Елена Ожич
Глава 1. Паранька и Распекайтес
– Нет, это просто возмутительно!!!!
Он сидел прямо передо мной – вот только руку протяни, и дотянешься до его чешуи. Большой, ярко-оранжевый, с желтым брюхом и зелеными полосами на спине. C крыльями даже. И, похоже, очень рассерженный. От гнева у него из носа выскакивали маленькие фонтанчики дыма и огня. Если бы он вдруг чихнул, то я бы мигом превратилась в жареную котлету. Это был самый настоящий дракон. Из-за яркой расцветки он казался даже праздничным, но был явно раздосадован моим появлением.
– Да они там что, издеваются над нами? – грохотал над моей головой его голос.
Я зажмурила глаза, потому что эта зелено-оранжевая гора решила приблизиться ко мне на один свой драконий шаг. Да еще наклонила дымящуюся морду к моему лицу. Сразу стало жарко, как будто надо мной занесли раскаленный мангал с углями. И еще запахло новыми неприятностями. Хотя куда уж еще?
– Сидишь тут годами в этой пещере, царевен да принцесс у них крадешь… Ждешь, что тебя наконец-то заметят, рыцаря какого-нибудь или богатыря пришлют… — все сильнее раздражался дракон. – А приходит кто? Девчонка!!! Ну, давай, где твой меч-кладенец? Биться будем! Параня, ты посмотри, кого они нам прислали! Тьфу!
Дракон плюнул фонтанчиком огня, махнул узловатой когтистой лапой, отвернулся наконец-то от меня и пошел, тяжело ковыляя, к пещере:
– Паранька, выходи!!! Не будет сегодня богатырей!
Из пещеры выскочила девчонка, чуть постарше меня, в сарафане. На ходу она заплетала косу, держа в зубах ленту. Увидев меня, она бросила наводить красоту и закричала на дракона:
– Ты что, змея горючая, обещал? Что богатыри каждый день меня спасать тут будут! Говорил, отбиваться не будем успевать! И где твои богатыри? Неделю назад одного какого-то принца хилого еле прогнали! Третьего дни никого не было, вчера не было! Сегодня и вообще девчонка какая-то пришла! Что я у папеньки во дворце в девках сидела, что у тебя в норе этой каменной – один черт! Нету женихов! Пока жених не придет, не буду с тобой, зверюга, разговаривать! Обманщик!
Девчонка топнула ногой, развернулась на пятках и промаршировала в пещеру.
– Видишь, что творится! – дракон показал лапами на пещеру. – Мы Параньку с ее папенькой замуж никак выдать не можем, а тут ты… Вот ужо Паранька мне устроит. Хоть бы мальчика какого прислали…
– Вы с Паранькой и ее папенькой прямо как мои родители. Тем тоже только мальчиков подавай. А трех дочерей уже родили, — сказала я.
– И ты была их последней надеждой на сына? – выражение драконьей морды вмиг сменилось с рассерженного на сочувственное.
– Ну, да…
– И ты прямо чувствуешь, что им бы сильно хотелось, чтобы ты была мальчиком? Но они этого не говорят, конечно же?
– Вроде того…
– Ах, как это жестоко, но трогательно и печально! – эта гора из дыма и огня вдруг прослезилась и начала утирать слезы лапой. – Я такой сентиментальный стал… Сижу здесь в одиночестве, знаешь, годков сколько? Не знаешь. Много годков сижу. Вот и с Паранькиным папашей решил авантюру закрутить. А ты чего к нам?
А я чего? Я ничего, я вообще здесь случайно. Но это сентиментальное чудовище не дало мне и рта раскрыть, приобняло за плечи корявой лапой и повело в пещеру к Параньке, по пути рассказывая о своей одинокой жизни:
– … и ты понимаешь, нет в народе любопытства. Нет, как бы это сказать, тяги к приключениям, подвигам… Вот раньше, — помнишь, да? – ну все, буквально все уважающие себя мужики ходили биться с драконами. Искали их, годами мотались. Потом приедут, про их подвиги легенды сложат. Рыцарю слава, почет. Дракону тоже какая-никакая реклама. Ты же поди думаешь, что они их взаправду убивали? Ой, брось! Отловит рыцарь дракона, покидают друг друга маленько на каком-нибудь болоте. Договорятся, что всем про эту встречу будут рассказывать одинаково, и вся битва. Я сам сколько раз так делал, и папа мой тоже про все эти дела рассказывал. А сейчас? Что за времена настали, не пойму. Ну ладно, если бы драконов в мире было видимо-невидимо. Так ведь двое нас всего осталось – я, да еще в Китае один, мы с ним переписку ведем. И никто, — никто, понимаешь! – нами уже лет дцать не интересуется! Хоть бы экспедицию фольклорную какую-нибудь, этнографическую прислали… Нет нас, говорит официальная наука, туды ее в качель!
Дракон снова так распереживался, что из его ноздрей опять начали вылетать фонтанчики огня и дыма, и его речь стала по-настоящему пламенной. Возле входа в пещеру дракон шаркнул лапами о землю, будто вытирая их, и сказал жалостливым голосом:
– Паранюшка! Ну, прости меня… Дозволь войти.
– Не дозволю, — ответила сурово из глубины пещеры Паранька. – Замуж хочу. Не идут рыцари, сам иди их ищи. Пока не приведешь рыцаря, общаться с тобой не желаю.
– Ну, вот… — растерянно развел лапами змей, — теперь до вечера дуться будет. Паранюшка, тут холодно, хоть девчоночку-то пусти!
– И девчонку твою не пущу, — снова обрезала вредная Паранька. – Её тут быть не должно. Нам другие невесты не нужны. Вдруг завернет сюда какой рыцарь, да не мной очаруется! На тебя папенька тогда свою гвардию направит, будешь знать, как над царской дочкой измываться!
– Ничего он не направит, — сказал мне потускневший от расстройства дракон. – Пусть сидит Паранька одна в своей пещере, а мы возле костерка погреемся…
Дракон притащил несколько сухих берез и сложил костер. Костерок получился скромный – всего-то метра два высотой. Змей дунул на дрова, и по ним побежали веселые огоньки. В ущелье уже потянуло вечерней сыростью, и я поежилась.
– Да ты не стесняйся, — сказал дракон, — садись поближе, я теплый и на ощупь не противный.
– Нет, спасибо, — я вежливо отодвинулась, так как обниматься с драконом в мои планы не входило, — я сама как-нибудь…
– Ну, смотри, — сказал дракон. – А хочешь, я про себя расскажу?
– Давай.
– Зовут меня Распекайтес. Чудесное имя, правда?
– Необычное такое.
– Я его сам себе придумал. Точнее, не совсем я… Ну, в общем, была одна история, когда я был маленьким… Лет-то мне уже скоро как триста – ого! – а я ее хорошо помню.
Сентиментальный, да к тому же болтливый дракон, похоже, решил пуститься в воспоминания на всю ночь.
– Когда мне было всего лет сорок, мы с папой пошли крестьян в деревню пугать. Ты только плохого про нас не подумай, мы вообще смирные животные. Хотя про нас чего только не сочиняют – будто мы и людей и коров едим, города сжигаем… А мы только царевен иногда похищаем, да и то, если их родители сильно попросят. Ну, и так, подпалим когда деревеньку – да и то случайно, если наши ребятишки расшалятся. Огня-то внутри много, а пользоваться им еще не научились, вот и бывают… э-э-э… возгорания.
– Так что там за история с именем? — спросила я.
– Ну, так вот, — продолжил дракон. – Пришли мы с папой пугать крестьян в деревню. Так, шутки ради, никакого злого умысла. Нам же скучно в этих камнях все время сидеть. Идем, он меня за лапку ведет – так трогательно. Я, как папу вспомню, так… — дракон достал откуда-то носовой платок в клетку размером с небольшое одеяло и высморкался. — Увидели нас крестьяне, испугались. Бегут, кричат: «Разбегайтесь! Разбегайтесь!». А я решил, что это они меня так зовут, маленький был еще, несмышленый.
– Что же, у тебя до сорока лет не было никакого имени? – я взяла прутик и начала ворошить угольки в костре.
– Да для дракона сорок лет – это вообще не возраст. Считай, только родился.
– А папа как тебя называл?
– Змеенышем. Так и говорил: «Ах, ты — мой змееныш…», — и дракон снова полез за носовым платком. — Ты знаешь, я ведь и вправду Распекайтес. Я все-все печь могу. Паранька меня вон Пекой называет. Хочешь, я сейчас картошки напеку? Когда Параньку папенька в пещеры отправлял, обоз с провиантом снарядил. Я его за тот камень откатил – подальше, чтоб Параньке конфеты таскать неудобно было.
И дракон, такой большой и страшный в отблесках костра, посеменил в темноту на цыпочках – наверное, чтобы не разбудить Параньку. Сбегал за большой черный камень и принес мешок картошки, который в его лапах казался маленьким кошельком.
– Смотри фокус-покус, — сказал Пека и надел на крепкую палочку несколько картофелин, как шашлык. Он втянул носом воздух, а потом открыл рот и выпустил длинный язык пламени. – Все, можно кушать. Приятного аппетита! Ой, соль забыл, сейчас сбегаю.
И дракон снова на цыпочках побежал к большому черному камню. Когда он вернулся, в его лапе лежала щепотка соли весом с полкило.
– А весело тут у вас, — раздался за нашими с Пекой спинами обиженный голос Параньки. – Вот я скажу папе, что ты меня не развлекал и голодом морил…
– Ой, прости, Паранюшка! – смутился дракон, — Садись рядом, я сейчас и тебе картошечки напеку…
– А себе? — мне было неудобно, что грубиянка Паранька так обращается с Пекой, который ей в пра-пра-пра… годился и был в целом неплохим парнем.
– Ой, что ты! – замахал лапами стеснительный дракон. – Я ж такое не ем!
– Он нефтью питается, — сказала Паранька.
– Нефтью?
– Ну, чтоб горело-то у него все внутри. Там, короче, у него какой-то внутри происходит обмен веществ – он рассказывал – сырую нефть заглатывает, она там у него в керосин превращается. Он правду сказал, что драконы людей не жрут, хотя и страшные.
– Не жрут, Параня, а едят. То есть, не едят, — поправил дракон. – А у меня тут недалеко и скважинка есть…
– Да завязывай уже воспитывать, — сказала Паранька, — дома от этих воспитателей житья нет.
Паранька, похоже, перестала сердиться на нежданно-негаданно появившуюся в здешних краях конкурентку и решила поговорить с незнакомой девочкой по-человечески.
– Прасковья, царская дочь, — представилась Паранька. – Авдеевна. А ты кто?
– Я — Маруся.
– Ну, это я поняла… что ты Маруся. Ты чьих родителей Маруся? Из какой деревни? Одежда на тебе какая-то… Наши такой не носят.
– Мы не здесь живем… далеко. Там, — я наугад махнула рукой.
– Иностранцы, что ли?
– Ну, типа того.
– Что-то к папеньке иностранцы никакие не приезжали. Может, вы приехали, пока я тут с этой ящерицей богатырей жду?
– Нет, родители дома остались.
– А чего ты одна по этим диким местам ходишь?
– Я… заблудилась, короче. Ага. И мне обратно в столицу надо.
– А-а-а, понятно, — сказала Паранька. – Завтра утром пойдешь, змей дорогу покажет. Куда это, кстати, Пека запропастился?
– А вот он я, уже иду – дракон нес в лапах большой горшок. – Я, пока вы беседуете, на скважинку сбегал. Проголодался. Сейчас вот поем, нашей гостье еще один фокус покажу – римский огненный фонтан из пасти дракона.
– Ух ты, здорово! – Пекин фокус мне понравился.
– Умеет, — горделиво сказала Паранька. – Папа вообще хотел для этого змея зверинец построить, да денег в казне пока нет.
– Зверинец! — ужаснулся дракон. – Чем он меня в этом зверинце кормить будет?
– Папенька своим анженерам уже проект заказал – трубу начертить, чтобы от скважины твоей до зверинца нефть качала. А папенька из этой трубы будет на свои нужды немного отливать. И ишо на показе драконьих фокусов деньги зарабатывать.
– Вот. Я так и знал, — подытожил дракон, — что эта нефть меня до добра не доведет. Все мои родственники через эту нефть пострадали. Это раньше драконов искали, чтобы подвиг совершить. А теперь только нефть ищут. Как только находят, то вышку сразу ставят, а дракон куда-нибудь подальше уходит, чтоб людей не пугать, и с голоду потом помирает. Хорошо, что хоть официальная наука опровергает наше существование.
– Ты, змей, не бойся раньше времени, — сказала Паранька. – У папеньки и на трубу пока денег нет.
Глава 2. Карты в руки
Хотите, чтобы ваш ребенок научился читать? Купите ему карту мира и повесьте над кроватью. Но учтите: к карте должны прилагаться какие-либо истории – про зверей, птиц, путешествия, ну, и так далее. Рано или поздно, ребенку захочется узнать, где находится Швеция, в которой живет Карлссон. Или где находится Африка, в которой поют «Акуна матата». Если ребенок знает буквы, он обязательно «прочитает» и Швецию, и Африку. А потом нужно вовремя подкинуть ему книжку Астрид Линдгрен или «Короля Льва».
У меня в комнате на стене тоже висела карта мира, по которой я очень любила путешествовать указательным пальцем по морям-океанам и столицам. Карте уже было много лет, поэтому она задралась по краям, в середине просвечивала дыра. Карту несколько раз перевешивали с места не место, и на ней от этого образовались белесые полосы от липкой ленты.
– Да сними ты уже этот хлам! – в который раз сказала мама, заглядывая в мою комнату перед уходом на работу. – И порядок наведи! Пыль вытри! – кричала она уже из коридора.
– Я новую хочу… — сказала я.
