На Покров
— Эх, жалко, опять зима наступила, — сказал Пашка младшему брату Димке, и великодушно протянул свои сапоги.
— Бери, чего уж, тебе в школу пора, а мне безграмотному они не нужны.
Димка в полумраке блеснул глазёнками.
— Неохота в школу-то, опять нищим обзывать будут. — И тихо-тихо добавил: — Может, я не пойду.
Пашка соскочил с кровати и повелительно топнул босой ногой.
— Немедленно одевайся. Если бы мамка работала, разве ж я дома бы торчал. Знаешь, как я учиться хочу. Да денег нет на тетрадки, одёжку, а вам с Машкой надо ходить в школу. Я помогать буду, чем смогу. Вот только мама не пила бы, может, нам полегче жилось бы.
Димка оделся, хлебнул кипятку, заварка кончилась ещё два дня назад, съел краюшку хлеба и убежал в школу, а Паша заботливо поправил сползающее латаное одеяльце у Маши на кровати и собрался на рыбалку…
Он шёл по небольшому перелеску и любовался маленькими тоненькими берёзками, которые качались от налетающего ветра. Воздух был свежий, и, когда появлялось солнце, Пашка жмурился и говорил про себя: «Солнце, солнце посвети. Солнце, солнце не уйди».
Этот год был каким-то неудачным, неурожайным. Грибов в лесу было мало, а ягоду выбрали городские, пока она была зелёная. И дома сейчас нечего было есть.
Пашка любил наблюдать за городскими жителями, когда они выходили из электрички с ведрами, сумками, в которых виднелись термосы и разнообразная снедь. Ему особенно нравилось смотреть, когда дачники выводили из вагонов собак. Мальчик даже завистливо ухмылялся и думал: «Будто детей на прогулку ведут». Собаки обнюхивали его, приветливо виляли хвостами, а один кудрявый пёс однажды его лизнул. Электричка же закрывала все свои двери и стремительно уносилась в сторону Байкала, а Пашка шёл к реке-кормилице.
Обычно он пристраивался у большого камня, там всегда было глубоко, и ему казалось, что вот здесь, совсем рядом гуляет жирный косяк омуля. Но в основном ему попадалась сорога или окуньки.
Паренёк сосредоточенно смотрел на мутноватую воду, а волна, подчиняясь ветру, набегала на берег, незаметно его убаюкивала.
Однажды он задремал и чуть не упал с камня, но вдруг услышал тонкий голосок.
— Паша, пойдём домой, мама зовёт.
Мальчишка обернулся и увидел пятилетнюю Машу, которая стояла и прижимала к груди плюшевого мишку, из которого уже вылезал поролон.
Пашка сделал страшные глаза и закричал:
— Ты что, с ума сошла! Зачем ты пришла сюда, а вдруг под поезд попала бы.
Сестрёнка показала на пригорок, и Паша увидел мать. Мать была одета в своё нарядное единственное платье, а сверху накинула тёплую бежевую кофту. Она серьёзно смотрела на сына. Пашка недовольно поднялся и подошел к Татьяне.
Та только сказала:
— Приезжали с города, хотят меня лишить родительских прав, вас отправить в интернат. Сейчас поеду в город искать работу, ты уж посмотри за ребятами.
Пашка сердито кивнул и буркнул:
— Посмотри, посмотри. Только и делаю, что за ними смотрю.
В тот день он поймал пять окуньков и три крупных сорожки. Дети были довольны и, поев вкусной ухи, сваренной старшим братом, уснули спокойные и умиротворённые. Вечером Пашка пошёл к электричке, встречать мать, но её не было. Не приехала она и на следующий день.
А в субботу он решил пойти порыбачить пораньше. Все ещё спали, когда Паша стал собираться. Выходя из дома, он вспомнил давние материны слова: «На Покров снег землю покрывает».
На улице летали большие белые мухи. Пашка зябко повёл плечами, лёгкая куртка совсем не грела, а кроссовки давно «просили каши», и было противно и слякотно. Он прошёл своей обычной дорогой, там, где ещё стояли нарядные в жёлто-красной одежде берёзки. Ветер вдруг сильно задул, и берёзки, словно спасаясь от холода, сплелись кронами, прижимаясь друг к другу.
