Мария Тарасенко
«Осень. Снова осень, такая же, как и тогда. Точно помню, была осень, когда это случилось. Дул сильный ветер, и в шерсти запутались сухие листья и ветки. Я с трудом плёлся по переулку, пока лапы не подкосились. Сил не оставалось.
Люди говорят, что перед смертью, вся жизнь проносится перед глазами. Что ж, думаю, в этом они не соврали. Я лежал в куче палых листьев и вспоминал свою жизнь. Это было не быстро, нет. Я пытался вспомнить до мельчайших подробностей все события, произошедшие в моей жизни. Боли я уже не чувствовал, я ничего не чувствовал, я будто даже не дышал. Я не хотел умирать, пока не вспомню все, всех тех, кто был в моей жизни, кто повлиял на мою судьбу.
Самое яркое воспоминание – это мальчик. Обычно, когда говорят «яркое», – это что-то радостное. Я не могу сказать, что стал счастливым после знакомства с ним. Но когда меня, еле живого, принёс мальчик к доктору, успокаивал, говорил нежные, лаковые слова… это было ярко, в красках. Мальчика звали Ваней. Он нашёл меня здесь же, в заброшенном переулке. Я не знаю, что он там делал, не мог его об этом просить, но он не бросил меня умирать. Он сначала подумал, что я уже мёртв. Я очень удивился, когда почувствовал его маленькую ладошку на себе, как он меня гладил, плакал, успокаивал. Мне были непривычны эти давно забытые ощущения.
Я зашевелился, поднял на него глаза – увидел его глаза. Я увидел в нём себя: брошенного, потерянного, никем не любимого, лишнего. Я понял, что он растерялся, но быстро пришёл в себя, снял с себя слишком лёгкую для осени курточку, завернул меня в неё, осторожно, будто величайшее сокровище, и побежал. Тоже, очень осторожно. Я думал, что заплачу от облегчения, от благодарности к этому мальчишке, который такой же, как и я – никем не любимый. Иногда я жалею, что не человек, но всё же хорошо, что я собака.
По внешнему виду можно многое рассказать о человеке: о его статусе в обществе, его характере, уровне жизни. Мальчик, Ваня, был одет в потрёпанные штанишки, такую же потрёпанную маечку, заношенные кроссовки и лёгкую куртку. Ему наверняка было холодно, но меня потрясло то, что, несмотря на это, он снял единственное, что его хоть как-то грело, для того, чтобы укутать меня.
Так вот, за мальчиком, явно, никто не следил. Если у него и были родители, они плевали на своего ребёнка. Он, как и я, брошен.
Совсем скоро Ваня добежал до здания, которое люди называют больницей. Я не знаю, зачем он меня туда принёс, мне человеческий врач не поможет, они брезгливые, хотя, ветеринары попадаются такие же. Но я ошибся, мальчик был знаком с какой-то тётей, учительницей в школе; как я понял, она здесь подрабатывала когда-то и по счастливому случаю зашла сюда к своему знакомому и встретила Ваню. Она-то и спасла мне жизнь. Нет, она, разумеется, не зашивала мне раны, которые нанесла бешеная собака. Она выслушала Ваню, пожалела, жалостливо посмотрела на меня (причём без брезгливости, за это я ей вильнул хвостом), потом пообещала помочь мне, чем сможет.
Мне повезло: учительница уговорила какого-то врача осмотреть меня, она даже заплатила ему, вместо Вани, который был очень рад за меня, чем опять поверг меня в шок. Я не мог понять, почему он мне помогает. Я же ничего не сделал, а он жертвует… Откуда в нём столько доброты? Или он такой же, как все, – поиграет и бросит? Я не знал ответов на эти вопросы, но решил подождать, что будет дальше.
Оказалось, что у меня много рваных ран, которые сильно кровоточили. Это всё, что я понял из нудной речи нудного доктора. Лучше бы помог Ванюшке: он ногти стал грызть, голодный ещё, а доктор в упор не замечает его состояние. Наверное, думает, что не его дело. Все люди такие. Только Ванюша другой. Ваня сразу понравился мне, как человек. Думаю, как друг он тоже неплох. Если возьмёт к себе, будет проходить тест. Я сам его придумал: если будет, когда я приношу мяч, меня не только гладить, но и кормить и в дом пускать, то он хороший друг. Если нет, то понятно, что друг из него так себе. Жадный.
