Елена Альмалибре
Глава 1.
Эрмитаж всегда был подобен огромной шкатулке, которая сама по себе уже была произведением искусства. Но внутри неё было куда больше драгоценностей, чем снаружи. Внутри билось сердце искусства, которое с годами не старело.
В пяти кварталах от Эрмитажа в самом обычном питерском дворе на дне колодца из домов с эхом раздалось ленивое мурчание. Кот потянулся. Ему было неловко проспать одно важное событие, которое с прошлой субботы не имело возможности повториться. Прищурившись, он сфокусировал взгляд на солнечном луче, который сверлил дырявую кастрюльку с одной ручкой. Если бы некая волшебница видела эту картину, она наверняка бы этим самым лучом рассыпала вокруг безопасные искры и кастрюлька вдруг обрела бы и целостность, и наполненность свежеприготовленной куриной печёнкой. Вторая ручка для кота была не принципиальна.
Кот потягивался не из праздного утреннего ритуала. Это была предварительная растяжка, после которой следовал изящный изгиб спины, лапы поочерёдно взмывали вверх и кот вылизывал посеревшие за неделю белые носочки и живот до ослепительной белизны. Загривок он оставлял припорошенным уличной пудрой, считая это особенной чертой своего стиля.
Уже почти готовый к выходу в свет, кот смутился и принялся тереть лапой глаза, ругая себя за рассеянность. Чёрный фрак на спине был вычищен до блеска в контраст с белой матовой манишкой, а чёрная маска вокруг глаз и носа и вовсе придавала коту таинственность и достоинство Зорро. И по одному старому закону в тот же момент, как кот принял свой парадный облик, прогремел гром.
Спустя полчаса Зорро сидел у самого Эрмитажа, в метре от двух колонн. Накрапывал мелкий дождик, капли растекались по узким стёклам окон, за которыми теперь мало что было видно. Кот ждал.
– Какой котик, мама! Можно я дам ему конфету?
– Коты не едят конфет, пойдём скорее, промокнем. Наверное, он ждёт, что его здесь покормят. Просто так он бы здесь не сидел.
Иные прохожие с восхищением высказывали версию, что Зорро был поклонником прекрасного. Его фотографировали, стараясь выбрать ракурс поинтереснее. Шедевры мирового искусства в Эрмитаже теперь проигрывали сдержанному Зорро, который посреди ливня и грозы оставался на месте, словно высеченная из мрамора статуя. Для него выдумывали хэштеги, сочиняя целые истории на разных языках. За пару часов ожидания Зорро всё выше поднимался в рейтингах.
Какой-то немец даже повторно явился перед Зорро и выложил перед ним на бумажку Вискас в соусе. Зорро не притронулся к еде. Немец разочарованно вернулся в очередь.
Вдруг глаза Зорро помутнели, затем округлились, и почти оставляя в воздухе след от своего прыжка, он оказался у одного из окон, за которым усаживалась на подоконник известная эрмитажная кошка Марлен. Зорро совсем неприлично верещал всё то, что за часы ожидания в нём клокотало, билось, разрывало его изнутри. Он тщательно скрывал свои переживания от посторонних, боясь растерять эмоции, предназначенные для момента встречи.
И вот наконец, удовлетворённая приступом Зорро Марлен наклонила голову набок, спрыгнула с подоконника и через мгновение запрыгнула обратно с рыжим котёнком в зубах.
Зорро замер. Его подбородок трясся. Мокрые усы подрагивали. Отныне он был отцом эрмитажного жителя. Дождь смешивался со слезами Зорро – обычного дворового кота, влюблённого в служительницу прекрасного.
Глава 2.
Cо дня рождения сына эрмитажной кошки Марлен и «дворянина» Зорро прошло три недели.
– Душечка, Марлен, ну в самом деле. Ни в документы записать не можем, ни окликнуть. Так и прирастёт это «Малыш», – элегантно поправляя левый ус, зацепившийся за пышные щёки, сказала эрмитажная кошка Катерина.
– А что документы? Это Антонине Григорьевне из Эрмитажа уже пора чемоданы собирать, ей и нужны документы. А у нас с малышом всё только начинается. И запишут ли его ещё, Зорро ведь без документов вовсе, – вздохнула Марлен.
