Станислав Олефир
Здравствуй, малыш! Сегодня мы отправляемся в поход. В поход по родному краю. День за днем, месяц за месяцем будем бродить таежной чащей, тесным распадкам и широким долинам. Увидим самую светлую речку и самое глубокое озеро, заглянем в медвежью берлогу и угостим орешками полосатого бурундука.
Конечно, я все время буду рядом, но и тебе, малыш, в походе нужно вести себя, будто ты уже взрослый. Самому нести свой рюкзачок, собирать дрова, помогать ставить палатку или строить избушку. Если в походе застанет дождь — не ныть, а совсем наоборот – петь походные песни, рассказывать смешные истории. Дождь увидит, что мы его не боимся, и отправится поливать кого-то другого.
Еще в походе не отставать. Я много лет хожу по тайге и тундре, знаю сто случаев, когда медведь или росомаха нападали на одного человека, а вот на двоих сразу – никогда. Правда, был случай, когда за мною и сыном Ильей погнался молодой медведь. Наверно, зверю стало скучно, и он решил с нами поиграть. Но мы принялись грозно кричать, и он сразу убежал.
И, конечно же, в походе нельзя забывать о маме. Набрать для нее грибов или ягод, поймать рыбы или хотя бы нарвать букетик таежных цветов. Когда возвратимся домой, маме будет очень приятно. Ее сын растет настоящим рыцарем.
Но, самое главное, тебе нужно помнить, что тайга это очень серьезно. Если деревья – до самого неба, и ни пройти там, не проехать, если мороз – за пятьдесят градусов, если метель – на две недели. Потерявшегося человека в тайге найти трудно. Поэтому нужно быть очень бдительным. И не только в тайге. Как-то я с мальчиком Ростиком ловил окуней в Охотском море на резиновой лодке. Наловили, поплыли домой. Я гребу веслами, поэтому сижу спиной к берегу, вот и поручил Ростику следить, правильно ли плывем? Гребу себе, гребу, Ростик любуется плавающими неподалеку нерпами, потом вдруг говорит: «Осторожно! Сзади корабль!» Оборачиваюсь и вижу, еще несколько гребков и врежемся в середину огромнейшего корабля. Хорошо, он стоял на якоре, а так бы всех утопил.
Ну вот, ты все хорошо понял. Собирайся, надевай свой рюкзачок, давай руку и пошли в поход по самому удивительному в мире северному краю. Краю, в котором мы живем.
СЕНТЯБРЬ
Самый светлый, самый богатый и самый грустный месяц в году. Светлый, потому что с деревьев начали опадать листья и открывать солнцу широкие лесные поляны. Богатый из-за грибов и ягод. А вот грустный, потому что в сентябре мы прощаемся с летом.
Стали короче и прохладнее дни. Не так заметны птицы. Одни улетели в теплые края, другие притихли. Только и радости, что нет комаров. Хотя, почему радости? Исчезли комары, и хариусы перестали клевать. А азартный рыбак ради хорошей рыбалки готов терпеть не только комаров.
Еще сентябрь грустный потому, что к этому времени распадаются семьи белок, лисиц, соболей, горностаев. Молодые зверьки начинают самостоятельную жизнь, но ведь все они еще маленькие, а нужно самим добывать еду, спасаться от врагов.
В минувшую субботу мы с шестилетним сыном Ильей отправились на голубичное болото и встретили лисенка. Маленький, голодный. И нас боится, и есть хочется. Зверь – все таки. Ему мясо надо, а он голубичные ягодки щиплет. Мы с ним и рыбой, и колбасой, даже пирожками с печеночной начинкой делились. Он угощение схватит, убежит в кусты, съест и снова едва ли не у ног вертится.
Илья лисенка подкармливает, а сам пыхтит:
-Интересно, где твои родители? Сами, наверно, куропатками да глухарями объедаются, а о несчастном ребенке голова у них не болит.
А «ребенок» на Илью внимательно глядит, голову то в одну, то другую сторону клонит, и кажется, ему самого себя жаль.
Наша охотничья избушка
Эту избушку мы с Ильей построили своими руками. Илье всего шесть лет, но уже второе лето мы рыбачим с ним на дальнем озере. Там у нас сколоченный из толстых бревен плот, длинная удочка и настоящая охотничья избушка.
Сначала никакой избушки не было. Были только плот и удочка. Мы взбирались на плот и, отталкиваясь шестом, выплывали на середину озера. Там разматывали удочку и принимались рыбачить. У каждого свои обязанности. Я наживлял удочку червяком, закидывал и, дождавшись поклевки, вытаскивал хариуса. Илья снимал хариуса с крючка, и решал, что с ним делать? Если хариус маленький – отпускал в озеро, если большой – прятал в сумку. Снимать с крючка маленькую рыбу – занятие очень серьезное. Все нужно делать только мокрыми руками. Если коснуться хариуса сухой рукой, он скоро заболеет и умрет.
При этом Илья делал мне замечания, словно он здесь главный. Хотя мы давно договаривались, что у нас равноправие.
Однажды среди лета задул холодный ветер и пошел снег. Мы очень продрогли и решили строить охотничью избушку. Напилили бревен, поставили стены и накрыли крышей. На второй день привезли из поселка печку, трубу и дверь. Потом каждый раз, когда отправляемся на рыбалку, прихватываем в свою избушку то красивую полочку, то одеяло, то картину с Алёнушкой.
Вчера приезжаем, а в избушке погром. Медведь выломал дверь, съел наши припасы и, вывалив стену, ушел в тайгу. На оставшихся от двери гвоздях медведь оставил клочки рыжей шерсти, и еще на берегу озера отпечатал след большой когтистой лапы.
Мы сразу принялись за ремонт избушки. Уложили и законопатили выбитые бревна, дверь заменили байковым одеялом, повесили на место картину с Алёнушкой.
Илья помогал мне, и недовольно пыхтел. Его возмущало поведение медведя:
-Этот медведь, наверно, сумасшедший? Видит же, живут нормальные люди. Тайгу не поджигают, птичек не стреляют, даже маленькую рыбу отпускают в озеро. Почему бы с нами не подружиться? Так нет же, ведет себя, как настоящий хулиган! Мало в тайге места, так он в избушку забрался! Потом убирай за ним! Разве такие медведи бывают? Скажи, папа, куда смотрят охотники?
Но на второй день, когда возвратились домой, отношение к медведю у Ильи изменилось. Блестя глазами, он не уставал рассказывать маме, сестренкам, друзьям по садику, какой громадный медведь побывал в нашей избушке! Какие когтистые следы оставил у озера! До чего ловко расправился с нашими консервами!
В доказательство Илья показывал сплющенную банку из-под тушенки, рыжую медвежью шерсть и без конца требовал от меня подтвердить, что так и было на самом деле. Он уже любил этого медведя.
Мама испугано ахала, сестренки удивлялись, а пацаны из детсада завидовали.
Счастливее Ильи в нашем поселке не было.
Евражка-Чебурашка
Вторую неделю лил дождь. Речка вышла из берегов. По мутной воде плыли вырванные с корнями кусты и деревья. Мы с Ильей отправились к мосту, посмотреть, что там творится, и вдруг услышали крик кедровок. Илья пошел узнать, почему они кричат, и нашел евражку. Так у нас на севере называют сусликов. Мокрый зверек лежал на берегу реки и не подавал признаков жизни. До этого Илья никогда не видел евражек. Он решил, что это крыса, и принялся искать палку, чтобы столкнуть в воду. Неожиданно евражка открыл глаза и свистнул. Илья удивился, и позвал меня. Он хорошо знал, что крысы умеют только пищать. К тому же рассмотрел, что хвост у этого зверька совсем короткий, а у настоящей крысы он длинный, как шнурок в ботинке.
Я сказал Илье, что это евражка. Наверное, вода залила его норку, вот он сюда и приплыл.
Мы завернули евражку в теплую куртку и понесли домой.
Маме евражка сразу понравился. Она назвала его маленьким котеночком и подарила коробку из-под туфель. Илья давно просил эту коробку, чтобы складывать оловянных солдатиков, но мама не давала. А евражке подарила сразу.
К вечеру евражка совсем высох, стал пушистым и красивым. Шерстка на нем желтая в крапинку, глаза большие, хвост метелкой. Мы даже удивились, до чего же евражки бывают красивыми.
Евражка с аппетитом ел подсолнуховые семечки, печенье, и гречневую кашу. Нас совсем не боялся. Сидит и спокойно хрумкает, словно не в человечьей квартире, а у себя в норке. За это мама его еще больше полюбила, сказала, что напоминает ей Чебурашку, и пообещала купить овсяной крупы. Для евражек это самая лучшая еда.
Но утром обнаружились неприятности. Пока мы спали, евражка скосил все мамины цветы. И фиалки, и герань, и даже традисканции. Мама выращивала пять лет, а евражка уничтожил за одно утро. К тому же проделал в гардинах две большие дырки. Мама говорила, если бы спали дольше, он съел бы всю нашу квартиру.
Она обозвала евражку облезлой крысой и потребовала отправить обратно в нору. Мы не знали, где эта нора, поэтому отнесли евражку к Гнилому ручью. Раньше там стояла избушка, потом развалилась. Евражки любят селиться в таких местах. Под развалинами много пустых мест, где удобно устраивать кладовые.
Евражке там понравилось, он сразу же нашел дырку и забрался в нее. Посидел немного, выглянул и принялся грызть печенье, которого мы принесли целую пачку.
Там он живет и сейчас. Мы с Ильей и мамой часто ходим проведать евражку, и носим всякие угощения. Он нас совсем не боится и, увидев, радостно свистит.
Потом дома только и разговоров о евражке. Мы с Ильей даже Гнилой ручей переименовали, и называем Евражкин.
Мама тоже снова любит евражку и ласково называет Евражкой-Чебурашкой.
Наш медведь
Он живет недалеко от нашего поселка. Сразу за заросшим тальниками ручьем есть болото. Рядом с болотом сопка. На этой сопке наш медведь и пасется.
Мы с сыном пришли туда за брусникой. Смотрим, медведь ягоды собирает. Огромный, лохматый, и на нас никакого внимания. Мы ведрами звеним, кричим ему: «Привет!», — даже голову не поднимает. Пасется и все. Словно мирная корова, а не лютый зверь.
Мы решили, что медведь глухой, зарядили ружье и выстрелили.
Ох! Как он удирал! Камни вместе с брусничными ягодами во все стороны летели, уснувшего на сопке зайца едва на смерть не затоптал. Заяц впереди скачет, медведь сзади наседает. Смех, да и только. В один мах до гребня сопки добежали и скрылись.
«Теперь до самых покосов будут бежать», — сказал я Илье. — «Пошли, поглядим, какую медведь бруснику собирал?»
Ягода и на самом деле крупная, словно виноград. Да, вкусная!
«Губа у мишки не дура!» — решили мы, и принялись на медвежьем месте бруснику собирать. Рвем да бросаем в ведра. Хорошо нам. Кому еще доводилось на медвежьей поляне бруснику брать?
Одно плохо, мошка кусается. Мы мазью намазались, на все пуговицы застегнулись, а она в рот лезет. Как вдохнул, так мошку и проглотил. Рот-то не намажешь.
Вдруг видим, по гребню сопки два диких барана бегут. Мы замерли. Интересно-о!
А бараны вдруг прямо на нас побежали. Да близко, едва ведра с брусникой не перевернули.
Минут через десять олень показался. Рога у оленя огромные, что ольховый куст. И этот ни с того, ни сего вдруг поскакал на наши ведра. Нам не до смеха. Что-то здесь не то.
Поднялся я до вершины, и присел от испуга. Буквально в десяти метрах пасся медведь. Оказывается, он никуда не убежал, а сразу за гребнем остановился. Бараны вместе с оленем медвежий дух учуяли, и поэтому на нас завернули. Ужас!
Я на четвереньках с гребня спустился, к Илье добрался и говорю: «Медведь рядом ягоды собирает. Нужно домой уходить!» А Илья не хочет: «Мы обещали маме два ведра брусники набрать. Давай большой костер разведем. Ты же говорил, что медведь огня боится. Да и ружье у нас. Видел же, как удирал!»
Набрали дров, развели такой костер, что дым сопку до гребня укрыл. Сразу спокойней стало. Хорошо, что от медведя костром отгородились. Теперь не сунется.
Спустились ниже, ягоду берем да на гребень поглядываем. Не покажется ли косолапый?
Показался! Спокойно перевалил через гребень сопки, направился к своему брусничнику.
Мы пугать его не стали, но следим внимательно. А медведя тоже мошка кусает. Он и фыркает, и лапой нос трет, не помогает.
Потом вдруг куда-то исчез. Мы растерялись. Как же это прозевали?
К счастью, дым от костра в сторону отвернул, и мы пропажу увидели. Оказывается, медведь от мошки в дыму отсидеться решил. Мази-то у медведей от этих насекомых нет, а они совсем заели.
Так втроем бруснику и собирали. Мы на открытом месте, а медведь у костра. Только и того, что дрова в костер не подкладывал
Великие путешественники
Скажи, дорогой малыш, что мы с тобой сегодня увидим, когда отправимся на прогулку?
-Дома, людей, машины. Собаки бегают, кошки гуляют.
А над головой?
-Над головой солнце светит, голуби, воробьи летают. Может, самолет пролетит. Больше ничего интересного там нет.
Ты не совсем прав, малыш. Сейчас первый месяц осени, и в небе над нами совершается великое переселение. Там тысячи и тысячи разных путешественников. Сейчас мы их увидим. Дай руку и пошли во двор.
Посмотри внимательно на летящие над нами пушинки. Видишь, как их много. Это не просто пушинки, а воздушные шары путешественников — воздухоплавателей. Люди, чтобы подняться в небо, надували шар горячим воздухом, забирались в привязанную к нему корзину и взмывали высоко вверх. Некоторые на таких шарах облетели всю землю.
