в следующую минуту. Кажется, Осипов даже не владел мячом в тот миг, когда рослый швед столкнулся с ним то ли в игре, то ли преднамеренно, мстя за меткий удар. Швед вразвалочку направился к судье, жестикулирующему жёлтой (почему не красной?!) карточкой, а Юрик остался лежать на травяном газоне. Антон подбежал к нему и с тревогой спросил:
— Юрик, что, нога?
— Ну, гад толстый, достал-таки, — ответил Осипов сквозь сжатые зубы и застонал.
— Тимченко! На место! Играть, мать вашу так! А ты, Осипов, чего разлёгся, как уличная девка? — загремел от кромки поля голос Шефа.
Юрик попытался встать, но тут же, застонав, опять повалился на бок. Зло глянув на тренера, Антон на правах капитана подбежал к судье и, указав на Осипова, произнёс по-английски: «Our player has got injuri!»
Судья недовольно глянул на часы, на Осипова, но игру остановил. Антон быстро подбежал к Юрику, помог подняться и добраться до скамейки запасных, не обращая внимания на мечущего молнии и готового разразиться громом Шефа. Затем стремительно вернулся на поле и сразу включился в игру. За оставшиеся три минуты счёт не изменился, «Арктика», а, значит, Россия, вышла в финал.
Александр Александрович, буркнув: «Не расслабляться, главная игра впереди», быстро куда-то удалился, оставив команду на трибунах наблюдать за игрой менее удачливых футболистов, в данный момент разыгрывающих право на борьбу за третье место.
— Мы что, так и будем тут торчать, как три пальмы в песках аравийской земли? — поинтересовался Костя Жданов, пытаясь поудобнее устроиться на жёстком сидении.
— А кто виноват? Надо было полуфинал проигрывать, не пришлось бы ожидать финала. Топал бы уже сейчас в коттедж, паковал чемоданы, подгоняемый образными выражениями Шефа, — резонно заметил Шипа. — А раз пробились дальше, нечего ныть, сиди и жди.
— Не могли назначить финал на завтра, — возмутился Телибаев. — Такой напряг — сразу две нехилые игры в день!
— Они боятся, что Шипа у них все запасы пирожных переточит, если ещё на день задержится, — с серьёзны видом предположил Костя. — А вообще-то, чего стеречь тут на стадионе? Давайте пойдём в коттедж, вымоемся хоть, отдохнём по-человечески. Тут идти-то десять минут, а до финала ещё куча времени, успеем вернуться.
— Хочешь, чтобы Шеф тебе голову оторвал за самоуправство? — лениво поинтересовался Шаповалов.
— За что? За то, что пробились в финал?! — фыркнул Костя.
— Давай, решай, капитан, — обратился к Антону вратарь Виталик Кириллов, — будем тут нудиться или вернёмся до игры в коттедж, отдохнём по-человечески перед финальным забегом.
— По-хорошему, конечно, нужно дождаться Саныча, чтоб не гневить его лишний раз. С другой стороны, не известно, куда он подался и когда вернётся, а время, между тем, не стоит на месте. Да и Юрчика не мешало бы оттранспортировать, кто его знает, что у него с ногой, — вслух размышлял Антон. — Как ты, Юрик, доковыляешь до коттеджа с нашей помощью?
— А куда мне деваться? Доползу потихоньку, — ответил Осипов, кривясь от боли и потирая травмированную ногу.
— Сто раз уже говорили, что надо на игры врача с собой брать, — произнёс с упрёком Зотов.
— Какой там врач, у директора школы никогда не находится средств даже на медсестру, — с горечью заметил Антон. — Ладно, чего время зря терять. Давайте решим так: кто хочет пойти в коттедж отдохнуть — за мной, кто желает остаться, пусть остаётся и заодно доложит Шефу о наших планах.
Остаться на стадионе решили Разгонов, Говоров и Курилин, которые участия в предыдущей игре не принимали, а также примкнувший к ним осторожный Шаповалов, Шипа, которому к тому же, лень было топать туда и обратно.
— Мы не вспотели, мыться нам не надо, — так пояснил своё решение Разгонов. — Лучше останемся дожидаться Шефа, прикроем вас с тыла.
Когда посвежевшие и отдохнувшие игроки «Арктики» вернулись на стадион, Александр Александрович выглядел тучей, несущей не только гром и молнию, но и крупный ледяной град. Сверкая очами, он молча дождался, пока подопечные рассядутся на скамейках, и только после этого обратил испепеляющий взор на Антона.
— Ты что это себе позволяешь, Тимченко?! — голосом, не обещавшим наград и поощрений, прошипел он. — Какого хрена ты увёл команду со стадиона?
— Александр Александрович, мы отдыхали в коттедже, — стараясь сохранять спокойствие, давшее трещину ещё после реакции тренера на травму Осипова, сказал Антон.
— Они, видите ли, отдыхали, — насмешливо прокомментировал объяснение Антона Шеф. — Что, сильно переутомились? Вы кто, девки, приехавшие на пикник, или спортсмены? Туристы-футболисты засраные!
Голос Александра Александровича повысился до критического уровня и широко разнёсся над трибунами. Несколько шведов, отдыхавших невдалеке после игры за третье место, встали и отошли подальше от рассерженного русского. Ещё одна группа игроков в жёлто-голубой форме сидела поодаль и с любопытством наблюдала за происходящим. Среди них Антон заметил Володьку Коновалова, когда-то игравшего за романовскую «Лапландию», а после того, как мать вышла замуж за шведа, перебравшегося на ПМЖ в Швецию и теперь выступавшего за команду из Лулео. Антону стало не по себе. Не хватало, чтоб Володька ещё перевёл своим новым товарищам по команде, как тренер россиян «благодарит» своих игроков за выход в финал.
— Так, а где Осипов? Почему он не явился? Или так перетрудился, что уже и подняться не смог?
— У него сильно болит нога, — пояснил Антон. — Мы его оставили в коттедже.
— А у тебя ничего не болит? Голова, например, — язвительно переспросил тренер. — С каких пор это ты у нас тренера замещаешь, кто тебе позволил распоряжаться? Кто вместо Осипова сейчас выйдет на поле? Может, мне прикажешь натянуть его форму?
Кто-то фыркнул, представив, как увесистый и высокорослый Шеф пытается втиснуться в форму субтильного Юрика. Это ещё больше разозлило тренера, и он заорал, всё больше распаляясь:
— Посмотрю, как вы сейчас на поле будете хихикать! Только и умеете, что жрать и гадить, да отдыхать в загоне, как свиньи ленивые!
Дальнейший перечень обвинений был настолько несправедлив и облечен в такую неприемлемую для публичного озвучивания форму, что передача его даже в виде пиков и точек, без сомнения, была бы запрещена цензурой. Ребята сидели ошарашенные и подавленные несоизмеримостью их проступка и последовавшей за этим реакцией наставника. «Что он делает? Ну что он делает?! Перед главной игрой такой разнос да ещё на виду всего стадиона — это же верный шанс на поражение», — лихорадочно думал Антон, глядя на поникших товарищей.