– Ох, молодость. Эрмитаж – вот его настоящий отец. А Зорро твой красавец. Почему же ты сестёр так легко назвала? Грета и Тина. А парня никак.
– Не знаю, вот жду какого-то случая, а его всё нет, – вздохнула Марлен, поднялась и прошествовала в соседнюю залу, где было не так многолюдно. Сестрички спали, обнявшись. Марлен прилегла рядом. Запах малышей всегда действовал на неё как валерьянка на людей. «Погулять бы», – вдруг подумала Марлен. И вдруг подпрыгнула, словно коснувшись чего-то горячего. Третьего котёнка не было. Ни за корзинкой, ни за экспонатами. Марлен всё никак не могла привыкнуть, что Антонина Григорьевна по возрасту уже не каждый день навещала её и малышей. А неделя у котов шла за человеческий месяц. Приходилось самой нести и службу, и выполнять материнский долг.
Марлен выскочила из залы, и, стараясь двигаться плавно при посетителях Эрмитажа, пересекла огромную залу. Быстрый бег она избегала, чтобы ненароком кто не подумал, что где-то рядом мышь, и на всех языках вокруг не зашептали шикающие слова, неминуемо приводящие к панике. Марлен была очень ответственным работником. А что тут главное? Нести службу незаметно. Быть украшением, прекрасным стражем, но не показывать обратной стороны своей службы – охоты, когтей и мышиных хвостиков.
Марлен в который раз прошла мимо экспонатов из венецианского стекла. Как она их любила. И вздрогнула при мысли, что её малыш мог что-то разбить в этом прекрасном месте. Больше всего на свете Марлен не любила терять самообладание. Но после той ночной вылазки из Эрмитажа в один из дворов Санкт-Петербурга Марлен больше не могла так хорошо владеть собой. Увидев настоящую огромную луну над крышами дворов-колодцев, Марлен была так потрясена, что все картины, все предметы искусства словно ожили в её памяти и рассмеялись прямо ей в мордочку. «Так вот что вдохновляло всех этих творцов, художников… Реальный мир. Посетителей Эрмитажа учат ценить прекрасное через искусство, а ведь эти люди сами живут в том невероятном мире, который и является источником вдохновения для всех этих произведений». Марлен сидела на крыше, совершенно опьянённая этим осознанием. И лишь через некоторое время заметила, что на крыше противоположного дома был кошачий силуэт.
Сначала Марлен занервничала. Прежде она общалась только с эрмитажными кошками. Ей показалось, что там напротив сверкнули глаза. Марлен подскочила и бросилась вниз по пожарной лестнице, надеясь, что силуэт не станет её преследовать.
Спрыгнув с последней ступеньки на асфальт, Марлен замерла. Силуэт стоял прямо перед ней, плавно двигаясь, словно полы чёрного плаща. «Зорро», – вдруг подумала Марлен. И эта мысль, чистая фантазия, так успокоила её, как может успокаивать сказка только того, кто сам её выдумал и сам в неё поверил.
– Не бойтесь, я вас не обижу. Вы, похоже, здесь впервые и, конечно, заблудились. Давайте я вас провожу, – сказал силуэт.
– Вы правы лишь в том, что я здесь впервые. Но я вовсе не заблудилась, – с достоинством произнесла Марлен. – Так что спасать меня не нужно, любезный Зорро.
– Вы интересно меня назвали. И вы не первая. Что это значит?
– А вы разве не знаете? Это герой в чёрной маске, который помогал обездоленным людям и защищал их от несправедливости.
– Так вот оно что, – силуэт будто бы улыбнулся и вышел под свет фонаря.
Перед Марлен стоял не по-дворовому ухоженный кот, с чёрной «маской» вокруг глаз, с белым воротником во всю грудь. Спину покрывал чёрный «плащ», вплоть до кончика хвоста, где виднелось несколько белых волосков, словно изящная седина от подвигов и нелёгких трудов.
Марлен замерла. Если бы она не держала осанку всегда и везде, сейчас бы она выпрямилась, но её врождённая, а после ещё и вышколенная грациозность, ничем не выдала незнакомцу волнение Марлен.
– А почему вы решили, что я непременно заблудилась? – перехватила нить беседы Марлен.