Мне стало весело от этих мыслей, я вспомнил что-то давно забытое, но потом этот доктор зануда сказал: «Такс, что тут у нас? Хорошо же тебя потрепали, с кем же ты кость не поделил, собака?». Да, в оригинальности ему нет равных. Собака я, собака. Только всё же пёс.
Потом мне что-то вкололи. Признаться, всё мое хорошее настроение испарилось, когда я увидел иглу с жидкостью. Мне стало очень страшно, я не смог сдержаться, заскулил. Стыдно, но мне самому стало жалко себя. Потом я услышал быстрые шаги: в комнату вбежал Ваня, он попросил доктора подождать, поговорить со мной хочет.
«Томик, ты сильно испугался? Всё хорошо, Томик, я буду рядом, я не брошу тебя, тогда не бросил и сейчас не уйду. Потерпи немного милый, пожалуйста…»
Ванюшка ещё что-то говорил – я замер. Он успел дать мне кличку? Томик? Он это странно сказал, может, от имени Том? Или как? Но не Пушистик, не Хвостатик и не Собака. Томик. От этого имени мне стало теплей. Тут я понял, что этот мальчик действительно другой, не такой, как все остальные люди. Ваня преданный. Он хоть и познал жестокость этого мира на себе, но его сердце не стало грубее. Он не очерствел. Ванюша чистый, непорочный, добрый.
Я успокоился, ради Вани, он так хочет помочь. Я перестал ерзать.
«Молодец, Томик. Тебе же нравится имя, да? Спасибо, дай лапку, я не отпущу…»
Проснулся я нескоро. Первое, что увидел, – это свою лапу в руках Вани. Он выполнил обещание.
Я плохо запомнил путь к дому Вани. Но когда мы пришли, я понял сразу, что в этом доме ему очень плохо. Я чувствовал боль каждой шерстинкой. Я чувствовал всю эмоциональную напряженность в этом доме, я невольно сжался в руках Вани, а он, будто защищая, сильнее обнял меня и прошептал мне не бояться.
«Мама с папой хорошие. Ты только не выходи из моей комнаты, не хочу, чтобы они расстраивались, я их очень люблю». Едва Ваня вбежал по лестнице на второй этаж и спрятал меня за последней дверью под кроватью, как хлопнула дверь внизу, и Ваня вздрогнул.
«Сиди тихо и не выходи, пожалуйста. Я принесу что-нибудь поесть, только прошу, не вылезай, Томик…»
Я при всём желании не мог вылезть. Просто не смог. Ваня боялся, очень боялся. Его страх передался и мне, я дрожал. Он потрепал меня по голове и убежал вниз. Через несколько долгих минут я услышал крики и глухие удары. Я просто умирал от безысходности: Ваню били, а он плакал и повторял: «Мамочка, не надо, прости, я тебя люблю, не надо…».
Его била собственная мать? Но он же говорил, что родители хорошие? Может, что-то случилось? Не могла же она без причины, раз хорошая? Нет, она не хорошая, так не должно быть. Мать должна защищать своё дитя, хотя бы, как моя меня защищала. Неумело, без всяких шансов на победу, но защищала. Я её любил, но забыл. Почему только сейчас вспомнил о ней? Наверное, сравнивал. Теперь понятно, почему Ваня боялся идти домой. Но ещё он не хотел расстраивать маму и папу, говорил, что любит. И за такое он её любит? В этом маленьком сердце столько любви, столько искренности…
Я уже почти вылез из-под кровати, чтобы помочь своему маленькому хозяину, как услышал рядом с дверью шаги, замер, прислушиваясь. Дверь распахнулась, вошла какая-то женщина, волоча за собой Ванюшку. Если можно было бы описать то, что я почувствовал! Я никогда не видел, чтобы с ребёнком так обращались: за шкирку, как какую-то псину блохастую, швырять на кровать! Я зарычал, но наткнулся на взгляд Вани «не надо, Томик, не надо». Я не понимал: он не хочет, чтобы я причинял вред его маме? Но это женщина никак не могла быть его мамой, это было чудовище, она пинала моего маленького хозяина, била в живот, по лицу, не жалея на это сил. Она наслаждалась его болью, его беспомощностью. Я так хотел помочь Ване, но мне мешал он сам.