Пашка посмотрел на них и участливо зашептал:
— Вот вам холодно, и мне тоже холодновато.
Там у камня было ещё морознее, и мальчик, забросив блесну, стал пристально смотреть в чёрную воду. Внезапно его правая нога стала скользить, и он, покачнувшись, хотел за что-нибудь зацепиться, но неожиданно быстро скатился в мутную воду Селенги. Течение подхватило парнишку и понесло от камня, одежда, намокнув, стала тянуть его на глубину. Побарахтавшись, Павел смирился, и в замутненном мозгу его стали проплывать яркие картинки. Вот с мамой они пошли в магазин покупать ему куртку, и он радовался своей покупке и громко пел. Появилась картинка, где сестрёнка и братишка в гостях у бабушки Стёпы, едят вкусные булочки и пьют чай с малиной.
И тут Пашка явственно увидел чудесную женщину. Она, словно парила в воздухе, и синяя, даже голубоватая, одежда её светилась. Она ласково смотрела на мальчика и словно звала к себе. Пашка понял, кто перед ним. Он громко, хотя уже совершенно обессилел и не мог говорить, зашептал:
— Богородица, Дева пресвятая, спаси меня.
Эти слова он слышал от своей бабушки, когда та ещё была живая и брала мальчика с собой на службу в церковь.
Чудесное видение приблизилось к нему, и мальчик почувствовал прилив сил, как вдруг об него что-то ударилось. Судорожно схватившись за предмет, парнишка понял, что спасён. Он держался за короткое бревно, которое уже почернело в воде, но все ещё оставалось на плаву. Мальчик взобрался на него и судорожно стал грести к берегу. Ледяная вода плескалась прямо в лицо, отступала нехотя, но впереди был желанный берег.
Спрыгнув с бревна на землю, Пашка упал и, всхлипывая, долго не мог отдышаться. После он схватил удочку и банку с червями и бегом побежал домой. Вода стекала с его одежды, руки и ноги
деревенели и почти не сгибались, но он бежал и бежал, зная, что его ждут сестрёнка с братишкой.
Маша и Димка сидели у окна и ждали, когда он придёт.
Увидев старшего брата, Маша от испуга заплакала, а Димка только слегка попятился, сделал удивлённые глаза и спросил:
— Ты, что в воду упал?
Пашка погладил сестрёнку по голове, а братишке ответил:
— Как видишь, не утонул. Но вода сейчас ужасно холодная. Как выбрался, сам не знаю. Хорошо хоть бревно подвернулось.
А про себя он подумал: «Богородица помогла мне, надо обязательно сходить в церковь, поставить ей свечку за моё спасение».
В тот день они грызли старые сухари. А в воскресенье у Пашки начался сильный жар. Он лежал горячий, с красным лицом и стонал. Маша протирала его старым грязным полотенцем, намоченным в воде, и когда капли воды попадали мальчугану на потрескавшиеся
губы, он стонал:
— Пить… пить…
И что-то говорил, говорил в бреду. Димка решил сбегать к соседке тёте Вале. Она пришла, принесла таблетки, но, увидев разметавшего Пашку, лежавшего без сознания, испуганно охнула
и побежала звонить в «скорую помощь». Когда приехала машина, и врачи занесли носилки, младшая сестрёнка тихо, почти беззвучно, заплакала, так жалко было ей старшего братишку и он,
о чудо, открыл глаза. Пашка ласково улыбнулся сестрёнке и, с большим трудом приподнявшись, посмотрел на окружающих его людей.
— Не бросайте Машу и Димку. Без людей они пропадут.
Тётя Валя погладила его тёмно-русые вихры.
— Не беспокойся Паша. Главное, чтоб ты выздоровел.
Пашку машина увезла в Республиканскую больницу, а матери так и не было. Детей через неделю забрали в детский реабилитационный Центр в район. И Маша каждый день сквозь морозные узоры смотрела в окно. Она ждала брата.
Невезучий
Пашка лежал в больнице уже больше недели. Сначала он был в реанимации, постоянно бредил и звал мать. Медсестра Лидия Ивановна, ходившая по палатам и ставящая уколы и капельницы, с жалостью смотрела на его тонкие, но уже жилистые руки, которыми Пашка в беспамятстве сжимал холодную простынь.