— Александр Александрович, мы решили отдохнуть, чтобы лучше сыграть, — сделал он отчаянную попытался прервать поток абсолютно несправедливых упрёков.
— А ты вообще заткнись! Тебе слова никто не давал! И вообще, я отстраняю тебя от игры, снимай повязку: навоз из-под коров тебе выгребать в колхозе, а не командой руководить! Пошёл вон, видеть тебя не хочу!
Антон дрожащими руками снял капитанскую повязку, аккуратно положил её на ближайшую скамейку и, молча развернувшись, пошёл по направлению к коттеджам. Вернувшись, он зашёл в свой номер и, не раздеваясь, упал на кровать. Душили слёзы, Антон всеми силами пытался их сдержать. Наконец, сокрушив плотину самолюбия, слёзы потекли по щекам обильными потоками. Как хорошо все начиналось, и как нелепо кончилось. И, главное, за что? За что Шеф налетел на него как на преступника и оскорблял на виду всей команды и соперников? Ведь он старался не для себя, для команды. Ребята хорошо отдохнули, почерпнули новых сил и готовы были, во что бы то ни стало, вырвать победу у бразильцев.
Чего Шефа понесло? Ему же объяснили оставшиеся на стадионе, куда делась команда, так нужно ли было устраивать омерзительную разборку прямо перед ответственной игрой. Теперь ребята расстроились, вполне могут и проиграть — столько сил затрачено, и всё может оказаться впустую. Главное, было бы из-за чего орать, а то ведь явно кто-то Шефу соли на хвост насыпал, а он, не разобравшись, кинулся зло на них сгонять.
Выплакав все слёзы, Антон задремал. Но поспать ему не удалось: в домик, запыхавшись, ворвался Разгонов.
— Подъём, Тимыч! Наши дуют позорно, уже два мяча подарили бразильцам! Шеф велел тебя разыскать и немедля доставить к началу второго тайма, — закричал он с порога.
Первым желанием Антона было наплевать на приказ тренера. Выгнал — нечего теперь гонцов слать, пусть сам натягивает футболку «Арктики», как и собирался, и выходит на поле, а он, Антон, как и приказано, в колхоз подастся. Заметив и правильно оценив реакцию Тимыча, Разгонов сказал:
— Да плюнь ты на Шефа, Антон. Не ради него мы на поле выходим. Ребят жалко: столько сил затратили, чтоб выйти в финал. Обидно будет, если из-за внезапного помешательства тренера игру сдадим.
Слова Разгонова заставили Антона по-иному оценить происходящее. В данный момент личная обида не давала ему права предавать товарищей. Он быстро встал с кровати, умылся и уже через десять минут был на стадионе. Начался перерыв. Ребята сидели в раздевалке, уставшие и унылые. Шефа видно не было. То ли исчерпал весь запас ругательств, то ли разозлился так, что не желал даже видеть свою команду, хотя они старались, как могли, и шанс на победу сохранялся: пока Сашка бегал за Антоном, команда сумела-таки отквитать один мяч. Отличился Зотов, бивший штрафной. Увидев Тимыча, ребята обрадовано вскочили со скамеек. Курилин снял капитанскую повязку и протянул её Антону.
— Нет, Дима, играть я буду, но повязку не возьму, — твёрдо отказался Антон.
— Да плюнь ты на Шефа, Антон, не бери в голову, — посоветовал Дима, смущённо теребя повязку. — Кто его знает, с чего это он как пёс бешеный с цепи сорвался.
— Ладно, после матча обсудим, сейчас надо думать об игре, — ответил Антон.
Золотые медали, хоть и достались «Арктике» по праву в нелёгкой борьбе, на этот раз почему-то никого не радовали — желанная победа имела явно горький привкус. Тренер буркнул скупые слова поздравления, но выглядел при этом насупленным и недовольным. Ребята решили, что он всё ещё сердится на них, хотя сердиться, в общем-то, было не за что. Им даже в голову не могло прийти, что раздражённость Александра Александровича никоим образом не связана с его подопечными.
Мало того, он испытывает жгучий стыд за своё поведение перед ответственным матчем, чуть было не сыгравшее фатальную роль в поединке с сильной бразильской командой. Особенно стыдно было перед Антоном Тимченко, но ложное самолюбие начальника мешало признать свою вину непосредственно перед подчинёнными. Это и расстраивало, и одновременно злило Александра Александровича. «В конце концов, Антон вышел же на игру и, можно сказать, спас её, — успокаивал себя тренер, — значит, не дуется, и инцидент можно считать исчерпанным».
Команда его мнение отнюдь не разделяла. Вечером, собравшись в одном из коттеджей, футболисты бурно обсуждали события минувшего дня.
— До каких пор он будет обращаться с нами, как с рабами? — возмущался Зотов. — Обзывается по всякому, за людей не считает!
— И денежки, премиальные, между прочим, не спешит раздавать! — глубокомысленно заметил Шипа.
— И не дождётесь премиальных, — заверил Телибаев. — Он их уже в носок сложил, дома с директором поделит.
— Да шут с ними, с деньгами, — подключился к разговору Костя. — Обидно то, что как мы ни выкладываемся на поле, а он к нам всё равно относится, как Лёха говорит, к рабам: вон Юрку травмированного хотел на поле погнать, орал на него, как на симулянта. А Ося до сих пор не может ногой пошевелить.
Рентген, сделанный Осипову в медпункте спортивного городка, выявил трещину в кости, что существенно усиливало негодование и возмущение игроков поведением тренера.
— А что будет, если мы всей командой после возвращения из Питео возьмём и не явимся на тренировку? — задумчиво поинтересовался Дима Курилин.
— Да мы и так после Питео на тренировки ходить не будем — каникулы же! — напомнил Родион. — Все разъедутся.
— Каникулы, это понятно, я имею в виду после каникул! — уточнил Дима.
— А и правда, — вдохновился Кириллов, — давайте отучим его оскорблять нас: возьмём и не явимся все дружно на тренировку, пусть побегает за нами. Может, потом больше ценить будет!
Антон не принимал участия в дискуссии. Не зависимо оттого, что решит команда, для себя он решил: сегодня была его последняя игра под руководством Шевцова.
Тогда, находясь под свежим впечатлением от несправедливой обиды, Антон даже не подозревал, как трудно будет осуществить задуманное. Летом он ещё чувствовал себя нормально: отдых в Украине, встреча с родными и друзьями, возможность играть в футбол «для души» — всё это отвлекало от печальных событий. Труднее стало, когда начались занятия в школе. Уже второго сентября к Антону подошёл Толик Говоров и радостно сообщил:
— Завтра на тренировку к пяти часам на стадион!
— Я не пойду, — стараясь выглядеть равнодушным, ответил Антон.
— Заболел? — участливо поинтересовался Толик.