Когда, наконец, женщина успокоилась и бросила моего Ваню, еле живого, она громко хлопнула дверью, со словами: «Пусть отец с тобой разбирается, гадёныш».
Я мигом выскочил к Ване, начал его утешать, как мог. Попытался ему помочь встать, он только улыбнулся и протянул мне руку: «Дай лапу, Томик». Я оторопел. Как он может думать об играх, в такой ситуации?! Но я протянул лапу и даже вильнул хвостом. Взамен он мне дал сосиску и стал рассказывать мне свою историю. Как я потом убедился, мы с ним похожи, оба лишние здесь. Только я это понял, а он ещё нет.
Он начал свой рассказ со знакомства.
«Я Ваня, мне семь лет. Я очень люблю своих родителей, они меня тоже, просто не показывают этого. Они хорошие, просто волнуются за меня. Поэтому я не хочу их расстраивать. Правда, они меня всё время бьют, но я честное-пречестное слово стараюсь порадовать их чем-нибудь. В школе я очень стараюсь учиться, только со мной никто не дружит, Томик. Может, они меня боятся? Но я, правда, не делал ничего плохого. Я пытался с ними подружиться, но они только обзываются. Я не знаю почему. Ещё, правда, есть у меня друг, ну не друг, конечно, но она мне помогает. Это моя учительница, мы её сегодня в больнице видели. Правда, она добрая, Томик?»
Чем больше Ваня говорил, тем тоскливее мне становилось. Почему ребёнок несёт всё дерьмо мира на себе? Я заскулил, чем отвлёк его от рассказа. Я посмотрел в его глаза и увидел в них всё его невыплаканные слезы, всю боль, что он держал внутри, все ожидания, которыми не делился ни с кем.
«Я просто хочу, чтобы меня мама обняла. Поцеловала. А ещё я хочу, чтобы она меня укладывала спать и читала сказки на ночь. Хотя нет, мама много работает, ей нужно высыпаться. Томик, может, я маме надоедаю? Ну, многого хочу? Просто я мечтаю о семье, которая есть у всех моих одноклассников. Хочу с папой поиграть в машинки, помогать маме, готовить… Я их так люблю, правда, люблю, Томик. И тебя я очень люблю, Том, очень. Мы с тобой так похожи. Ты ведь тоже хочешь семью, да? Я это сразу понял. Но теперь всё изменится. Учительница сказала, что скоро будет конкурс, кто его победит, у того исполнится любое желание. Только нужно это желание нарисовать. Мне она сказала нарисовать, о чём я мечтаю. И я буду стараться. Очень стараться, и выиграю конкурс, и мама с папой будут мной гордиться, и я буду с ними играть, они не будут злиться на меня. Хотя я так и не понял, в чём я провинился? Может, они думают, что я их не люблю? Мама говорит, что я неблагодарный. Что же мне сделать, Томик, чтобы они поняли, что я им очень благодарен, что я их люблю? Мама говорит, чтобы я лучше учился. Ещё говорит, что не перестанет меня наказывать, пока я не исправлюсь. Папа думает также, только ещё наказывает за то, что я ему мешаю и забираю у него и мамы много сил и времени. Они, говорит, много работают на меня, но ничего не получают взамен. Что мне сделать ещё? Я маленький ещё, не знаю, чем мне заняться, чтобы показать им, что я не бесполезный? Как думаешь, Том?»
У меня звенело в ушах, когда он говорил. Он, правда, считает, что в чём-то перед родителями виноват? Но нет же, нет! Почему он не поймёт, что это люди такие жестокие?! Что это они поступают несправедливо и неправильно! Почему он видит только хорошее, даже там, где его нет? Почему ты такой, а? Такой доверчивый, наивный мальчик? Ты такой уязвимый в этом мире. В мире, который гниёт на глазах. Я так не хотел, чтобы Ваня сломался. Я не хотел, чтобы он повторил мои ошибки, я не хочу в его глаза видеть безразличие, мертвую душу….