Когда он очнулся, она сделала ему очередной укол и положила на тумбочку пакетик с пирожками. Пашка недоумённо уставился на неё, немного помолчал, и, только когда она уходила, тихо её окликнул.
— Тетёнька, вы забыли кулёк.
Медсестра стремительно обернулась и быстро подошла к нему.
— Давай знакомиться. Меня зовут Лидия Ивановна, буду тебе ставить уколы.
Пашка стеснительно улыбнулся и почти прошептал.
— А я из деревни. Зовут меня Пашкой. Мать моя пьёт, и мне приходится следить за Димкой и Машей. У меня ведь есть младшие братик и сестра.
Лидия Ивановна села на кровать.
— Слушай, а как же школы? Ты много пропустишь. Знаешь, чем ты болен? Врачи сказали, что у тебя крупозное воспаление лёгких.
Пашка покраснел и опустил глаза.
— Лидия Ивановна, я ведь в школу не хожу. Уже год, как в шестом классе сижу. Просто обуви нет нормальной, чтоб в школу ходить.
Медсестра всплеснула руками:
— И из-за этого ты пропускаешь занятия?!
Пашка нахмурился и недовольно пробурчал.
— А кто кормить ребят будет?
Но эти слова Лидия Ивановна не слышала, мальчик не хотел, чтобы она узнала, что они голодали. Когда медсестра ушла, Пашка приподнялся на кровати и увидел, что недалеко от него лежит толстый парень. Он спал и даже похрапывал. Толстые ноги его свисали с матраса, полосатые носки сползли на пятки.
А у окна лежал мальчик, завернувшись в одеяло, а у самой двери сидел с книжкой юноша. Он сосредоточенно перелистывал страницы, потом бросил её на постель и встал.
Юноша презрительно глянул на Пашку, на его тонкую фигуру и, не сказав ни слова, вышел в коридор.
Пашка обессилено откинулся на подушку и уставился на кулёк с пирожками. Ему так захотелось чего-нибудь поесть. Но как только он протянул руку за пирожком, толстяк, что лежал рядом, громко сказал:
— Слышь, делиться надо. Ты же из деревни, поди, мяса у всех полно. Но что-то я не вижу у тебя передач, поди, ты из неблагополучных.
И парень заржал на всю палату.
Мальчик у окна пронзительно, почти повелительно, закричал:
— Перестань смеяться, у меня уши болят от твоего хохота.
Толстяк произнёс.
— Изнеженные вы, богатеи. Ты-то, наверное, из семейки, где кофей в постельку дают, да сосиски лопают…
Мальчик подскочил на кровати, лицо его побагровело.
— Замолчи немедленно, я не хочу слушать твой противный голос.
Толстяк невозмутимо ответи:
— Ну и псих, тебе не здесь надо лечиться. Больницу перепутал.
Мальчик подошёл к Пашке и протянул тонкую руку.
— Привет! Я Эдик. Не обращай внимания на Жору. Он ко всем цепляется, надеется, что его подкармливать будут. Хочешь хот-дог?
У меня их полно. Папа целую сумку приносит.
Пашка неуверенно ответил:
— Если у тебя лишние, конечно, я попробую.
Эдик из большого полиэтиленового пакета вытащил разнообразную снедь, и ребята быстро наелись.
Толстый Жора удалился в коридор, чтоб не видеть, как стремительно исчезает еда, и там, в дальнем углу коридора, слышался его раскатистый смех.
Когда Пашка и Эдиком собрали остатки еды, в палату вернулся юноша.
Эдик показал на него пальцем и своим пронзительным голосом произнеёс:
— А это наш гений, Склифосовский!
Юноша презрительно посмотрел на них.
— Шпана ещё, чтоб рассуждать о таких великих людях. И не Склифосовский я, а Пиотровский.
И губы его скептически дёрнулись.
Эдик уже завёлся.
— Ты, наверное, сильно умный, да?
Тут в палату вошла Лидия Ивановна и, сердито поглядев на ребят, прижав пальцы к губам, приказала:
— Ребята, потише, у нас нового парнишку увезли в реанимацию.
Эдик заинтересованно спросил:
— Колото-резаная рана?
— Да нет, — уклончиво произнесла Лидия Ивановна, — проблемы у него были дома. Как у нашего Пашки, проблемы-то.