— Нет, — пожал плечами Антон. — Просто не хочу.
Толик даже рот открыл от изумления: чтобы Тимыч, да не хотел идти на футбол! Потом он вдруг нахмурился, что-то вспомнив.
— Ты это из-за того наезда в Питео, что ли?
— А что, этого мало? Вы ведь, тоже, кажется, всей командой решали проучить Шефа, чтоб больше никогда не орал и не оскорблял никого, — напомнил Антон.
— Так когда это было-то! — протянул Толик. — Все уже, наверное, забыли.
И сразу посерьёзнев, добавил:
— Знаешь, Тимыч, я раньше даже мечтать не мог играть за такую команду, как «Арктика». Да что там говорить, я и думать не смел, что отец вообще разрешит мне играть в футбол, ты же знаешь. И теперь, когда моя мечта осуществилась, я не могу уйти из команды только потому, что Шефу вожжа под хвост попала в какой-то момент, и он вёл себя, как придурок бешеный. Конечно, тебе больше всех досталось, причём ни за что. Только я знаю, что Шеф тебя уважает, он уже сто раз пожалел, что тогда набросился на тебя.
— Мог бы и сказать, что жалеет, я бы понял, — с горечью ответил Антон.
— Да ты что, — замахал руками Толик. — Чтоб взрослый мужик у пацана прощения просил, да такого не может быть никогда!
— Значит, не сильно-то он меня и уважает, — подвёл итог Антон.
— Ну, как знаешь, а команде будет тебя сильно недоставать, — заметил Толик с сожалением и пошёл к своей парте, так как начинался урок.
Как чувствовала себя команда без него, Антон не знал, но то, что ему без команды выть иногда хотелось, это была чистая правда. Жизнь стала пустой без спешки на тренировку, без затоптанного футбольного поля, без соревнований, без товарищей-футболистов. Антон не жалел о своём решении. Он твёрдо был уверен: нельзя никому позволять себя унижать. И если ты взрослый человек, это ещё не повод унижать младшего. Всё было правильно, только вот чем заполнить образовавшуюся пустоту, он абсолютно не представлял. Можно было, конечно, наброситься на школьные дисциплины, стать наилучшим учеником из всех самых лучших. Но что интересно, теперь, когда не нужно было торопиться, можно было достаточно внимания уделить школе, делать этого совершенно не хотелось. Когда из жизни исчез футбол, появилось отвращение и к учёбе.
Домашним своим Антон не счёл нужным сообщить о конфликте с Александром Александровичем. Если маме рассказать об инциденте, выбирая культурные выражения, она не поймет обиды сына, а повторять то, что им пришлось выслушать от тренера дословно, не было никакой возможности. К тому же, в глубине души он надеялся, что Шеф вспомнит о нём, пусть не станет извиняться прилюдно, как оскорблял, но хотя бы позвонит, и всё потечёт как прежде. Неосведомлённость родителей создавала дополнительные трудности. Уже через неделю мама как бы невзначай поинтересовалась:
— Антоша, а когда у тебя тренировка?
Тут бы надо было сразу всё и рассказать, но неожиданно с языка сорвалось:
— Шеф сейчас повёз малявок в Лулео, так что решил продлить нам каникулы.
Это было полуправда. Александр Александрович на самом деле уехал с младшим составом «Арктики», но и оставшиеся тоже не бездельничали. На время отсутствия Саныча тренировкой бывших товарищей Антона занимались Владимир Горчаков, Князь, и Сергей Бутенко, Бутя, лучшие игроки старшего состава.
Маму не проведёшь, она точно знает, сколько времени может отсутствовать тренер. Спустя две недели, ругая себя за то, что сразу не сказал правду, Антон вынужден был, изображая энтузиазм, укладывать спортивную сумку и отправляться якобы «тренироваться», а на самом деле бесцельно слоняться по городу. Иногда выручал друг Димон. Раньше Вадик Иноземцев коротал время в доме Антона, теперь пришёл его черёд предоставлять убежище другу. Четыре раза в неделю Антон брал спортивную сумку и шёл на троллейбус. Проехав одну остановку, он выходил и пешком возвращался к Димону. Благо, Анна Станиславовна приходила домой к восьми, а отец друга, Андрей Николаевич, выбирался из Заречья только в дни, свободные от несения службы, что случалось не так уж часто.
Длительное отсутствие в доме старших Иноземцевых позволяло Антону просиживать у Немчика до предположительного окончания тренировки. Когда приходило время возвращаться домой, вместе с Вадиком они раскладывали спортивную форму на полу и, чтобы довести её до состояния, соответствующего усиленной тренировке, обильно сбрызгивали из предназначенного для смачивания цветов пульверизатора. Позже Антон приловчился, приходя домой, тут же засовывать якобы пропитанную потом форму в стиральный автомат и самостоятельно задавать машине программу по стирке, на самом деле совершенно не нужной. Мама оставалась чрезвычайно довольна самостоятельностью сына, даже не представляя, какие кошки в это время терзают когтями его душу.
Необходимость изображать воодушевление и энергичную радость в то время, когда больше всего хотелось упасть лицом в подушку, и не двигаться, не думать, не отвечать на вопросы, изматывала Антона, как, наверное, разведчика в тылу врага изматывает постоянная необходимость соответствовать выбранной легенде. Разведчикам приходилось маскироваться среди врагов, и это, наверное, придавало им сил. Антону же приходилось двуличничать перед родными людьми, что добавляло горечи в его, и без того ставшую несладкой, жизнь.
Разведчики, в основном, со своими задачами справляются успешно, так ведь их, наверное, долго тренируют, перед тем, как отправить на задание! Антону, на которого его вынужденное притворство свалилось, как кокос на мирного туриста, ложь давалась с трудом. Один раз в разговоре с Дарьей Антон чуть не прокололся.
Сестрица вознамерилась вечерком устроиться в гостиной на диване для просмотра какого-то приличного, по её мнению, телесериала. Тщательно изучив программу, она, к глубокому разочарованию обнаружила, что одновременно с фильмом по спортивному каналу будет проходить трансляция футбольного матча с участием любимого клуба Антона — «Манчестер Юнайтед». Конечно, можно было попереживать над перипетиями сериальных героев перед телевизором на кухне, но мягкий диван гостиной для этих целей выглядел предпочтительнее деревянного кухонного уголка.
Виктория Игоревна считала, что просмотр сериалов — это не просто потеря времени, это зряшная потеря бесценных мгновений жизни, таким образом в дилемме «сериал — футбол» телефильму не оставлялось никаких шансов. Но поскольку мама отбыла на общешкольный родительский комитет, папа в данный момент опустошал рыбные запасы на бескрайних морских просторах, Дарья решила попытать счастья и, впрочем, без особой надежды на успех, во время ужина обратилась к Антону:
— Братишка, не желаешь ли ты сегодня проявить учтивость по отношению к старшим?
— Всегда пожалуйста, а в чём именно? — поинтересовался Антон довольно равнодушно.