Проплывающие над нами пушинки, конечно, намного меньше этих шаров, но несут-то на себе не корзину с людьми, а маленькое семечко одуванчика, иван-чая или травы пушицы. Как только стихнет ветер, пушинки опустится на землю, к следующей весне семечки прорастут, и скоро там появится золотистый одуванчик, или фиолетовый султан иван-чая, или любимый оленями колосочек пушицы.
Смотри! Смотри! Видишь летящую над нами тоненькую паутинку? Это на своем воздушном шаре-паутинке отправился в путешествие и паучок. Попрощался с паучихой — мамой, родными братиками и сестричками, забрался на высокое дерево и выпустил паутинку. Ветер ее подхватил и понес над горами и долами. А паучок снизу за эту паутинку держится и тоже летит в дальние края. Когда ветер стихает, паучок делает паутинку длиннее, когда дует очень уж сильно, – укорачивает. Путешествовать надоест, или просто есть захочется, паутину совсем короткой сделает, и на землю опустится. Если место ему понравится, навсегда там останется жить, а нет, – на ближнее дерево забрался, новую паутину распустил и полетел дальше.
Но паучку-то хорошо. Он может сесть, где захочет. А как быть семечку одуванчика, иван-чая или травы пушицы? Да никак. Лететь и ждать, когда ветер сам стихнет. Может, его от нашего поселка занесет в Японию, может, в Китай, а может, в самую Америку. Совершают же путешественники на своих воздушных шарах кругосветные путешествия.
Почему бы и нам с тобой не помочь растущему у дома одуванчику отправить пушинку вместе с семечком в дальнее путешествие? Погода сейчас теплая, ветер сильный. Давай попробуем? Осторожно срывай похожий на серебристый шар одуванчик, неси на открытое место и дуй на одуванчик что есть силы. Молодец! Видишь, как полетели пушинки, как ветер понес их в самое небо.
До свидания, парашютики-пушинки! Если долетите до самой Америки, опуститесь и посейте семечки. Пусть там тоже расцветут похожие на маленькие солнышка цветы. Конечно, у них растут свои одуванчики, но наши-то красивее.
Дятел барабанщик
Наверное, ты хорошо знаешь, почему дятла зовут лесным барабанщиком?
-Конечно, знаю, — ответишь ты. – Он, когда червяков из-под коры добывает, словно в барабан выбивает:
Тра-та-та! Тра-та-та!
Разбегайся, мелкота!
Берегитесь, червяки!
Улетайте прочь, жуки!
Интересно! Сначала я тоже так думал. Но после сенокоса, мне кажется, он не о червяках да жуках, а макаронах барабанит:
Тра-та-та! Тра-та-та!
Ма-ка-ро-ны кра-со-та!
Дят-лы мы, а не во-ро-ны.
Берегитесь, макароны!
-Какие еще макароны? — удивишься ты.
А мы с тобою сейчас к Горелым покосам прогуляемся, ты все своими глазами увидишь Только придется нам зеленую кастрюлю с макаронами тащить. Из другой посуды дятлам есть непривычно.
Ну что, собрался? Дай руку и пошли.
Сразу за поселком наша дорога разделяется на две. Одну – широкую и накатанную, с телеграфными столбами вдоль обочины. Вторую — совсем узкую, заросшую осокой и маленькими лиственничками. Вторая дорога и приведет нас к Горелым покосам. Горелыми их называют потому, что рядом с ними кто-то подпалил тайгу, и она выгорела до самой реки. Дальше огонь не пустила вода. Вот и получилось: вдоль одного берега реки тополи с лиственницами зеленеют, вдоль другого – сухие деревья стоят. И подгорели-то всего лишь чуть-чуть. Кажется, ничего страшного, а они умерли.
Сразу же на эти деревья жуки-короеды, всякие жужелицы набросились. Подойдешь к нему, подденешь топором кору, а там полно всяких червяков. И белых, и желтых, и коричневых. Сидят, челюстями щелкают.
Летом я с братом Лёней там траву косил. Поднимешься ни свет, ни заря, косу наточил и за работу. Еще солнце только над лиственницами поднялось, а у нас уже целое поле выкошено. Объявляем перерыв и принимаемся готовить завтрак. Жарим картошку или яичницу, иногда варим вермишель с тушенкой. После завтрака чай со сгущенным молоком или компот из жимолости. Вкусно!
Сидим, прихлебываем из кружек, и слушаем, как дятел на горелой лиственнице червяков добывает. Тогда нам тоже казалось, что он о червяках, да жуках барабанит. Чем еще этой птичке интересоваться?
Однажды мы позавтракали вермишелью с тушенкой, напились компоту и решили привести в порядок инструмент. Я новый черенок к граблям вырезаю, Лёня косу клепает. Чтобы коса была острой, ее нужно на наковальне хорошенько поклепать. Сидит, значит, Лёня, стучит молотком, звон по всему покосу идет. Откуда ни возьмись дятел. Опустился на ближнюю лиственницу, задорно так кивинул и прямо к столу. На кастрюлю сел и принялся склевывать остатки вермишели. Но почему-то не глотал, а просто собирал в клюв. Одни вермишельки держались прямо, другие обвисли. Словно усы у кота Базилио. Мы с братом сидим рядом, хохочем во все горло. Он никакого внимания. Набил клюв и подался за реку.
Минут через десять возвращается и снова к столу. А Лёня кастрюлю уже убрал и поставил рядом с собою. Сидит, клепает косу, вверх-вниз молотком машет. Стук, звон. Любой забоится. Только не дятел. Кастрюлю возле Лёни увидел, снова восторженно кивикнул и за вермишель. Брат, если бы хотел, мог спокойно за хвост поймать.
С тех пор у нас новая жизнь началась. Целый день разговоры только о дятле. Лишь только где птичка чирикнет, смотрим, – не дятел ли летит? Мы сразу поняли, что у него дятлиха с маленькими птенчиками в дупле сидит, он кормит всю семью, поэтому такой смелый. Если варили на обед уху или суп, обязательно ставили на плиту и зеленую кастрюлю под вермишель. Для дятлов. Суп-то в клюве маленьким не понесешь.
Однажды заведующий молочной фермы Шурига порыбачить к нам приехал. Мы показали, как дятел из нашей кастрюли еду таскает, рассказали, как смело к нам первый раз прилетел. Шурига ничуть не удивился:
-Этот дятел у вас уже давно вермишель таскает, только вы не замечали. Посуду-то после еды мыть нужно, а вы на столе грязной оставляете. Вот он, пока траву косите, посуду приводит в порядок. Хорошо, что не медведя таким образом прикормили. Он бы вам трепки задал! – улыбнулся Шурига, представив, как нас медведь за немытую посуду по покосу гоняет. Затем добавил. — Но все равно, хорошо, что у вас дятел прижился. Веселее, все-таки. У меня на ферме несколько ящиков с макаронами стоит. Эти макароны на пароходе плыли, под волну попали, вот и решили коровам скормить. Если хотите, я вам целый ящик привезу. Они только немного подмокли. А дятлу-то, что вермишель, что макароны одинаково. И те, и другие на червяков похожи. Макароны даже лучше.
Привез. Мы на радостях полную кастрюлю макарон сварили, сливочным маслом задобрили и на стол выставили. Постучали по наковальне, чтобы дятел слышал: «Кушать подано!», – и отправились на рыбалку. Возвращаемся, возле кастрюли целая стая дятлов сидит. Какие из них наши, какие чужие, – не понять. Мы к кастрюле, а она пустая!
То ли они все макароны съели, то ли попрятали? Шурига решил, что к нам все это время разные дятлы летали, только мы различить не могли. Они, если где поживу отыщут, тут же другим сообщают. Так что о нас с Лёней давно всем дятлам известно. И то, что нас можно не бояться, и то, что перед тем, как выставить еду, стучим по наковальне, и даже то, что еду для них варим в зеленой кастрюле. Не удивительно, что эти птицы за каких-то пару часов полную кастрюлю макарон употребили. Им-то глотать толстых червяков занятие привычное. А если они еще и со сливочным маслом, сами в горло просятся…
Вот и мы с тобой, малыш, на Горелый покос пришли. Устал? Ничего. Сейчас разведем костер, вскипятим чай и отдохнем. Только нужно сначала дятлов угостить. Небось, заждались нас в гости.
Вынимай из рюкзака кастрюлю с макаронами и ставь на стол. Теперь бери молоток и барабань по наковальне. Сильнее стучи, не бойся!
Гляди! Летят! Один, два, три. Вот еще два показались. Все здесь! Давай-ка, мы немного в стороне на бревне посидим. Не будем мешать. Пусть едят.
Теперь понял, почему:
Дят-лы мы, а не во-ро-ны.
Берегитесь, макароны!?
Золотой Петушок
Если мы с Ильей отправляемся на рыбалку за реку Эльген, очень важно, чтобы нам повезло. Не сломался мотоцикл, не намочил дождь, медведь не порвал спрятанную в тальниках резиновую лодку. Если бы это на Украине – обязательно проследили, чтобы не перебежал дорогу черный кот, не встретилась женщина с пустыми ведрами, никто не поинтересовался, – а куда это вы собрались?
В северных поселках почти в каждом доме живет рыбак или охотник, поэтому черных котов не держат. У нас в почете собаки. А если где кот заведется, — долго ли шугануть собакой? Они с медведем справляются.
Воду от колодцев тоже не носят. В каждой квартире свой кран. Те, кто отправится с ведром за грибами или ягодами, пустыми из тайги не возвращаются.
Да и то, куда едешь, видно всякому. За спинами рюкзаки, на ногах сапоги-болотки, у седла удочки. Не на футбол же!
Приметы у нас совсем другие, и больше зависят от тебя самого. Следи, чтобы случайно: не бросить в костер живую ветку, не наступить на медвежий след, не схватить сухой рукой последнюю пойманную рыбу.
Последнего хариуса, каким бы он крупным не оказался, положено возвращать в воду, но от сухой руки он заболеет и погибнет. Тебе же нужно знать, что после рыбалки в реке осталась хоть одна рыба…
Еще нужно просить удачи. Приветливо так улыбнуться стоящему у дороги похожей на крейсер «Варяг» высокой скале, сказать «здравствуй!» реке, избушке, озеру и даже закопченной жестянке, в которой кипятим чай. Все это нужно делать искренне, с легким сердцем.
Там, где заброшенная лесовозная дорога ныряет в болото, мотоцикл приходится катить на руках. Он по самые глушители тонет в грязи, вместе с воздухом в рот попадают комары, пот заливает глаза. Но злиться нельзя ни в коем случае. Думай о том, что дорогу осилит идущий, за болотом будет километра три ровной как скатерть просеки, и там уже никаким комарам за тобой не угнаться. К тому же, если бы не это болото, всех хариусов давно выловили. Настроение сразу поднимется.
И вот там, где мотоцикл, наконец-то, выкатывается на сухую дорогу, стоит высокая лиственница, на вершине которой темнеет «ведьмино кубло» – густой куст из множества тонких переплетенных между собой веточек. Издали это кубло донельзя напоминает сидящего на спице Золотого Петушка. Если хорошо приглядеться, даже с болота угадываешь украшенную гребешком голову, гордо выпяченную грудь и ниспадающий к земле хвост. Даже клюв на месте. Мы приветливо киваем петушку, улыбаемся и дружно кричим: «Здравствуй, Петушок-Золотой Гребешок!»
…Когда-то на Украине у меня был дедушка Колотий. Илье он прадедушка. Илья его любит, хотя никогда не видел. Жил дедушка Колотий в селе Конские Раздоры, работал в колхозе плотником и учил меня ловить раков в реке Конке. В ней когда-то был утоплен золотой конь Александра Македонского. Там, где Конские Раздоры, за этого коня была война, поэтому село так и назвали.
В саду дедушки росла вишня, на которой тоже было «ведьмино кубло». Дедушка Колотий говорил, что по ночам на этой вишне собираются ведьмы и до первых петухов творят добрым людям всякую пакость.
Что делалось с ведьмами после того, как пропоет первый петух, я не помню. Зато помню, что дедушка собирался срубить вишню, а на этом месте посадить осину. На осине повесился Иуда, который предал Христа, и только это дерево может разогнать нечистую силу.
Потом дедушка постарел и умер, что стало с вишней, не знаю. Теперь же, когда вижу Золотого Петушка на лиственнице у Эльгенского болота, мне вспоминается дедушка Колотий, растущая в его саду вишня, река, в которой утопили золотого коня, и мне от этого очень хорошо. В эти минуты я люблю и Петушка, и лиственницу, и даже оставшееся за спиной болото. Я рассказываю обо всем этом Илье, и тому тоже хорошо.
Не потому ли, когда отправляемся на рыбалку за Эльген, нам всегда везет. Почти не ломается мотоцикл, дождь моросит всего лишь чуть-чуть, медведь, если и заинтересуется пахнущей хариусами резиновой лодкой, порвет ее совсем немного. Пару заплат наклеили и можно рыбачить.
Вкусное бревно
Потолок нашей охотничьей избушки набран из сырых не ошкуренных бревен. И нужно же было случиться, что лежащее как раз над Илюшкиной постелью бревно приглянулось жукам-дровосекам. Тяжелые черные жуки с похожими на антенны усами пробираются в избушку всякими способами. Они летят через неплотно прикрытую дверь, лезут в щели между бревен, а есть и такие, что въезжают в избушку на ком-нибудь из нас. Выйдешь за водой или дровами, возвращаешься, а он уже пристроился на рукаве или за воротником. Сидит и недовольно шевелит усами. Чего, мол, уставились? Жуков не видели, что ли? Затем вжи-ик! — перелетел на бревно и давай его уписывать. Аж треск по избушке.
Из-за этих жуков у нас с Ильей куча неприятностей. То и дело на голову падают кусочки коры, опилки, какие-то колбаски.
Иногда сваливается и сам жук. При этом он путается в волосах и скрипит. Илья подхватывается с постели, вылавливает жука и принимается его ругать:
— Это он специально прыгнул. Никакого покоя от этих усачей. Тайги им мало, что ли? Прямо на голову лезут.