– Это простой способ поухаживать за прекрасной дамой – предложить ей свою помощь, – чистосердечно признался Зорро. – Но раз вы всё-таки здесь в первый раз, то я мог бы пригласить вас на свою крышу. Оттуда вид ещё прекраснее. Потому я и помчался за вами, когда вы стали убегать.
– Мы ещё не знакомы, а вы уже зовёте меня на свою крышу? – фыркнула Марлен.
– А вдруг вы не захотите со мной знакомиться, и из-за этой нелепости не оцените прекрасный вид. Говорят, главное – сойтись во вкусах. А у вас он, конечно, особенный.
Обходительность Зорро была такой тонкой для дворовых кошек и такой наивной для жительницы Эрмитажа, что Марлен почувствовала снисходительность к вежливому юноше – этой черты у Зорро было не отнять. Они вместе поднялись на крышу, с которой были видны самые красивые мосты, самые величественные статуи, а фонари отражались в фиолетовом небе сияющими звёздами.
Три недели подряд Марлен сбегала по ночам, рассказывая Зорро о красотах Эрмитажа, а Зорро в свою очередь показывал Марлен неведомый для неё Петербург. Город казался Марлен таким живым, и не менее прекрасным, чем тот мир, в котором она выросла. Марлен про себя ласково называла Зорро «мой дворянин» и улыбалась от каждого воспоминания неведомой прежде таинственной улыбкой.
В поисках малыша Марлен добралась до Главного Штаба Эрмитажа. Войдя в зал Фаберже своей неслышной поступью, она оказалась перед стеклянным домом великолепной короны, которая словно смотрела на восхищённых посетителей россыпью своих бриллиантов. Марлен, как ни странно, всегда внутренне съёживалась при виде огромных золотых грифонов, которые охраняли великолепие и величие сокровищ. И вот у самого подножья стеклянной витрины, далеко не так ярко освещённой, как сама корона и грифоны, Марлен увидела силуэт маленького котёнка. Он казался бы статуей, если бы не маленький хвостик, который скользил по полу из стороны в сторону, словно листая страницы истории.
«Весь в папу. Такой же интересующийся гулёна. Да и в маму», – подумала Марлен, глядя на своего малыша, бесстрашно разглядывавшего грозных грифонов и символ империи.
– Долго же я не могла тебя назвать. А ты просто Гулёна.
Глава 3.
Чем же была так знаменита эрмитажная кошка Марлен? Она участвовала в нескольких фотосессиях в залах Эрмитажа. Календари с её фотографиями разъезжались по всему миру. Она была одной из немногих кошек, кто мог посещать музейные залы, будучи живым экспонатом и гордостью Эрмитажа. Почти все остальные мохнатые стражи жили в кошачьем подвале. Там было тепло и сухо, имелось несколько выходов на улицу. Здесь кошачья охрана и несла свою службу.
Спустя три месяца после рождения Гулёны все знали Марлен уже не как местную знаменитость, а как «маму Гулёны». О нём шептались, на него шикали, фыркали, от души смеясь над проделками резвого рыжего котёнка. Любые новости и дворцовые сплетни теперь начинались с его имени.
Проследив за матерью, Гулёна узнал, что в павильонный зал можно попасть по винтовой лестнице, которая была недалеко от места обитания котов. И если другие коты идти в зал не решались, следуя строгой дисциплине, то Гулёна норовил сбегать из подвала в музей и находить себе куда более интересные занятия, чем уроки по охоте на мышей.
Однажды Гулёна залез в широкую приземистую вазу цвета морской волны. Когда он внезапно высунулся оттуда, посетители так и ахнули. Экскурсовод с удовольствием отшлёпала бы Гулёну и выдворила из залы, но гости Эрмитажа так оживились при виде котёнка, что ей ничего не оставалось, как бережно достать Гулёну из вазы, поучаствовать во внезапной фотосессии и отпустить его восвояси.
Марлен едва ли могла теперь элегантно разгуливать по залам. Когда от малейшего сквозняка шевелилась какая-то тяжёлая гардина, она с замиранием сердца бросалась к окну, представляя, как Гулёна карабкается по гардине вверх при помощи своих тоненьких коготков, оставляя зацепки.