Пашка отвернулся, чтобы не заметили, его слёз. Вспомнились Димка и Маша. «Как они без меня», — прошептал он…
Вскоре дела пошли на поправку, и его решили выписать. Но мать так и не появилась в больнице, а теплых вещей у Пашки не было.
Лидия Ивановна успокоила парнишку, что раздетым из больницы он не уйдёт и, позвонив куда-то, окрыленная, она быстро, почти бегом, пошла на первый этаж в приёмную.
Вскоре Лидия Ивановна принесла большую сумку и вытащила чёрный добротный пуховик, вязаную шапочку и настоящие кожаные сапоги.
— Это тебе, Паша, от моих соседей. У них ребята подросли, а вещи остались.
Пашка покраснел и хотел отказаться, но, взяв в руки кожаные сапоги, он вдруг подумал о Димке, что ему бы в школу такие. И в замешательстве, некоторое время помолчав, он тихо поблагодарил участливую медсестру.
Та только погладила его по взъерошенным волосам.
— В больницу Паша больше не попадай.
На улице уже была настоящая зима, и парнишка, вдохнув морозного воздуха, побежал на трамвай. Как назло, трамвая долго не было, и Пашка опоздал на электричку. До следующей электрички было много времени, и он пошёл на Элеваторский рынок, где можно было поглазеть или же попросто «убить» время. Недалеко от рынка группа пацанов, они кому-то свистнули, окружила Пашку, и один из них, приставив ему в бок маленький ножик-складешок,
скомандовал:
— Слышь, буржуй, скидывай сапоги, да покажи, что у тебя в пакете.
Пашка хотел вырваться и убежать, но цепкие пацаны крепко держали его. От обиды Пашка чуть не заплакал. Но кто-то оттолкнул маленьких бандитов.
— Да это же Пашка Жарков, с нашей деревни. Ну, ты даешь, одет, как фраер.
Пашка поднял глаза и увидел Сашку Кривого из их деревни. Тот жил в дальнем околотке, но года два назад его отправили в детскую колонию за драку.
— Ты где такие классные шмотки стибрил? — изумился Сашка. — Как помню, твой дом самый бедный был в нашей деревне. А если хочешь, можешь с нами промышлять. Хорошие башли бывают. Недавно одного лоха поймали, все денежки у него забрали. Да вон смотри, идёт чувак, сейчас мы его обработаем.
И вся ватага ринулась догонять невысокого молодого человека в дублёнке. Вскоре молодой человек, окружённый малолетними бандитами и прижатый к зелёному забору, снимал коричневую дублёнку.
Сашка Кривой, ухмыляясь, говорил:
— Да не боись, не замёрзнешь. Мы тебе сейчас пуховик дадим.
Мы не жадные.
И он посмотрел на Пашку.
— Хочешь дублёнку задаром.
Пашка отрицательно покачал головой. А Сашка уже протягивал добротную одежду.
— Бери, у вас же дома ничего нет.
Словно замагнитизированный, Пашка снял пуховик и надел дублёнку. Та была приятной и мягкой на ощупь, и Пашка невольно заулыбался.
Молодой человек, всхлипывая, забрал его пуховик, и Сашка Кривой его подтолкнул.
— Если кому скажешь, найду и зарежу.
А через несколько минут у Пашки от стыда нестерпимо заалели щёки, и он схватил Сашку за рукав.
— Не могу я так, в чужой вещи ходить.
Тот громко засмеялся.
— А ты разве в своей одёжке был? Поди, украл у кого. Держись нас, сытым будешь и богатым. Я как с колонии вышел, дома и не показывался, здесь в городе живу.
Пашка упрямо повторял:
— Не могу я так, не могу.
Сашке это надоело:
— Да иди ты подальше. Может, ещё в милицию заявишь? Только смотри, мы тебя найдём…
И вдруг пронзительно завыла милицейская машина, и трое дюжих милиционеров стали хватать разбегавшихся пацанов. Пашка убегал дворами, за ним сразу кинулись два милиционера и, схватив его за рукав дублёнки, запихнули в машину. Там сидел торжествующий молодой человек в его пуховике.
— Это он забрал мою дублёнку. Он дружен с главарём банды, я все слышал, — радостно закричал он.
Милиционер равнодушно зевнул и буркнул.