Но зло его притворное. Можно в минуту содрать с бревна всю кору или просто заколотить это бревно куском фанеры. Илья же ничего делать не хочет. Более того, я подозреваю, он специально бросает дверь открытой и даже выковырял мох из стены, устраивая таким образом приличную щель. Илье нравится, что у него гостят эти жуки. Это же надо! Летел, может, за десять километров от избушки жук, пронюхал, что у нас есть вкусное бревно, и завернул в гости. Коры пожевать, на нас посмотреть и самому показаться.
А нам для него бревна жаль, что ли?
Светлячок
Минувшим летом мы с сыном несколько раз сплавлялись по колымским рекам. Из всех путешествий более других запомнилось Эльгенское. Сначала мы вкатили прямо в медвежью семью. Медведица со своими медвежатами то ли рыбачила, то ли просто купалась. Мы выплыли из-за излучины и чуть не поддели ее лодкой.
А потом за сыном гонялась щука. Рядом с рекой осталась широкая заросшая осокой старица. В ней так много щук, что они давно выловили всю живность, и теперь охотились друг за дружкой. Илья забросил блесну с наживленным на нее гольяном. Пятикилограммовая хищница сразу хапнула наживку, сын поторопился и вырвал гольяна из щучьей пасти. Лишившись добычи, щука засуетилась у берега. В это время сын плеснул водой. Рыбина развернулась и так стремительно выскочила из осоки, что Илья, испугавшись, бросился наутек…
Еще мы видели лосей, диких оленей и многодетную утку каменушку. Там этих утят было, наверное, с полсотни…
Вчера Илья вспомнил об этом путешествии, и на мой вопрос, о каком из сплавов идет речь, сказал:
-А помнишь, папа, мы тогда на острове светлячка видели?
Был там светлячок или просто светилась гнилушка, сказать трудно. Илья отправился в потемках за дровами и заметил в траве огонек. Мы потом долго искали его с помощью фонарика, но так ничего и не нашли. Хотя, когда выключали фонарик, что-то там и вправду светилось.
Васькина шапка
До чего же удивительная шапка у нашего соседа Васьки Чирка. Заячья! Теплая, пушистая. Никакой холод Чирку не страшен. В тайге заночует, шапка ему вместо подушки служит. Один на ночь под голову рюкзак кладет, другой – ветки кедрового стланика, а Васька Чирок на шапке спит. И высыпается лучше, чем дома.
-Вы самого интересного не знаете, — говорит он. – Я в этой шапке к самым осторожным уткам подберусь. Вот ползу в кустах, а утки на озере плавают, еду со дна достают. Меня они, конечно, услышат и смотрят, – кто же это шуршит? А из-за кустов моя шапка выглядывает. Снизу она светлая, сверху серенькая – настоящий заяц. Селезень сразу спокойно так: «Кря-кря». Не бойтесь, мол, это заяц траву щиплет. Утки и перестанут волноваться.
Вот какая чудесная шапка у Васьки Чирка была. А почему была? Разве ее нет сейчас? Где-то есть, только Васька никак не может ее найти.
Охотился как-то на Щучьем озере. Утро было. Солнце еще не взошло, но уже высветило вершины дальних сопок. На озере туман лежит. В тумане утка гагара полощется, перья чистит. Маленькие рыбки у берега играют. А в ольховнике рябчик свистит, курочку зовет: «Ти-и-ить, ти-и-ить».
«Дай, — думает Васька, — рябчика подманю». Искать рябчика в тайге трудно, перья у него, как кора на деревьях. Затаится на ветке, – сто раз мимо пройдешь, а все равно не заметишь.
Вырезал Васька из тальника манок-свистульку и давай свистеть: «Ти-и-ить, ти-и-ить». Рябчик в ответ весело так: «Ти-и-ить, ти-и-ить”
-Чудесно! – радуется Васька. – Это рябчик думает, что здесь в кустах курочка сидит. Сейчас сюда прилетит.
И еще старательней в манок дует. Рябчик еще раз отозвался, потом вдруг тревожно свистнул и замолчал. Наверно Васька чем-то насторожил его. Сидит рябчик на ветке и молчит. И недалеко сидит, а не видно. Васька знай в кустах старается: «Ти-и-ить, ти-и-ить».
Вдруг откуда ни возьмись, налетела сова. Огромная, рыжая. Ударила крыльями по лицу, схватила когтями шапку и в кусты. Пока Васька в себя пришел, пока за ружье схватился, совы и след простыл. Улетела разбойница и шапку унесла. С тех пор Чирок в фуражке ходит.
-Да ну ее, эту шапку, — говорит он. – Хорошо, сова на нее позарилась. А если бы рысь или росомаха? Они ведь тоже зайчатину уважают.
ОКТЯБРЬ
В октябре куропатки и глухари переселяются на голубичные болота и пасутся там, пока не выпадет снег.
И что интересно! У куропаток петушки и курочки серые, поэтому держатся в одной стае. Вместе и лису, и ястреба заметить легче. А заметили, быстренько взлетели и подались в таежную чащу. Там все серое: и кора, и мох, и трава. Попробуй разглядеть!
А вот у глухарей наоборот. Глухарки, которые курицы, серые, а петухи черные, как уголь. Вместе на голубичнике никак нельзя, поэтому глухарки собираются в одну стаю, а глухари – в другую. От лисиц и ястребов тоже прячутся не одинаково. Глухарки на деревьях, глухари – в кустах…
Ни мух, ни пауков, тем более, комаров в октябре не встретить. Эти под кору, в трещины залезают. И тоже по-разному. Мухи и пауки — каждый в отдельную спальню-утайку прячется, а комары – всей компанией. Заберутся в гнилой пень, собьются в тесный ком и храпят до весны. Носы-то у комаров длинные, такими храпеть можно!
Однажды я занес в избушку гнилой пень. Пусть, мол, подсохнет, а утром суну в печку. И не туда, что в этом пне целая тысяча комаров на зимовку устроилась. Ночью просыпаюсь, а в избушке комариный гул стоит, и то один меня в щеку жиганет, то другой. Зажег свечку, а их целый рой по избушке летает.
Пришлось дверь морозу открыть, а самому под три одеяла с головой забраться. Утром проснулся, — в избушке холодно. Даже вода в ведре замерзла. А на потухшей печке замороженные комары кучей лежат. До последней минуты к тепу льнули.
Я комаров собрал и возле избушки на дрова высыпал. Там у меня всю зиму синицы с поползнями пасутся.
Поход за щуками
Сегодня у нас с Ильей важное событие. Сегодня мы отправляемся в поход за щуками. Садимся в резиновую лодку с гордым названием «Скарапея» и вперед. Я в нашей команде простой матрос. Моя задача грести веслами. К тому же, сижу спиной к носу лодки, и, куда плывем, совсем не вижу.
Илья рулевой. Он следит за курсом и командует, каким веслом грести: «Правым! Левым! Прямо!» А так как мы сидим лицом друг к другу, то «право» и «лево» у меня с Ильей по разные стороны. Илья часто ошибается, лодка поворачивает не туда. Тогда я пою ему матросскую песню:
Не зевай, рулевой,
А гляди перед собой.
Языком не мели!
Будет лодка на мели!
Илья быстро дает другую команду, и «Скарапея» идет верным курсом.
Если впереди показывается коряга, Илья командует: «Внимание! Коряга!» Я притормаживаю лодку и осторожно прохожу опасное место. Если впереди утки, тогда разворачиваю «Скарапею» и держу так, чтобы обеим было удобно любоваться утиным выводком. Утки какое-то время пытаются уплыть, но мы их догоняем, и тогда весь выводок дружно ныряет. Случается, утки проплывают под лодкой и тогда хорошо видно, как быстро они работают лапками, как далеко вытянуты их шеи.
Наконец, впереди цель нашего похода – «петли». Это заросшие осокой озера, в которых водятся щуки. Щук много. Они давно съели всех хариусов, теперь питаются чем придется. Молодые щурята ловят живущих в воде жуков и червяков, а большие щуки – щурят. Поэтому молодые щуки стараются прятаться в осоке.
Причаливаем к берегу, проверяем, нет ли свежих следов медведя, и принимаемся за рыбалку. Щуки здесь голодные, клюют на селедку, сало и даже картофельные очистки. Я наживляю крючок куском сырого мяса, забредаю в озеро до колена и забрасываю удочку туда, где за осокой гуляет чистая вода. Тот час на воде вскипают водяные буруны. Это щуки учуяли поживу и устремились к мясу. Самая проворная хватает наживку, я подсекаю и через осоку тащу на берег.
Теперь очередь Ильи. Он тоже забрел в осоку, тоже закинул наживленную мясом удочку, но поторопился и выдернул наживку прямо из щучьей пасти. Щука заметалась по осоке, пытаясь узнать, куда девалось мясо, и подплыла прямо к Илье. Была она такой большой и сердитой, что тот с испугу выскочил на берег.
Я, конечно, немного посмеялся над Ильей, затем помог снова забросить удочку и проследил, чтобы в этот раз он подсек нормально.
Кипела вода, под ударами щучьего хвоста волны шли по озеру. Пытаясь выплюнуть засевший в пасти крючок, щука выпрыгивала из воды, переворачивалась и щелкала зубатой пастью. Но Илья всего этого не видел. Не оглядываясь, бурлаком тащил добычу, как вытаскивают за веревку козу из капустного огорода. Если бы не уперся лбом в лиственницу, волок эту щуку до самого поселка. А так остановился, посмотрел на изгибающуюся в траве рыбину и устроил победный танец.
Радоваться было чему. Его щука была раз в десять больше моей. В желудке пойманной мною щуки были одни многоножки, у той, которую выудил Илья, мы нашли утенка и две небольшие щуки.
Ни мне, ни другим рыбакам из нашего поселка такой громадной щуки ловить не доводилось.
Сурки и снежные бараны
Недалеко от поселка есть сопка, которую наши охотники называют Зубатой. Все из-за острых скал, которые торчат на вершине сопки. Одни скалы похожи на древние замки, другие – настоящие крепости, а самая высокая, – словно человеческий палец. Но вот зубы ни одна из скал не напоминает. Я даже удивляюсь, почему сопку так назвали?
Под сопкой бежит речка, а чуть выше живут сурки. Это очень толстые суслики, величиной с собаку чау-чау. Есть такая порода собак, которую вывели в Китае, чтобы подавать богатым китайцам на завтрак. Я не понимаю по-китайски, но знающие люди говорят, что чау-чау так и переводится — «завтрашний завтрак».
Наверно, нашим хищникам, что-то об этих завтраках тоже известно, потому что кто только не желает поймать сурков! Медведи, лисицы, волки, орлы, филины – всех и не сосчитать. Поэтому суркам нужно быть осторожными. Утром, когда вся сурчиная семья отправляется собирать траву, самый толстый сурок вылезает на высокий камень и во все глаза смотрит, нет ли опасности? Не подкрадывается ли лисица, не видно ли росомахи? Чуть опасность, сразу свистит, и все сурки быстро прячутся в норы.
Конечно, можно было бы какому-нибудь зверю подкрасться из-за скал, но там у сурков другой сторож. С ранней весны до поздней осени возле скал держатся снежные бараны. Там пасутся, там и отдыхают. И у скал один баран всегда на страже. Волка или орла увидит, ногой топнет, носом фыркнет, все бараны начеку. Если волк, запрыгивают на скалу, куда этому зверю никак не влезть. Если орел, — прячут ягнят под скалы.
Главное, суркам все бараньи сигналы понятны, а бараны в сурчиных свистах, не хуже сурков разбираются. Вот и охраняют друг дружку, хотя почти незнакомы и одной компании никто никогда не видел.
С наступлением холодов все сурки впадают в спячку и спят больше полугода. Наверное, они даже не знают, какие морозы у нас бывают, какие метели сугробы надувают. Уснули и проснулись. Словно всего одна ночь и прошла.
Лишь сурки уснут, бараны тот час оставляют Зубатую сопку и не возвращаются до весны. Может там, куда бараны зимовать уходят, у них другие сторожа есть? Не знаю.
Почему лисица спит калачиком
Ехали мы с Ильей, ехали и сломались. Не катится наш мотоцикл и все. А на дворе ночь, и до автобуса больше двадцати километров. Спрятали мы мотоцикл в кусты и отправились пешком. У меня рюкзак с пойманными на рыбалке хариусами, у Ильи удочка. Шагаем себе, да к тайге прислушиваемся.
Над головами гуси в теплые края летят, в кустах зайцы возятся, на дороге совы мышей высматривают. Одна сова прямо на нас вылетела. Замахала крыльями и в сторону. Приключение!
Настроение у моего сына хорошее. Он далеко опередил меня, а потом рявкнул из кустов, словно медведь. Я рявкнул в ответ. Потом мы долго выясняли, как ведут себя при встрече настоящие медведи? Рявкают? Обнюхиваю друг дружку? Или начинают драться?
Часа через два организовали привал. Развели костер, вскипятили чай. Илья даже поспал немного. Поднимаю его, чтобы идти дальше, а он совсем скис. Дома, его силком в кровать не уложишь, а здесь: «Спать хочется!»
Можно, конечно и поспать, но опоздаем на автобус, а мама и так переживает. К тому же холодно. Долго ли простыть?
Я Илью на себя посадил, и отправились дальше. Он еле держится, голова мотается, того и гляди, свалится совсем. А у меня в руках рюкзак с рыбой и удочка. Будет падать, даже поймать не успею. Видела бы нас мама!
Часа через два, когда шея от Ильи у меня совсем занемела, я начал посматривать, где бы устроить привал? Вдруг, хоп! Рядом с дорогой белеет палатка, возле нее два мотоцикла. Охотники!
Спускаю сына на землю и, дождавшись, когда он расклеит глаза, сообщаю, что вышли на охотников. Нужно говорить тихонько, а то люди спят. После откидываю полог и заглядываю в палатку. В лицо дышит теплом. Палатка полна спящих охотников. Ближе всех лежит наш сосед Сашка Фалькович. Дальше Володя Молоков. Нормально! Все свои. Набегались за день, сейчас их пушкой не разбудишь. Смотрю, где бы лечь и нам, но не вижу места даже для Ильюшки. Везде руки, ноги, головы.