— В том, чтобы уступить место на диване старшему по возрасту члену семьи, а самому хотя бы разок посмотреть свой любимый футбол на кухне.
— Ты на себя что ли, намекаешь, старушка, — догадался Антон. — Телик, что ли, хочешь посмотреть? Так бы и сказала. Иди себе на диван, сиди спокойно, я вовсе и не собирался смотреть футбол.
Дарья даже опешила от столь легко одержанной победы. Чтоб это Антон да не смотрел футбол? К тому же игру своей любимой команды?!
— А что ж так? — вперила она подозрительный взгляд в младшего брата.
Антон понял, что чуть было не выдал себя.
— Учителя совсем озверели, — торопливо пояснил он. — На завтра столько уроков назадавали, что, наверное, всю ночь придётся сидеть. Какой уж тут футбол!
— Ну, тогда другое дело, — понимающе кивнула Дарья. Такая позиция брата вызывала у неё законное уважение. В списке приоритетных дел Дарьи выполнение школьных уроков всегда занимало победное первое место, а в реестре оценок не то, что тройка никогда не встречалась, даже четвёрка была явлением редким, как снег на Гаваях.
Дарья, мурлыча какую-то весёленькую, только что рождённую мелодию, отправилась вить гнездо на диване, а Антон, подавленный и мрачный, побрёл в свою комнату создавать видимость усиленного утоления жажды знаний. Разве мог он ещё полгода тому назад даже предположить, что зрелище бегающих по полю футболистов станет для него невыносимым? А это было именно так. Неожиданно оказалось, что смотреть футбол по телевизору было очень горько. Вид игроков, выбегающих на поле, вызывал у Антона щемящее чувство беспросветной тоски.
Раньше он считал себя одним из них, чувствовал свою принадлежность к сословию футболистов. В глубине души он верил, что когда-нибудь, как Блохин или Шевченко, пробежит по упругой траве Лужников, а там, глядишь, и на Уэмбли его бутсы оставят след. Теперь дорога для него закрыта, и не только на Уэмбли, но даже на стадион Романовска.
Как ни старался лицедействовать Антон, от внимания Виктории Игоревны не укрылась печаль, а то и тоска, которая иногда проступала за маской деланного веселья сына. Обеспокоенная, она даже предприняла вылазку в школу для блиц-совещания с классной руководительницей.
— Виктория Игоревна, дорогая! Вам совершенно не о чем беспокоиться, — интимно приобняв родительницу за плечи, заверила Евгения Кирилловна. — Антон прекрасно учится, а что грустит иногда… Милая, вспомните себя в этом возрасте: первая любовь, причём, обычно к недостойному объекту, отсюда разочарования. Все они в этом возрасте, то дико смеются, то горько рыдают. Такой период! Видно влюбился в кого-то безответно, хотя, скажу вам, за ним многие девочки тайно вздыхают! Да вот, видно, все — это не одна, которая задела сердце!
— И кто ж эта, одна? — робко поинтересовалась Вика.
— Ну а этого нам, возможно, никогда не узнать, — ответила классная дама. — Да и он, скорее всего, через год уже позабудет, из-за кого так страдал и мучился.
Если бы Антон слышал этот разговор, он бы рассмеялся от души. Такая чушь: он страдает от неразделённой любви! Разве может сравниться какая-то там любовь с наполняющим душу ощущением силы и ловкости, когда мчишься через всё поле, огибая кордоны противника, а мяч, словно заколдованный, слушается только твоей ноги! Когда весь стадион замирает, на едином вздохе затаив дыхание и только от тебя зависит, взорвётся ли он сейчас от восторга или выдохнет разочарованным стоном!
В этот миг ощущаешь себя волшебником, магом, дарящим одним радость, а другим печаль. И всего этого он сейчас лишён. Лишён футбола, игры, которая стала смыслом всей его жизни…
Однажды в конце сентября, когда Антон, попрощавшись с умчавшимся на тренировку Толиком, медленно плёлся из школы домой, его окликнул голос, показавшийся знакомым:
— Антон! Тимченко!
Обернувшись, Антон увидел Сергея Викторовича, тренера «Лапландии». С этим человеком он познакомился когда-то при довольно анекдотических обстоятельствах.
Антон тогда, пройдя строгий отбор, только начал тренироваться под руководством Шефа. Всего отобрано было мальчишек на три команды. Первую, в которую вошли самые одарённые ребята, в числе которых оказался и Антон, тренировал лично Александр Александрович, две другие — его помощники. Составы команд не были постоянными. Кто-то, не оправдавший надежд или нарушивший дисциплину, перемещался из первой команды во вторую, а кому-то, проявившему старание и сумевшему доказать свои способности, предоставлялся шанс попасть в число лучших.
Однажды, придя на тренировку, Антон с удивлением увидел, что оказался среди незнакомых ребят. Сердце тревожно ёкнуло: «Неужели перевели во второй состав?» Первой мыслью было забрать свои вещички и отправиться домой: раз не оправдал надежд тренера, нечего людям голову морочить. Потом решил: «Нет, я так просто не отступлюсь. Буду из шкуры лезть, но докажу, что достоин быть в первой команде!»
Быстро переоделся и вместе с другими ребятами выбежал на поле. Выложился полностью, не жалея себя и усердно выполняя все указания незнакомого тренера по имени Сергей Викторович. Уже после тренировки, когда вконец обессиленный и взмокший от напряжения Антон присел на лавочке, ожидая, когда освободится душ, он вдруг услышал громовые раскаты знакомого голоса:
— Ты чего это, Серёга, моих ребят переманиваешь?
— Упаси, Боже! Александр Александрович, даже не мыслил о подобном преступлении! — состроив комичную мину на лице, ответил Сергей Викторович.
Действительно, это был Александр Александрович собственной великой персоной.
— Тимченко, что это ты делаешь в стане противника? — уже обращаясь к Антону, загромыхал Шеф.
Антон встал с лавки и растеряно посмотрел сначала на одного, потом на другого тренера.
— Я пришёл как обычно на тренировку, а тут другие ребята, — смущённо пояснил он.
— Так эта писклявая особа, которая вчера отвечала мне по телефону, не передала тебе, что время тренировки переносится? — грозно уточнил Саныч.
— Это, наверное, была Дашка, сестра, — пояснил Антон упавшим голосом, начиная понимать, что произошло на самом деле. Никто его никуда не отчислял и не переводил, во всём виновата безответственная сестрица, голова которой вечно забита чем угодно, только не важными делами.
— Ладно, ты, я вижу, хорошо потренировался, так что сегодня уже иди домой, а завтра приходи в свою команду и в своё время! — милостиво разрешил Шеф.
Антон заулыбался во весь рот, попрощался с тренерами и побежал в душ. Тогда ему показалась, что Сергей Викторович не без сожаления проводил его взглядом. Они потом много раз встречались во время игр, но уже на разных половинках поля. Сейчас тренер «Лапландии», извечного противника «Арктики», явно поджидал Антона после школы.