— В отделении разберёмся.
Машина, набрав скорость, рванула с «Элеватора» к милиции.
Новая дорога
В милиции Пашку сразу отправили к дознавателю. А молодой человек, которого раздела уличная шпана, стал свидетелем.
Дознаватель, женщина средних лет, равнодушно посмотрела на мальчугана и спросила:
— Что, страшно небось теперь-то? А брать чужую одежду не стыдно было?
Паша хотел открыть рот, чтобы оправдаться, как свидетель выпалил:
— Других надо брать. А этот мальчишка простая пешка.
Дознаватель:
— А разве их много было? Действительно, что с одного-то мы будем иметь.
В это время зашёл милиционер, доставивший Пашку в отделение, и дознаватель у него спросила:
— Слушай, Сергеич, их что много было, грабителей-то?
— А я почём знаю, — лениво процедил тот в ответ. — Вы и разбирайтесь, сколько их было. На-то и дознаватель.
— Ничего себе, на меня всё свалили, — обиделась женщина и пристально посмотрела на Пашку. — Давай рассказывай, как всё это происходило.
Пашка рассказывал медленно. Он совсем не хотел подставлять пацанов. Но всё же под давлением он рассказал и о них.
Когда вся эта история прояснилась, женщина спросила парнишку:
— И что ты сейчас будешь делать?
— Я? — растерялся Пашка. — Наверное, домой поеду. Там меня сестрёнка и братишка дожидаются. Мне их кормить надо.
— Подожди, — продолжала расспрашивать дознаватель, — у вас что, матери нет?
— Да есть, — ответил Пашка. — Только она не живёт с нами, пьёт и немного гуляет.
— Так уже вечер на улице. И где ты ночевать будешь?
На очередной вопрос дознавателя мальчик пожал плечами.
— Наверное, на вокзале буду сидеть, если, конечно, не выгонят.
А завтра на электричке поеду домой.
Дознаватель внимательно посмотрела на парнишку, и у неё появилась жалость к этому деревенскому мальчику.
— Слушай, может, тебя в приют определить на некоторое время?
Тем более, я расследование веду, сейчас тебе смысла нет домой возвращаться. Сколько тебе лет исполнилось. Тринадцать есть?
Пашка отрицательно мотнул головой.
— Нет, тётенька не надо, меня же ждут Маша и Димка. Как они там без меня?
— Хорошо, тогда я тебе дам денег на дорогу, но только обещай, что больше не будешь слушать таких горе-товарищей и надевать чужие вещи. Иначе тебе не миновать колонии, — сказала напоследок дознаватель и ушла в соседнюю комнату, чтобы забрать пуховик мальчишки, который являлся уликой.
Паша благодарно улыбнулся, надел свою одежду и вышел из милиции.
Уже темнело, красные и синие неоновые огни освещали центральные улицы города и, казалось, что сейчас где-то проходит большой яркий праздник.
В их деревне не то, что фонарей, света из окон домов не было видно, так как у всех соседей были ставни. А в Пашкином доме не было ставень, и даже шторы были короткие и белёсые, от того что старые и застиранные.
Пашка шёл и улыбался, представляя, как обрадуются и удивятся сестрёнка и братишка, увидев его, и как Маша будет сидеть на подоконнике и радостно постукивать маленьким пальчиком в потрескавшееся стекло окна.
Неожиданно он услышал колокольный звон, который все нарастал, и, казалось, что там, в высоком небе, звенит и играет какой-то таинственный инструмент. Пашка пошёл на звуки колокола, и у него даже закружилась голова, так хотелось посмотреть, где это звонит.
Он повернул влево и увидел белую церковь, похожую на птицу, на огромную белую птицу, почему-то напоминающую гусыню, но очень величественную.
Парнишка зашёл в ограду и открыл тяжелую дверь. Запахло ладаном, и он увидел, что в большом зале идет служба. Священник ходил с крестом, что-то говорил, и верующие сразу крестились, кто-то быстро, а некоторые плавно закидывая руку ко лбу, спуская её до живота, а потом справа и налево. Пашка тоже так попробовал и стал чувствовать, что он тоже, как и все, крестится, и даже стало как-то легко.