Надо сказать, что проделки Гулёны повлияли на всю кошачью дисциплину. Несмотря на то, что проказничал он в одиночку, другие котята стали хуже вести себя, зная, что в первую очередь всё спишут на Гулёну. Он сам был слишком мал, чтобы замечать эту славу и делать какие-то выводы. А Марлен боялась проводить с ним беседы, думая, что тогда Гулёна станет баловаться намеренно. Конечно, Марлен не слишком была осведомлена о воспитании котят. Сама она привыкла смотреть на дам-кошек и подражать им. А единственный авторитет для Марлен, который мог бы научить Гулёну правильным повадкам кота, был его отец, Зорро. Но находился он за пределами Эрмитажа. О том, чтобы выпустить Гулёну на улицу, Марлен даже слышать не хотела. Но очередная проделка Гулёны в Эрмитаже заставила её всерьёз над этим задуматься.
Шёл август, горячая пора в жизни Эрмитажа. В Санкт-Петербург приезжали не только иностранные туристы, но и жители России, особенно, южане, уставшие от асфальта, прилипающего к подошвам. Между красных канатов на золотых столбиках по Эрмитажу разгуливали посетители. Точнее, теснились и прижимались к этим самым ограничителям, стараясь сделать удачный кадр. И среди обилия разноцветных сумок и обуви с осунувшейся мордочкой пробиралась Марлен. Гулёна снова сбежал в музейный зал.
Издалека донеслось оханье и шум. Марлен бросилась на звуки. Когда она вбежала в залу, то в ужасе увидела, как никто иной, как её рыжий Гулёна, карабкается по тканевой панели на стене. Всё это происходило под визгливое тявканье. Марлен и сама готова была зашипеть и выгнуть спину. Откуда в Эрмитаже взяться собаке? Одна из посетительниц копошилась в сумочке. Достав мобильный телефон, она отключила звук и виновато оглядела присутствующих, которые, впрочем, смотрели не на неё, а на Гулёну, который сидел под потолком, стараясь достать до переливающейся люстры. Если бы Марлен могла закрыть глаза лапами, наверное, она бы так и сделала. Конечно, она понимала испуг своего котёнка, который никогда не слышал собачье тявканье, а его кошачье чутьё подсказывало, что нужно бежать не задумываясь. Но по стене Эрмитажа! На глазах у всех посетителей!
Марлен отбросила стыд и громко мяукнула в сторону Гулёны. Даже в переполненной зале её голос был слышен в каждом уголке. Гулёна тотчас попятился хвостом вниз и через несколько секунд, совершенно не задумываясь над опасностью своей проделки, стоял уже возле Марлен. Понимая, что наказания ей и Гулёне уже не избежать, Марлен медленно шла в сторону винтовой лестницы вместе с котёнком, готовясь к самому худшему – выселению из Эрмитажа.
Добравшись до подвала, Марлен с грустью легла в свою корзинку рядом с сестричками Гулёны Гретой и Тиной, а Гулёна побежал обедать. «Как же неприятно это ожидание», – думала Марлен. «Хоть иди и увольняйся по собственному желанию. А как же дочки? А как же моя карьера? Где же ты сейчас, Зорро? – вспоминала она отца Гулёны. – Сейчас самое время спасти меня и сына». Марлен вздохнула и прикрыла глаза, стараясь хоть на несколько минут забыть о случившемся, но у неё это плохо получалось. Наконец, усталость взяла верх над волнением.
Марлен дремала, ей даже снились какие-то рыбёшки, которые резвились в ручейке, совсем как в «Форели» Шуберта. А потом приятно запахло костром, на котором этих рыбёшек собирались поджаривать. Марлен облизнулась, словно рыжая лисица, мечтающая о рыбке. У самого уха раздался мяукающий писк. Марлен вскочила, одновременно открыв глаза. Со стороны кухни шёл дым. Не найдя рядом Гулёны, Марлен бросилась туда. Людей не было. А вот дыма было очень много. Не разбираясь в причине пожара, Марлен громко мяукала, звала Гулёну, но его по-прежнему не было видно. Надеясь, что он снова убежал в музейную залу, Марлен побежала обратно к дочкам. По дороге она задела горячую кастрюлю. Обожжённая лапа снизила скорость бега Марлен. Она скривилась, села, стараясь переждать приступ боли, чтобы побежать дальше. И тут к ней подскочил Гулёна. Он как-то по-взрослому мяукнул, словно подбадривая маму. Марлен опомнилась. Медлить было нельзя. Второй бедой после открытого огня был сам дым, от которого можно было задохнуться за несколько минут. Марлен, прихрамывая добралась до выхода на улицу. Рядом бежали сестрички Гулёны. Как вдруг Тина бросилась назад, испугавшись улицы ещё больше, чем огня. Марлен громко звала её, но в дыму уже ничего не было видно. Гулёна юркнул в дым и через пару секунд, которые показались Марлен вечностью, впившись маленькими зубами в хвост Тины, тащил её к выходу на глазах у подбежавших к маленькой дверце пожарных.