-Потерпи немного, — шепчу Илье, – сейчас будем спать.
Задираю полог палатки повыше, холод волной обдает охотников. Те зашевелились. Подбирают руки, ноги. Даже головы под куртки втягивают, словно черепахи под панцирь. А Фалькович так вообще свернулся калачиком. Между охотниками появились довольно широкие просветы. Снимаем сапоги, забираемся в палатку, и, возвратив полог на место, ложимся спать…
Утром все разрешилось. Фалькович с Молоковым помогли отремонтировать мотоцикл, и к обеду мы были дома. Даже из ружья пострелять успели.
А вечером, перед тем, как отправиться в кровать, Илья заявил:
-Папа, а я знаю, почему наша собака, когда спать укладывается, сворачивается калачиком. Это она тепло бережет. И лисица так делает, и волки. Правда, папа?
Великие путешественники
Скажи, дорогой малыш, что мы с тобой сегодня увидим, когда отправимся на прогулку?
-Дома, людей, машины. Собаки бегают, кошки гуляют.
А над головой?
-Над головой солнце светит, голуби, воробьи летают. Может, самолет пролетит. Больше ничего интересного там нет.
Ты не совсем прав, малыш. Сейчас первый месяц осени, и в небе над нами совершается великое переселение. Там тысячи и тысячи разных путешественников. Сейчас мы их увидим. Дай руку и пошли во двор.
Посмотри внимательно на летящие над нами пушинки. Видишь, как их много. Это не просто пушинки, а воздушные шары путешественников-воздухоплавателей. Люди, чтобы подняться в небо, надували шар горячим воздухом, забирались в привязанную к нему корзину и взмывали высоко вверх. Некоторые на таких шарах облетели всю землю.
Проплывающие над нами пушинки, конечно, намного меньше этих шаров, но несут-то на себе не корзину с людьми, а маленькое семечко одуванчика, иван-чая или травы пушицы. Как только стихнет ветер, пушинки опустится на землю, к следующей весне семечки прорастут, и скоро там появится золотистый одуванчик, или фиолетовый султан иван-чая, или любимый оленями колосочек пушицы.
Смотри! Смотри! Видишь летящую над нами тоненькую паутинку? Это на своем воздушном шаре-паутинке отправился в путешествие и паучок. Попрощался с паучихой-мамой, родными братиками и сестричками, забрался на высокое дерево и выпустил паутинку. Ветер ее подхватил и понес над горами и долами. А паучок снизу за эту паутинку держится и тоже летит в дальние края. Когда ветер стихает, паучок делает паутинку длиннее, когда дует очень уж сильно, – укорачивает. Путешествовать надоест, или просто есть захочется, паутину совсем короткой сделает, и на землю опустится. Если место ему понравится, навсегда там останется жить, а нет – на ближнее дерево забрался, новую паутину распустил и полетел дальше.
Но паучку-то хорошо. Он может сесть, где захочет. А как быть семечку одуванчика, иван-чая или травы пушицы? Да никак. Лететь и ждать, когда ветер сам стихнет. Может, его от нашего поселка занесет в Японию, может, в Китай, а, может, в самую Америку. Совершают же путешественники на своих воздушных шарах кругосветные путешествия.
Почему бы и нам с тобой не помочь растущему у дома одуванчику отправить пушинку вместе с семечком в дальнее путешествие? Погода сейчас теплая, ветер сильный. Давай попробуем? Осторожно срывай похожий на серебристый шар одуванчик, неси на открытое место и дуй на одуванчик что есть силы. Молодец! Видишь, как полетели пушинки, как ветер понес их в самое небо.
До свидания, парашютики-пушинки! Если долетите до самой Америки, опуститесь и посейте семечки. Пусть там тоже расцветут похожие на маленькие солнышка цветы. Конечно, у них растут свои одуванчики, но наши-то красивее.
НОЯБРЬ
В этом месяце все короче дни и все сильнее морозы. Первыми покрываются льдом маленькие ручьи. К концу ноября почти все они промерзнут до дна. Чувствуя это, хариусы, гольяны, бычки подкаменщики уплывают в глубокие реки. Следом за ними торопятся водяные жуки, личинки веснянок, поденок, ручейников, на которых хариусы с гольянами и бычками все лето охотилась. Получается, плывет рыба на зимние квартиры, вместе с нею плывет и еда. Весной поплывут обратно. Если, конечно, перезимуют.
Ближе к рекам переселяются горностаи, выдры, норки и соболи. Даже зайцы стараются держаться в окруживших реку тальниковых зарослях. Эти ушастики сменили серые летние шубки на зимние – белые и пушистые, а снега нет. Где, как не в густых тальниках, спрячешься?
А вот пастухи оленеводы откочевывают вместе со своими оленями из широких речных долин в сопки. Все лето пасли оленей на траве-пушице, хвощах да грибах, теперь пришла пора оленьего мха – ягеля. А он как раз на склонах сопок и растет.
Это нам, чтобы переселиться из одного поселка в другой, нужно долго готовиться. Складывать в ящики посуду, упаковывать телевизоры да магнитофоны, сворачивать ковры, подсчитывать, сколько места займут столы, стулья и всякие картины и полки. А если к тому же, у папы с мамой большая библиотека, заботам конца не видно. В ход идут собранные у магазина коробки, мешки из-под сахара, старые сумки и чемоданы. Пакуют, увязывают, грузят!
А пастухам на сборы всего чуть-чуть и нужно. Свернули оленьи шкуры, собрали в ящик посуду, сняли палатку и можно ехать.
Для детей у оленеводов изготовлены специальные нарты-сани с плетеными, словно корзинки, сидениями. Можно сидеть, можно ложиться и спать. Чтобы дети в дороге не замерзли, мамы кормят их специальной кашей из ядрышек кедрового ореха и оленьего жира. Съешь три-четыре ложки ореховой каши и можешь кочевать. Никакой холод не страшен.
Берлога уважаемого медведя
Когда мы с Ильюшкой гостили у оленевода Горпани, он эту берлогу нам и показал. Возвращаемся от стада. Ильюшка верхом на олене едет, Горпани оленя под уздцы ведет, я шагаю рядом. Идем себе, идем. Долина, кусты деревья. Ничего особенного. Вдруг Горпани останавливается, показывает на лежащий у лиственницы большой белый камень и говорит:
-Здесь медведь зимой каждый раз спать ложится. Нору под камнем выкопал, веток натаскал, закроется и спит.
-Чем закроется? – спросил Илья. — Дверью?
-Зачем дверью? – Горпани удивленно посмотрел на моего сына. –Разве можно в норе дверь сделать? Он большую охапку травы-нубы нарвет, вот так лапами помнет, дырку закроет и спит.
-А вы на него охотились? – спросил Илья.
-Зачем охотились? – снова удивился Горпани. – Он смирный. Пасется рядом с оленями словно корова. Никогда не трогает. Если олени впереди идут, остановится и ждет, пока все пройдут. Олени его очень уважают и ничуть не боятся. Когда этот медведь возле стада пасется, ни один другой медведь к оленям не подойдет. Росомаха и волки тоже не подойдут. Потому что боятся. Наши пастухи его очень уважают, сушеной рыбой подкармливают. Медведи больше всего сушеную рыбу любят.
-А мне посмотреть берлогу можно? – не унимался Илья.
-Сейчас можно, — после некоторого раздумья ответил Горпани. Сейчас лето, он не обидится. Вот, если осенью, тогда нельзя. Тогда он подумает, что ты в его норе спать хочешь, будет долго гоняться, пока не убьет. Бывает, два медведя за берлогу долго дерутся, насмерть, потому что хороших берлог мало, а в плохой спать никто не желает.
Мы привязали оленя к лиственнице и отправились смотреть берлогу. Она и на самом деле похожа на обыкновенную нору, только очень большую. Илья сразу же забрался внутрь и разлегся на медвежьей постели. Некоторое время рычал, изображая лютого зверя, наконец, вылез и заявил:
-Нормальная берлога! Только очень уж бестолковый этот медведь. Мы на озерах всего одну ночь ночевали, и то постель была лучше. Даже не знаю, за что его так уважают?
Пастушья библиотека
Однажды мы с Ильей отправились на прогулку и наткнулись на брошенную пастушью стоянку. Не так давно в этом месте стояли палатки, бегали собаки, играло радио, слышались людские голоса. Теперь осталось только выложенные веточками квадратики постелей, поставленные шалашиком жерди, да небольшая кучка дров. Под растущей неподалеку лиственницей Илья обнаружил закопченный чайник, в котором были спрятаны спички и пачка чая. Еще под лиственницей лежали три книжки: «Сказка о рыбаке и рыбке», « Приключения Незнайки» и «Малыш и Карлсон». Сверху книжки заботливо прикрыты кусками коры.
Я объяснил сыну: всякий, кто придет в это место, может развести костер, вскипятить чай и, конечно же, почитать книжку. Главное, чтобы после тебя остались и дрова, и чайник, и все остальное. Такой закон тайги и здесь не только пастухи, но и все рыбаки с охотниками его соблюдают.
Илью больше всего заинтересовали книжки. Он с уверенностью заявил, что это детская библиотека. Взрослые таких книжек не читают. Еще он очень удивился, почему пастухи их выбросили?
-Не выбросили, а прочитали и оставили для других людей, — объяснил я сыну. – Пастухи часто кочуют и стараются возить с собою как можно меньше вещей. Если хорошо поищем, можем обнаружить устроенный на деревьях лабаз-кладовую. Там хранится пастушья одежда, обувь и даже продукты. Чтобы звери не забрались в лабаз, деревья на которых он устроен, оббиты жестью. Станет медведь или росомаха забираться, когти по жести соскользнут, и зверь загремит вниз. А для людей приготовлена лестница. Только она лежит где-то в стороне. Пастухи рассказывали, бывают такие хитрые медведи, которые находят лестницу и по ней забираются в лабаз.
Я принялся кипятить чай, а Илья отправился искать лабаз. Ничего не нашел, вернулся и вдруг заявил, что хочет взять с собою «Малыша и Карлсона».
-Я давно хотел ее прочитать, а из садика домой не дают.
-Этого делать нельзя! – запротестовал я. –Так можно всю пастушью библиотеку растаскать. Сначала принеси сюда свою книжку, потом бери «Карлсона». Только книжку выберешь очень хорошую. Вдруг пастухи вернутся, захотят почитать. Нужно, чтобы им тоже твою книжку домой взять захотелось.
Медведь, который любит жареную рыбу
Минувшей осенью мы с братом Лёней отправились на охоту. Припасов на всю зиму взяли. Ружья, ножи, топоры, пилы. Еды всевозможной – целую гору. На охоте-то аппетит хороший. Там не нужно упрашивать: «Ложечку за папу. Ложечку за маму. Ложечку за бабушку. Ложечку за дедушку». На охоте — только успевай в миску подкладывать…
Напоследок мне соседка чугунную сковороду подарила. Тяжелую! Одной рукой не каждый поднимет, поэтому и подарила. «Забери в тайгу, — говорит, — на ней жареная рыба получается очень вкусной. Только у меня нет сил, ее поднимать».
Выгрузили мы свое богатство на берегу таежной реки. Прикрыли ветками и отправились посмотреть избушку, в которой решили зимовать. Не долго и ходили, возвращаемся, а возле наших припасов кто-то похозяйничал. Ветки разбросаны, подушка порвана, банки с консервами возле самой воды валяются.
Следов на камнях не видно, осталось только догадываться, чья работа? Я сразу решил, что хозяйничала росомаха. Медведь бы на банку с медом позарился, а эта принялась подушку рвать. Подушки-то всем зверям курицей пахнут.
Привели все в порядок, взвалили на спины рюкзаки и понесли к избушке. Шагов сто прошли, глядим, недалеко от тропы что-то чернеет. Присмотрелись – сковорода! Из обеих сторон на ней царапины. Мы, только сковороду увидели, сразу поняли, что росомаха здесь ни при чем. Так далеко тяжелую чугунную сковороду мог унести только большой и сильный медведь. На ней соседка недавно жарила хариусов, медведь запах унюхал и решил полакомиться. Наверное, едва не обломал зубы.
Прислонили сковороду к лиственнице, да так у тропы и оставили. Утром смотрим, сковороды снова нет!
Мы зарядили ружья и принялись искать пропажу. Нашли не скоро. Мы-то думали, что медведь унес ее в таежную чащу. Там тихо, сумеречно. Где еще зверю со сковородой спрятаться? А он лежал на самом виду. Устроил неподалеку от тропы постель из лиственничных веток, и наблюдал, как мы с Леней таскаем рюкзаки. Рядом валялась и наша сковорода.
Мы немного полежали на медвежьей постели, забрали сковороду и отправились к избушке. А на второй день, когда мы все свое имущество перетащили в избушку, Лёня настроил удочку и наловил хариусов. Я нажарил их две сковороды. Одну – нам с Лёней, вторую – медведю. Очень уж, по всему видно, ему жареной рыбки хотелось.
Леня хотел отнести угощение прямо на сковороде, но я не разрешил. Хорошо, если он хариусов съест, и сковороду на месте оставит. А если унесет? Потом снова ищи. Рыба на этой сковороде, и правда, получается замечательной.
Моховая поляна, по которой ходил лось
Жил-был лось. Большой, красивый. Рога у него словно лопаты, копыта в тарелку величиной. Волки этого лося боялись, медведи обходили стороной, другие лоси уважительно уступали дорогу.
Утро и вечер лось проводил на болоте, где ел вкусную траву вахту. Остальное время спал или собирал грибы на Ольховой сопке. Там и сейчас растут грибы боровики с такими шляпками, что под ними может спрятаться куропачий выводок. А вкуснее гриба боровика для лося ничего нет.