Помню, каким я был раньше. Я тоже хотел верить людям, но однажды на меня, ещё щенка, напали мальчишки. Моя мать защищала меня, последнего из троих щенков. Она защищала меня до издыхания: пока её пинали, били палками и добивали камнями. Я помню, что она не хотела обижать мальчишек. Она любила людей, она желала добра этим мелким уродам, не хотела причинять боль их матерям. Вот так она их любила. А её предали те, кому она доверяла. У неё был хозяин, который вовремя не подоспел, чтобы помочь ей, однако она погибла не зря. Хозяин успел спасти меня.
Этот мужчина был военный. Его не любили. Он слыл злым, угрюмым человеком. Не любили и его собаку, чёрную как уголь. Чёрная, значит, плохая; замкнутого человека, значит, злая и кусачая. На самом деле мужчина был очень хорошим, просто ему не повезло. Дети бросили его доживать свои годы в заброшенной деревушке, изредка присылая кульки с бумажками. Деньги, как говорил мужчина. Его звали Степан, он заботился о моей маме и называл её ласково Соня. В общем, Степан потому и был необщительным, что тоже познал предательство, не хотел больше ни с кем общаться.
В тот день было очень жарко, ветра не было совсем. Степан, как обычно, сел на двуногую железяку с резиной (по-человечьи – велосипед) и поехал в магазин за продуктами. Мама меня подозвала – я за ней. Мы отправились на речку, она недалеко от нашего домика. Там мальчишки купались, бегали, смеялись, но когда увидели нас, остановились, сели на бережок и стали о чём-то тихо переговариваться. Мама выкупала меня, мы, шутя, поплескались в прохладной воде и собрались вернуться домой. Но нам не дали: мальчики вооружились палками и камнями и напали на нас. Я плохо помню, что было. Меня пытались утопить, но мама защищала, не давала в обиду. Я навсегда запомнил её глаза – они лучились любовью. Это последнее воспоминание о ней. Её убили, Степан опоздал, но он всё же успел спасти меня. Он очень злился, он тоже не понимал, за что такое обращение? Откуда такая жестокость? Они же совсем дети, а уже на их совести убийство. Степан был сам не свой, я никогда не видел его таким: лицо осунулось, стал уставать, часто сидел без движения, уставившись в одну точку. Я старался его расшевелить, как мог: заигрывал с ним, подносил вещи. Степан обращал на меня внимание, говорил со мной, играл. Только часто извинялся передо мной, он чувствовал вину, что не смог спасти мою маму. Я понимал, что ему так же больно, как и мне. Я его совсем не винил, даже мысли не возникало. Я винил во всем детей. Мне было не понятно, за что они так с нами поступили.
Мы уехали оттуда через неделю. Приехала дочь Степана, предложила пожить у неё. Говорила, что не знала, как поступили её братья по отношению к Степану. Впрочем, она была не так уж и плоха, как человек. Через полгода Степан умер, сердце его давно слабо работало, бывало почти не стучало, пульс не был слышен. После его смерти дочь, Катя, оставила меня у себя, но ненадолго. К ней переехал её жених, он был плохим человеком, жадным был и подлым, так и норовил на хвост «случайно» наступить, а Кате сказать, что я опять кусаюсь. Выбросили меня, короче. Повезли на прогулку и «потеряли». Обидно было; наверно, в тот самый момент я и сломался, но даже после этого я продолжал верить людям.
Мне так хотелось Ване рассказать обо всём этом, чтобы он понял. Но как жаль, что я собака, как здорово, что я не человек…
Побои моего Ванюши продолжались на протяжении недели, как только он возвращался из школы. Я ждал его всегда в его комнате, под кроватью, чтобы никто ненароком меня не заметил. Во время издевательств я не мог ему помочь. А мне так хотелось… но Ваня объяснил мне, почему его родители не должны меня видеть. Если упустить все добрые и наивные речи Вани, то получится, что его просто изобьют до полусмерти за то, что он меня привёл в дом. Мне было стыдно, что из-за меня ребёнок страдает вдвое сильнее. Я заметил, что если Ванюшка не выходит из своей комнаты, то его не трогают. Но он бегает на кухню, чтобы достать мне еды, он заботится обо мне, страдая сам, жертвуя собой. Мне нечем было ему отплатить.