Марлен попеременно облизывала Грету, Тину, Гулёну, забыв о своей обожжённой лапе. Гулёна и правда был сыном Зорро. Не только по крови, но и по характеру.
Конечно, Гулёну оставили в Эрмитаже. Все поняли, что за его шалостями и проделками скрывались отчаянная храбрость и доброе сердце.
Глава 4.
После пожара, который взбудоражил не только эрмитажных котов, но и всё мировое культурное сообщество, Марлен твёрдо решила познакомить Гулёну с его отцом Зорро. Уличный герой, проворный, ловкий, мог научить Гулёну осмотрительности, осторожности и умению ценить самое главное – свою жизнь. Хотя Марлен и гордилась героизмом Гулёны во время пожара, как мать она побаивалась, что его бесстрашие может привести к ненужному риску и опасностям. А ведь эрмитажные коты не проводили всё своё время во дворце. Немного повзрослев, они свободно выходили на улицу, а там их ждал совсем другой мир.
В условленный день Марлен вместе с Гулёной выбрались из кошачьего подвала и направились на Дворцовую площадь. Гулёна был невероятно горд – он чувствовал себя таким взрослым и важным. Он старался держать осанку, как у мамы, его рыжая шёрстка поблёскивала на солнце, словно золото эрмитажных богатств, да и сам он сиял от счастья, словно солнечный лучик. Марлен щурилась на солнце, радуясь тому, что вышла на свежий воздух. Всю ночь она составляла про себя список того, что было запрещено делать Гулёне на улице – прыгать с крыши на крышу, подходить к людям, заскакивать в автомобили и много чего ещё. Она понимала, что говорить об этом самому Гулёне было совершенно бесполезно, поэтому вся надежда была на Зорро. Ему Марлен и собиралась озвучить все пункты списка.
Марлен и Гулёна остановились возле Александрийского столпа и присели на нагретую плитку. Марлен ждала Зорро и повторяла про себя всё, что собиралась сказать ему о безопасности Гулёны. Зорро не заставил себя долго ждать. На самом деле, он уже почти час ходил вокруг колонны в ожидании Марлен и сына, волнуясь перед встречей не меньше, чем в тот дождливый день у окна Эрмитажа, когда Марлен впервые показала ему Гулёну.
– Здравствуй, дорогая! Как поживаешь? – с достоинством сказал Зорро. Даже за десятую жизнь он не согласился бы признаться в том, что нервничал.
– Здравствуй, Зорро, – ответила Марлен, пока ещё смущаясь проявлять какие-то чувства к Зорро перед сыном. – Вот, привела к тебе на обучение, – и Марлен кивнула направо.
Но рядом с Марлен никого не было.
– Заскочил за колонну, наверное, сейчас догоню, – тут же смекнул Зорро и рванулся с места.
По ту сторону колонны он столкнулся с Марлен, которая, потеряв самообладание, обежала колонну с противоположной стороны. Гулёны нигде не было.
***
Гулёна шёл вокруг колонны, разглядывая барельефы. Он забывал обо всём, когда перед ним возникали произведения искусства. Родившись в одном из центров мировой культуры, он смотрел на красоту глазами настоящего художника, мечтая однажды сотворить что-то прекрасное, достойное восхищения. Как бы тогда гордилась им его мама. Это вам не Тину и Грету за хвост таскать! Мама всегда говорила, что по-настоящему новое создают только гении. Но даже они сначала смотрели на то, что было создано до них. И Гулёна впитывал все образы, все картины, все звуки, которые оставили после себя великие художники. Единственное, что ему не давало покоя – это тот факт, что все гении были людьми. Ни одного произведения искусства, созданного котом, в Эрмитаже не было.