– Зачем? – удивилась мама. – Есть же атлас, в учебнике карты…
– Говорят, это развивает.
– Что развивает? – мама очень торопилась, застегивая сапоги в прихожей.
– Ну, пространственное мышление. Кругозор. Фантазию, может быть…
Дело в том, что карта мира висит над моей кроватью с самого раннего моего детства. Мама несколько раз порывалась ее снять и выбросить, но мне всегда удавалось ее отстоять.
– Кругозор, говоришь? Мечтательница ты у меня, Маруська… — сказала мама, запахивая пальто. – Я там деньги оставила, возьми, купи себе новую карту – какую хочешь. Только это старье убери, умоляю тебя. Зря, что ли, ремонт делали?
И ушла на работу. Я пошла на кухню, взяла две сторублевки, которые мама положила на холодильник. Разве я могла предположить, что за две сторублевки можно купить целое приключение?
В книжном магазине я выбрала точно такую же карту, которая была у меня – детскую, с животными, рыбами, птицами, айсбергами и теплоходами. Из-за этих картинок карта казалась живой — веселым миром, полным интересных вещей, а не плоской бумажной его копией. Глобусы я не любила. На них не рисовали зверей и рыб, и они были пустыми шарами.
– Совсем другое дело, — вечером с работы пришла мама, и мы вместе стали разглядывать новую карту, которую я успела повесить на стену.
– Мам, представляешь, она точно такая же, как прежняя! Я думала, что уже и не найду такую…
– Да? – удивилась мама. – А разве в мире появились новые государства?
– Вроде нет. А что?
– Посмотри-ка сюда, — и мама ткнула пальцем куда-то между Россией и Украиной. – Ох уж мне эти новшества в образовании… — мама покачала головой. – Может, это брак? Узнай в магазине, вдруг на фабрике напечатали партию с ошибками – сбой в компьютерной программе, пьяные картографы, мало ли еще что… Вдруг обменять можно.
Мама ушла готовить ужин, а я стала разглядывать то место, куда минуту назад упирался мамин ноготь. Там были нарисованы четыре малюсеньких государства – таких крохотных, что даже негде было написать их названия. Я посмотрела легенду, напечатанную мелким шрифтом в углу карту. Номер 1 – Загория, номер 2 – Замория, номер 3 – Залесия, номер 4 – Прямоподносовия. Интересненькие названия. Ни о каких таких государствах я не слышала. Скажет ли нам что-нибудь по этому поводу Интернет? Нет, не скажет: результатов поиска – ноль.
Тогда я взяла увеличительное стекло – вдруг там нарисованы еще какие-нибудь условные обозначения? Чтобы было удобнее разглядывать, я пристроила стекло, как монокль, и оперлась руками на стену. И провалилась! Пока я падала, я успела подумать, что этого не может быть – за картой ведь была стена. Но я падала! Честное слово, летела кубарем!
А когда я открыла глаза, то передо мной уже стоял дракон Распекайтес и рычал:
– Нет, это просто возмутительно!!!
Глава 3. Про свой ум и веру в человека
Страна, в которую я провалилась и где правил Паранькин папенька царь Авдей, называлась Прямоподносовией. Странное, конечно, название, но царевна мне его быстро объяснила:
— Когда-то у нас всего больше было – и лесов, и пахоты. Правил давным-давно здесь царь, у которого был сын Алеша. И не было на этого Алешу у его родителей никакой надежи. Куда не пойдет, везде заблудится. Какую вещь ни ищет, все равно не найдет. Какую штуку высматривает, хоть к носу поднеси – ни в жисть не увидит. Царский лекарь диагноз поставил – рассеянность. Но уверял, что дело не безнадежное. Можно, мол, вылечить любовью, воспитанием и обучением. Царь, однако, не поверил – лекарства Алешку не берут, а воспитание нешто поможет? Сомневался, короче, царь в сыне, другие способы искал. Других детей у царя не было, сам старый уже стал. Что делать? Кого на царство ставить? Кроме Алешки и некого. Решил тут царь обженить Алешку. Прокричали гонцы на всех площадях царский указ: какая невеста сможет главную государственную проблему решить, та и царицей станет. А девки на Алешку и смотреть не хотели, даже от престола носы воротили. Но нашлась одна. С мамашей-колдуньей. Мы, сказали они, беремся Алешкину болезнь лечить, государственную проблему возьмемся решить. Научим, мол, Алешку, как с иностранцами дела вести, что им при разных беседах отвечать.
Царь уж совсем плохой стал, на все согласен был. Приставили к Алешке невеста да ее мамаша двух комаров – Антошку и Парамошку. Антошка покладистый комар был, царевичу в одно ухо дудел, чтобы тот все время с иностранцами соглашался. А Парамошка, наоборот, вредный был комар. В другое ухо свистел, чтобы Алеша в беседах ни в чем согласия не давал. Царь видит: Алешка с этими комарами вроде не такой бестолковый стал – сидит, с послами иностранными беседует, чего-то им отвечает, и вроде как впопад. Обрадовался старый, Алешку с дочкой колдуньиной обженил, престол сыну передал, да и спокойный умер. И тут-то начались у нас свистопляски. Комары как взбесились — между собой чуть ли дерутся, кто громче царю в ухо совет крикнет. И стал Алеша отвечать послам невпопад, в советах Антошки и Парамошки не разобравшись. А иностранцы хитрые, вопросы каверзные задают: «Не хотите ли вы, царь Алеша, казну пополнить, земли продать, границу ближе к столице передвинуть, чтобы за заграницей легче наблюдать было? Вдруг враг войска подтягивать начнет?» Антошка пишшит ему: «Соглашайся», Парамошка – еще громче: «Ни за что!!!» У царя в голове неразбериха. Так и получилось, что послы всю землю выторговали, и осталось у Алеши всего ничего – только то, что под носом. Вот и стали мы Прямоподносовией, а вокруг нас Замория, Загория и Залесия образовались. Папенька уже давно с их правителями переговоры ведет, ультиматумы пишет, хочет земли вернуть. Исторической справедливости требует – вы, дескать, обманом наши земли получили. А я еще думаю, что Алешка тоже виноват – надо было своим умом жить, хоть и небольшим. Так что государство у нас теперь маленькое, до столицы за полчаса на змее долетим.
– Как долетим? – встрепенулся тут дракон. – Тебе папенька велел тут сидеть с месяц, пока он женихов ищет и к нам в пещеры посылает. Маруся пусть одна идет, а мы с тобой тут еще подождем – неделя всего прошла.
– Разонравилось мне уже женихов ждать, — надула губы Паранька. – Никаких веселий, кроме покусов твоих. Надоели уже.
– А я, Паранюшка, новые придумаю, — заегозил змей перед царевной.
– Что-то не нравится мне эта папенькина затея меня в пещеры к ящерице отправить… — засомневалась Паранька. – Раньше Авдей Федулыч меня и на гулянье из дома не выпускал, а тут – чудеса прямо! – в нору каменную одну отправил.
– И не одну, — сказал змей, — со мной же.
– Ой, с тобой! И откуда к тебе такое доверие? Короче, делай давай покус – бери нас с Маруськой в лапы и в столицу неси по воздуху!
– И не полечу, — заартачился тут Распекайтес, — у меня приказ. Царь велел…
– «Царь велел, царь велел…», — передразнила его Паранька. – Я тебе велю. Лети, давай! Быстро! А то сама деньги на зверинец начну у купцов да папенькиных министров собирать! Небось быстро тебе клетку с трубою построим!
– Слуга двух господ, — тяжко вздохнул озадаченный дракон. – Превратности судьбы, жалкий трагифарс…
– Кому сказала! – топнула ногой Паранька. – Живо бери нас, только смотри, одежу не порви когтищами своими!
– Может, не надо? – робко спросила я. – Он же не хочет. Вдруг ему тяжело? Или в городе появляться нельзя?
– Все ему можно. Как к папеньке в палаты шастать, так среди бела дня по городу идет, не таится. Тебе его жалко, что ли? А может, ты летать боишься?
– И ничего я не боюсь, но… — не успела договорить я.
– Поехали! – скомандовала Паранька.
– Я предупреждал, — сказал дракон. – Так батюшке и доложу…
– Валяй! – бросила Паранька, угрожающе наклонила голову и выставила кулаки. – Ну!
– Только без драк, — поднял лапы в примиряющем жесте дракон.
Через секунду когти этих же самых лап сомкнулись с лязгом вокруг моей и Паранькиной талий.
— Только не трепыхайся сильно, когда полетим, — предупредила меня царевна. – Это недолго: раз-два, и все, уже дома. Он, змеюка, шустрый.
Дракон расправил кожистые складчатые крылья, с шумом разогнал воздух за своей спиной и побежал. Нас трясло так, как будто мы ехали вниз по камнепаду в разболтанной повозке. Хорошо, что меня не укачивает, подумала я. Дракон бегал на удивление быстро – деревья и кусты так и неслись нам навстречу. Если он не взлетит сию минуту, снова пронеслось у меня в голове, мы врежемся в кустарник. Дракону-то, может, и ничего – у него вон какая чешуя. Как кольчуга. А вот нам с Паранькой придется в кустах несладко. Но тут трясти перестало – дракон закончил разбег, и мы полетели.
Вылетев из ущелья, Распекайтес лег на привычный маршрут. Мы летели над аккуратно размежеванными полями, на которых работали бабы и мужики. И никто из них нисколько не удивился, увидев дракона. Только на мгновение, когда на поле ложилась большая драконья тень, крестьянки поднимали головы и недолго смотрели нам вслед из-под руки.
Глава 4. Нормальные родители в тепле сидят
У нас довольно странная семья. Насколько я знаю, родители моих одноклассников не ведут себя так, как мои родители. Ну, посудите сами.
Мой папа занимается айкидо. Он даже научил меня специальному кувырку — укеми. На тренировки его заманила мама. А маму – подружка. Не верите? У маминой подружки нашли рак – это страшная болезнь. Ей доктор сказал: «Мы сделаем вам химиотерапию, и вам будет плохо – так плохо, что вы будете несколько дней лежал в постели, и вас будет все время тошнить». Но подружка мамы тетя Наташа не поверила и сказала: «Буду-ка я лучше ходить на бокс». И стала ходить в спортзал и боксировать грушу. Мол, она давно мечтала попробовать. А мама моя и говорит нам: «А что же я дома сижу? Мне, конечно, некогда – дом, работа и все такое. Но годы-то идут, а я давно мечтала позаниматься каким-нибудь восточным единоборством – только таким, где морду не бьют». И купила себе кимоно. Вот ходит мама на свои тренировки, рассказывает, какие они приемчики изучали сегодня. А мы с папой дома сидим вечером и маму ждем. Я с куклами играю, а папа на диване лежит. И однажды папа тоже на тренировку засобирался, и теперь они с мамой наперебой друг другу разные приемчики показывают. А я хожу на танцы и на вокал.
Я точно знаю, что другие родители не такие чудаки, как мои. У других детей они зимой по выходным дома сидят, в тепле телевизор смотрят. А моей маме как вожжа под хвост попала – то ей на каток, то в лес, то на горку приспичит. Папе, может быть, тоже хочется в тепле на диване полежать. Он ворчит, но все-таки выводит машину из гаража и везет нас с мамой в леса, в сугробы и во льды. Мама только успевает по выходным красный термос чаем со сгущенкой заряжать.
Но и летом маме тоже неймется – заставляет папу в багажник мой велосипед погрузить, себе роликовые коньки берет и снова тащит нас – покорять асфальтовые джунгли. Бедному папе, чтобы за мамой не бегать, тоже пришлось ролики осваивать. А если маме еще что-нибудь захочется попробовать? На тарзанке, к примеру, прыгнуть? Или на дно морское нырнуть? И папе, который ее очень любит, тоже ведь придется. За компанию.
Раньше, когда у нас машины не было, мама с папой связывали лыжи веревочками и с моими сестрами ехали на трамвае на лыжную базу. Но сейчас в леса и сугробы езжу только я, так как деваться мне некуда. Старшая сестра, Катя, уехала два года назад от нас в другой город – взрослая стала, теперь письма пишет. А средняя, Марина, вступила в махровый ежиковый период, так мама говорит. У нее переходный возраст, и дух противоречия, и еще чего-то там. И ездить с родителями на каток в выходные – это, по ее мнению, не круто. Она с подружками хочет шопингом заниматься, только родители им денег не дают.
Но родители тоже познаются в сравнении. Я думала, что это у меня родители странные, пока не увидела царя Авдея, паранькиного отца – вот кто уж действительно был странный.
Глава 5. Наука конкретность и отцовская любовь
— Заворачивай на еродром! – закричала Паранька, стиснутая драконьими когтями, когда мы стали подлетать к белым крепостным стенам столицы Прямоподносовии.
— Не слышу! – заорал в ответ Пека. Шум от его крыльев действительно был сильный – и свист, и клекот, и немного даже вой, если дракон вдруг резко поворачивал.
— Заворачивай, говорю, на поляну, — орала Паранька. – К палатам папкиным не лети! А то меня застукает – под замок посадит!
— Не слышу! – снова крикнул дракон. – Иду на посадку!
Заворачивать на поляну было уже поздно, и дракон перелетел через городскую стену, немного зацепился задней лапой и вывернул из одного ее зубца несколько камней, забеленных известкой.
— Куда летит, зараза! – возмутилась Паранька. – Сейчас прямо меня к отцу на порог посадит!!! Змей!
Дракон и впрямь держал курс на посадку на главную площадь, на краю которой стоял трехэтажный терем, украшенный деревянной кружевной резьбой и пузатыми балкончиками.
— Поберегись! – закричал дракон, зеваки на площади расступились, и мы благополучно сели.
Распекайтес разжал лапы, мы с Паранькой стали потирать бока, на которых, похоже, будет теперь по синяку от каждого драконьего когтя.