Еще лось любил Ольховую сопку за то, что там открытое место и всегда дует ветер. Этот ветер гонял комаров, которые досаждали лосю. Если стояла жаркая погода, и ветра не было, лось прятался в заросли ольховника. Там, конечно, комары тоже кусаются, но зато прохладно. А в прохладе комаров терпеть легче.
От болота до Ольховой сопки лось протоптал настоящую тропу. Где ходил, сбил камни, ободрал корни лиственниц, заломил ветки кедрового стланика.
Только у ручья тропа на какое-то время обрывается. Здесь раскинулась большая моховая поляна. Мох на ней упругий, словно подушка. Как по нему не ходи, сколько не топчи, все равно выровняется. Еще пушистей, еще более упругим станет.
Но однажды осенью прошел дождь, напоил мох водой, да так, что он стал мокрым как губка. К ночи подморозило, и мох взялся льдом. Лось по нему прошёлся, промороженные стебельки в землю вдавил, те со звоном и сломались.
На другой день потеплело, весь мох, как прежде, подушкой держится, а раздавленный лосиными копытами погиб.
Давно это было. Ты тогда еще не родился, а я был совсем маленьким мальчиком. Но и сегодня могу посчитать, сколько раз в то морозное утро лось ступил на моховую поляну. Как шагнул, так во мху плешинка. Еще раз шагнул, еще одна плешинка. В этих плешинках выросла брусника. Ягоды крупные, словно виноград. Я возвращался с рыбалки и прилег отдохнуть на моховой поляне. Полежал, поел брусники из лосиных следов и пошел дальше.
Шел и думал о лосе, который оставил после себя на моховой поляне такую память. Вкусную!
ДЕКАБРЬ
В декабре бывает такой мороз, что от него лопаются деревья. Выйдет охотник ночью из своей избушки и слышит то в одном месте «трах!», то в другом – «ба-бах!». Словно кто-то из большого ружья стреляет. Хоть какой охотник храбрый, и хорошо понимает, что это деревья от мороза взрываются, а все равно вздрогнет.
Но дереву что? Оно деревянное. Корой укуталось, инеем прикрылось и спит себе. А как быть зверям и птицам? У этих один выход – спрятаться под снег. Куропатки, глухари, рябчики, даже синицы с чечетками в снег, словно в воду, ныряют и сидят там, пока не потеплеет. Случается, по два-три дня на улицу нос не кажут.
Лоси большие, им под снег не забраться. Так они отлеживаются в снежных ямах. Прямо в тальниковых зарослях яму выкопает и лежит в ней. Если слишком есть захочет, из ямы голову высунет и скусывает веточки. Конечно, таким способом много не напасешься, но червяка заморить можно.
Олени наоборот. Когда сильный мороз, взбираются на высокую сопку, сбиваются в тесный гурт и стоят, прикрытые облаком пара. Оголодают, в долину спустятся, немного попасутся и снова на сопку. Греться! Оказывается, на сопке мороз не такой злой, как в долине.
А медведи? Эти лежат в берлогах.
Мне всегда казалось, что медвежья шкура куда теплее оленьей или лосиной. Пышная, лохматая. В такой можно прямо на снегу спать и не замерзнешь. Но однажды зимой лесорубы везли трактором бревна и случайно наехали на медвежью берлогу. Медведь выскочил почти из-под гусеницы и, вздымая вихри снега, скрылся в чаще. А через месяц его нашли недалеко от берлоги. Сало на нем толстое, шуба – не докопаться, а он замерз!
Замерзших оленей или лосей в тайге не находили ни разу.
Желтый заяц
Скажи, малыш. Кто с приходом зимы становится белым как снег?
-Зайцы, конечно. Это у нас все дети знают. Еще куропатки.
Я раньше тоже так думал. Не зря же их называют: заяц беляк, белая куропатка? Но теперь думаю совсем иначе. Вот послушай.
Зима в прошлом году задержалась. Уже и хвоя с лиственниц осыпалась, и полярные совы из Чукотки прилетели, но снега все не было. А нет снега, нет и зимы. Длинная, холодная осень и все.
Зайцы давно сменили серые летние шубки на белые, но как спрячешься в рыжей траве или среди голых деревьев? Вот полярные совы их и ловили. Одна хищница загнала зайца прямо в нашу охотничью избушку. Мы с братом пилили дрова. Рядом костер горит, радио музыку передает, и вдруг заяц! Белый-белый. Словно ком самого пушистого снега мимо нас прокатился и в избушку. А следом сова. Тоже белая. Большущая, глазастая! На нас вылетела, испугалась, крыльями замахала, и в тайгу.
Заглянули в избушку, а заяц под кроватью. В угол забился и не шевельнется.
Мы не стали его тревожить. Набросали под кровать тополевых веток, поставили миску с водой и отправились на рыбалку.
Возвратились поздно вечером. Заяц по-прежнему сидел в своем углу, но тополевы ветки были обгрызены. «Значит, не так уж сильно напугался!» – обрадовались мы. «Пусть будет с нами, пока снег выпадет. Сейчас его выпускать опасно!»
Так мы и жили. Днем рыбачим, он тополевые ветки грызет. Ночью спим. Мы на кровати, он под кроватью. Иногда наш гость всю ночь бегал по избушке и не давал спать. Но мы не обижались. Разве на гостя обижаться можно?
Наконец пришла зима. Проснулись, а все от снега бело. И земля, и тальники, и лиственницы. Красиво! Мы решили зайца отпустить. Брат его из-под кровати вытащил, за порог вынес и на снег посадил. Сидит заяц, усами шевелит, носом воздух нюхает. Потом поскакал. И вдруг мы с братом вдруг увидели, что заяц-то по цвету от снега отличается. Снежная белизна, словно голубой краской подкрашена, а заячья, – желтой. Поэтому-то мы зайца на самом чистом снегу даже среди деревьев долго видеть могли.
Куропатки, которые целый день в тальниках почки клевали, нам тоже белоснежными казались, но с приходом зимы от снега отличаться стали. Дело в том, что перья у них не белые, а розовые. Словно выкрашены только что взошедшим солнышком.
А вот горностай, который все лето рыжим был, к зиме, и вправду, белоснежную шубку надел.
Я рыбачил, снимал хариусов с крючка и бросал на берег. Смотрю, все хариусы кучкой лежат, а один по снегу плывет. Словно кто-то его за ниточку тащит. Ничего не пойму. Я даже глаза протер. Нет, таки тащит! Удочку бросил и к кусту. А это горностай в рыбу вцепился. Если бы не черный кончик хвоста, ни за что не разглядел. До того по цвету со снегом сливается.
Решив, что я хочу отобрать хариуса, горностай страшно рассердился. Зашипел, глазками засверкал и как прыгнет. Едва за руку не укусил. Сам едва крупнее мыши, а гляди, как зачищает добычу.
Я ее отбирать и не думал. Даже приятно, что моя рыба такому отважному зверьку по вкусу пришлась. Пусть угощается.
Семейство пестрой важенки
Возле нашего дома держится стайка воробьев. Вместе хлебные крошки собирают, вместе воду из лужи пьют. И без конца друг у дружки здоровьем интересуются: «Жив-жив?» Хорошо им в такой компании.
Я часто думаю, не одна ли это семья? Папа, мама, братики и сестрички. Как из гнезда вылетели, так вместе и держатся. Спросил у знакомых, а они смеются. Тоже придумал! Да воробьи, лишь из гнезда вылетят, тот час забывают друг дружку. Каждый себе еду ищет, каждый в одиночку от ястреба спасается. А то, что возле твоего дома стайка летает, так она случайно собралась. Весной твои воробьи обязательно разлетятся.
Но может, это неправда. Мне об оленях тоже так говорили, но недавно я жил у оленеводов и видел там настоящие оленьи семьи. Даже подружился с ними.
Если и ты, малыш, тоже хочешь подружиться с оленьей семьей, дай руку и пошли в гости. Только положи в карман немного соли. Олени ее любят. Вот и угостишь. И еще не забудь крепкую палку. Настоящий пастух всегда с палкой ходит. Ею можно завернуть оленя, смахнуть с дерева сухую ветку для костра или убить волка. Оленевод Горпани рассказывал, как убил палкой волка. Волк разорвал двух оленей, и так объелся мясом, что не мог бежать. Снег глубокий, рыхлый. Волк по самый живот проваливался. Горпани на широких лыжах сразу догнал. Волку деваться некуда, на пастуха бросился. А тот палкой по голове. Сразу убил…
Вот мы к оленьему стаду и пришли. Сейчас разведем костер и будем кипятить чай, а пестрая важенка, с которой я в прошлом году подружился, нас увидит и всю семью приведет.
Гляди, как много оленей! Одни пасутся, другие стоят, третьи лежат. Пастухи рассказывали: олень два часа пасется, два часа спит, потом снова два часа пасется, два часа спит. И так всю жизнь. Смотри, самцы стали на дыбы и дерутся, словно боксеры. Немного в стороне олени в пышных воротниках облизывают друг дружку. Это олени-друзья. И пасутся, и отдыхают рядом. А вот оленята молоком угощаются. Уже большие. В их возрасте траву да ягель едят, о молоке даже не думают. А эти не только думают, но ищут где бы им полакомиться? Отыскали смирную, богатую молоком оленуху и принялись сосать. Вчетвером под живот забрались, прямо в воздух оленуху поднимают. Того и гляди на землю уронят.
А вот и знакомая важенка с белыми пятнами на боках к нам направляется. Следом цепочка оленей и оленят держится. Это ее семья. Три дочери, две внучки, внук и правнук. Дочери, как и мама, пестрые, а вот на внуках и правнуке ни одного пятнышка. Пастухи рассказывали, что пестрая важенка очень богата на молоко, но еще больше на любовь к своей семье. Она ее кормит, вылизывает, водит за собою круглый год. Если какой-нибудь молодой олень попытается обидеть дочь или внучку, оленуха бросается в драку и гонит хулигана через все пастбище.
Пестрая важенка очень любит людей. Как бы далеко не угнал медведь или волк оленей, всегда приведет семью прямо к пастушьим ярангам. А следом явится и все стадо. За это пастухи подкармливают ее солью.
Давай и мы угостим оленуху –маму-бабушку-прабабушку солью. Заодно угостим и её семейство. За это большие олени и маленькие оленята разрешат себя погладить.
Белка-летяга
Летяга – это такая белка, которая может летать. Между лап у нее тонкая шкурка. Залезла повыше, лапки расставила и полетела, словно настоящий самолет. Жила она неподалеку от моей охотничьей избушки. И не просто жила, а всю зиму ела одну и ту же лиственницу.
У нас на огороде какую бы морковку не выдернул, редиску не попробовал, клубничку в рот не бросил – все вкусно. Только огурцы разные попадаются. Одни сладкие, другие – горькие. Пока шкурку не срежешь, – хоть в рот не бери.
А какие на вкус деревья? Лично я не пробовал, но то, что они, как огурцы, тоже бывают вкусными и не очень, – знаю точно. Летяга подсказала.
Весь день она спала в дупле старой ивы, вечером прилетала к избушке, взбиралась на самую вкусную лиственницу и принималась за ужин. У людей утром — завтрак, в середине дня — обед, вечером – ужин. Поужинали, можно с солнышком и спать ложиться. У летяг – все наоборот. Вечером завтрак, среди ночи обед, перед восходом солнца – ужин. Солнце взошло, отправляется в дупло спать.
А еда-то какая! И на завтрак, и на обед, и на ужин одни лиственничные побеги.
Правда, не всякие. Вокруг целая тысяча разных лиственниц, а летяга только к той, которая возле моей избушки, летит. Здесь и собака, и дым из трубы, и я ведром брякаю. Ничего не боится.
Я её как обнаружил? Поздно вечером возвращаюсь в избушку и вижу, под одной из лиственниц весь снег усыпан мелкими веточками. Под остальными такими же лиственницами чисто, а здесь – хоть метелкой подметай. Я фонариком на ветки посветил и увидел летягу. Сидит, в лапках скушенную веточку вертит, смачные места объедает. Объела, остатки вниз бросила, только потом большими глазищами в мою сторону посмотрела. Ничего, кроме света фонарика, не разглядела и за очередной побег принялась.
Тревожить летягу не стал, потушил фонарик – и в избушку. На душе хорошо. Приятно, когда такой милый зверек тебе доверяет.
Я с этой летягой даже разговаривать стал. Выйду из избушки, послушаю, как она на лиственнице шуршит, и кричу: «Летяга, привет! Как дела? Иди сюда, я тебя печеньем угощу. Вкусно!» Она на какое-то время ужин прекратит… но скоро зашуршала снова…
Я думал, только лиственницы, словно огурцы, на вкус разные, но как-то возле нашего поселка дорожники целую осиновую рощу вырубили. Штук тридцать осин на земле лежит, а зайцы только с двух кору обгрызают.
Скоро туда и лось заглянул. Этот кору не грыз, а сдирал целыми лентами. И снова только с тех осин, которые полюбились зайцам.
А вчера водитель автобуса рассказал, что видел, как глухари хвою с кедрового стланика объедали. «Еду, — говорит, — и вижу: возле дороги глухари стланиковую хвою щиплют. Подивился я, почему они такие смелые? На сопке стланика сколько угодно, а они у самой дороги сидят. Бывает же, водитель с ружьем ездит. Подстрелить может.
На второй день еду, опять они у этого куста пируют. Я автобус остановил, глухарей вспугнул и к кусту поближе подошел. А он уже почти наголо общипан. Я и себе пару хвоинок отщипнул, в рот бросил. Ничего особенного. Колючие, смолой пахнут. Почему этот куст вкуснее других глухарям кажется, не понятно».
Мне тоже непонятно. А ты как думаешь?
Олени-папы, оленухи-мамы и маленькие оленятки
Скажи, малыш, как узнать, сколько тебе лет? Очень просто. Нужно попросить у мамы твое свидетельство о рождении. Мама откроет сумочку, достанет свидетельство, и мы прочитаем, что ты родился ровно пять лет и одиннадцать месяцев тому назад. Значит, через месяц тебе исполнится шесть лет.