Внезапно плитка под мягкими лапками Гулёны стала прохладнее. Гулёна посмотрел по сторонам, обежал колонну раз, второй, но мамы не было.
– А кто это к нам пожаловал?
Гулёна поднял голову и увидел прекрасную даму в голубом наряде. На её голове была светлая шляпка, повязанная широкой голубой лентой, как на одной из картин Эрмитажа. Гулёна мог поспорить, что дамы-туристы таких нарядов и шляпок не носили. Дама держала в руках небольшую сумочку из голубой ткани. Казалось, что кто-то нарисовал её, вдохновившись голубым небом в белых облаках.
– Меня зовут Гулёна, – ответил котёнок, немного испугавшись того, что он говорил на человеческом языке.
– Какое милое имя! Какой смышлёный парень! – воскликнула дама и присела перед Гулёной.
– Я потерял свою маму, – пожаловался Гулёна.
– Ну что ты, дети не могут потерять свою маму, – возразила дама. – Просто ты попал в прошлое, а твоя мама теперь в будущем.
Гулёна задумался.
– А я смогу вернуться? – робко спросил он.
– Конечно, малыш! А пока ты здесь, хочешь, я расскажу тебе о городе, в котором ты родился? И об этой площади? И об этой колонне?
– Да, конечно! – с жаром ответил Гулёна. И, немного осмелев, спросил, почему он вдруг заговорил на человеческом языке.
– О, это самое обычное волшебство. Город ведь наш волшебный. В нём постоянно происходят всякие чудеса. К сожалению, когда ты вернёшьс я в своё время, ты не сможешь говорить на человеческом, но зато сможешь понимать людей. Это мой тебе подарок.
И дама с Гулёной целый час ходили по площади. Она рассказывала ему интересные истории, а Гулёна постоянно задавал вопросы, стараясь запомнить всё до последнего слова.
– Ах, я так хочу создать что-то прекрасное, как то, что я вижу вокруг себя в Эрмитаже, – сказал Гулёна.
– О, у тебя обязательно получится! Ты родился в Эрмитаже. Согласись, неплохое начало. И я впервые вижу котёнка, который мог бы путешествовать во времени. Значит, у тебя особый дар. Ведь это подвластно только настоящим художникам.
– Почему? – спросил Гулёна.
– Потому что их мысли не умещаются в рамки, потому что они думают гораздо шире, чем видят, потому что это особенные люди, которые помогают другим видеть мир иначе.
– Как красиво вы сказали!
– Спасибо, малыш, – засмеялась Дама. – А теперь тебе пора домой!
Она ласково погладила Гулёну по голове и зашла за колонну. Гулёна пошёл за ней, но вместо дамы увидел маму и отца, которые смотрели друг на друга в полной растерянности.
– Мама, я был в прошлом! – воскликнул Гулёна. – Я гулял с прекрасной дамой, она рассказывала мне про наш город и эту площадь! А ещё я разговаривал как люди!
Марлен ошеломлённо слушала Гулёну, которого не было всего несколько минут. И вдруг Зорро сказал:
– Так значит легенда о даме из прошлого и не сказка вовсе. Повезло же тебе, Гулёна. Никто из котов её прежде не видел. Ну что же, теперь пора и мне показать тебе город.
Глава 5.
Марлен вздохнула, постаралась взять себя в лапы и ушла в сторону Эрмитажа.
– Всё, мама на работу пошла. Теперь будем делать из тебя настоящего кота, Гулёна, – сказал Зорро. У Гулёны заблестели глаза.
Зорро рванулся с места и крикнул: «Догоняй!». Гулёна бросился за ним и в восторге бежал по широкой площади, лавируя между туристами, охающими при виде несущихся на них котов. Да, здесь было где развернуться. Плитка совсем нагрелась, и только в тени людей она казалась немного прохладнее – на Дворцовой площади стояла очередь в Эрмитаж. Пахло морем. Ветер свистел в ушах Гулёны, словно он и правда был на палубе корабля, а не на суше. Не хватало только солёных брызг в лицо.
Они выскочили из арки Главного Штаба и бежали мимо зданий жёлтого солнечного цвета. Возле больших часов, которые висели наверху на здании слева, Зорро остановился и с гордостью отметил про себя, что у него даже не сбилось дыхание. Гулёна, разгорячённый бегом, широко открытыми глазами смотрел на отца.