— Идем в палаты! – скомандовала Паранька, — Раз уж приехали… Припомню тебе, ящерица запечная! А ты смотри, — велела царевна мне, — меня не выдавай отцу, не говори, что я здесь. Найдешь, что соврать.
Паранькин сарафан исчез в каком-то полутемном боковом коридорчике, а я пошла дальше.
— Простите-с, а вы к кому-с? – спросил меня тут неведомо откуда взявшийся юркий старичок. Такой низенький и худой, что впору сказать – сушеный.
— К царю, Авдею Федулычу.
— От кого-с?
— От дочери его, Прасковьи.
— А они сами где-с?
— Они сами в пещерах сидят, женихов дожидаются. Как батюшка им и велел.
— Ой, ли? А почему же-с ихний дракон здесь? – не понравился мне сразу этот юркий старичок.
— Дракона Прасковья Авдеевна отрядила меня в город привезти, так как я в пещерах заблудилась.
— Иностранка? – подозрительно прищурился старичок.
— Да уж, не местная. А вы, простите, кто, чтобы допросы устраивать?
— На первый раз прощаю. Я и есть Авдей Федулович, — и старичок продолжил свои расспросы. – Наукам, барышня, вы обучены ли?
— Обучены. Читать-писать, танцы там, этикет, английский. В третьем классе учусь.
— В третьем классе, и английский? – снова прищурился старичок. – Однако. Значит, как человек ученый, можете-с и мою ученость оценить?
— Не знаю. Может быть, и смогу…
— Что скромна, то похвально. Сразу видно – не шпиёнка. Пожалте тогда, барышня, со мной в залу, где я буду министрам своим учебу проводить. Не возражать, а то душегуба позову. Или дракону скормлю.
— Он людей не ест, он нефтью питается.
— Ай-я-яй, — покачал головой царь. – Вот змей бестолковый. Первой же девчонке, можно сказать, главную государственную тайну рассказал. Фокусы небось показывал? Про нашу нефть никому рассказывать нельзя. Иноземцы тогда совсем замучают. У меня страна и так маленькая – одна радость, что нефть есть. Узнают соседи, что я на нефти сижу, войной пойдут. И дракона отберут – кто ж им керосин делать будет? Если выяснится, что ты шпиёнка, тотчас же казнить велю.
Учеба, которую царь Авдей проводил своим министрам, называлась «Достижение наивысшей степени конкретности в решении дел государственных». Из его речи я поняла, что конкретность есть панацея от всех прямоподносовских бед. И если министры ей не обучатся, то царский душегуб им в этом поможет. Министры сидели перед царем, как на подбор – пузатые, бородатые и виноватые. Видать, никак им эта наука не давалась.
— … я в тыщный раз вам говорю, — расхаживал перед сидящими по струнке министрами Авдей, — конкретность есть мать всех добродетелей, начало всех начал, гимнастика для ума. И это… экономия превеликая времени и казны. Что ж тут такого непостижимого – своим холопам задание дать, четкое, как военный план? Хотя, — махнул царь своей сухой ладошкой, — с вами и войну-то боязно начинать. Вы ж «Стреляй» скажете, а куда именно, показать забудете!
— Неправда твоя, царь-батюшка, — забасил один из министров. – Мы в третьем годе, когда Заморию воевать ходили, вот так вот палкой пушкарям показывали, куда стрелять надоть…
— «В третьем годе, в третьем годе», — совсем как Паранька передразнил министра царь. – Воевать они ходили… На берегу встали, через море стрелять начали, все ядра в воде потонули! На том краю моря враг сидел и над нами смеялся. Срам, а не вояки… Кто на прошлой неделе скорохода три раза на дальнюю заставу без толку гонял? Первый раз сказал скороходу: «Сбегай, погляди, что там». Гонец вернулся, его опять посылальщик отправляет: «А ты не видел случайно, там дружина наша забор обновила?» «Про забор команды не было», — гонец говорит. Ему снова беги, ибо забор – вся наша государственная безопасность. Второй раз скороход вернулся, его опять посылальщик спрашивает: «А кусты за забором выкосили?» И опять гонец бежит, ноги трет, ибо в кустах враг может прятаться, никак нельзя этот момент не проверить. В итоге гонец добегался, что сапоги на нем развалились, сам в больницу слег и за испорченное здоровье из казны тройную оплату попросил. И как не дашь – три раза ведь бегал. От таких поручений ваших одни расстройства и расходы.
— Пущай сам гонец и додумывает, чего там еще можно попутно выполнить! А нам конкретности шибко трудно учиться, не дается наука твоя… — забасил другой министр.
— «Пущай…» Не пущай! – отрезал царь Авдей. – Гонец человек маленький – ему, что велели, то и делает. Ежели каждый ванька будет в государственных делах додумывать, то бардак в стране будет. Инициативу снизу не поощряю. А вам плачу за это жалованье немалое! Извольте учиться поэтому, как следует, а то разжалую, сами будете по заставам бегать!
— Мы, царь-батюшка, — начал третий бородач, — давно предлагаем для облета дальних застав дракона использовать. Что он без дела в камнях сидит? А так бы кружил над границей – и нам хорошо, и врагам боязно к нам сунуться, когда такая зверюга нас охраняет.
— Змея, идиоты, враг подстрелить может, а он у нас один. К тому же, из черной жижи, что в ущелье из земли вытекает, зверюга умеет керосин делать. Ежели мы начнем керосином с соседними странами торговать, то обратно все наши земли выкупим. Я, наверное, в следующем годе налог-то повышу, чтобы наконец змею на клетку и на трубу денег в казне изыскать. А с вас еще буду налог за бестолковость брать…
Министры, ропща, покидали залу, где проходил урок конкретности. А царь Авдей поманил меня пальцем к себе:
— Раз ты человек ученый, то скажи мне, нужная ли такая наука – конкретность? Министры в голос поют, что ненужная. Устал их уже палкой в науку загонять…
— Я думаю, что нужная. Меня вот тоже мама в магазин отправит, скажет: «Купи хлебушка». Принесешь ей хлеба, а она спрашивает: «А чего бородинского не купила?» А про бородинский команды не было.
— Вот, — поднял вверх указательный палец царь, — устами младенца истина глаголет. Прав я, стало быть, в своих наставлениях… Ну, расскажи мне теперь, как там моя Паранюшка в камнях себя чувствует? По отцу не соскучилась?
— Замуж, говорит, хочет. Рыцаря ждет. Переживает, что не идет никто.
— А и не придет никто, — царь заговорщицки подмигнул мне, сделал мне знак, чтобы я придвинулась поближе, а он нашепчет мне на ухо нечто важное и секретное.
— То есть? Ждет же она…
— А и пусть ждет. Не для того я ее в пещеры спрятал. Война скоро – я Загорию воевать пойду. Земли-то царем нашим Алешкой бестолковым профуканые возвращать надо. Паранька – девка горячая, а в голове ветер. На войну удрать может. Змея, опять же, я там хотел на всякий случай спрятать. Ему на войне погибнуть никак нельзя. Он керосин мне делать будет. Керосин нынче в цене – расторгуюсь, заживу уже по-царски, а то в казне одни шиши. Жалко, что драконихи нигде в природе нет. Народили бы змеенышей, я бы даже из царей ушел, только бы керосином и занимался. А ишо Параньку я в пещеры за плохое поведение сослал. Что это я тебе все выбалтываю? Не иначе как в тюрьму скоро посажу. Паранька еще хуже министров – совсем учиться не хочет: ни грамоте, ни танцам, ни на фортепьяно. Ну, и я ее как бы в угол поставил. А замуж ей рано – тринадцати годов еще не исполнилось.
— Вы же, Авдей Федулович, выходит, дочку-то обманули, — сказала я. – Нельзя так с детьми.
— Конечно, нельзя. А ты что предлагаешь? Я в ее воспитании уже все испробовал…
Не успела я ответить, как с самого дальнего окошка с треском отвалилась тяжелая бархатная портьера, и из-за нее в клубе пыли выскочила разгневанная Паранька:
— Вот вы как, папенька, значит, со мною! Я вам такие пещеры устрою!!! Жить в одном доме с таким обманщиком больше не желаю! – и просвистела мимо нас со скоростью реактивного самолета.
— Доченька, я ж как лучше… — только и успел сказать растерянный царь.
— Ой, горе мне, горе! Где теперь этот ветер в юбке искать? – Авдей сидел на престоле в самом неприглядном виде: корона сбилась набок, бороденка слезами залита, а из носа козявка торчит. – Что делать? Что делать?
И тут царь-батюшка вспомнил про меня:
— Вот что делать будем. Я, так и быть, тебя казнить не велю и даже в темницу не кину, хоть ты и на шпиёнку сильно смахиваешь. Возьмешь дракона, всю Прямоподносовию обойдешь, все закутки обсмотришь, Параньку уговоришь домой вернуться. Если нет этой девчонки вредной в наших местах, иди в заграницу ищи. Только дракона с собой не бери – наши к нему уже привыкли, а за границами публика сильно испужаться может. Раньше времени могут слухи пойти, что царь Авдей войну развязал, дракона спустил, а мне это ни к чему. Я свои планы в тайне покамест хочу сохранить. Поняла? Вот когда дочка объявится, тогда ужо и повоюю. Вот тебе денег, — царь протянул парчовый мешочек. – Немного. На баловство и ерунду не трать, последнее из казны отдаю. Оденься по-нашему, и с богом.
Глава 6. Дети, собаки и границы дозволенного, а также немного о родительском вранье
Я Параньку понимаю. Сбежишь тут от папаши, который взаперти держит, да еще и в дальний угол обманом отсылает.
Обидно, конечно, и досадно, когда постоянно наталкиваешься на всякие запреты, расставленные взрослыми. Что ни шаг, то снова какая-нибудь ловушка! Это не делай, туда не ходи, так не говори… Ну, все наверное, дети знают, как это бывает. И уж если честно, то и многие взрослые еще не забыли, что у них в детстве все было точно так же.
Если моей маме в детстве тоже все запрещали, так почему же она выросла и стала все запрещать мне? Она же помнит, как это было обидно. Или она хочет, чтобы теперь обидно было и мне?
Наверное, все же не хочет. Но, если честно, я не знаю, почему мамы запрещают своим детям кое-какие вещи. Наверное, у них есть на это причины. С некоторыми запретами я даже согласна. Но все остальные пусть будут О-БО-СНО-ВАН-НЫМИ. И тогда они будут честными.
У моей мамы есть знакомая, у которой двое взрослых детей и один рыжий сеттер. И она как-то сказала, — я случайно услышала, — что дети и собаки ведут себя примерно одинаково. Каждый раз, устраивая какую-нибудь шалость, или маленький бунт, или каприз, или просто праздник непослушания, они проверяют взрослых на прочность, проверяют степень дозволенного. Разведывают, можно ли перейти какую-нибудь невидимую границу в этот раз, или стоит попробовать в следующий. И я подумала: вот если бы меня так каждый день испытывали? И поняла, что маме, при таких-то почти ежедневных моих проверочках, тоже несладко приходится.
Еще не очень легко врать. Думаю, что и взрослым тоже. Я своих уже несколько раз подлавливала на вранье. В пять лет мне захотелось настоящего ребенка, сколько можно с куклами играть? Я спросила у мамы, откуда дети берутся. Мама начала краснеть и путаться, рассказывая про какого-то аиста, который, стоит только захотеть взрослым ребенка, приносит детей и кладет их на подоконник. Я вышла во двор и стала поджидать аиста. Ну и глупая же я была! Кто, скажите, хоть раз видел в городе аиста? А потом мама сама же купила мне детскую книгу про тело человека, и обман окончательно раскрылся. Зачем, спрашивается, надо было врать? Из этой же книжки я узнала, что в кариесе конфеты не виноваты, и даже если всю пищу запретить, то не факт, что зубы от дырок убережешь. Опытным путем я установила, что и Бабая не существует – я и плохо себя вела, и засыпать не хотела, и даже козюльки по стене над кроваткой размазывала, а он все равно не пришел, уж я бы с ним поговорила. Про Деда Мороза тоже думала, что обман, но мне Славка из параллельного экономического класса письмо показал, где Дед Мороз про свою зарплату и все прочее рассказывает. Палец, опять же, не сломался, хоть я им три часа в носу ковыряла. Сплошной обман эти байки родительские. Вот только одну вещь не смогла пока проверить, да и боюсь – вдруг и впрямь неправдой окажется. Я, когда грустно становится, прихожу к маме обниматься. На душе тревожно что-то в такие минуты, я в бок маме головой ткнусь и спрашиваю: «А ты всегда со мной будешь? Ты навечно моя подружка?» Мама смеется: «Навечно-навечно». Только бы и здесь, думаю, не обманула.
Глава 7. Почему дороги иногда важнее крыльев
Искать сбежавшую Параньку мы начали, едва вышли из царских палат. Распекайтес просто шел по улицам и громко спрашивал всех встречных и поперечных: «Простите, вы царевну не видели? Тут девочка такая белобрысенькая не пробегала?». Если бы Паранька услышала, что змей называет ее «белобрысенькой», то наверняка бы снова набычилась и выставила для драки кулаки.
Мы уже обошли три деревни, но никто Параньку не встречал. Даже дракон устал, на каждом коротком привале присаживался и дул дымом на свои измозоленные задние лапы:
— Может, в пещерку уже, да на скважинку? С утра ничего не ел.
— Можно и в пещерку… — сдалась я. Мне все равно больше идти было некуда. – Давай только еще вон в ту избушку зайдем.
В избушке жил бондарь. Во дворе были наставлены бочки, кадки, ушаты.
— Только попробуй чихнуть, змей! – пригрозил нам какой-то мальчишка. – Об тебя тогда дядько Митрий не одну оглоблю переломает!
— Не любит меня народ, — притворно вздохнул дракон. – И, казалось бы, за что?