Как-то Ваня вернулся из школы в слезах. Я думал, что в обморок упаду, так у меня в глазах от злости помутнело. Я бросился к нему, виляя хвостом, поскуливая. Он сел возле кровати и стал рассказывать, что случилось в школе.
«Томик, я выиграл конкурс! У меня получилось! Я был так счастлив! Моя учительница вызвала меня к доске и при всём классе поздравила меня. Она попросила рассказать о моём желании. Я рассказал, что хочу настоящую дружную семью. Родителей, которые бы со мной играли, чтобы не ругали меня, ведь я стараюсь изо всех сил. Но…»
Ванюшка запнулся. Если он выиграл конкурс, то почему он сейчас такой? Такой несчастный, ничего не понимающий… он выглядит обречённым. Кажется, он перестал верить в исполнение своего желания. За что его так?
«Мои одноклассники опять меня обзывали. Они кричали и ругали меня из-за того, что я выиграл, что это несправедливо, что такой как я… такой как… как я… победил, – совсем шёпотом закончил мой маленький хозяин. – Том, это, правда, неправильно? Я не могу побеждать? Я какой-то не такой, да?» – едва сдерживая рыдания, срывающимся голосом проговорил Ванюша.
Я думал, что умру. Я чувствовал его боль, она пронизывала, она убивала меня. Медленно, настолько, что я прочувствовал каждый оттенок этой боли. Я сел возле Вани и тихонечко заскулил. Я, как и он, не знал, за что его так? Что сделал неправильно в жизни этот маленький человечек? В чём провинился перед одноклассниками? Мамой? Папой? Я знал, что мир жесток, но не знал, что от его жестокости страдают такие, как Ваня.
В какой-то момент я почувствовал боль там, где находится сердце. Я не придал этому значения, но с того момента меня не отпускало чувство тревоги.
Через три дня я опять слышал, как моего маленького хозяина бьют. Для меня это было невыносимо. Я выбрался из-под кровати и ринулся к двери. Она всегда была приоткрыта, замок был сломан, хоть дверь не выглядела старой. Я старался не думать, как ее сломали…
Когда я почти пролез через щель, я услышал жалобные возгласы Ванюши:
«Мамочка, мамочка не надо! Мама, сердечко болит, очень-очень. Мамочка, пожалуйста…». Я застыл на месте. Я вспомнил, как у меня заболело сердце. Собаки чувствуют подобные вещи, они очень чувствительны не только к настроению человека и аурам помещений. Мы чувствуем, когда человек болен. Как я мог не понять, что Ваня болен?! Что у него ещё болит, кроме души? Я плохо разбираюсь в болезнях, но он очень болен, я чувствую.
Пока я в ужасе над всем этим думал, я не заметил, как Ванюшка подбежал ко мне. Он был весь побитый, в слезах… но, несмотря на это, моё чудо меня отчитывало.
Мне казалось, что собаки не плачут.
Уже три месяца я живу у Ванюши. За это время я несколько раз сбегал, ведя его за собой. Но каждый раз он говорил, что не может уйти и бросить семью. Он не хотел расстраивать маму с папой. Он не хотел сбегать.
Каждый вечер он радостно говорил мне о своих мечтах, желаниях. Но, перед тем как уснуть, он говорил: «Томик, я не могу, у меня сердечко болит. Вот тут… но мама не слушает меня, а мне больно…».
Ваня говорил это не плача, не срывающимся голосом, не прося меня о чём-то. Он говорил это с лёгкой грустью. Он часто говорил вслух, чтобы я знал, о чём он думает. Жаль, что я не мог ему сказать ничего в ответ. Хотя бы «спасибо» за еду, что он мне носил. Я бы отдал всё, что у меня есть, будь у меня шанс. Но, видимо, из-за того, что у меня ничего нет, судьба не дает мне шанса.
Как-то утром меня разбудил крик женщины. Она ввалилась в комнату и споткнулась о маленькую табуретку, на которой Ванюша мне обычно рассказывал свои истории. Мама Вани споткнулась и упала, разбудив и своего сына и меня. Но меня она не только разбудила. Она меня заметила. Посмотрела прямо мне в глаза. Не знаю, что она в них увидела, но я увидел в её «зеркалах души» ярость.