– Мы с тобой сейчас на Большой Морской улице. В нашем городе очень много самых разных музеев. Пожалуй, всей жизни не хватит, чтобы посмотреть их. Тебе повезло, что ты родился в Эрмитаже. Обычно котов не пускают в музеи. Так можно и остаться неучем на всю жизнь. Помнишь, как в стихах: «Школы не построены для котят, научить нас грамоте не хотят». Это один из наших питерских котов сочинил, а писатель Самуил Маршак, который понимал кошачий язык, вставил это в свою книгу для детей. Если бы не он, так бы все и думали, что нам только по улицам шастать интересно. Даже твою маму кроме Эрмитажа нигде не пустят. Но у меня есть один план. Иди за мной.
Они свернули на Невский проспект, дошли до Адмиралтейского, и, наконец, оказались у фонтана в окружении деревьев. На фоне высилось здание Адмиралтейства.
– Однажды я забрался на самую крышу этого здания, – похвастался Зорро. – И знаешь, что там на шпиле? Кораблик! Как бы я хотел узнать, что всё это значит.
Зорро повернулся к Гулёне и с надеждой посмотрел на сына.
– Ты правда теперь понимаешь язык людей?
– Да, так мне сказала Дама из прошлого.
– Мы коты все, конечно, немного понимаем. Наблюдательность всё-таки. Но так, чтобы экскурсии слушать – тут уж только особая выучка нужна. Я думаю, тебе стоит уйти из Эрмитажа.
Гулёна не поверил своим ушам.
– Да нет, не то, чтобы совсем уйти, – пояснил Зорро. – А просто почаще выбираться, чтобы познавать мир вокруг. Даже в самом городе столько всего тебе можно теперь узнать. И пока ты маленький, ты мог бы…
Зорро очень волновался и не договорил фразу.
– Сейчас я тебе всё объясню. И кое с кем познакомлю.
Зорро и Гулёна обошли фонтан и увидели на скамейке девочку шести лет. Она смотрела в какую-то книгу и срисовывала картинку в свой альбом. Золотистыми волосами девочки играл ветер, но девочка крепко держала карандаш, и иногда, закусив губу, морщила лоб, стараясь поточнее заштриховать нужный кусочек картинки.
– Это Людочка, – с нежностью сказал Зорро.
– А откуда ты знаешь её, папа? – спросил Гулёна.
– Мы оба часто здесь гуляем. Мама её зовёт Людочкой, так и познакомились. А Людочка меня тоже Зорро называла, как твоя мама. Даже не думал, что люди и коты могут думать одинаково. Тем более, имена давать. У тебя такая необыкновенная мама, Гулёна.
Гулёна точно знал, что его мама была самой лучшей, но слышать это от отца было вдвойне приятно.
– А теперь рассказываю тебе мой план, Зорро. Если ты познакомишься с Людочкой, то, возможно, она сможет брать тебя с собой на экскурсии. Ты ещё маленький, поэтому поместишься в её рюкзаке. Она тебя спрячет, и ты всё услышишь, всё узнаешь. А потом и мне расскажешь, если захочешь, – робко сказал Зорро.
Гулёна еле дослушал отца. Он с первых слов понял, что нужно делать. Через минуту он уже ловко играл перед Людочкой, которая, наконец, отвлеклась от своего увлекательного занятия. Она смеялась над проделками рыжего котёнка, который скакал перед ней, словно на конкурсе талантов, ловил свой хвост, даже один раз цапнул его зубами и упал. Людочка вскочила и подбежала к Гулёне, взяла его на руки и с восхищением стала расспрашивать откуда он.
И вдруг выяснилось, что Людочка была знакома с той прекрасной Дамой с Дворцовой площади, и потому она тоже понимала, что ей отвечал Гулёна. Котёнку показалось, что где-то в небе он увидел улыбку Дамы в голубом наряде, которая тоже хотела, чтобы они с Людочкой познакомились.
Все ожидания Зорро оправдались. Людочка не только стала брать с собой Гулёну на экскурсии по музеям и другим достопримечательностям, но и сам Гулёна теперь выучился на настоящего экскурсовода. Все любознательные дети так или иначе встречали прекрасную Даму, и они понимали то, что рассказывал им Гулёна. Ведь волшебство всегда там, где добро и красота!