— Здравствуй, Тимченко! — протягивая руку, поздоровался Сергей Викторович. — Ты не очень спешишь? Я хотел с тобой поговорить.
— Я вообще не спешу, — тихо ответил Антон, осторожно пожимая руку взрослого.
— Может, тогда давай присядем на лавочку?
— Давайте, — согласился Антон.
Конечно, он сразу догадался, о чём пойдёт разговор. Однако вопрос, который задал Сергей Викторович, озадачил его.
— Ты знаешь, кто был моим первым тренером? — поинтересовался «лапландец», усевшись на скамейку в сквере и дождавшись, когда Антон последует его примеру.
— Нет, — удивился Антон. Он как-то не задумывался о том, что взрослый человек, опытный тренер, тоже когда-то был мальчишкой и постигал азбуку игры в футбол.
— Моим тренером был Александр Александрович Шевцов, — ответил Сергей Викторович, как показалось Антону с затаённой грустью. — Вот так же, как и тебя, меня отобрали в первую команду, и я даже был её капитаном.
Сергей Викторович замолчал, коснувшись воспоминаний, как считал Антон, неимоверно давних.
— А как же вы…
— Ты хочешь спросить, как я, воспитанник Шефа, оказался в рядах извечных противников его команды? — догадался тренер.
— Вообще-то, я туда попал не совсем по своей воле, — пояснил он невесело. — Мы тогда выступали на чемпионате области двумя командами — старший и средний состав. Ну, старшие, как понимаешь, опережали всех с запасом, а нам пришлось здорово попотеть, чтоб выйти на игру за «серебро». И самое неприятное, что всё решала игра со своими же старшими ребятами: победим — «серебро» наше, проиграем — уйдёт к «лапландцам», а нам останется «бронза». Сам понимаешь, нам даже мечтать не приходилось выиграть у команды, сильнее которой не было не только в области, но и на всём Северо-западе.
Антон слушал, раскрыв рот. Уж кто-кто, а он понимал, что чувствовали ребята перед последней, решающей, игрой! А Сергей Викторович продолжал тем временем:
— И вот начинается игра. Мы, конечно, решив «умереть» красиво, выкладываемся по полной. И первый мяч летит в ворота наших старших! Ликованию нет предела. Воодушевляемся ещё больше и забиваем второй мяч. Они нам один ответный загоняют в ворота. Сначала я ничего не заподозрил и только после третьего, забитого нами, мяча начал соображать: что-то нечисто. Игорь Лавров, их вратарь, как-то очень уж неубедительно мажет — то недопрыгивает, то падает в противоположную сторону от мяча, даже не пытаясь его задержать. Вижу, и ребята что-то заподозрили. Но играем дальше. После четвёртого гола окончательно понимаю: наши старшие просто «сдают» нам игру. В общем, выиграли мы со счётом 5:4, если это можно было назвать выигрышем. Стыдно было. Ведь не только мы поняли, что «серебро» завоевали нечестно, это поняли и «лапландцы», которые сидели на лавках, понурив голову, и зрители. Чтоб не утомлять тебя рассказом о наших душевных терзаниях, перехожу к главному. Когда нам вручили серебряные медали, я свою снял, подошёл к капитану «лапландцев» и молча надел её ему на грудь. После этого ушёл в раздевалку и не видел, как все наши вслед за мной сняли свои медали и отдали их противнику. Ну, что было дальше, передавать не буду. Лексикон Саныча ты знаешь и как он бывает крут, тоже. Из команды он меня отчислил, как «паршивую овцу, которая портит стадо».
Сергей Викторович помолчал, грустно вороша невесть откуда взявшимся прутиком опавшие листья.
— Я ведь тебе это всё рассказываю не для того, чтобы похвастаться моим, то ли геройским, то ли глупым, поступком, — обернулся он к Антону и посмотрел прямо в глаза. — Просто хочу тебе сказать, что один тренер, каким бы он ни был великим, это ещё не весь футбол. На нём не оканчивается ни игра, ни жизнь. О твоём конфликте с Шефом мне рассказали ребята. Я тебя приглашаю в «Лапландию». Если решишь присоединиться к нам, буду искренне рад. Ну, бывай!
Сергей Викторович быстро поднялся, крепко пожал Антону руку и пошёл, не оглядываясь, к выходу из сквера. Антон некоторое время сидел, обдумывая и рассказ тренера, и его заманчивое предложение. И правда, разве только одна «Арктика» есть на белом свете? Взрослые игроки переходят из одной команды в другую и ничего, живут, занимаются любимым делом.
«Возьму и соглашусь, — думал Антон, быстро направляясь к дому. — «Лапландия» — тоже хорошая команда: и за рубеж ездит, и на Северо-западе достойно выступила. Я ещё покажу Шефу, где моё место — в свинарнике или на футбольном поле!»
Воодушевлённый принятым решением, он побежал домой. Впервые за много дней пообедал с аппетитом. До тренировки в новой команде оставалось время. Как бывало прежде, легко справился с домашним заданием и принялся, напевая знакомую мелодию, складывать спортивную сумку. Достал из шкафа форму и вдруг неожиданно для себя почувствовал, как противно заныло сердце. Во всю спину на футболке красовалась надпись: «Арктика».
Антон бросил футболку на диван и сел рядом. Он вдруг с тоскливой определённостью понял: не будет «Арктики» — не будет и футбола. Как у Андрея Шевченко, который, потеряв «Милан», потерял свою игру. Конечно, Антон Тимченко не такой великий игрок, как Шевченко, но без «Арктики», команды, с которой он сросся, беды и радости которой привык воспринимать, как свои собственные, он не сможет получать радость от игры.
Так он и сидел, уставившись неподвижным взглядом на так и не собранную сумку, пока в комнату не заглянула встревоженная мама.
— Антоша, что случилось, ты случайно не заболел?
— Да, спина что-то болит, — скривился Антон, хватаясь за предложенную соломинку лжи и отводя от мамы заблестевшие непрошенной слезой глаза.
— Наверное, продуло на тренировке, — всполошилась мама. — Скорее всего, миозит! Ни на какую тренировку ты сегодня не пойдёшь. Собирайся, наш врач принимает во вторую смену, как раз ещё успеем.
Легенда с загадочным миозитом имела успех. Врач из поликлиники назначила Антону таблетки, прогревание и массаж. Таблетки он потихоньку скармливал маминым розам или спускал в унитаз. На прогревание и массаж пришлось ходить, надеясь, что процедуры не принесут особого вреда организму. На «лечение» ушло ещё две недели.
Наступил октябрь, принёсший собой ранний для южных территорий, но обычный для севера, снег. Улицы сразу стали холодными, пронзительно сырыми и неприветливыми. Антон иногда ощущал себя пилотом «ночного почтового» из книги Экзюпери, который потерял земные ориентиры, и, приняв свет звезды за свет маяка, летит сквозь бездонное ночное небо, и вся жизнь его теперь — до последней капли топлива.