— Боится, наверное, — сказала я.
— Чаво? – вскинулся мальчишка. – Кто ево боится? Он товар попортить может! Однажды по базару мимо корзинщиков да краснодеревщиков проходил, чох на ево напал, так полбазара сгорело!
— Это когда было! — возмутился дракон. – Три корзинки и сгорело! Я потом еще месяц вместо зажигалки по домам ходил, печки разжигал, такое мне наказание Авдей придумал.
Мальчишка оказался подмастерьем бондаря, только что вернулся с городского базара и – о, счастье! – видел в городе Параньку.
— На пароход села, — сказал он. – В Заморию отправилась. Ты когда ее там искать будешь, сперва грызуна-яблочника найди.
— Что за фрукт такой? – спросил дракон.
— А ихнее чудо, навроде тебя у нас. У него есть тарелочка, а по ней…
— … по ней яблочко катается, и все-все показывает? – встряла я.
— Ну, — подтвердил мальчишка, — только яблок на это чудо не напасешься. Всю страну пришлось садами засадить, чтобы этого плодожора прокормить. А если вдруг грушу или там мандарину по ошибке ему принесешь, то и побить в сердцах может. А выгнать его не могут – прыстиж государства, говорят. А то как это – в других странах чудеса есть, а у них нету? Вот и держат. Со своим яблоком к нему иди, иначе обидится.
Корабль, который отправлялся в Заморию, я в порту узнала сразу же. От него шел такой яблочный дух, что и искать не надо было. Капитан руководил погрузкой – матросы носили на своих плечах ящики и корзины с фруктами. Я попросила взять меня на борт и показала капитану золотую монету из царского парчового кошелька.
— Я тебя и так возьму, если ты мне пообещаешь одну задачку решить.
— У меня вид, что ли такой, ученый? – спросила я.
— Была бы неученой, от дракона бы шарахалась, как все наши девки, городские и деревенские. Они, дурехи, так ведь и думают, что он людьми питается.
Распекайтес стоял за моей спиной и морально готовился к разлуке – глаза у него были на мокром месте, а в лапах он тискал клетчатый носовой платок размером с доброе одеяло.
— Какую задачку мне решить надо?
— В Заморию приплывем, на берег сойдем, все на пальцах разъясню.
— А вдруг она за четвертый класс, а я только в третьем учусь…
— Она, как бы это сказать, житейская, — и капитан выпустил из своей трубки клуб дыма не хуже, чем у Распекайтеса.
— А если не смогу? – спросила я.
— Тогда обратно в Прямоподносовию привезу.
— А я денег дам.
— Что мне твоя монетка? Мне, знаешь, сколько заморцы за груз заплатят? У них в этом году неурожай яблок, там грызун-яблочник так с голоду дурит, что они уже волками воют. Тарелку никому не показывает, а они уже привыкли по тарелке картины смотреть, что ни дня без нее не могут.
— Кстати, о яблоках, — я вспомнила, что к грызуну нужно идти с фруктами, — продайте парочку.
— Задачку решишь, — снова задымил трубкой капитан, — за так корзину дам.
— Идет, — согласилась я.
Корабль пах, как райский сад – яблоками и немного соленой селедкой. Я устроилась на верхней палубе на брезенте и канатах и всю дорогу до Замории грызла яблоки. Прощание со змеем прошло без огонька. Распекайтес, когда мы отчаливали, рыдал, опустив свою морду на плечо портового сторожа. Слез было пролито столько, что дракон не мог даже выпустить ни одного фонтанчика огня – в ноздрях от сырости только шипело, но потом он высморкался так тщательно, что даже прожег свое носовое одеяло в пяти местах.
Нас покачивало на волнах, пригревало солнышко, ветерок трепал волосы – в общем, моя миссия по поимке беглой Параньки пока проходила приятно. Только немного тревожила задачка, которую обещал по прибытии задать мне капитан. До Замории дошли быстро, пришвартовались без происшествий.
— Ну, а теперь расчет, — сказал капитан, — за проезд. Слушай мою печаль. Есть у меня брат – хороший парень, но не моряк. Морская болезнь, а мир очень хочет посмотреть. Его какая-то холера мракобесная надоумила крылья себе отрастить. Взял он себе в Замории огород и каждую весну, морской дьявол его задери, на нем всякой разной птицы перья сеет. Я уж его и отговаривал, и перо отбирал. В деревне все его дураком считают. Я говорю: «Сел бы на кобылу, если на корабль не можешь, да и поехал бы мир смотреть». А он: «Я о небе мечтаю». Ну, есть какие мыслишки по этому поводу, или обратно пойдем?
Глава 8. Про чеснок и расцвет молодости
Всякую задачу можно решить – это меня папа научил. Нужно только немного подумать и где-то там в голове рычажок повернуть, который фантазию включает. А папа у меня большой выдумщик. Вот, к примеру, как можно ребенка заставить есть чеснок? А папа смог.
В нашем городе была эпидемия гриппа. Даже школу на карантин закрыли. Целых две недели предстояло дома просидеть.
— Я буду бороться за ваше здоровье! Не позволю вам заболеть! – заявила мама и давай нас всякими полезностями кормить – для профилактики. Капустой квашеной, брусникой моченой, даже лимоны сушеные где-то разыскала. Чаи травяные кипятит, компоты варит, в лес нас тащит, целебным хвойным воздухом дышать.
Папа тоже к профилактике подключился – принес из аптеки пузырек с пихтовым маслом:
— У нас теперь, — говорит он, — целебный воздух прямо в доме будет.
Налил папа в плошечку воды, масла в нее накапал и маленькую свечечку снизу пристроил. Сразу хвойный аромат по комнатам поплыл – мама сидит на диване, полной грудью дышит, а папа вокруг ходит и аромат еще руками разгоняет – чтобы он, значит, повсюду разлетался.
— Прекрасное средство, — говорит папа, — от вирусов. И в гараж по морозу идти не надо, чтобы в лес ехать…
Но главным оружием против гриппа у мамы, конечно же, был чеснок. А я его терпеть не могу.
— Не дури, Маруська, — говорит мне мама, дольки очищенные подсовывая, — чеснок — первое народное средство от гриппа.
— Он пахнет…, — говорю я.
— Конечно, пахнет, — отвечает мама, — но ты ж не вирус, чтобы его запаха бояться.
И тут папа серьезно вполне говорит:
— А может, ты у нас вампир?
— Пап, ты что? Какой я вампир? – говорю я ему. – Кого я когда укусила?
— Может, у тебя скрытая форма вампиризма. И, когда тебе шестнадцать лет исполнится, у тебя клычки вырастут.
Ну, уж нет, подумала я. Шестнадцать лет – самый расцвет молодости: свидания, влюблюсь, может быть, в кого, будут поклонники штабелями укладываться… А если клычки вырастут, все ухажеры разбегутся. И я поморщилась, но дольку чеснока взяла и зажевала. На всякий случай.
— Вот, — одобрительно сказал папа, — в целях профилактики скрытого вампиризма теперь будешь есть чеснок каждый день. На время эпидемии гриппа. Убьем, так сказать, двух зайцев.
А однажды папа меня отучил всякие плохие слова говорить. Я один раз случайно сказала слово – очень плохое, похожее на «блин», тоже на букву «б», но не «блин».
Мама, когда услышала его, сразу в ванную побежала за куском мыла. А мне лет пять было, и я сильно испугалась, что мама будет сейчас мне рот с мылом мыть. Все взрослые, наверное, так обещают сделать, даже воспитатели в детском саду. Но только не папа. Мой папа не идет простым путем угроз и наказаний. Папа вот что сказал:
— Да что за проблема? Слово как слово, пусть говорит, сколько хочет! Но только есть один нюанс: это слово есть имя одного злого демона. Вдруг он услышал, что ты его позвала? Вдруг прилетит, будет кружить вокруг тебя? Ты его и не увидишь, а он все равно тебе навредит.
— Пап, как мне можно навредить какой-то невидимый демон?
— К примеру, тебе мама денег на мороженое даст, а ты их потеряешь. Или еще как-нибудь.
Вечером я забыла посмотреть детский фильм и сильно из-за этого рассердилась. Так, что даже заплакала от обиды. А потом на куклу платье натягивала, и оно порвалось.
— Вот, — снова сказал папа, — это наверняка тот демон на букву «б».
— Что же, он теперь от меня никогда не отстанет? — испугалась я.
— Отстанет как миленький. Быстро говори: «Я больше так не буду».
С таким папой и у меня теперь фантазия работает, как надо. Так что задачка капитана яблочного корабля показалась мне не очень трудной.
Глава 9. Сок-пюре и нарушение границы
— Есть мысли-то? – повторил капитан. – Или обратно поедем?
— А чего же он пешком не пойдет? – спросила я.
— Пешком? – почесал затылок капитан.
— Ну, да. К небу где ближе всего? В горах, в Загорию ему идти надо. В гору на кобыле не заедешь, даже на вездеходе не всегда. А ноги везде пройдут. Я вот еще историю знаю одну, только она с научной точки зрения неправильная.
И я рассказала капитану о том, что люди в древности считали мир плоским, как тарелка. А сверху его, как прозрачной полукруглой крышкой, накрывало небо.
— … и если верить в такое устройство мира, то все дороги в итоге должны приводить к небу, — закончила я.
— Я с ним поговорю, — сказал задумчивый капитан. – Ему должно понравиться. Спасибо тебе, девочка. Держи свои яблоки.
Целую корзинку тащить было бы тяжело, и я засунула в карманы четыре яблока. Вспомнилась сказка про Буратино: «…а я не отдам этому некту яблоки, хоть он дерись». А мне нужно было найти грызуна-яблочника и посмотреть в его волшебной тарелке, не прячется ли в Замории беглая Паранька.
Я ходила-ходила по Заморску, глазела по сторонам, пытаясь найти хоть какой-нибудь намек на то, где может проживать этот грызун.
— А ты погадать к нему? – спросила меня на улице толстая цветочница, когда я попробовала узнать у нее про грызуна-яблочника.
— Ага, погадать, про девочку узнать одну…
— Он яблоками берет, без яблок не пустит, — предупредила цветочница. – Иди до окраины, там сады начинаются. За садами забор, за забором грызун-яблочник.
— А он какой из себя? Страшный? – на всякий случай осведомилась я.
— Страшный? Ха-ха-ха! – засмеялась цветочница. – Моя кошка и то его страшнее! Не бойся, он вредный только! – крикнула она мне вслед.
Пока сам не видел чудо, не говори, что оно чудесное. Дракон Распекайтес, гора из огня и дыма, слез и воспоминаний о любимом папе, был в сто, в тысячу раз чудеснее, чем этот хваленый грызун-яблочник!
Я пошла по пути, указанному цветочницей, и дошла до высоченного забора. За забором пыхтела труба, судя по всему, немаленькой печки. Я нажала на звонок.
— Кто там? – раздался голос из-за забора. Грызун, видно, был мелковат – голос звучал где-то на уровне моего колена.
— Это я, Маруся…
— Что надобно?
— Ищу Параню, царя Авдея дочку. Сбежала из дому. По всей вероятности, отплыла на корабле в Заморию.
— Авдея дочка? Что ж, заходи, в тарелку посмотрим, поищем.
Калитка открылась, и чудо чудесное, которое, по рассказам мальчишки-бондаренка, всю страну своими капризами замучило, оказалось раскормленной морской свинкой, рыжей и лохматой.
— Чаю попьешь? – спросил свин.
— Вот, яблоки принесла, — стала я доставать из кармана яблоки.
— Да погоди ты с яблоками… К тому же, сорт «фуши», китайские. Много этого добра привезли?
— Целый корабль с горкой.
— Куда теперь девать, ума не приложу. В переработку плохо идут – воды много, не лежкие – в погреб на зиму не опустишь… Разве что загорцам переслать? Сколько раз просил – слать мне только семиренко, или краснодарские, на худой конец, пусть голландские везут. Все без толку, — махнул лапой яблочник.
— Да уж, — говорю, — целый корабль одному не съесть…
— Кто их ест-то, боже мой! – воскликнул грызун, прилаживая на плиту чайник. – Сто лет в рот не беру, еще в детстве завязал, как в бочку c сидром упал. Сок такой яблочный, вино кислячее из него делают. Я соку попить хотел, а там уже эта кислятина – еле вылез.
— А про вас говорят, что вы яблоки едите, а груши не уважаете, и всех уже своими капризами замучали…
— Груши-то я как раз уважаю, у меня их вон сколько, — и яблочник махнул лапой в сторону своего сада, где и впрямь росла целая роща грушевых деревьев. – Ну, а что капризный, это да. Могу себе позволить – имею, так сказать, на это средства…
Мы сидели под большим камышовым зонтиком, рядом дымила маленькая железная печурка, и начинал посвистывать чайник.
— А зачем вам столько яблок? И одного хватит, чтобы по тарелочке каталось.
— Зачем… — усмехнулся свин. — Бизнес у меня. Садов понасажали, а урожай съесть не могут. А у меня тарелка эта всевидящая. От бабушки досталась, а ей от Яги самой. На пенсию выходила, — у нас, морских свинок, век недолог, — а Яга ей за верную службу тарелку-то и пожаловала. Я с этой тарелкой – к королю. Давай, говорю, у меня на участке консервный завод поставим, сок-пюре делать будем, компотик, пастилу… Торговать консервой с соседями будем. Тарелка, смотри, показывает, что пойдут у нас дела. Король не дурак у нас – видит, что дело говорю, согласился. Ну, а мне скучно просто так, да и тарелка зря лежит – я, значит, гадательный салон и открыл, историю себе придумал. А то как-то обидно, что в других странах чудеса есть, вот хотя бы у Авдея дракон, а у нас нет. Что там, кстати, у вас в Прямоподносовии, стряслось?