А когда он посмотрел по сторонам, увидел Богородицу, точнее, её лик на старинной иконе, висевшей на стене. Она смотрела на него, чуть улыбаясь, и её строгие нарисованные глаза неожиданно потеплели. У Пашки от волнения закружилась голова, и он упал.
Мальчик очнулся и увидел, что рядом с ним стоит священник, он наклонился и потрогал его лоб, а потом сказал недалеко стоящему мужчине, чтобы мальчика посадили на скамейку.
— Мы с тобой после поговорим, — добавил он, и служба вновь продолжилась.
Когда всё закончилось, священник сел рядом с Пашкой и спросил, откуда он.
— Меня сегодня из больницы выписали, простудился я, когда рыбу ловил…
— И что теперь делать будешь? Куда отправишься? — участливо спросил священник. — Оставайся сегодня ночевать при церкви, у нас есть несколько комнат для ребят, попавших в трудную ситуацию.
Пашка, немного подумав, согласился. Утром он проснулся рано и отправился с товарищами, с которыми ночевал в комнате, на утреннюю службу. Ему очень понравилось пение дьякона, глубокий бас которого доносился до самых дальних уголков церкви. Женщины, работавшие в церкви, разговаривали тихими голосами, и самая старенькая тетя Маша погладила мальчика по голове, что-то про себя приговаривая.
— Что вы тётя сказали? — полюбопытствовал Паша.
— Беспокоюсь за тебя, вот и молитву прочитала, чтобы хорошо в твоей жизни всё сложилось,— ответила бабушка.
Ему нравилось всё, хотелось помочь убрать территорию при церкви, принести дров для растопки печи, но надо было собираться в дорогу. Отец Михаил положил ему в сумку несколько бутербродов и дал пятьдесят рублей.
Когда Пашка приехал в деревню, увидел, что дом их закрыт. Тётя Валя, их соседка, сказала, что Димку и Машу увезли в район, там есть реабилитационный Центр, а мать так и не появлялась.
— Тебе, Пашенька, тоже надо бы в этот Центр определиться, — участливо сказала тётя Валя, — одному как-то несподручно жить.
Пашка открыл дом и затопил печь. В комнате стало тепло, но так необычно тихо и только шумно трещали сосновые поленья. Он убрал серебристую паутину в комнате, подмёл пол и сел пить чай с купленными булочками с повидлом.
На следующий день мальчик отправился в районный центр, чтобы узнать, как живут братишка и сестрёнка. Дети очень обрадовались, узнав, что их брат выздоровел. Но директор реабилитационного Центра Нина Сергеевна ни в какую не хотела отпускать их домой.
— Паша, тебе исполнилось только двенадцать лет, значит, ты ещё несовершеннолетний. Питаться дома вам будет нечем, одежды также нет. Вот когда мать объявится, тогда и посмотрим, что делать. Может быть, ты у нас поживешь некоторое время, ребятам всё веселее будет.
Пашка посмотрел на Диму и Машу, и у него навернулись слёзы на глаза, так жалко их было.
— Нет, спасибо, Нина Сергеевна, не буду я у вас жить, — сказал он. — Я в город поеду, мать надо разыскать нашу непутёвую. Может, ей помощь нужна?
— Где ты её искать будешь? Да и сам где остановишься? — спросила директор дома.
Пашка рассказал про церковь, про отца Михаила.
— Там при церкви и жить буду. Хорошо там мне, спокойно. Мать обязательно найду. Тётя Валя, соседка наша, сказала, что она где-то по городским дачам скитается. Знает, что ребята здесь, и теперь не беспокоится ни о чём. Надо нашу мамку к жизни вернуть, работу ей найти. И мне тоже надо трудиться, чтобы брат и сестрёнка жили хорошо. Такая у меня теперь жизненная задача. А вообще есть у меня ечта… — и Пашка даже замолчал от волнения.
Нина Сергеевна заметила, как мальчик покраснел от смущения.
— Чего молчишь, Паша? Что за мечта у тебя? — затормошила она мальчика.
— Страшно мне говорить, но мечта хорошая, — медленно сказал Пашка. — Хочу быть таким, как отец Михаил. — Как вы думаете, можно мне учиться на священника?
— Конечно, — облегчённо вздохнула директор Центра. — Ты сможешь это сделать, и Бог тебе поможет, и будешь людям помогать.
Улан-Удэ, Бурятия