Глупая ложь всё больше тяготила, к тому же он понимал: рано или поздно придётся всё рассказать. В ноябре возвращается из рейса отец, большой любитель посещать соревнования. Уже сейчас мама удивляется, почему в этом году до сих пор не было ни одной игры, и сестрица Дашка косится подозрительно.
В очередной раз заявившись к Вадиму со спортивной сумкой, Антон обнаружил, что приехал Андрей Николаевич и мужчины Иноземцевы заняты кропотливым трудом.
— Вот, вчера ободрали обои, а сегодня, пока мама на работе, хотим сделать ей сюрприз, оклеить полностью спальню, — с чрезвычайно довольным видом пояснил Вадим. — А то новая мебель как-то неуверенно смотрится на фоне старых стен.
— А, это ты, Антон, проходи, — выглянул из кухни дядя Андрей. — Я вот тут клея намешал, пока растворится, можно чая попить.
— Нет, спасибо, я лучше пойду, — чувствуя себя здесь лишним, отказался Антон. — Только, если можно, сумку у вас оставлю.
— Моих нет дома, а я ключи забыл, — соврал он, в душе ругая себя за ложь последними словами.
—- Конечно, можно. Ты с тренировки? — понимающе кивнул Андрей Николаевич. — Молодец, настоящим мужским делом занимаешься, футболом.
Вадим виновато, чтоб не видел отец, пожал плечами, мол, я ж, как ты велел, никому ничего не рассказываю.
— Я сыну говорю, попросись в команду, ты же вратарь от Бога! — продолжал, между тем, старший Иноземцев. — «Нет, — говорит, — я уже старый, меня не примут». Хороша старость в 12 лет! Да ты проходи, посиди, пока мы работать будем, телевизор посмотри или компьютером позанимайся.
У Антона хватило такта сообразить, что отцу и сыну Иноземцевым, нашедшим друг друга после стольких лет разлуки и в данный момент объединённым общим делом, сейчас лучше остаться вдвоём.
— Нет, я пойду, мне нужно в одно место заскочить, — отказался он от приглашения.
И по тому, что его не стали задерживать, понял, что поступил правильно. Выйдя на улицу, Антон некоторое время стоял в раздумье. Куда податься? Во всяком случае, подальше от дома, где может бродить Дарья с подругами или мама совершать поход по магазинам. Продолжая размышлять, где бы убить время, он направился на автобусную остановку. Народу пока ещё было не много, но скоро начнётся «час пик», и затеряться в толпе будет легче.
Антон стоял на остановке и выбирал, в какой бы автобус ему загрузиться, как вдруг кто-то хлопнул его по плечу:
— Привет, Тимыч! Куда направляешься?
Антон растеряно оглянулся. Рядом, приветливо улыбаясь, стоял Володька Горчаков, с лёгкой руки Виктории Игоревны получивший прозвище «князь».
— Куда, говорю, направляешься, не на тренировку случаем? — повторил Горчаков.
Антон отвёл глаза от Князя и отрицательно помотал головой.
— Ты, говорят, решил завязать с футболом, — пытаясь поймать взгляд Антона, между тем спросил Горчаков. — Это правда?
— В общем-то, да, — неохотно ответил Антон.
— Жаль, очень жаль, у тебя неплохо получалось, — с искренним сожалением заметил Князь. — Слышал, что Шеф на тебя наехал в Питео. Это из-за него ты решил уйти из команды?
Поскольку Антон молчал и ничего не отвечал, Князь продолжил:
— Вообще-то я тебя понимаю. Парни рассказывали, что там у вас произошло. Что и говорить — Шефа тогда сильно занесло. Не по делу. Только знаешь что, Тимыч, можешь мне поверить: он тебя сильно уважает и на самом деле не хотел, чтоб ты уходил.
Антон в ответ на эти слова только скривился презрительно. Заметив это, Горчаков сказал:
— А знаешь, что. Давай, если ты не спешишь, пройдёмся одну остановку пешком. Мне-то пока ещё всё равно рано на тренировку.
Антон с безразличным видом пожал плечами и пошёл рядом с Горчаковым.
— Не знаю, поможет ли тебе это, но я хочу объяснить, почему шеф тогда сорвался. Когда вы вышли в финал, он, как положено, позвонил в Романовск и доложился начальству. Я совершенно случайно слышал разговор. То есть о чём говорил Саныч, могу только догадываться, но то, что отвечал директор, слышал очень даже отчётливо. Так вот директор заявил, чтоб Шеф, если вы выиграете финал, не платил вам из призовых денег ни копейки! Сказал, что деньги якобы нужны на ремонт зала. Ты же знаешь, Саныч всегда стоял за то, чтоб призовые, честно заработанные, отдавали игрокам. Я думаю, он стал возражать, потому что директор несколько минут орал на него. Потом, наверное, Шеф напомнил, что финал ещё нужно выиграть, потому что директор заорал: «Команда обязана выиграть, иначе можете считать, что вы у нас больше не работаете!» Представляешь, сказать Шефу такое! Кто школе все победы обеспечивает, медали, награды, да и деньги, в конце концов?! Кто б знал нашего директора, если бы не Александр Александрович с его талантом тренера? Ну, вот теперь ты всё знаешь. Дальше думай сам, только я знаю, ты команде нужен и Санычу тоже. Ладно, пока! Мой автобус.
Горчаков пожал руку Антону и побежал к остановке. Антон побрёл дальше один, размышляя о том, что поведал ему Князь. «Вот как, оказывается, всё было на самом деле, — думал он. — Интересно, а если бы я знал причину гнева Шефа, смог бы его простить?» И тут же понял: «Нет, всё равно тренер не имел права так вести себя с командой. Вот если бы он так наорал на директора, равного себе по возрасту и положению, это ещё как-то можно было понять, но срываться на тех, кто не может тебе ответить тем же, просто подло!» «Хотя я тоже, наверное, мог после, когда Александр Александрович остыл, поговорить с ним, — с горечью подумал он, — сказать, что он не прав и объяснить своё поведение. Глупо так получилось, а теперь куда мне идти?»
Антон огляделся. Он узнал садик, в который когда-то мама пыталась отдать его. Неделю потерпев деспотичную и злую воспитательницу, пятилетний Антон тогда решительно заявил: «Если ты меня ещё раз отведёшь в садик, я оттуда сбегу, буду бродить по улицам, пока не попадусь в лапы бандитам! Они с меня шкуру снимут и шубу сошьют!» Мама, зная сына, очень серьёзно восприняла его угрозу, и он избавился от ненавистного дошкольного заведения навсегда. На территории садика никого не было видно — то ли все спрятались в помещении, то ли детишек уже успели разобрать соскучившиеся за ними родители. Антон отворил калитку и вошёл во двор. В отдалённом павильоне тусовалась «вечерняя группа» — подростки окрестных домов. Антон уже хотел, было, пройти мимо, как вдруг его окликнули:
— Эй, Антоха, рули к нам!