А как узнать, сколько лет оленю? У оленя свидетельства о рождении нет, его мама сумочки с документами не носит. Пастухи же легко угадывают возраст каждого оленя. По рогам. Первый год рога оленя похожи на шильца, на второй – на шильце появляется отросток, на третий – два, на десятый — девять. Бери и считай.
Чтобы выросли рога с новыми отростками, оленю приходится сбрасывать старые, и очень долго ждать, пока появятся новые.
И вот что удивительно. Олени-папы сбрасывают рога еще зимой, а олени-мамы только в конце весны. Очень оленю-папе обидно. Она с рогами гуляет, а он с пустой головой позор терпит. Ведь олень без рогов, все равно что павлин без хвоста.
Я оленей-пап жалел. Правда, лишь до того времени, пока не побывал в оленьем стаде. Теперь знаю, что жалел зря. Все очень справедливо.
Если тебе интересно, почему я переменил мнение, дай руку и пошли в гости к оленеводам. Сейчас конец декабря, самая зима. Все своими глазами и увидишь.
Гляди, в широкой долине олени пасутся. Стадо большое. Олени-папы, оленухи-мамы и маленькие оленятки. Снег глубокий. Чтобы добраться до ягеля, который олени едят, нужно выкопать в снегу очень глубокую яму. Эти ямы пастухи так и называют – копанками. Дай руку, я тебя придержу, чтобы ты сам в копанку спустился. Видишь, под ногами белые, похожие на еловые лапки, листья. Это и есть ягель. Можешь веточку отщипнуть и на вкус попробовать. Конечно, тебе не очень понравилось. Трава и есть трава. Но оленю – самое вкусное лакомство. Если ягеля наестся, никакой мороз не страшен.
Теперь вылезай из копанки, подойдем к стаду и рассмотрим оленей поближе. Сейчас ты уже сам угадываешь, какой из оленей папа, какой — мама, а какой – совсем ребенок. У оленухи-мамы рога красивые и ветвистые, словно настоящая корона. У олененка – пара похожих на барабанные палочки рожек. А у оленя-папы никаких рогов нету. Только уши торчат.
Одни олени стоят и на нас смотрят, другие лежат, третьи добывают из копанок ягель. Некоторые оленята в копанки до того глубоко забрались, только хвосты выглядывают.
Смотри! Смотри! Оленуха-мама оленя-папу от выкопанной им ямы рогами гонит. Он даже не сопротивляется. Да и нечем. Задрал хвост и наутек. Добежал до невысокой лиственнички, чуть постоял и принялся рыть в снегу новую яму. Копыта-то у него словно лопата. Несколько раз копнул, ягель и показался. Можно пастись.
А в прежнюю копанку, от которой только что оленя-папу прогнали, уже олененок забрался. Щиплет ягель, от удовольствия хвостиком подергивает. Вкусно!
Теперь понял, почему олень-папа зимой безрогий, а оленуха-мама с рогами? Олененок-то своими тонкими ножками до ягеля не докопается. Вот мама и заставляет папу о ребенке заботится. А если он от родительских обязанностей отлынивает, получает рогами по бокам. Ему, конечно, очень больно, но как иначе заставишь о малыше заботиться?
Заячий хоровод
Невенкай речка маленькая и все там маленькое. В омутах хариусы маленькие, на берегах тальники низкие, в тальниках зайцы — ну, прямо настоящие гномики в белых шубках.
Всю ночь зайцы гуляли в долине, а под утро убегали на Баранью сопку. Там у них уютные спальни-дневки.
Осенью ушастиков собиралось больше двух десятков, но до весны доживало совсем немного. Беда в том, что у тропы, по которой зайцы любили спускаться к реке, лиса устраивала засидки. Обычно лиса больше надеется на свои ноги. Эту же, наверное, старость или недуг заставили охотиться из засады.
Вдоль канавы да за кустиками подбиралась она к камням и затаивалась. Ждет час, ждет другой. Глядишь, отправляется заяц на жировку. Ушки на макушке, большие глаза вовсю глядят, нос воздух нюхает. Не крадется ли росомаха, не принесет ли ветром лисьего или соболиного запаха? Не летает ли голодная сова? Прыжков пять сделает, станет столбиком и слушает.
Кажется, можно дальше бежать. И только он приблизится к камням, как навстречу лиса, — словно рыжий вихрь налетит на бедного ушастика и унесет в кусты…
День-второй не появляются зайцы у камней — бедой грозят они. Но слишком уж коротка у зайцев память. Глядишь, снова их туда потянуло, как будто другой дороги нет…
Шел я однажды к дальнему зимовью и на то место, где лиса пировала, наткнулся. Осталось от зайца ухо с черным кончиком и несколько комков шерсти.
Шагах в двадцати снова следы лисьего разбоя. Здесь даже уха не осталось.
Нет, этому нужно положить конец, решил я. И насторожил под кустом кедрового стланика капкан. Через две недели возвращаюсь, а заячьей тропы нет. Вокруг один нетронутый снег. Всех зайцев Патрикеевна выловила, что ли? Но нет, есть тропа. Только ведет она совсем в сторону и как раз к тому кусту, у которого я насторожил капкан.
Обогнул камни и охнул. Вокруг куста снег выбит, сам куст помят, а под ним огромная лисица лежит. Не живая. Уже и припорошить ее успело. А заячья тропа, не добежав до куста, разделяется на несколько тропинок. Эти тропинки огибают лежащего зверя и снова сбегаются. Таких ручейков-тропинок я насчитал шесть. И чем ближе к лисе, тем они свежее.
И представилось мне. Ночь. Мороз такой, что слышно, как на речке пощелкивает лед. Над Бараньей сопкой висит луна. Тени от камней черные, сочные. У стланика извечный заячий враг – лисица лежит, и ушастые малыши ведут вокруг торжественный хоровод.
Крохаленок
В середине лета наступает пора, когда грибов и ягод еще нет, а на хариусы оскомину уже сбили. Тогда отправляешься, куда глаза глядят. Но глядят-то как раз в ту сторону, куда ни пройти, ни проехать. То ли мост снесло, то ли вообще никогда не было. А за рекой и щука, и остроноска, и даже ленок! Опять же, много вырубок, на которых любит селиться жимолость. Как не проверить?
Мы с Ильей думали-думали и придумали. Привязали к багажнику мотоцикла резиновую лодку и – к размытому мосту. Там лодку накачали, настелили на борта жерди, загрузили мотоцикл и на другой берег. Лодку в кусты, сами на мотоцикл и аж до Зангизуровских вырубок.
Встретились и щуки, и богатые ягодники, и спасающийся в реке от комаров лось, но больше всего запомнился крохаленок. Подошли к широченному с хорошее озеро плесу и наткнулись на крохалиный выводок. Эти нырковые утки, все равно что страусы, любят принимать в свои семьи чужих детей. Вот такая семья из крохалихи и трех десятков крохалят кормились на плесе, а здесь мы. Утка, понятно, в крик и на крыло, а утята – кто под воду, кто в осоку, кто под корягу. В мгновенье на плесе стало пусто. Лишь один крохаленок не стал ни нырять, ни прятаться, а, что было духу, припустил по воде. Сам махонький, лапоточки желтые, он ими по плесу «тр-р-р-р-р-р!» Только полоска вспененной воды следом тянется.
Сколько этот малыш бежал, столько мы и смеялись. Пока не скрылся за излучиной.
-Заполошный какой-то! – возмущался Илья. – Все нормально спрятались, а этот понесся, словно у нас только и дела, за ним гоняться…
Через месяц мы снова на резиновой лодке забрались за Эльген, собирать обнаруженную при первом походе жимолость. Понятно, по дороге заглянули и к знакомому плесу. Сделали это без всякой задней мысли. Просто по привычке проверять все интересные места. И что же? Снова встретили крохалиный выводок. Только теперь крохалята были ростом с маму и, наверное, умели летать. Но крохалиная натура взяла свое. Взлетела одна лишь старка, а молодежь – кто под воду, кто в осоку, кто за корягу. Только самый крупный крохаленок с гуся казарку ростом изо всех сил замолотил широкими лапами куда-то в верховья реки. Плех-плех-плех-плех! Брызги в стороны, уже не узкая полоска, а целые буруны вспененной воды вскипали за ним, а он все бежал и бежал.
Не скажу, чтобы в этот раз мы очень уж смеялись. Помню. Илья теперь с уважением в голосе сказал:
-Ну и молодец! Во, настырный! Не хочет прятаться, хоть ты его убей. Характер!
Третья встреча у меня произошла уже без Ильи. Я охотился на Килгане и возвращался домой через Эльген. Была середина зимы. Мороз под сорок. Река давно покрылась льдом, только на перекатах темнели узкие промоины. Через такие промоины нередко на берег выходят выдры. Вот я и смотрел, нельзя ли насторожить капкан?
И вдруг с одной из промоин взлетел крохаль. Словно огромная бутылка летящая горлышком вперед, пронесся над закостенелой от мороза тайгой и скрылся за деревьями. У промоины я увидел отпечатки широких утиных лап. Одни были совершенно свежие, другие почти занесло снегом. Здесь же оставила свои крестики и оляпка. Наверное, вдвоем зиму и коротают…
Дома, лишь я только рассказал об этом Илье, он с уверенностью заявил:
-Это наш крохаль! У него все не так, как у людей. Все на зиму в теплые края улетели, а он остался. Лично я бы даже удивился, если б ты его там не встретил…
ЯНВАРЬ
Вот и январь наступил. С Новым годом тебя, маленький читатель! Январь – самый зимний месяц в году, но в то же время немного летний. Не зря же люди говорят, что в январе солнце на лето поворачивает. В этом месяце солнце встает каждое утро немного раньше, чем вчера. И вечер наступает чуть позже
В январе свой день рождения отмечают медвежата. Появляются на свет они в темной берлоге. Маленькие, голенькие, слепые и глухие! Какие-то лягушки, а не грозные таежные звери. Мама медведица принимает их в свои широкие теплые лапы, прижимает к груди и поит молоком. В берлоге они и глаза откроют, и настоящей медвежьей шерстью обрастут. А к середине весны, когда наступит время выходить из берлоги, превратятся в настоящих медвежат. Забавных, любопытных и очень красивых.
Медведям зиму переживать хорошо, они в берлоге. А как быть оляпке? Мы с тобой ее видели, когда ходили на рыбалку. Помнишь, небольшую черную птичку, которую встретили на берегу реки? Это и была оляпка. Некоторые люди называют ее речным воробьем. И вот эта птичка даже в самый лютый мороз с утра до вечера ныряет в ледяную воду. За едой. Отыщет на реке промоину и спокойно так отправляется на самое дно. В одном месте поймала ручейника, в другом склюнула жука, в третьем небольшую рыбку. Наелась, здесь же отыскала под берегом пещерку и устроилась на отдых. Возле самых лапок вода журчит, сыро, конечно, зато тепло. Не зря же вместе с оляпкой в пещерке ночуют и чечетки. Я сам видел.
И, конечно же, в январе самое раздолье рыбакам. Особенно тем, которые живут у моря. Оно к январю замерзает до того сильно, что по нему можно ездить машиной. Садятся рыбаки в автобус и отправляются по морю к самым уловистым местам. Лунки во льду проделали, настроили удочки и давай ловить корюшку, треску да навагу.
Место, конечно, открытое. Морозу и ветру самое раздолье. Но это не страшно. Продрогли, в кабину забрались, чая из термоса выпили и снова за удочки. Хорошо!
Но вот охотникам в январе не очень весело. Соболи, горностаи, белки и, конечно же, глухари с куропатками от сильного мороза под снег закапываются и несколько дней не кажут на улицу носа. Пока не потеплеет, охотники вынуждены сидеть в избушке, слушать радио да читать книжки. Кстати, самые интересные книжки я как раз на охоте и прочитал.
Новогодняя гостья
Целую зиму я прожил в охотничьей избушке на берегу речки Ольховки. В избушке теплая печка, удобная кровать, широкое светлое окно. Через окно все хорошо видно. Как речной воробей-оляпка за ручейниками в воду ныряет, как зайцы в тальниках друг за дружкой бегают, как рыжая лиса к ним подкрадывается. И жил бы припеваючи, если не лесные мышки норушки. Развелось их в том году видимо-невидимо. Придешь с охоты: хлеб погрызен, в колбасе огромная нора выедена, из банки со сгущенным молоком рыжая мышиная спина торчит. Никакого от них покоя. Мне бы хоть маленького котеночка, но где ты его в тайге найдешь?
Чтобы покончить с этими разбойниками, решил я сделать мышеловку и принялся искать подходящую дощечку. Заглянул под веранду и охнул. От избушки к занесенной снегом сухой лиственнице тянулась дорога. Да-да! Не следок или тропка, а самая настоящая дорога, которой мыши совершали набеги на мои припасы. Была она очень широкой и не походила ни на одну из виденных мною звериных троп. Цепочки набитых крошечными лапками следов не пересекались, а тянулись рядышком. Под лиственницей они сбегались и ныряли в снежную норку, как рельсы в тоннель. Впечатление усиливала веточка травы-пушицы, светофором маячившая у входа.
И под верандой, и в норе было тихо. Мир и покой. Наверное, когда я возвращался домой, полевки объявляли «тихий час» и вели себя очень осторожно.
— Э-э! Да мне этих разбойников не переловить за всю зиму,— вздохнул я и махнул на мышей рукой.
Так мы и жили. Ночью в избушке хозяйничал я, днем мыши. Соседство не ахти какое, но что поделаешь?
И вдруг мыши исчезли. Не исподволь, не постепенно, а все сразу. Еще вчера эти изверги забрались в висевший под потолком мешок с сухарями и выгрызли в нем большую дырку, а сегодня их нет. Как лежал на столе кусочек сала, так и лежит. Рядом до половины наполненная сгущенным молоком банка. Все нетронутое. Что же их так напугало? Неужели, думаю, к избушке вода под снегом подбирается? Мне-то ее не видно, а мыши в таких делах – народишко опытный.