Я рассказала ему вкратце о том, как Авдей Параньку в пещеры сослал, пообещав, что они с драконом от богатырей-женихов не будут успевать отбиваться. Паранька сбежала, а меня казнить хотели, да передумали и искать ее отправили.
— И ты, что, на самом деле ее ищешь? – спросил свин, прихлебывая чай из блюдечка с ромашками. – Балда. Сама бы тоже сбежала. Да хоть в Замории оставайся, я тебя на работу возьму.
— Жалко ведь его, несчастный он отец…
— От него Паранька каждый год бегает, аккурат перед войной. Трудный подросток, без матери растет. Ко мне раз прибегала. Ты мне лучше вот что скажи – затевает Авдейка войну или нет?
— Да вроде бы…
— Все не навоюется, старый пень… Мне война эта ни к чему. Вот кто, скажи, на войне яблочное сок-пюре ест? Тушенка, крупа, бинты, зеленка – это все на войне надо, а яблоки по боку… Сходить, что ли, к королю, поговорить с ним? Пусть Авдейке какой-нибудь овражишко уступит, чтоб тот успокоился. Каждый год нас воевать ходит, замучил, сил нет. В третьем годе я консерву морем эфиопам отправил – потопил Авдейка два корабля. Хоть по чистой случайности, но все равно обидно.
— Спасибо за чаек, а можно ли наконец-то в тарелку посмотреть?
Свин нехотя вылез из-за стола и пошел вперевалку в свой земляной домик за тарелкой. К маленькой землянке был пристроен большой завод, труба которого и была видна из-за высокого забора. Завод чавкал, заглатывая яблоки, и выплевывал аккуратные жестяные баночки. Хруст и чавканье стояли невыносимые, и вдобавок из завода вылетали огрызки. Целая гора огрызков лежала перед окошками завода. У свина и во дворе свинство, подумала я. Нашего дворника дяди Васи на него нет. Он-то требует прицельной, прямо снайперской стрельбы фантиками и жвачками по мусорным урнам. Если промахнешься – уноси ноги от рассерженного дяди Васи поскорее. У него не только глаз верный, но еще и ноги быстрые, и метла длинная.
Грызун поймал мой взгляд, сказал:
— Давно уборку не делал. Может, поможешь яму выкопать? Быстренько все закопаем…
— Нет уж, — сказала я, — сначала тарелка.
По медной тарелке, давненько не чищеной, покатилось привезенное мной китайское яблоко сорта «фуши». Середка тарелки замерцала и начала показывать виды Замории. Рыбный базар, чайки на камнях, мальчишки, играющие рыбьими пузырями, король во дворце ногти полирует, королева на клавесине последний хит бацает, кошка в трубу свалилась – в королевской кухне вывалилась, корова в хлеву доится не хочет… Много разных картин показала тарелка, но Прасковью я на них не увидела.
— А нельзя ли посмотреть, не скрывается ли Паранька в Залесии или в Загории?
- Увы, — развел лапками бизнесмен, — у меня только на Заморию настроено. На другие страны долго перестраивать, антенна слабенькая. Хочу вот вложиться в модернизацию. Еще чай будешь?
Чтобы не обижать хозяина, я налила себе еще чашечку. К тому же, сладости к чаю были у него отменные, правда, все из яблок – пастила, варенье, яблоки моченые и уже известный мне сок-пюре.
- Уважаемый яблочник, а вы не подскажете, как мне теперь в Залесию коротким путем добраться?
- А никак, — сказал грызун, — в Залесию мимо Загории не пройдешь – они у нас по порядку выстроены. Сначала в Загорию тебе надо, а потом уж туда.
- Ну, а в Загорию каким путем можно побыстрее добраться?
- Можно пешком, но это дней пять. Можно, на ослике, но это дня три… — начал рассуждать яблочник. – Все-таки через горы надо переходить.
- Но мне побыстрее надо! Есть еще какие-нибудь способы? – спросила я, ковыряясь в жестяной банке с соком-пюре.
Тут мимо нас просвистел и упал где-то во саду ли, в огороде у господина яблочника небольшой холщовый, но, видимо, довольно тяжелый мешочек.
- Опять у этого косорукого прицел сбился!!! – закричал морской свин. – Все в укрытие!!! – он схватил меня за руку, и мы выскочили из-под камышового зонтика. Свин потащил меня к своей землянке и быстренько юркнул в нее. А мне пришлось втискиваться. Для одной морской свинки она, возможно, и была просторной квартирой, но я могла в ней сидеть, только подтянув коленки к подбородку и нагнув голову. Пока мы прятались, над огородом пролетели еще два мешка.
- Это недолго будет, — успокоил меня грызун, — минут пятнадцать. Еще раза три просвистит, и все.
Неужели царь Авдей изменил свои планы и решил начать войну, не дожидаясь возвращения Параньки?
Где-то в огороде еще пару раз шлепнулись тяжелые пузатые мешочки-снаряды, один раз даже очень сильно бамкнуло по чему-то железному и потом вроде бы все стихло.
- Вылазь уже, — начал выталкивать меня из норы яблочник, — прижалась тут, как к родному…
Я на четвереньках выползла из норы. Во дворе и огороде валялись увесистые холщовые мешочки. Один из них от удара о землю лопнул, и на траву высыпались золотые монеты. Другой мешок приземлился прямо на крышу завода – это он бамкнул так, что по округе загудело. Вот, оказывается, как это бывает, когда деньги с неба падают.
- Это что, война? – спросила я, потирая ушибленное при эвакуации в нору колено. – Или это у вас тут дождь такой? Аномальная зона с аномальными осадками?
- Какая там война! – радостно собирая монеты в чайник и чашки из-под чая, скакал по двору грызун. – Это бизнес, девочка моя! Причем самая приятная его часть – когда с тобой начинаются рассчитываться должники и партнеры!!! Ого-го!!! Спасибо, Королева-Мать!!! – закричал он куда-то в небеса.
- У вас, что и там партнеры есть? И должники? – я, оторопев, подняла указательный палец вверх. Ничего себе делишки у этого яблочника! Вот это, я понимаю, бизнес…
- Да соседи, соседи наконец-то за консерву рассчитались!!! Загорцы!!! Королева-Мать у них на престоле.
- А косорукий тогда кто?
- Стрелочник ихний, который катапульту запускает. Стрелочник всегда же виноват. Я вот им еще надбавочку за испорченную крышу сделаю, процентик! Слушай, раз у меня такой праздник, я сам Авдею-то овражишко и подарю. Один у своих куплю, второй – у загорцев – какой-нибудь дальний угол по бросовой цене. Мне ж все должны – и свои, и соседские короли. Авдейка только, жаль, ничего не должен — за корабли подбитые он уже выплатил. Два оврага ему подарю, только бы, неуемная душа, войну не начинал. Кстати… — вспомнил тут яблочник. – Ты же в Загорию собиралась… Так я тебя тем же путем и отправлю…
- Тем же – это каким? – начала я подозревать неладное.
- Катапультическим, — сказал грызун. – Ну, каким денежки прилетели. А что? Я консерву в Загорию так и переправляю.
- Консерву?
Перспектива совершить полет «катапультическим» способом меня почему-то совсем не вдохновляла. Еще был свеж в памяти полет в драконьей лапе. Но то дракон – живое, весьма разумное и добродушное существо. У него как у летательного агрегата полный порядок и с взлетом, и с посадкой. При наличии какого-нибудь громкоговорителя им можно даже управлять. А катапульта? Травмы при приземлении неизбежны, траектория полета почти не предсказуема. И где гарантии, что у яблочника, как у косорукого стрелочника Королевы-Матери, не собьется прицел?
- Консерва долетает до Загории в целости и сохранности, — заверил меня яблочник. – И, главное, никаких пошлин на границе. Не хочешь – не лети. Ослика у меня все равно нет. Иди пешком. Или у меня оставайся – работать. Будешь как раз катапультой заведовать.
За последние два дня со мной произошло столько всего всякого и, по большому счету, ничего особенно плохого, что я – с некоторыми опасениями, конечно, — решила все-таки полететь в Загорию, как пушечное ядро. Ну, что со мной может случиться в сказке? В сказках ведь не умирают по-настоящему. Даже если Кощей Бессмертный разрубит Ивана-царевича на десять кусков, то найдется мышка, птичка или ежик какой-нибудь, который живой воды принесет, и будет Иван лучше прежнего. Вдруг и на мой случай живая вода найдется, подумала я. Тем более, что яблочник приводил новые доводы в пользу своей катапульты:
- Да не бойся ты! – тащил меня за руку к дальнему углу своего сада морской свин. – Я и сам летаю к Королеве-Матери… время от времени… по делам особой важности. Смотри, что у меня есть!
Он юркнул в свою нору и вытащил оттуда сверток сморщенной кожи неопределенного цвета, покрытый густым слоем пыли.
- Парашют! – гордо сказал свин. – Глянь-ка!
Видать, он очень редко летал в гости к Королеве-Матери, если сверток так запылился.
— Пользовался я им редко, — признался яблочник. – Но вещь хорошая, крепкая. Из Авдейкиного дракона сшитая. Он, когда линяет, шкуру скидывает. Расцветочка немного выстиралась, вылиняла, но в целом ничего, еще полетает.
Вот спасибо, Распекайтес, снова подумала я. Даже когда тебя нет рядом, ты обо мне заботишься. Настоящий друг!
В этот момент в калитку сада при консервном заводе господина яблочника настойчиво позвонили. Очень настойчиво, и еще забряцали, как будто доспехами. А за забором показались верхушки длинных копий.
— Ой! Кого это еще принесло? – спросил у меня яблочник. – Ты никого случаем не ждешь? Нет?
Я помотала головой.
— Тогда живее надевай парашют и двигай, двигай, — он еще сильнее стал тянуть меня за руку в дальний угол сада, где стояла катапульта. А в сторону калитки он крикнул голосом таким сладким, как его пастила. Мама называет такой голос «вежливостью на грани вранья»:
— Сейчас-сейчас!!! Одну минуточку!!! У меня тут не прибрано. Столько огрызков, столько огрызков… Никого ведь не жду!!!
— Откройте! Именем короля!
— Доигрался, — сказал шепотом яблочник, — придется мне лететь с тобой. Возьмешь на ручки? – спросил он, завязывая на мне тесемки парашютной сумки.
— А это кто? – тоже шепотом спросила я.
— Кто-кто…
— Стража заморского казначейства!!! – прогрохотал бас за забором. – Немедленно открывайте! Мы видели! И слышали! Как в вашем огороде со стороны Загории приземлились денежные мешки! Именем короля все расчеты за торговлю с соседними государствами производятся через королевское казначейство!
— Это какая-то ошибка!!! – закричал снова сладким голосом яблочник. Взгромождая меня в корзину катапульты, он шепнул недовольно:
— Какие там мешки? Так, мешочки! Нет, не надо было с королем бизнес заводить. Я так и знал, я сердцем чувствовал – все заберет его величество. Каждый раз, понимаешь, как мне Королева-Мать деньжат подкинет, так он стражу подсылает. Сначала брал один мешок, потом два, потом три. И так далее… Тюрьмой уже грозит… Что я с ним не делюсь.
— А вы с ним делитесь? – спросила я, полулежа в катапультической корзине. Калитку между тем стражники казначейства уже начали выламывать.
— Делился бы, если бы их величество по-честному себя вел, — сказал грызун, устраиваясь у меня на коленях. – Ты меня крепче держи-то. Там, на той стороне должно быть сено, хотя я не уверен…
Яблочник наклонился к веревке, которая удерживала корзину, не давая распрямиться катапульте, и перерезал ее садовыми ножницами. Другой конец катапульты был завален всяким тяжелым хламом – камнями, мельничными выщербленными жерновами. Была среди хлама ржавая гиря и мешки с песком. Стражники уже ворвались в сад, когда мы просвистели у них над головой в сторону Загории.
Глава 10. Не то время
Мне казалось, что мы летели через границу Замории и Загории целую вечность. Вообще, в этом странном мире со временем происходили странные вещи. Впрочем, здесь все было странным. Тому, что время ведет себя здесь как-то не так, я дала бы только одно объяснение – что-то я здесь заигралась. Так бывает. Когда ты занят интересным делом, то время как бы делает скачок вперед. Ты смотришь на часы, а там либо уже пора спать, либо пора идти домой. А когда дело тебя не увлекает, то стрелки словно топчутся на одном и том же месте.
А если бы вы знали, какие проблемы со временем у взрослых. Мне моих родителей иногда бывает просто жалко. Однажды я спросила у мамы:
- А как нужно провести детство?
Мама несколько минут собиралась с мыслями, а потом сказала:
- Может быть, его надо провести с пользой?
- Это как?
- Наверное, так, чтобы всему научиться.
- Чему научиться?
- Ну, допустим, рисовать, танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах…
- А почему это нельзя сделать как-нибудь потом?
- Ты знаешь, я тоже думала, что все можно сделать когда-нибудь потом. Что времени впереди будет еще ого-го-го.
- А на самом деле?
- Времени действительно хватает. На все. Кроме рисования, танцев, пения и игры на музыкальных инструментах.
- А что ты делаешь?
- Я хожу на работу.
- И все?
- К сожалению, почти все.
- Жалко тебя. Порисуй тогда со мной, как умеешь.
А однажды я слышала, как мама призналась папе:
— Какое счастье! Еще один день прошел, скорей бы выходные – хоть человеком себя ненадолго почувствовать…
Ну, скажите, что это за жизнь такая, когда человеком себя можно почувствовать только в воскресенье?