Голос принадлежал бывшему однокласснику, гениальному математику Грише Зеленскому. Антон неожиданно обрадовался ему и направился к павильону.
— Знакомься, мои кореша, Витёк, Геша и Наум, — представил Зеленский сидевших рядом парней.
— А это звезда футбола районного масштаба, Тимыч, — не без гордости представил он Антона, — играет, между прочим, за «Арктику».
На «корешей» сообщение о том, что Антон представляет знаменитую команду, особого впечатления не произвело. Пожав ему руку, они, не прекращая начатого разговора, просто подвинулись, освобождая место.
— Пацы, кто знает, рейд в Серпеншир вчера был? — спрашивал тот, кого представили Витьком.
— Угу, приста из другой гильды позвали, ну и наша банда вся собралась, кроме тябя, — отвечал ему Геша.
— Кста, — подключился к разговору Наум, — зря не пошёл, надо было забить на ботанство. Вчера дропнулся и кусок на тир, и меч, так что убейся ап стену теперь.
— Пивка хлебнёшь? — между тем суетился Гриша, извлекая откуда-то из-под лавки двухлитровую бутыль с пивом. — Вот, приходится прятать, чтоб менты не засекли. Нас, то есть предков наших, один раз уже штрафанули за распитие. Шуму было, хоть из дома беги! А ты чего тут бродишь?
— Да, так, по делу шёл, — неопределённо объяснил Антон, машинально принимая из рук Гриши залапанный стакан с пивом, одноразовый, но явно многократно переходивший из рук в руки.
— Как у вас там, в классе, дела? — резко меняя тему разговора, обратился он к Зеленскому. — Много наших осталось или все уже разбежались?
— Да человек десять ещё осталось от прежнего коллектива, — вздохнул Гриша, — таких же отбросов, как я.
— Да ты что! — чуть не поперхнулся от неожиданности Антон. — Какой ты отброс! Елена Георгиевна говорила, что ты гениальный математик, новый Лобачевский!
— А, когда это было, — с грустным видом махнул рукой Гриша. — Теперь я устойчивый только-что-не-двоечник, ждут не дождутся, пока дотяну до девятого класса и освобожу территорию.
— Да шут с нею, со школой, чего о ней говорить, — скривился Зеленский, доставая из внутреннего кармана пачку сигарет и протягивая её Антону. — Закурим?
Антон отрицательно помотал головой.
— Ну да, ты ж у нас спортсмен, — вспомнил Гриша.
— Братва, кому курева? — обратился он к остальной компании, которая, по всем признакам, к спортсменам не относилась.
Витёк, Наум и Геша похватали сигареты и с удовольствием затянулись.
— Тимыч, а это не твоя маман, случаем, трусит по аллейке? — вдруг поинтересовался Зеленский, выпуская струйку дыма.
Антон глянул в указанном направлении и с ужасом увидел, что по дорожке, сокращая расстояние между «Универсамом» и домом через двор садика, идёт мама, держа в руках две сумки с продуктами. Не останавливаясь и не сводя с Антона округлившихся несчастных глаз, она молча проследовала до ворот и исчезла за ними. «Дурак, — выругал себя Антон, — надо было обо всём давно рассказать матери». Сунув непочатый стакан с пивом растерявшемуся Гришке, он вскочил и, пробормотав «пока», заспешил прочь, думая о том, что теперь объясняться с родными будет во сто раз труднее.
Изъяв сумку у Иноземцевых, Антон медленно побрёл к дому. Возле подъезда постоял, наконец, тяжело вздохнув, зашёл в дом и направился по лестнице вверх.
Когда Антон зашёл в квартиру, из дверей своей комнаты немедленно выглянула Дарья. По возмущенному осуждающему взгляду сестрицы он сразу понял: факт его нахождения в подозрительной компании во время тренировки ей уже известен. Услышав шум открывшейся двери, из кухни вышла мама.
— Долго гуляешь, сынок, — звеневшим от напряжения голосом, громко произнесла она, — а у тебя, между прочим, гости.
И тихо, уже только для Антона добавила грустно:
— А я думала, что мы с тобою друзья.
Когда растерявшийся Антон вошёл вслед за матерью на кухню, навстречу ему из-за стола поднялся высокий и грузный, как всё тот же неизменный Эверест, Александр Александрович.
— Ну, здравствуй, Тимыч, — обратился он к нему, протягивая руку для пожатия. — А я вот, решил к тебе, значит, зайти. Думаю, что-то долго мой лучший форвард не является на тренировки.
И поскольку Антон, не веря своим глазам, да и ушам тоже, продолжал стоять молча, Саныч произнёс с раскаянием:
— Ну, прости ты, Антон, дурака старого! Отказали тормоза на крутом вираже! Виноват я, признаю, виноват, что тут уже говорить. Но команда-то ни в чём не виновата, Антоша, ты нужен ей. Да и мне тоже. Так что давай, разопьём сейчас мировую чашку чая — твоя сестра-красавица заварила — и выходи-ка ты завтра на тренировку. Прошу тебя.
Антон только и смог молча кивнуть головой, мельком глянув на маму внезапно влажно заблестевшими глазами. Виктория Игоревна улыбнулась ему ободряюще и, обращаясь к обоим футболистам — старому и молодому — произнесла: «С делами покончили, теперь и правда, давайте пить чай, не то остынет!»
Близились ноябрьские праздники. Не вдаваясь в философские рассуждения о целесообразности связанного с ними события, школьное сословие радовалось началу осенних каникул. Для Антона Тимченко и Толика Говорова праздничные дни ассоциировались ещё и с городским осенним турниром по футболу в закрытых помещениях. Где-то в Сочи их сверстники ещё гоняли мячик по зелёным газонам. Романовск, укрытый снегом по пояс, позволить себе такой роскоши, как зелёная трава в ноябре, не мог. Соревнования проходили в спортивных залах стадионов и школ. «Арктику», без особого труда пробившуюся в финал, ожидала встреча с очень сильным и очень рассерженным противником — «Лапландией», проигравшей им на предварительной стадии турнира.
Чтобы придать сил футболистам «Арктики», на трибунах собралась группа поддержки: отцы Жданова и Тимченко, сын и отец Иноземцев и даже Илья Анатольевич Говоров, не столько пришедший посмотреть на игру, которая никогда не значилась у него в числе любимых развлечений, сколько погордиться сыном-победителем, а заодно убедиться, что новенькая форма, которую он подарил команде, также в немалой мере способствует её успехам.
«Лапландия» была старым и надёжным соперником, который не позволяет филонить и расслабляться, к тому же хорошо зная не только сильные, но и слабые места противника, заставляет постоянно совершенствовать мастерство. Однако об одном слабом месте «Арктики» на сегодняшний день игроки «Лапландии» даже не подозревали. А именно о телефонном звонке, который рано утром прозвучал в квартире Виталика Кириллова. Позвонил Саша Разгонов и убитым голосом сообщил, что к нему прицепилась какая-то дурацкая «краснуха», в результате чего он весь покрылся с ног до головы густой сетью красных точек. Мало того, врач военного госпиталя объявил его чрезвычайно заразной особой и запретил покидать пределы не только Полярногорска, но даже собственной квартиры.