Ушли мышки-норушки, но спокойнее не стало. Начал замечать, что кто-то снова хозяйничает в избушке. Теперь уже по ночам. Не шебаршит, не гремит, никаких следов не оставляет, а вот то, что хозяйничает,— точно. Скажем, сплю и вдруг чувствую, по моей ноге кто-то бежит. Нет, не мышь. Мышь, та все-таки вес имеет и коготки у нее царапучие. Эта же передвигается, как комарик или жучок. В детстве нечто похожее уже ощущал. Помню, испугался, рассказываю маме, а она говорит: «Это ты растешь, сынок. А, может, просто спросонок показалось».
В другой раз неизвестная мне животина запуталась в волосах. Лишь начал дремать, чувствую: что-то на голову свалилось и возится там. Я рукой хвать, а оно между пальцев сквознячком проскользнуло и нет его. Пока спички искал, пока свечку зажигал, и следа не осталось…
Новый год я встречал в тайге. Еще с утра смастерил из стланиковых веточек елку, повесил для красоты блестящие патроны, крышки от консервных банок, даже деда мороза со снегурочкой из лиственничных чурок и ваты сочинил. Затем накрыл праздничный стол и стал ждать полуночи.
Хорошо в избушке зимой. Пламя в печке гудит, труба от жара пощелкивает, на бревенчатой стене зайчики играют. Тепло, уютно. Вот только скучновато в одиночку новогодний праздник справлять.
Не успел так подумать, как лежащая под столом банка из-под колбасного фарша шевельнулась и покатилась ко мне. Я даже глаза протер: может, чудится? Но нет. Банка на мгновение остановилась и покатилась снова. Теперь уже в обратную сторону. Я тихонько подкрался и быстро прикрыл ладонью. Заглядываю в банку, а на дне сидит зверюшка с ноготок величиной. Толстенькая, пушистая, длинный нос хоботком из шерсти торчит.
Землеройка! Так вот кто пожаловал в гости и разогнал мышей. До этого встречать ее не доводилось. Знаю, что это самый маленький и смелый в мире зверек, который с утра до ночи ловит жуков, кузнечиков, лягушек и даже мышей. Его эти разбойники боятся пуще кота. Кот-то в мышиную норку ни за что не пролезет, а землеройка — запросто. Одно от нее спасение — убегать без оглядки.
И вот это удивительное существо ко мне в гости пожаловало! Да не когда-нибудь, а под самый Новый год. Как такого гостя за праздничный стол не пригласить?
Пристроил я банку с землеройкой рядом с горящей свечой, положил кусочек мяса, крошку масла, налил в пробку молока.
— Ну,— говорю,— будешь есть или очень уж я тебя напугал?
Ничуть не напугал. Только руку убрал, землеройка сейчас же направилась к еде, неторопливо обследовала и принялась за угощение.
Вот так вдвоем Новый год и встретили. Я сидел у радиоприемника и слушал праздничный концерт, рядом гуляла маленькая, круглая, как шарик, зверюшка и с аппетитом пила молоко со сливочным маслом вприкуску.
Главное дерево России
Сегодня воскресенье. На дворе мороз. Одевайся теплее, прогуляемся к старому детсаду. Сейчас мы с тобою настоящая «скорая помощь». Только помогать будем не людям, а деревьям. Я уже приготовил лопату, колышки, шпагат и полоски красной материи.
Четыре года тому назад, когда ты был еще маленький, родители посадили у детского сада целую аллею. Поехали в тайгу, выкопали молодые деревья и посадили. Каждый родитель по одному дереву. Кто-то выбрал березку, кто-то осинку, кто-то черемуху. Мы с папой твоего друга Вани посадили лиственнички. Пусть растут вместе с вами.
Они и росли. А вчера бульдозерист дорогу от снега очищал и прямо на деревца целый сугроб столкнул. Еще бы немного – переломал. Сейчас мы с тобою снег от деревьев уберем, шпагат вокруг натянем, красными ленточками обвешаем. Пусть бульдозерист видит, что дальше ехать нельзя.
Ну, вот и пришли. Видишь, как березка под глыбой снега согнулась? Еще чуть-чуть и сломается. Откатывай эту глыбу в сторону, а я лопатой подсоблю. Ура! Получилось!
А вот и ваши лиственнички. Первая – твоя, вторая — Вани. Им тоже не сладко пришлось. Со стороны дороги почти все ветки обломаны. Бедненькие! Дать бы по рукам этому бульдозеристу.
Ведь это не просто лиственнички, а самые главные деревья нашей страны. Как-то в Америку съехались все лесничие мира. Долго-долго разговаривали, как им леса выращивать, как от жуков вредителей спасать, как от пожаров беречь. А перед отъездом каждый лесничий посадил в Америке главное дерево своей страны. Поляки посадили дуб, французы каштан, немцы сосну. Наши лесничие посадили лиственницу.
И еще. Когда-то в России был царем Петр Первый. Строгий царь, но справедливый. Он и приказал целую лиственничную рощу посадить, а тому, кто хоть одно деревце сломает, отрубать голову.
Бульдозеристу, который наши деревца поранил, голову, конечно, отрубать не стоит, но в угол поставить можно.
Как добежать до кухни?
Скажи, малыш, далеко ли добираться от твоей кровати до кухни?
-Недалеко. Из-под одеяла выбрался, семь шагов по спальне прошел – уже и кухня. Садись за стол, бери ложку и ешь кашу-малашу. Наелся, семь шагов ступил и уже в кровати. Ложись, спи. Хорошо!
А вот мне в моей таежной избушке до кухни еще ближе. Рядом с бревенчатой стеной сколоченная из тонких лиственничных жердей кровать. Возле кровати стол. Печка тоже рядом. На ней кастрюля с супом. Протянул с кровати руку, налил в тарелку супа и ешь. Выходит, я прямо на кухне сплю. А, может, ем в спальне? Не знаю. Но мне нравится.
Окно моей избушки глядит на речку. Весь ее берег зарос тальником. С начала зимы там живет лось. У него, как и у меня, – столовая спальней служит. Тальника наелся, между тальниками в сугроб закопался и спит. Если не спит, голову из снежной ямы выставит и смотрит в мою сторону. Из трубы над избушкой поднимается дым. Наверное, лось слышит запах моего супа и от этого у него поднимается аппетит. Однажды я видел, как лось, лежа в своей яме, скусывал тальниковые веточки. Есть хочется, а вставать неохота. Он вокруг себя все кусты и съел.
Вместе с лосем возле речки кормится заяц. Вода подмыла берег, и на свет выглянули корешки травы осоки. Вот заяц корешки и ест. Закусывать бежит к моей избушке. Рядом с нею растет несколько осин, он кору на этих осинах и обгрызает. Еще заяц любит копаться в золе, которую я выбрасываю из печки. Это как-то роднит меня с зайцем, поэтому я высыпаю золу аккуратной горкой.
Спать заяц отправляется на высоченную сопку. Для этого ему нужно перебраться через реку, минуть широкую вырубку и больше километра подниматься на сопку. Где-то там у него спальня. Я ее не видел, но натоптанную зайцем тропу к этой спальне можно разглядеть даже из моей избушки.
Зато беличьи гнезда-спальни вижу каждый день. Иду к речке за водой, как раз под беличьими спальнями и прохожу. Они на лиственницах. Как бы не торопился, а обязательно остановлюсь и проверю дома ли хозяйки? Для этого достаточно поцарапать ногтями по лиственнице. Белка думает, что к ней подбирается соболь и выскакивает из гнезда-спальни. Меня увидит и успокоится. Я подкармливаю белок печеньем «Привет» и гречневой кашей, поэтому у нас дружба.
Но вообще-то на мои угощения белки не очень надеются и завтракать отправляются на сопку. Как раз на ту, где спит заяц. Летом там зеленел кедровый стланик. Сейчас его засыпало снегом. Белки бегают по сугробам и нюхают снег. Если он пахнет шишками, копают нору, добираются до шишек, там же в норе съедают.
Вот и получается: у зайца спальня на сопке, а столовая возле моей избушки; у белок наоборот — спальня возле избушки, а столовая на сопке; в столовую и спальню бегают по одной и той же тропе.
Меня давно интересует, встречаются ли белки с зайцем? И кто кого больше пугается?
А ты как думаешь?
Зачем лиса с соболем к зайцу в гости ходят?
Зимой заячью тропу на сопке далеко видно. Глядят на нее люди и думают: «Хорошо зайчишке по снежной тропе бегать. Совсем не то, что летом через камни да кочки спотыкаться. Прыгай в свое удовольствие да в усы похихикивай».
Мы вдвоем с Ильюшкой как-то вдоль заячьей тропы прошлись, на следы поглядели и сразу людскую несправедливость поняли. Тропа-то заячья, но кто только по этой тропе не бегает: и лисицы, и рыси, и росомахи. Даже филин с полярной совой прохаживаются. У них на сопке тоже дело есть. Мышей половить, куропаток. Бывает, и прошлогодней ягодой полакомятся. Снега-то на сопке мало. Все на виду.
И что интересно. Между делом каждый норовит к зайцу в гости заглянуть. Очень им важно знать, не болит ли у зайца живот, не хромает ли, нет ли температуры? Здорового зайца им не поймать, а больного – запросто.
У людей, если заболеешь, и знакомые тебя проведывают, обязательно угощение несут. Кто яблоко, кто апельсин, кто шоколадку. Ешь на здоровье! А эти, чуть прихворнул, самого съесть норовят.
Поэтому-то заяц, перед тем как лечь спать, обязательно на вершине сопки большой круг сделает и неподалеку от тропы спаленку устроит. В один глаз спит, а в другой гостей выглядывает.
Уши у зайца чуткие, как осторожно зверь не ступает, а снег нет-нет, да и скрипнет. Заяц гостя услышит, подождет, когда тот мимо пройдет, тихонько из спаленки выберется и наутек. Только его и видели.
Если здоровый, конечно.
Провожать на дежурство пастуха Нинбита
Недавно мы с Ильей гостили в стойбище оленеводов. Прямо на снегу они поставили свои жилища — яранги, пол устелили лиственничными веточками и укрыли оленьими шкурами. Днем, когда среди яранги горит костер, в ней тепло, даже жарко. Но вот ночью даже под одеялом из шкуры снежного барана спать на таком полу холодно. Кроватей-то у оленеводов нет.
Мы с сыном от этого холода проснулись. Лежим, дрожим, а хозяин яранги пастух Хардани храпит, словно ни в чем не бывало. Нам бы разбудить его и сказать, что замерзаем, но неудобно. А до рассвета часа три, не меньше.
И вдруг в соседней яранге раздались голоса детей, заиграло радио, кто-то принялся колоть дрова. Я не выдержал, разбудил Хардани и спросил, что там случилось?
-Это пастух Нинбит к оленям собирается и вся семья его провожает. У нас так всегда делается. Хоть какой маленький ребенок, а отца на работу провожает. Поест с ним оленины, попьет чая, потом Нинбит будет пасти оленей и целый день думать, как хорошо его на дежурство провожали, — объяснил Хардани. – Если хотите, тоже можете проводить Нинбита. Он очень обрадуется.
Мы с Ильей, конечно, хотели. Быстро оделись и отправились в соседнюю ярангу. Там горят свечи, полыхает костер. Нинбит сидит среди яранги, а вокруг целая куча детей. Один залез на руки, другой висит на шее, еще двое приткнулись сбоку. Вареную оленину едят, чаем запивают. Хорошо им! У Нинбита на лице такое блаженство, такая улыбка, словно большего счастья никогда не испытывал.
Нам с Ильей у маленького пастушьего стола сразу нашлось место. Хозяйка яранги Чури поставила перед нами миску с мясом, лепешки, чай, и мы тоже принялись старательно провожать Нинбита.
Когда он, наконец, отправился к своим оленям, дети угомонились и здесь же возле костра легли досматривать сны. Мы с Ильей тоже уходить не стали. Сидели у огня, подкладывали лиственничные щепки и думали о том, как хорошо, что оленеводов есть такой обычай. А то бы совсем замерзли.
Потом вдруг Илья прижался ко мне и сказал:
-Хочешь, я тебя тоже буду каждое утро на работу провожать?
Я рассмеялся:
-Конечно, хочу. Только не получится. Это я тебя и в ясли, и в садик провожаю. Затем в школу провожать буду. Мне на работу позже тебя выходить. Но это не очень важно, кто кого провожает. Главное, чтобы просто провожали, радовались друг другу. Больше ничего не надо.
Бурундук
Пустынны таежные распадки в январскую стужу. Разве что стайка белых куропаток прошумит над тальниками да осторожный беляк протянет по крутому склону свой след.
Куда ни кинешь взгляд, один только снег. Под ним, как под теплым одеялом, спят полосатые бурундуки, длиннохвостые суслики, косолапые медведи.
У бурундука и суслика в это время температура тела понижается до трех градусов, а частота дыхания до двух вдохов в минуту. Таких сразу не разбудишь.
Прокладывали бульдозером дорогу через тайгу и вместе с огромной корягой выковыряли из земли бурундука. Свернувшись в клубочек, лежал он холодный, закостенелый. Глаза закрыты, ни хвост, ни лапы не гнутся.
— Допрыгался! — хмыкнул бульдозерист Васька Чирок, разглядывая зверька.— Нужно бригадиру показать, а то он бурундука только на картинке и видел.
Отнес зверька в вагончик и положил у окна. После смены возвращается, а бурундук сидит на столе и с аппетитом поедает печенье. Ваську увидел, свистнул – поставил хвост торчком да под кровать. Забрался в валенок и притих.
Так в валенке до самого лета у дорожников и прожил. Натаскал бумажек, обрывков ваты, всяких объедков. Пока люди на работе, он хозяйничает в вагончике, а возвратятся — заберется в валенок и спит.