И еще я не понимаю детей, которые хотят вырасти поскорее. Никому это пока не удавалось. Да и надо ли? Мама говорит, что только в детстве человек беззаботен, а потом он очень даже заботен. Поэтому не надо никаких экспериментов со временем – пусть все идет своим чередом. Я, вообще бы, ввела наказания за эксперименты со временем. Даже для взрослых. Даже для мамы, которая каждый день томится в своем офисе и думает: «Ах, побыстрее бы рабочий день закончился! Ах, поскорее прошли бы эти три дня! Ах, когда уже суббота наступит», и так постоянно. Умная вроде женщина, а не понимает, что не надо торопить время. Его же нельзя взять, сколько хочешь. И нельзя с ним делать все, что хочешь. Мотать как резину туда-сюда, вперед-назад, быстрее-медленнее. Его скорость постоянна, вектор его движения неизменен – оно идет только вперед. Его… э-э-э… объем, выделенный одному человеку, также не обсуждается. Вот сколько дали, столько и дали, живи и радуйся. Не надо делать из этого трагедии – что время не подчиняется человеку. Ну, не подчиняется. Человеку много чего не подчиняется. Его собственная любознательность, например, тоже не подчиняется. Кое-кто из-за своей любознательности даже оказывается постоянно неизвестно где. Действительно… Ну, так что же теперь, рыдать и вволю предаваться панике? К тому же, мне тут…эээ… нравится?
Поэтому пусть странное время этого странного мира идет своим чередом. Вот только что оно сменилось с заморского на загорское. Мы пили чай под камышовым зонтиком в саду у яблочника под вечер, а приземлились на копну сена в Загории ранним утром. Неужели мы целую ночь со скоростью пушечного ядра летели из одного крошечного государства в другое?
Глава 11. Королева-Мать и Брыська
Сено было очень кстати. Парашют, пролежавший в чулане у яблочника,
подгнил и поэтому развалился прямо в воздухе на подлете к Загории. Хорошо, что катапульта в саду у морского свина была нацелена как надо. Иначе, промахнись мы мимо сена, от нас бы остались два мокрых места: от меня побольше, а от грызуна поменьше.
— Что-то подкачал парашютик-то, — сказала я яблочнику, отплевываясь от набившихся в рот сухих травинок.
— Так это… — начал оправдываться грызун, — дракон-то когда линял – лет семьдесят назад…
— А-а-а. Тогда понятно. Ну, дальше-то что? До дворца Королевы-Матери далеко?
— Ты не суетись, — сказал беглый консерватор, — сейчас карета приедет.
— Карета?
— Знаешь, здесь тоже не слепые сидят. Наверняка увидели уже, что нечто пересекло воздушную границу Загории. Думают, что это от меня очередная партия консервы.
— Это ты – нечто, — сказала я, выбирая сено из волос. – А я, между прочим, человек.
— А я, между прочим, долгие годы в ранге чуда состою… или состоял, — начал задорно огрызаться, но моментально погрустнел яблочник.
В это время на дороге послышался стук копыт. Я встала на копне, поднесла ладонь козырьком к глазам и стала всматриваться, какой транспорт за нами отправила Королева-Мать.
— И это карета? – к копне подкатывала обычная телега. Недавно в ней возили землю, и в телеге было грязновато.
— Ну, я ж не знаю, на чем они тут мои посылки возят… — снова начал оправдываться свин.
— Да ладно уж, поехали…
— Нет, вас я не повезу, — сказал тут возница. – Мне банки велено. Или ящики. А людей и зверушек не велено.
— Зверушка? Он назвал меня зверушкой? – серьезно тут разобиделся на мужика морской свин. – Вези меня, мерзавец, к Королеве-Матери! Мало денег прислала, вот я и сам прилетел! Не стал ей даже никаких гостинцев брать, так повидать торопился!
— Ой, простите, не признал вас, господин яблочник! – раскланялся тут в пояс мужик. – Редко вы у нас бываете. Домчу, домчу с ветерком!
— С ветерком не надо, — сказал, немного успокоившись, свин, — нас уже в полете растрясло и при посадке оземь ударило. В следующий раз сенца побольше подложите, вдруг я еще когда прилечу.
Пока мы ехали, яблочник успел мне рассказать краткую историю королевства Загории и его правящей династии. Из рассказа стало известно, что все тяготы государственного управления пришлось взять на себя Королеве-Матери с тех пор, как ее единственный сын и надежда престола покинул пределы королевства и скрылся в неизвестном направлении.
— Тоже, выходит, от родителей сбежал? – спросила я, вспоминая блудную Параньку, из-за которой я в Загории, собственно, и оказалась.
— От таких сбежишь, — подтвердил яблочник.
Королева-Мать, по его словам, была женщиной из железа. По крайней мере, так про нее сплетничали. Когда Король-Отец стал в винных подвалах Загории посиживать чаще и дольше, чем на законном престоле, она взяла власть в свои руки. Король-Отец был добряком и весьма либеральным правителем. Реформы, которые начала проводить Королева-Мать, не понравились многим, и загорцы подняли против нее бунт. Королева-Мать вышла к народу и сказала:
— Стреляйте в меня, если я не права! – и кто-то из толпы в нее выстрелил. Пуля попала в любимую королевскую брошь размером с чайное блюдце и отколола от нее пару огромных бриллиантов. Бунтовщики кинулись искать в пыли бриллианты, а Королева-Мать гордо вскинула голову и сказала: «Стрелять сначала научитесь!», повернулась спиной к бунтовщикам и ушла во дворец. С тех пор ее и стали называть железной. Она сама вела всю бухгалтерию королевства, разогнав бестолковых министров, сама чинила себе чулки, не устраивала балов, так как не успевала натирать до блеска полы, сама копалась в огороде и даже, если верить яблочнику, подковывала лошадей. Всем этим Королева-Мать, понятное дело, занималась не от хорошей жизни. Бедно жили загорцы – сено и то было у них в дефиците. Копна, в которую мы приземлились, была чуть ли не единственной, и ее держали специально для мягкой посадки продуктовых посылок из Замории, так как с продовольствием в Загории тоже было туго.
Королева-Мать в настоящее время проводила новую реформу. В стране, которая состояла сплошь из нагромождения камней, она велела все своим подданным делать насыпные огороды – возить из отдаленных мест Загории землю, какую удалось раздобыть, и устраивать себе грядки.
— Грядки, понимаешь? У меня этих грядок – во! – яблочник провел лапой по своему горлу. – Может, мне в свете последних событий попросить у Королевы-Матери политического убежища, и пусть она пойдет войной на короля Замории, чтобы мой заводик-огородик отвоевать? – размечтался свин.
— А кто-то тут недавно говорил, что он за мир во всем мире… — напомнила я ему наш вчерашний разговор, — и еще Авдею хотел оврагов парочку подарить, только бы он войной на соседей не шел.
— Так тогда у меня еще бизнес был, — сказал свин, — а сейчас-то его уже нет.
Из его рассказа выходило, что Королеве-Матери за всеми этими делами ребенком заниматься было совсем некогда. Ему так часто говорили «Брысь отсюда!», что никто даже не помнил его настоящего имени. И все называли его Брыськой. Хотя, наверное, его звали Жан, Антуан или еще как-нибудь, как обычно называют королевичей нормальные родители. В один прекрасный день Королева-Мать поймала себя на том, что ни разу не сказала слова «Брысь-ка» или даже «Не мешай, маме некогда!». Потому что в этот день королевич ее никак не потревожил – не попросил поправить ему галстук, пришить пуговицу, налить в чашку какао. Он, конечно, все это умел делать сам. Но ему было очень приятно, когда о нем заботилась мама. А мама была так занята своим королевством, что совсем не замечала сына. Брыська пробовал быть и хорошим, и плохим, и героем, и негодяем. Но какие могут быть нежности, когда печи в королевстве дымят, крыша протекает, на границу Авдей время от времени войска подтягивает, а нужно еще пару бунтов подавить, так как народ в каменоломнях работать не желает, а камни – единственный товар, который соседям продать можно? И в один прекрасный день королевич исчез, словно растаял в воздухе – сделал «брысь отсюда», как об этом его неоднократно просили. Его искали-искали, но так и не нашли. Королева-Мать заказала во дворец статую королевича Брыськи. Статуя была так похожа на королевского сына, что Королева-Мать, особо замотавшись на работе, иногда говорила каменному истукану «Брысь отсюда», а потом плакала в своей спальне всю ночь.
— Ну, а чудо-то у них какое-нибудь есть? С чудом, я так понимаю, в ваших краях все-таки живется полегче, — спросила я у свина.
— В том-то и дело, что нет, — вздохнул он. – В том-то все и дело…
Королева-Мать выглядела очень несчастной. На ее лице были две сухие дорожки, проложенные слезами – как будто ржавая вода стекала по белой стене и обозначила рыжими потеками свой путь. Ее руки, обтянутые сухой морщинистой кожей, странные для королевы отсутствием перстней, были усыпаны коричневыми старческими пятнышками. Наверное, она и впрямь была сделана из железа, а это ведь не вечный материал. И вот в ней теперь чувствовалась усталость металла, а ржавчина начала проступать наружу. Я знаю, что если сжать в руке железяку, сильно изъеденную ржавчиной, то она рассыплется в прах. Если какое-нибудь большое или даже малое несчастье, подумала я, сожмет ее уставшее сердце, то от него останется только рыжая пыль. Если я вдруг встречу Брыську, подумала я, то попрошу его вернуться к матери. Я скажу ему, что она больше так не будет. Помиритесь, скажу я ему, в конце концов, ты станешь королем, и ей будет не так трудно вершить все эти государственные дела.
— Ты умная девочка, Маруся, — сказала мне Королева-Мать. – Придумай мне какое-нибудь чудо, а то сил моих уже больше нет… Или просто будь мне как дочь.
Вот скажите, что легче – придумать чудо или стать кому-то названной дочерью, когда где-то у тебя уже есть мама и папа, которые очень любят тебя, но бывает, и они говорят «Отстань»?
— Извините, — сказала я, — дочерью быть не смогу, так как я уже дочь. И, в некотором роде, для своих родителей я тоже иногда являюсь Брыськой. Простите за сравнение.
— О-о-о, — сказала Королева-Мать, и взор ее затуманился слезами, — я понимаю. Возвращайся поскорее к своим родителям. Они в каком королевстве?
— Э-э-э, где-то в сорок пятом. Это далеко после тридевятого и тридесятого.
— Наверное, это очень далеко, — сказала королева. – И как же ты будешь туда добираться?
— Сама пока не знаю. Но очень надеюсь на чудо.
— Пожалуйста, — королева заломила руки, — понадейся на какое-нибудь чудо и для меня. Чтобы мой сын вернулся. Или чтобы мой народ жил чуть-чуть получше. Я между ними прямо разрывалась. Уж пусть у тебя что-нибудь получится…
— А как, кстати, звали вашего сына?
— Его звали Жан-Поль-Луи-Август, — и королева зарыдала. Ее платочек был весь в пятнах ржавчины.
Ну, как тут не поможешь человеку? Тут даже о Параньке как-то страшно спрашивать – тоже ведь из дома убежала. Там только всему виной чрезмерная любовь и забота папеньки Авдея. Второго дракона я им, конечно, не придумаю…
В Загории я задержалась на целую неделю. У меня под ногами постоянно путался морской свин, которого Королева-Мать пообещала приютить, если ему удастся наладить в Загории какое-нибудь продуктовое производство. В Загории вообще было плохо с растительностью, а со съедобной – просто караул, и поэтому яблочник приуныл. Я исходила это каменное королевство вдоль и поперек, расспрашивала местных стариков и старух о каких-нибудь легендах — про чудовищ, про спрятанные клады, сбросившихся со скал невест, которых хотели выдать замуж против их воли. Но ничего такого, что могло бы при определенных усилиях потянуть на чудо, в Загории не было. Возможно, Загория стояла на несметных богатствах в виде полезных ископаемых, но геологов в королевстве тоже не водилось. И царевны здесь тоже не было.
Но через неделю я пришла к Королеве-Матери и сказала ей:
— Короче, записывайте!
Королева-Мать взяла гусиное перо, чернильницу и бумагу и вопросительно посмотрела на меня:
— Соберите народ, выберите, кого поумнее. Кто, значит, к камням местным больше всего интерес имеет. Уж поднапрягитесь, денег в казне поищите, у яблочника вон займите, отправьте тех людей за границу учиться геологии. Узнайте, в каких университетах такую науку преподают. Когда они выучатся, смогут узнать, что под вашими камнями в земле делается – там и золото может быть, и серебро, и самоцветы, и другое добро.
Я вспомнила о парчовом кошельке царя Авдея, который мне пока не пригодился, и решила отдать половину монет Королеве-Матери. А половину Авдею верну – там ведь тоже щи не золотыми ложками хлебают.
— Так это же долго, пока они выучатся… — сказала Королева-Мать, пряча монеты в шкатулку и запирая ее огромным ключом. — А нам чудо побыстрее надо. Если Авдей опять войну развяжет, мы ему в этот раз противостоять не сможем – от великой нашей бедности армию пришлось распустить.
— Не развяжет пока, — сказала я, — он меня в свои планы немножко посвятил. Пока время есть, будем делать сад камней. Такие сады японский император — ваш коллега, кстати, — очень уважает.
Один из насыпных огородов я велела распахать и разровнять, засадить его камнями разных формы, цвета и величины.
— И это все? – спросила недовольно Королева-Мать, — ты надо мной, наверное, посмеяться решила? Тогда тебе же хуже.
— Нет, не все, — ответила я. – Чудо само по себе чудом не становится, пока о нем молва не пойдет.
— Продолжай.
— Запустим легенду. Но сначала опыт, для наглядности.
Я попросила Королеву-Мать проводить меня на кухню и растопить печь. Она снова посмотрела на меня строго и недоверчиво, но пошла за дровами и разожгла огонь в очаге.
— Теперь дайте сковородку с крышкой, чашку масла и горсть кукурузных зерен.
— Учти, у меня провизия на строгом учете, — предупредила королева. – Если ничего не выйдет, отрублю голову. Собственноручно, — вздохнула она, — палача-то нет.