— Придётся тебе сегодня одному оборонять ворота, — уныло подвёл итог Разгонов.
— Ничего страшного, в Питео, когда ты плечо повредил, выстоял, сейчас тем более отработаю за двоих, — пообещал Виталик. — Давай, лечись спокойно, быстрее выздоравливай.
Своё обещание, данное другу, Виталик добросовестно выполнял вплоть до тридцать пятой (тайм длился 40) минуты, когда при счёте 1:1 игрок лапландцев, хитро преодолев защитные рубежи «Арктики», вышел один на один с Кирилловым. Виталику ничего не оставалось, как коршуном броситься противнику под ноги и завладеть мячом. В следующую секунду Виталик почувствовал, как на него, не удержавшись на ногах, рухнул угрожавший воротам игрок. Что-то хрустнуло в левом локте и отдало острой болью. Обхватив мяч правой рукой, Виталик встал, хотел выбросить его руками, но левый локоть опять предательски кольнуло, напоминая о неудачном падении. Тогда он установил мяч и выбил его за пределы штрафной ударом правой ноги.
Александр Александрович, опытным взглядом оценив ситуацию и правильно угадав подоплёку манипуляций своего вратаря, хотел остановить игру. Заметив это, Кириллов жестом показал: «Всё в порядке, продолжаем игру!». Однако когда он, чудом достояв до конца первого тайма, появился в раздевалке, тренер понял, что не только ни о каком порядке и продолжении игры не может идти речь, но даже, напротив, единственного вратаря следует немедленно направить к врачу. Когда подавленный и расстроенный Виталик побрёл в медкабинет, Александр Александрович обратился к команде:
— Ну, что, мальчики, кому-то придётся встать в ворота.
Ребята молчали. Каждый понимал, что нужно выручать команду, в то же время, предпочитал делать это на привычном месте.
— Александр Александрович, — прервал затянувшееся молчание Антон, — есть один человек, который сможет нам помочь.
— В каком плане? — поинтересовался Саныч с угрюмым видом.
— Он может стать на защиту ворот, — объяснил Антон. — Это мой друг Димон, его ребята хорошо знают.
В подтверждение его слов игроки энергично закивали головами, сопровождая жестикуляцию утвердительными междометиями.
— Хм, и где же этот твой замечательный друг?
— Он сейчас сидит на трибуне, болеет за нас.
— За какую команду он играл?
— Только за дворовую, но зато как играл! — поспешил заверить Антон.
— И ты уверен, что он справится? «Лапландия» — это тебе не уличное сборище и не колхоз «Урожай»! — продолжал сомневаться Саныч.
— Но из нас вообще никто не имеет серьёзной вратарской практики! — резонно заметил Антон. — Нет, конечно, любой из нас может занять место вратаря, но так защитить их, как это может сделать Вадим — я это гарантирую — не сможет никто. Он всегда мечтал играть за «Арктику». К тому же он не пропустил ни одной нашей игры и всех соперников изучил как облупленных.
— Он, видите ли, гарантирует, — хмыкнул Саныч. — Ладно, тащи своего прославленного во всех дворах города и их окрестностях вратаря, выбирать сегодня не из кого.
Группа поддержки несказанно удивилась, когда на трибуне возник Антон, который в данную минуту должен был находиться в раздевалке, совмещая отдых с установками на второй тайм.
— Димон, настал твой звёздный час, — торжественно объявил Антон. — Виталя повредил локоть, Разгон болеет, придётся тебе защищать ворота «Арктики».
— Что?! — изумился Вадим. — Какие ворота?
— Да наши, Димон, наши, давай быстрее в раздевалку переодеваться, тебя Шеф зовёт!
— Не, ну погоди, как же так, я не могу, — растерялся Вадик. — Я никогда и не тренировался с вами.
— Вадик, некогда рассуждать, мы остались без вратарей, понимаешь? Кроме тебя никто не может нам помочь. Ты же видишь, как лапландцы давят линию защиты.
— А вдруг я не справлюсь? — ответил Вадик и растерянно посмотрел на отца.
Отец обнял его за плечи и слегка прижал к себе. Затем отпустил и сказал уверенно:
— Сынок, я давно тебе говорил, что ты — вратарь от Бога. Справишься, даже не сомневайся! А мы будем все болеть за тебя и за команду.
Всё дальнейшее было похоже на сон, который Вадим видел когда-то очень-очень давно, в прошлой неустроенной жизни. Антон и Костя, действуя в паре, смогли обмануть ушлого противника и провести мяч в ворота «Лапландии». Счёт 2:1 продержался до последней минуты матча. Чувствовалось, что игроки обеих команд вымотались, обессилели, и передвигаются по полю, черпая последние силы. И в эту последнюю минуту защитники «Арктики» совершили ошибку, предоставив возможность игроку противника прорваться в штрафную площадку и выйти один на один со своим необстрелянным вратарём.
Трибуны затихли, словно вымерли, игроки «Арктики» застыли в молчаливом отчаянии, «Лапландии» — в надежде. Удар по мячу. И Вадим, на которого сейчас были устремлены глаза всех игроков и болельщиков, совершил отчаянный, неимоверный прыжок, достал-таки мяч самым кончиком пальцев и — чудо из чудес — отбил в поле! Прозвучал финальный свисток, вся команда бросилась к нему. Его обнимали, хлопали дружески по спине, а он, смущённый и радостный принимал заслуженные поздравления. А затем к нему подошёл величественный, как незыблемый Эверест, Александр Александрович, пожал руку и произнёс:
— Молодец, Димон, не подвёл!
И добавил укоризненно: «Раньше-то чего не приходил к нам? Нам такие вратари позарез нужны!»
А со стороны трибун к ним уже спешили отцы — и сияющий, как лазерное шоу, готовый всей душою полюбить футбол, Говоров, и уже не первый раз празднующие вместе с сыновьями победу Тимченко и Жданов, и счастливый, готовый разделить триумф сына, Иноземцев.
После церемонии награждения футболисты смешались с группой поддержки и возвращались домой на двух родительских машинах. Антон сидел на заднем сиденье рядом со всё ещё не пришедшим в себя от внезапно свалившейся на него славы, Вадимом.
— Знаешь, я недавно смотрел кино про Шлимана, — смущённым шёпотом обратился Вадим к другу. — Ну, того, что отыскал Трою. Он всю жизнь её искал, над ним смеялись, а он всё равно верил и искал. Так вот я сегодня, кажется, понял, что он чувствовал, когда нашёл её.
Антон только улыбнулся ему в ответ. Он, как никто, хорошо понимал своего друга.