Всё произошло быстро. Ваню – за волосы – на пол, меня – за шкирку – об стену. Никогда ещё я не видел, чтобы она так яростно била Ваню. Здесь я уже не сдержался, меня накрыла буря эмоций. Весь негатив, вся злость и ненависть, что копились у меня всё это время, – я выплеснул. Я вгрызался в руки, ноги, царапал когтями. Когда я немного отрезвел, я увидел перед собой Ванюшку. Я почти его задел. Он прикрывал свою мать. Женщину, что родила его. Чудовище, что его ни капли не любило, не заботилось, не проявляло никаких нежных и трогательных чувств. Это создание не заслуживало даже смотреть на Ванюшу… почему он ЭТО защищает?!
Я осмотрел женщину. Ожидаемой мной реки крови не было. Кровоподтёки и красные полоски на руках. Даже бессознательно я не хотел сделать больно Ване.
Меня вышвырнули на улицу. Зима, холодно, страшно. За Ванечку страшно.
Я не спеша передвигал лапы. Позади, слышу, крик. Меня звал Ваня. Я остановился, обернулся. Это моё воображение…
На следующий день я встретил Ваню возле его дома, мне хотелось проводить его до школы, я хотел о нём заботиться. Он, как знал, что я буду здесь, дал мне кусок сосиски и ломоть хлеба. Он сам-то поел?
В школу он не смог зайти. Дойдя до ступенек, он поднялся всего на несколько, потом он упал и уже не двигался.
Он умер. Его маленькое сердечко не выдержало. Оно хранило слишком много любви и так мало её получало. Если бы я мог ему помочь… Первым человеком, который его увидел, была та самая учительница. Она, когда поняла, что перед ней труп, разрыдалась. Вместе с ней плакал и я. Думаю, тогда я умер вместе с ним.
Я снова чувствовал одиночество. Как тогда, когда меня бросили, только сильнее. Намного сильнее. Мне не хотелось видеть эту серость, я не хотел видеть, как гниёт этот мир. Думаю, есть и другая жизнь, но мне известна только такая. И эта сторона мира сгнила.
В самом начале нашего знакомства я хотел протестировать Ваню на то, какой он друг. Он его с блеском прошёл. Хотя мы не играли, как я мечтал, он дал мне больше, чем просто игры. Он дал мне всего себя. Без остатка, без жалобы, без сожаления, без возврата. Я был единственным, кто принимал его любовь, но меня было мало. Это я виноват. Если бы не я…
Но без меня ему было бы больней.
Но… не зная любви, не так больно, когда теряешь.
Так что больней? Когда, зная, что есть лучше, – теряешь, или когда не знаешь и не находишь? Я не знал. Я чувствовал себя виноватым, хотя и понимал, что был его маленьким спасением от душевной боли.
После смерти Ванюши я слонялся. Я ничего не видел вокруг себя. Моё существование разбавляли добыча хоть какой-нибудь еды и поиск безопасного ночлега.
Вчера вечером я забрёл «не в тот переулок»: наткнулся на огромного пса. Он был не в себе. Я и не надеялся избежать драки. Мне сильно досталось…
И вот теперь я лежу здесь. Я еле дополз до этого места. Здесь меня нашёл он – мальчик, который изменил меня, показал мне яркие краски этого мира, с ним я видел всё разноцветным. Мне его так не хватает. Пожалуйста… Пожал…
Пожалуйста, будь счастлив в другой жизни, найди меня снова, в этом же переулке. Спаси меня вновь. Пусть у тебя будет семья. Я очень хочу увидеть, как исполнится твое желание, которое ты загадал, когда выиграл конкурс. Ты же победил, ты должен получить свой подарок, хоть и не в этой жизни. Пусть всё исполнится в другой жизни. Пусть, всё будет по-иному. Как ты этого хотел»
Это были последние мысли Томика. Перед тем как исчезнуть совсем, ему пригрезился мальчик. Он смеялся и убегал от женщины, что бежала за ним и тоже, как и он, смеялась. За всем этим наблюдал мужчина и рядом сидящий пёс. Это был рисунок Вани. Это была Ванюшина мечта.
Темрюк, Краснодарский край, Россия