Когда зерна под крышкой перестали щелкать от печного жара, я сняла сковородку с плиты и поставила ее на стол.
— Не томи, показывай.
Я сняла крышку. Вместо желтых зернышек в сковородке лежали пышные белые хлопья, похожие на облака. Я взяла щепотку соли и посолила.
— Угощайтесь, Ваше Величество!
Королева-Мать двумя пальцами взяла одно облако, поднесла его к носу, потом приподняла очки, чтобы разглядеть его повнимательнее, и только затем положила облако в рот и стала жевать, стараясь как можно лучше его раскушать.
— Ну? Вкусно, и дальше что? В чем легенда-то?
— Надо разослать в Заморию, Залесию и Прямоподносовию глашатаев, пусть расскажут о том, что в Загории найдено древнее место, которое объясняет тайну происхождения всего загорского королевства.
— Ты что? Историю не знаешь? Какая тайна, когда Алешка бестолковый сам все и продал! – возмутилась Королева-Мать. – Казню, — погрозила она пальцем, — зря, что ли, топор в чулане пылится?
— Ну, не королевства, просто выразилась неправильно. А всех этих загорских гор, — сказала я.
— А-а-а. Выражайся правильно, пожалуйста. Впредь.
— Якобы в древности в небе были облака…
— Да уж, новость! Облака и сейчас там есть, — снова забеспокоилась королева.
— Не перебивайте, пожалуйста. Ну, это будто бы были первые в мире облака. А на земле еще ничего не было, голое место. Облака эти зрели, как плоды на ветке. И вот дунул ветер – огненный, можно сказать, или ледяной. Короче, произошел некий природный катаклизм…
— Кота… что?
— Катаклизм. Ну, случилось что-то серьезное в природе. Облака окаменели и – бац! – упали на землю.
— И дальше что? – спросила заинтересованная королева.
— И теперь каждый камень в душе снова мечтает стать облаком. Лежат, значит, камни на земле, подставляют свои бока солнцу и ждут, когда они снова смогут новорожденными облачками взмыть в небо.
— Красиво. Но вдруг не поверят?
— Тогда берете сковородку и делаете им облака. За умеренную плату. У кукурузы зерна ведь тоже твердые, как каменные. Сад камней, кстати, можно созерцать. Очень нервы успокаивает. И, может быть, превращения камней в облака будут происходить на глазах туристов. Только, чтобы они сильно на это не надеялись, надо сказать, что такое происходит раз в тысячу лет. Или даже в две.
— Благодетельница ты моя! – воскликнула королева.
— Остается только решить, где взять столько кукурузы, — сказала я.
— Да навалом этого добра в подвалах! Это наш стратегический запас, если его только мыши не поели!
Глава 12. Страшный зверь и баба Знойка
С Королевой-Матерью мы расставались, как две лучшие подружки. Она только что отправила в Заморию и Прямоподносовию глашатаев со свежеиспеченной легендой о камнях и облаках. Легенду только что записали в толстую книгу, которую назвали гостевой. Глашатаи должны были доставить персональные приглашения царю Авдею и королю Замории, с которым я не имела чести познакомиться. Королева-Мать созывала своих коллег на презентацию нового чуда, это я ей посоветовала. Третий гонец должен был сопроводить меня в Залесию и доставить приглашение тамошнему монарху. По словам Королевы-Матери, он был странным правителем – охотно принимал участие в торговых операциях, даже по просьбе своей соседки давал ей взаймы, но никогда не посещал ее с визитами, и к себе ее не приглашал.
— Прежний царь у них был весьма компанейским мужчиной, — рассказывала Королева-Мать, — Все в гости зазывал – то на парад, то на бал… Ну, а этот — дикарь какой-то. Хотя, говорят, что молодой, прогрессивный, инициативный. В стране у него, конечно, порядок. Но как выглядит, кто бы знал? Неужели урод, или того хуже… — и королева покрутила пальцем у виска.
Мы расцеловались с ней троекратно, стоя у входа в каменный тоннель. Этой дорогой загорцы отправляли своим соседям в Залесию камень, которые те покупали для тротуаров и фундаментов. Дорогу, кстати, построили тоже на деньги короля Залесии, который развернул повсюду благоустройство и строительство, решив из медвежьего угла сделать государство образцового порядка и высокой культуры. В этот образцовый лесной порядок нас с глашатаем должна была доставить вагонетка.
Королева-Мать махнула нам ручкой, и мы полетели по длинному темному тоннелю, в котором не было видно ни зги. Глашатай был невысок ростом, а я на всякий случай пригнулась, чтобы со всего маху не въехать лбом в какую-нибудь неожиданность на нашем пути. «Если будет страшно, кричи!» — разрешила мне напоследок Королева-Мать. И я закричала – не потому что было страшно, а чтобы хоть как-то скоротать наш подземный полет. Глашатай тоже рядом закричал, и так мы с воплями пересекли границу Залесии и выкатились из другого конца тоннеля на лесную поляну.
— Прыгай! – закричал мне гонец. – Быстрее!!! – и буквально вытолкнул меня из вагонетки.
Очень кстати, надо сказать. Потому что вагонетка с размаху врезалась в огромный щит, связанный из бревен в три обхвата, откатилась метров на пять назад, снова въехала в бревна и только тогда окончательно остановилась.
— Другого тормоза еще не придумали… — сказал гонец потирая ушибленное плечо. – Лучше бы я пешком в Прямоподносовию пошел…
— Здравствуйте. Вы не сильно пострадали? – сказал тут тихий и печальный голос. – Я беее на вашем месте не вскакивал резко на ноги. Может закружиться голова. Полежите, отдохните… Не бееегите…
— Ты слышала? – насторожился тут гонец. – Нам конец!!! – завопил он. – Это он! Рога, копыта, как у черта!!! Страшный зверь!!! Страшный зверь!!! Бежим! Лучше бы я пешком пошел!!!
Гонец вскочил и дал деру.
— Зря он так, — сказал тихий и печальный голос. – Столица в другой стороне.
Я села и стала осматривать поляну, все еще потирая свои разбитые локти и коленки. Голос не показался мне ни страшным, ни опасным.
— Покажись, страшный зверь! – попросила я невидимый голос.
— Я здесь, — из-за ближайшего куста вышел грустный барашек. У него и рога еще не выросли, но шуба уже была поношенная, как у старого больного барана.
— Ты кто? – спросила я.
— Я Цигейка, страшный зверь. Меня все боятся. Почему-то, — грустно сказал барашек. Вокруг него стайкой вились какие-то белесые то ли мухи, то ли бабочки.
— А ты сам в лесу не боишься? Тут, наверное, и волки, и медведи есть. Съедят ведь… — сказала я, вставая и отряхиваясь.
— Они тоже меня боятся. И убегают в ужасе. А так хочется иногда с кем-нибудь поговорить.
— Слушай, ты, видать, врун. Разве может медведь бояться барана?
— Ну, они не совсем меня боятся. Они боятся моли.
— Моли?
— Недавно я имел неосторожность подружиться с молью. Она попросила меня приютить ее на время, так как с ее домом произошло нечто неприятное. Я не уточнял, что именно, так как моль плакала. Моли в моей шубе стало очень много, и тогда уже со мной произошло нечто неприятное – меня выгнала хозяйка, опасаясь, что моль переселиться и на других баранов. Наверное, я был глуп, давая приют моли. Но ведь я был добр. Разве за это выгоняют? И теперь я не могу избавиться от моли. Наверное, хуже и не бывает ситуации. Что мне делать, как ты думаешь? С тобой происходило что-либо подобное?
Я знала, что цигейка – она же овчина, она же мутон. У папы есть шапка из овчины, а у мамы – цигейковая шуба. И я знаю, что с барашками происходят ситуации и похуже, чем заселение моли в шерсть. Хорошо, что у меня нет ничего ни цигейкового, ни мутонового. Я так и сказала страшному зверю:
— Знаешь, с барашками происходят ситуации и похуже. Но тебе лучше о них не знать. И с людьми случаются ситуации похуже. А твою проблему можно решить простой лавандой.
— Лавандой? – спросил барашек. – Синенькой травкой?
— Ну, да.
— Разве моему вселенскому горю может помочь какая-то травка? – обиженно спросил барашек.
— Моль не любит запаха лаванды.
— Мне нужно ее жевать? – недоверчиво спросил барашек. – Боже мой! Барану советуют жевать траву…
— И вовсе нет, — сказала я. – Сходи в Загорию, найди местечко, где растет лаванда, и хорошенько покатайся по траве. Сколько моли задавишь, а остальная сама улетит.
— А что? – тихо и мечтательно сказал барашек. – Какое-никакое, а путешествие. Я буду лежать в синеньких цветочках и смотреть на кудрявые облака. Я перестану чесаться и вернусь домой. Моль, правда, жалко. Но я просил ее уйти по-хорошему…
— Советую тебе нарвать и насушить этих синеньких цветочков и взять их с собой, когда будешь возвращаться. Вдруг моль снова захочет на тебе поездить…
А про себя я еще подумала, что надо будет написать письмо Королеве-Матери и подсказать ей, что она сможет зарабатывать не только на продаже камней, но еще и на торговле средством против моли.
Страшный зверь Цигейка показал мне, как выйти на хутор к его хозяйке бабе Знойке, а оттуда до столицы – рукой подать.
Баба Знойка оказалась женщиной весьма интересной и осведомленной. С трудной судьбой и несчастной любовью. Баба Знойка была любимой женщиной Деда Мороза.
— Как же так? – удивилась я. – Ни разу не слышала, чтобы у Деда Мороза была любимая женщина. Только внучка, Снегурочка…
— Много вы, молодежь, в жизни понимаете, — укоризненно покачала головой Знойка. – Если старый, да морозный, так и полюбить уже не может?
И баба Знойка рассказала историю своего знакомства с главным дедом всех русских сказок. Началась однажды зима, а что-то морозы некрепкие стали. И пошел тогда Дед Мороз по всему миру силу свою проверять – годов-то только прибавляется, а сила морозная нешто стареет да убавляется? В одну страну придет – морозами жахнет. В другую придет – аж дома каменные трещат. В третью завернет – все живое от него прячется. И довольный идет Дед Мороз дальше – не убавляется, значит, у него сила морозная.
Вот приходит Мороз и в Залесию. Елку палкой своей тронет – та через секунду в инее-куржаке стоит. На речку дунет – льдом речку тут же сковывает. И выходит Морозко на поляну, где баба Знойка живет. Ах, какой терем красивый стоит, думает Мороз, только окна у него по-зимнему не расписаны. И трава в декабре почему-то перед домом зеленая. Непорядок! Снял он рукавицу, начал из рукавицы на траву снег трясти. Снег хлопьями летит, а до травы зеленой не долетает – тает. Дед Мороз начал на стекло дышать – опять неудача. Только капельки по стеклу стекают, не выходят зимние узоры. Что за чудеса, удивляется дед. Ну-ка, думает он, сейчас как поддам морозу, чтобы бревна затрещали. Вот стоит он перед домом и изо всех сил его морозит – то с одной стороны зайдет, то с другой. Даже на крышу залез, снегу полную трубу набил, чтобы печка в доме погасла, и дом бы изнутри выстудился. Так, на крыше и застала его баба Знойка, которая из леса с дровами возвращалась.
— Это кто тут без меня безобразничает? – еще издали начала кричать на непрошенного гостя хозяйка.
А Морозу неловко стало, что он и в самом деле ведет себя так несолидно. Сидит он на крыше, за трубу прячется, стыдится. Думает, что узнает баба вредная старика, на весь свет его ославит, о его чудачествах объявит.
— Выходи, — говорит ему баба Знойка, — не бойся. Я тебя не больно обжарю. Не потому здесь у меня трава зеленая, что ты недоглядел или недостарался, а потому что я тут живу. Я ведь самое что ни на есть лето красное. Что же ты, старый, думаешь? Как только зима приходит, так лето без следа пропадает? Ан нет. Я зиме черед уступаю, а сама в лесу прячусь. Долго в холоде не могу, вот чуть-чуть себе лета и оставляю. А в твоей морозной силе нисколько не сомневаюсь. Беда была бы, если бы я вовремя из леса не вернулась. Если бы печь загасил и все бы здесь заморозил, то не было бы в мире больше лета. Разве сказали бы тебе люди за это спасибо? Любят дети твои подарки, но лето еще больше любят.
Слез Дед Мороз с крыши, покраснел, с ноги на ногу переминается:
— Прости, не знал я, что в этих краях лето зимует. Не хотел людей теплых дней лишить.
Баба Знойка смеется и говорит:
— Без морозов тоже зимы не бывает.
Пригласила он гостя в избу, блинами его накормила. А Дед Мороз отродясь ничего вкуснее сосулек не ел. Сидит в гостях у Знойки, блины в сметану макает, бородой рот вытирает. Да еще приспрашивается – может ли он к Знойке изредка на блины заглядывать. Знойке жалко разве? Разрешила, конечно.
На следующую зиму снова пришел к ней Дед Мороз, на этот раз не с озорством, а с подарком – шубу ей самую теплую принес. А на третью зиму замуж позвал. Знойка ему отказала. Что это, говорит, будет за семья, если тебе у меня жарко, а мне у тебя холодно?
И вот сейчас зимы теплые не просто так стали. Если в январе оттепель – значит, затосковал Дед Мороз по своей любимой Знойке, показывает, что нрав его суровый мягче становится. И лето тоже холодное не без причины. Бабе Знойке Дед Мороз ведь тоже сильно по душе пришелся. Если в июле пасмурно и дождливо – значит, Знойка о Морозко вспоминает, показывает, что и у нее от любви характер уже не такой горячий.
— Мда… Грустная история. Зима не зима, и лето не лето теперь из-за вас, — сказала я, сидя на крыльце у бабы Знойки, выковыривая изюм из румяных булочек, которыми меня угостила хозяйка.
— И не говори, — сказала грустная Знойка, подперев ладонью щеку. – А что нам делать? Такая любовь на старости лет…
— Ну, а осенью вы что?
— Что? – не поняла Знойка.
— Ну, встречаетесь… А весной?
— Не-е-ет, — вытерла глаза фартуком любимая женщина Деда Мороза.
— Весной и осенью никому ни жарко, ни холодно. Вот и встречались бы себе на здоровье – и вам хорошо, и ему неплохо.
— А ты дело говоришь, — стала на глаза расцветать Знойка-Красное лето.
— Конечно, дело, — сказала я, — хватит уже людям каникулы портить. Летом надо загорать и купаться, а зимой на коньках кататься. То мороз – на горку не выйдешь, а то дождь в январе – у меня мать дома вся в тоске коньки точит. С вашей любовью вся погода перепуталась…
Мы сидели бы на крыльце и беседовали с любимой женщиной Деда Мороза еще долго, пока я не вспомнила, зачем я здесь. Я искала царевну Прасковью, сбежавшую от своего отца, который не совсем честным путем хотел ее образумить и уберечь от возможных неприятностей. Параньки не оказалось ни в Замории, ни в Загории. Из Залесии путь лежал только обратно в Прямоподносовию. И нужно еще было подумать о том, как вернуться к себе домой – в свой город, в свою комнату, из которой я непостижимым образом вывалилась в параллельный мир, почти на голову огнедышащему дракону, который, впрочем, оказался очень миролюбивым. Может, Знойке встречалась эта взбалмошная девчонка?
— Еще бы не встречалась, — подтвердила баба Знойка. – Кривые руки, ничего делать не умеет.
— Так она, что, у вас? – не веря в свою удачу, спросила я.
— У меня.
— А сейчас где?
— Это папаше своему она царевна, а у меня – по хозяйству помощница. В лес ее отправила, барана искать.
— Барана?
— Отбился у меня один барашек. Моль в нем завелась, я его на дальний выгон и отвела, чтобы его там обстричь. Позавчера прихожу – нет барана, веревку оборвал и в лес ушел. Где искать его, теперь ума не приложу. Вот девчонку и отправила.
— А вы знаете, что ваш баран всех хищников уже своей молью в лесу распугал?
— Так ты его видела? Вот радость-то! Значит, не задрали его волки-то…
— Он в Загорию пошел, лаванду сушить. Лаванда от моли помогает. А почему вы паранькиному отцу не сообщаете о том, что его дочь у вас находится?
— Так… это… она сама просила. – Баба Знойка даже растерялась. – Вот так меня руками обхватила и плачет: «Оставь меня тут, у себя. Я, бабушка Знойка, сильно теперь влюбленная…». А у меня самой такая любовь, я тебе рассказывала. Говорила, что отец ее в пещеры услал, дракона охранять поставил, а с рыцарями-то обманул – никто не пришел девчонку из плена драконьего вызволять.
— Ну, там, положим, совсем не плен был, а можно сказать, курорт. Дракона самого от этой пленницы кто бы спас…, — сказала я. – И в кого же Паранька, если не секрет, сильно теперь влюбленная?
— Так в молодого царя нашего, Ивана-Павла, — ответила Знойка, расправляя фартук на коленях. – Восемнадцать лет ему, а правит, как взрослый. Он хоть и не родной сын, но старый царь ему корону передал, не сомневаясь.
— Умер, что ли?
— Почему умер? Так передал. Старый ведь уже. У молодого-то идеи, а старому уж надоело все, только в городки горазд играть.
— А сын, если не родной, тогда откуда взялся?
— Сам пришел.
— Как это?
— Ну, не дал боженька нашему царю ребеночка – ни дочки, ни сына. Думал он, что как будет помирать, жребий кинет, кому из молодежи царство наследовать. А тут, лет пять назад, приходит к воротам паренек и приюта просит, на любую работу соглашается. Жан-Полем и еще как-то там его звали. Но его быстро на наш манер в Ивана-Павла переиначили. Царь его писцом берет – тот справляется. Царь ему секретарскую работу поручает – опять доволен. Министром ставит – лучшего министра не надо. Царь тут почудить решил: «А править сможешь?». Тот говорит: «Рискну». Месяц правит, полгода правит. Царь так доволен, что даже уже и корону не захотел обратно возвращать. На пенсию, говорит, ухожу. Ивана-Павла сыном назвал, о себе и царице старой заботиться попросил, народ велел не обижать.
— У Королевы-Матери в Загории сын пропал, тоже Жан-Полем звали.
— Так это он и есть.
— Почему же ей никто не сообщил? Она сидит там, убивается… Тоже сам попросил?
— Попросил, — баба Знойка растерялась. – Немногие ведь догадываются, что он Жан и этот… Поль. Он сказал: «Вот с духом соберусь и матери откроюсь, а пока так помогать буду». Дома каменные строить начал, камнем тротуары мостить. У матери же камень и покупает, деньги шлет. А нам разве этот камень сильно нужен? В лесу ведь живем, из лесу и избы строим.
— Вы думаете, что ей только деньги нужны? – стала возмущаться я.
— А что ты на меня кричишь? – вспыхнула и баба Знойка. – Он сам с головой. Большой уже — решит, как ему поступить. Нечего было ребенка от себя отваживать!
— Ну, а с Паранькой теперь чего делать? Дракона сюда не вызовешь, а я ее не дотащу – она брыкливая… — стала я размышлять вслух.
— Она сказала, что к отцу не поедет. Будет тут три года ждать, пока возраст для замужества не подойдет.
— У отца бы и ждала, какая разница… — заворчала я.
— Тут к Жану-Полю поближе… — мечтательно сказала баба Знойка, видимо, вспоминая о своем ненаглядном Деде Морозе.
Глава 13. Провал обратно
На границу Залесии и Прямоподносовии мне пришлось идти пешком. Ни тебе полетов, ни тебе подземных ходов. Люди в стране выглядели разумными, а дворы – ухоженными. Была, конечно, мысль вернуться обратно в Загорию и утешить бедную женщину вестью о сыне. Но вдруг бы это ее доконало окончательно: сын рядом, даже не забывает, но дать о себе знать не хочет. В конце концов, это не моя тайна, решила я. Авдею скажу, что Параньку не нашла, и пусть делает со мной, что ему вздумается – хоть в тюрьму, хоть еще куда.
Прямо за пограничной чертой меня ждал Распекайтес. Он так обрадовался, что даже поджег на выдохе пару залесских сосен.
— Ты как здесь? – спросила я.
— Ну, если ты с той стороны из Прямоподносовии вышла и всех соседей обошла, то именно здесь должна появиться! – радостно сообщил он.
— Догадливый.
— Меня царь-батюшка послал тебя встретить и с Параней в палаты доставить. А где Параня-то?
— Нету Парани, спряталась так, что не найдешь… Не хочет она обратно.
— Ой, беда, — покачал головой дракон, — рассердится царь. Давай, устраивайся, обратно полетим.
Он заботливо подставил свои когти и аккуратно сомкнул их вокруг моего туловища. Снова разбег и болтанка, затем ровный и спокойный полет над Прямподносовией.
Сказать, что Авдей обиделся – ничего не сказать.
— Это что значит — царскую дочь не найти??? – дребезжал его стариковский голос. – Деньги потрачены, а результата нет! За растрату царского имущества в тюрьму ее, — закричал он, отбирая парчовый кошелек, пустой наполовину.
Бородатые министры, которых он в прошлый раз обучал конкретности, подхватили меня с обеих сторон под руки и поволокли в темницу.
— Покайся, — приходил каждое утро Авдей под окно моей тюрьмы. – Может, ты ее покрываешь? У меня ж сердце не каменное… — увещевал он. – Ты спроси, как мне по ночам спиться, когда дочь родная не знамо где, и чужого ребенка я пыткам предавать должен? Одумайся, Мария! Расскажи все, что знаешь!!! Совесть поимей! И сочувствие к пожилому поколению!
— Про чужого ребенка вы верно сказали, Авдей Федулович, — отвечала я ему из решетчатого узкого окошка. – А своего вы уж сами вернуть должны. Гонцов пошлите во все концы, объявите, что царь Авдей дочери извинения приносит и домой ждет, наказывать не будет!
— Тьфу, холера! – плевался под окнами царь. – Не могу я на всех углах перед нею извиняться! Кто меня после этого за царя почитать будет?
— Какие мы гордые, — сказала я. – Как обижать — значит, гордости не надо. А как извиняться – так гордость не позволяет!
Но однажды дверь в темницу распахнулась, и вошел радостный Авдей:
— Объявилась дочка-то!
— Приехала неужели?
— Залесский старый царь письмо прислал. Пишет, что мою дочь он во дворце у себя приветил, несмотря на старые розни между нами. Принял, как родную. Хотел бы породниться. Но так как Прасковья еще для замужества молода, он ее домой под охраной отправляет. Через три года предлагает свадьбу с его сыном приемным Иваном-Павлом устроить. Тот тоже вроде как не против. Земли предлагает объединить. Восстанавливается историческая справедливость-то!!! – радостно потряс письмом из Залесии царь. – Неделю назад – с чего бы это? – король Замории на дальний овраг дарственную прислал. Пишет, что к юбилею. А у меня юбилей через полгода только…
— А-а-а, это значит, что он с яблочником помирился, и деньги они наконец-то разделили… Если бы ваша Прасковья в Ивана-Павла сильно влюбленная не была, то я вашей радости по поводу исторической справедливости не разделила бы… Не стала бы я дочку замуж выдавать, только чтобы земли себе вернуть.
— Да боже мой! – воскликнул царь Авдей, — да я бы вообще ее замуж бы не отдал, при себе бы оставил! Но раз любовь… И воевать теперь не надо! Загория-то тоже скоро моя будет!
— Что, Иван-Павел Королеве-Матери объявился? – спросила я.
— А все дочь моя настояла. Неправильно говорит это, не по-людски… Сходи, говорит, Ваня-Паша, помирись. Королева-Мать уже три дня на балу гуляет, Ивана-Павла своим наследником объявила, а сама от дел отойти собирается в ближайшие дни.
— Ну, вот видите, все мирно решить можно. А вы – война, война…
Царь Авдей вывел меня из тюрьмы и объявил:
— Три дня гуляем! Мы Загории ничем не хуже!
Но мне-то как раз гулять и не довелось. Царь отвел меня в паранькину комнату и сказал:
— Раз ты пока мне вместо дочери, то сиди теперь и науки учи. Завтра месье пришлю, танцы разучивать будете. Потом – вышивание. Уроки дипломатии, этикета и жеманства еще – как руки подавать, в поклонах приседать, томно глаза закатывать и веером обмахиваться. И еще можно обучиться в обморок падать – полезная штука. Я сам пару уроков у месье взял.
Я сидела за вышиванием, тыкала иголку в распяленый холст с красными петухами и ругала Параньку с ее Жаном-Полем. Быстрее бы уже приехала. Дракон не отходил от терема царевны и почти ежеминутно засовывал свою большую голову в окно, чтобы поговорить со мной о том и о сем.
— Ты дыши потише – жарко, — просила я его при наших беседах.
— А у меня тут радость, — объявил как-то змей. – Китайский дракон драконихой оказался. Я в китайском-то не силен, вот и переводил с ошибкой. А тут в словаре посмотрел… Такая радость! Скоро в гости к ней полечу. Как ты думаешь, вдруг это судьба?
— Конечно, судьба, — сказала я, — выбора-то у тебя нет, а без семьи жить сложно.
— Ой, сложно, — ответил дракон. – Столько один намыкался…
— Только не плачь, — я заметила, что его глаза стало заволакивать слезами. – А нефть там есть? Сможете ли вы семью прокормить?
— Женщине там одной сложно, за нефтью приходиться далеко летать.
— Так, может быть, ты ее сюда позовешь? – спросила я.
— И позову, — ответил дракон. – Но сначала познакомиться надо. Вдруг характерами не сойдемся?
— Сойдетесь, — сказала я. – У тебя хороший характер.
— Ты думаешь, я ей понравлюсь? – с надеждой спросил дракон.
— Иначе и быть не может. А как же зверинец, который Авдей построить обещает?
— Я же большой. И сильный. Могу страшным быть. Что мне эта клетка? Тьфу, — дракон плюнул, из его пасти выскочил уголек и прожег мой урок по вышиванию.
— Молодец. Только поосторожнее тут, — сказала я, заливая дымящийся холст водой из ковша.
Тут ко мне в комнату царский министр наук внес карту их, параллельного мира и сказал:
— Теперь, барышня, будете географию изучать. Царь велел, — и с поклонами удалился.
— Что ее изучать, — спросила я, — когда я все ваши четыре государства от и до прошла?
— А что, у нас всего четыре государства? – спросил тут дракон, положив голову на подоконник. – А вон там что за пятнышко?
— Где?
— Вон там, к северу от Загории – дракон протиснул в окно лапу и пытался дотянуться до карты когтем. Сделал он это не очень ловко, толкнул меня, и я подлетела и уткнулась в карту прямо носом. Как же я могла забыть, что я провалилась в Авдеево царство через обычную карту мира? Я потрогала карту рукой – бумага. Я толкнула ее плечом – даже не порвалась. Я боднула ее головой – снова ничего.
— А ты с разбега, — посоветовал тут Распекайтес. – География наука сложная, просто так не дается. Я сам Китай два часа на карте искал.
Ну что ж, послушаем чешуйчатого друга, решила я. Отошла к окну и разбежалась, зажмурив глаза. Этого, конечно, не могло быть! Но я падала, честное слово! Летела кубарем! А когда я открыла глаза, то услышала:
— Нет, это просто возмутительно! Зову-зову, а ты не слышишь – передо мной – руки в боки – стояла мама, которая уже отчаялась дозваться меня к ужину.