Дятлова особинка
Птиц в нашей тайге не так уж и много, но зато у каждой своя особинка. Поползень бегает по деревьям вниз головой, оляпка в любой мороз ныряет в реку на самое дно и ловит там ручейников. Один только дятел ничем себя не проявил.
— Как же так? — говорили мне.— Он ведь деревья лечит. Червяков добывает прямо из-под коры.
— Ну и что? И поползень, и кукушка умеют это делать.
— А ты знаешь, что дятел — единственная из птиц, которая болеет сотрясением мозга?
— Ну, во-первых, это еще нужно доказать. Во-вторых, однажды ночью я вытоптал глухаря из-под снега, он с перепугу так шарахнулся о лиственницу головой, что только в моей избушке в себя и пришел. Нет, что ни говори, а сотрясение мозга — это не особинка.
Как-то я услышал, что лесной доктор до того бдительно сторожит свои угодья, что в этом не может с ним сравниться ни одна из наших птиц. Лишь застучит чужой дятел на его участке — он прямиком туда, пристроится рядом и давай барабанить. Да не как-нибудь, а непременно четче и звонче, чем пришелец. Тот сразу же сконфузится и наутек. То ли ему стыдно, что его перебарабанили, то ли такой уж у них неписаный закон: не можешь барабанить — не лезь!
Интересно, а если проверить? Выбрал подходящую лиственницу и принялся стучать. Чего я только не перепробовал, чем только не барабанил! Железным прутом, топориком, ручкой ножа, ледяной сосулькой и даже кулаком. Стучал часто и не очень, громко и потише, с перерывами и без.
И что же? Ни один дятел на все мои стуки-грюки не обратил внимания. Только и того, что прямо мне на голову свалился снежный ком и чуть не зашиб насмерть.
Расстроившись, я возвратился в избушку и принялся ладить печную трубу. Она у меня держалась три года, а потом возьми и прогори. Дым ест глаза, пламя пробивается в щель — далеко ли до беды? Взял пустую консервную банку, вырезал из нее хорошую заплату и прикрепил проволокой. Может, не так красиво, зато надежно. Не дымит и ладно.
Управился, залез в спальный мешок, слушаю музыку. Радио в тайге — первое дело. Ни газет, ни журналов здесь не достать, а включил транзистор, — хочешь, слушай новости, хочешь – песни. Я, когда обживал избушку, прежде всего, соорудил антенну. Взял и приколотил к углу зимовья длиннейшую жердь. На ее вершину пристроил медный ершик, а от этого ершика прямо в окно тонкая проволока. И Магадан, и Москву — все слышно.
На другой день просыпаюсь — холодно. Бр-р-р-р-р. За окном только начало светать. Наложил в печку дров, сунул под них горящую спичку и быстро в постель. Пусть сначала прогреется избушка, потом можно и одеваться.
Дрова разгорелись, накалили трубу, она сразу же «так-так-так-так!» А заплата следом «чок-чок-чок-чок!» Настоящий тебе концерт. Лежу и слушаю сквозь полудрему. Хорошо!
И вдруг «тр-р-р-р-р-р-р-р!» Загрохотало, загудело, звон по избушке пошел. Я выскочил из спальника, а понять ничего не могу. А оно снова «тр-р-р-р-р-р-р-р!» Я кочергу в руку да за порог. Гляжу, а надо мною дятел долбит антенну, только голова мельтешит. Что он там сумел найти? Жердь у вершины немного толще мизинца, в такой утайке не то, что короед, самая зряшная кузька не зазимует. К тому же древесина сухая, выстоянная. Как он ни старается, а не может отколоть и единой щепки. Того и гляди, сам останется без клюва.
— Эй, ты! — кричу.— У тебя и на самом деле с мозгами не все в порядке?
Он услышал меня, перестал стучать, сидит и поглядывает по сторонам. В это время труба пустила струйку дыма и заговорила: «Так-так-так-так-так». Следом заплата: «Чок-чок-чок-чок-чок». Дятел вздрогнул, сердито так чивикнул и как забарабанит: «Тр-р-р-р-р-р-р-р!»
Здесь до меня и дошло. Да ведь явился сюда дятел совсем не за короедами, а на самый настоящий рыцарский турнир. Он принял мою трубу за чужака-пришельца и решил с ней сразиться.
Возвращаюсь в избушку и тихонько закрываю за собой дверь. Добавил в печку дров, поставил на нее кастрюлю с водой и принялся одеваться. А надо мною труба звенит, заплата стучит, дятел старается изо всех сил. Любопытно мне, кому же в этом поединке достанется победа?
Кедровкина одежда
С самой осени у моей избушки держится кедровка. Мы с ней дружим. Я угощаю кедровку мясным фаршем, она сторожит мое жилище. Лишь увидит зверя или человека — летит на поленницу и кричит на всю тайгу.
Каждый вечер, как только солнце коснется вершины стоящей неподалеку скалы, я беру топор и отправляюсь готовить дрова на ночь. Вернее, сначала я одеваюсь. В январе ночи длинные, дров уходит много, в другой раз провозишься на морозе больше часа, пока не завалишь угол за печкой лиственничными чурками.
Когда на улице не очень холодно — хватает куртки. Если же мороз покрепче, добавляю еще и меховую поддевку. Получаюсь толстый, неуклюжий, зато тепло.
Дрова мы готовим вместе с кедровкой. Я орудую топором, а она проверяет чурки. Случается, под корой зимуют мухи, жуки и разные личинки. Вот кедровка их собирает. И что интересно, как я, так и она одета по погоде. В оттепель кедровка небольшая, аккуратная. Перья на ней лежат плотно. Но лишь мороз — кедровка перья взъерошит, крылья в сторону отведет, — раза в два толще сделается. Получается, и она под свою одежку натягивает теплую поддевку. Только у кедровки она из воздуха.
Золушка
Лиственница среди своих хвойных родичей Золушка. Мало того, что каждую осень злые северные ветры с нее всю хвою срывают, лиственницу, как и ее сказочную сестренку, обходят праздниками. Елку на Новый год наряжают в красивые, сверкающие игрушки, водят вокруг нее хороводы, поют песни. Если нет елки, украшают сосну или, как у нас на Севере, ветки кедрового стланика. Иголки у него густые, зеленые, свежий смолистый запах держится долго. Рады елочке из стланика и взрослые, и дети. Лиственницы на новогоднем празднике я не встречал ни разу.
Как-то мне посоветовали:
— Если за месяц до Нового года поставишь лиственницу в ведро с водой, она к празднику обязательно оденется в хвою. Будет тебе елочка — загляденье. Зеленая, пушистая. Только не забудь.
Не забыл. Принес лиственничку в дом, поставил в воду. Каждый день поглядывал, — скоро ли покажется хвоя? Деревце долго молчало, потом покрылось такими редкими и бледными иголками, что о приглашении ее к новогоднему празднику не могло быть и речи. Не попала Золушка на бал.
…В прошлом году мы с Володей Молоковым встречали Новый год в тайге. Домой нас не пустила Чуританджа. У скал прорвалась наледь и затопила долину до самого Омута. Мы пробовали проскочить — ничего не получается. Куда ни ткнешься — везде вода. Я чуть не утопил лыжи, Володя Молоков провалился по пояс. Обсушились у костра и решили выходить к поселку кружным путем. Поднялись на перевал. Пусто там, неуютно. Где какой кустик рос — все под снег спряталось и затаилось до самой весны. Одна только лиственница стынет на гребне. Темная, скучная, заиндевелая. Солнце как раз садилось за сопки, и лишь маленький его краешек пламенел над горизонтом. На прощание оно вдруг выбросило яркий лучик и осветило стоящую на перевале лиственничку.
Случилось чудо. Расплавленным золотом вспыхнул иней на тонких ветках. Крупные, синеватые блестки загорелись на их кончиках, как праздничные огоньки. Деревце вдруг подросло и стало до удивления нарядным и стройным. Казалось, воздух струился и звенел вокруг охваченных сиянием веток.
Забыв о крутом подъеме, тяжелых рюкзаках, о том, что до поселка еще шагать и шагать, стояли мы на перевале. Чудилось: нам одним глазком удалось заглянуть в сказку. В то самое мгновение, когда Золушка становится принцессой.
Малышок
Если кому случится бывать в Хурчанской долине, это место найти очень легко. Вернее, его и искать не нужно. Держитесь левого берега Хурчана и на второй день сразу за широкой наледью выйдете к ручью, что неторопливо струится среди защипанных куропатками тальников. Вода в ручье темная, водоросли не длиннее мышиного хвоста, у самого дна играют песчаные фонтанчики. Из живности, кроме ручейников, здесь ничего не встретишь, да и те держатся на самой глуби.
За ночь вода в ручье подстывает, и к утру над ним появляются хрустальные мостики из переливающихся всеми цветами радуги льдинок. Правда, мостики эти всего со спичку толщиной и даже оляпка предпочитает садиться не на них, а на выглядывающие из воды камни, но, может, эти булыжники ей просто привычней.
Дело было к обеду. Мы с Васькой Чирком возвращались с охоты, притомились и решили устроить привал у этого ручья. К тому же, на самом берегу, уставившись в небо толстыми сучьями, лежала сухая лиственница. Так что за дровами далеко ходить не нужно.
Васька занялся костром, а я, прихватив котелок, спустился к ручью. И вот, когда зачерпывал воду, обратил внимание на небольшой припорошенный снегом островок, белеющий посередине ручья. Весь этот островок был испещрен следами горностая. Интересно, что он там делал?
— Наверное, под снегом лежит какая-то дичь,— решил Васька.— Может, утка, а может, кулик или что-то другое. Вот горностай и пировал. Теперь островок от берега отрезало, а то обязательно прибежал бы снова. Это уж точно: каждое утро поглядывает с берега, не затянуло ли воду ледком?
— А где же его следы? — посмотрел я вокруг.— На островке они совершенно свежие, а на берегу кроме оставленных оляпкой крестиков ни одного следочка.
Васька Чирок огляделся:
— И в самом деле, нет. Ты случайно не затоптал? Давай проверим. Я по камням перейду на ту сторону ручья, может, горностай сделал дорожку оттуда.
Стали искать место, откуда зверек попал на остров, и обнаружили его метрах в тридцати выше по ручью. Там русло перехвачено двумя ледяными мостиками. Перекат бойкий, вода все время подтачивает льдинки снизу. Возле такой горе-переправы слово громко скажи — обрушится, а горностай несколько раз с одного берега на другой гонял. Вот и добегался, пока не сломал один из мостиков.
Другой бы на его месте бултыхнулся в воду и подался к берегу, а этот так на льдинке и поплыл. Представляю, как он здесь путешествовал! Если бы потерпел минуту-другую, обязательно прибило к берегу. Так нет же, поторопился высадиться на островок, теперь загорает. Вон там и норки темнеют в снегу.
Мы даже о костре забыли. Любопытно все-таки, здесь ли горностай? Притащили валежину, плюхнули на воду чуть повыше островка. На сам островок класть побоялись, вдруг придавим Малышка. Так мы успели прозвать горностая. Я придерживаю валежину, а Васька – с сучка на сучок – и уже на островке. Копнул снег рукой раз, другой и вдруг резво так ее отдернул:
— Вот он, враг, щерится! Что с ним делать?
— Хватай за шиворот, — кричу, — и тащи сюда!
Васька шапку с головы, зачерпнул добычу вместе со снегом и на берег. Горностай оказался еще мельче, чем можно было ожидать. На хвосте и передних лапках заледенел снег, сам дрожит от холода, шкурка переливается в частых судорогах. Но, гляди, зубы показал да грозно так:
— Цырк! Цырк! Цырк!
Я снял рукавицу, устроил в нее Малышка — и за пазуху. Оно, конечно, и рукавица крепкая, и горностай полузамерзший, а все равно таскать полдня зверя за пазухой — занятие не из приятных.
К вечеру мы были в избушке. Отгородили под нарами угол, постелили старую куртку и вытряхнули туда Малышка.
Он уже обтаял и высох, но шерстка по-прежнему взъерошена. Лишь только плюхнулся на куртку, глазками зырк-зырк, угрожающе так циркнул да в рукав. И ни звука.
Ночью я проснулся. Вижу, сидит наш Малышок у двери, сунувшись носом в выступивший на досках иней. Услышал, как скрипнули подо мною нары – в два прыжка в свой угол и спрятался в рукав. А прыжки у него совсем не похожи на беличьи или, скажем, заячьи. Те зверьки прыгают, словно их выстреливает пружина, этот же будто переливается над землей…
На третий день горностай совсем освоился. Ел на виду, и по избушке стало опасно ходить. Ничуть не прячется, того и гляди, наступишь. Много ли ему нужно?
Мы, когда уходили домой, оставили в двери приличную щель. Пусть живет где ему больше нравится.
Недели две не показывались на Хурчане, а вчера приходим:
— Жив Малышок!
Только намного дичее стал, но ел-то вместе с нами!
…Если кому случится бывать в тех краях, там, напротив ручья Ульбука, и стоит наша избушка. В той избушке живет Малышок. Вы его угостите кусочком масла или мяса — он не откажется. Но не давайте, пожалуйста, ничего соленого. Хищникам соль очень вредит. Не стоит портить зверя. Хорошо?
Олений аппетит
В начале февраля в долину реки Чуританджи спустилось стадо оленей. Большое. Две с половиной тысячи. Правда, об этом я узнал много позже. А сначала увидел цепочку оленей, что шла от перевала. Впереди, покачивая рогами, выступали оленухи-важенки, за ними оленята-энкены, быки-корбы и жирные чалымы. Сзади на легких нартах ехали пастухи. Каждую нарту тянули два ездовых быка-ондата.
Ондаты — самые крупные олени в стаде и в то же время самые доверчивые. Как только пастухи-эвены распрягли их, ондаты направились к моей избушке. Сначала они съели мясной фарш, которым я подкармливал кедровку, затем стащили повешенных на лиственницу замороженных хариусов и, наконец, принялись грызть снег в том месте, где я вылил остатки борща. А сена не тронули. Еще с осени под нарами лежал мешок сена. Сухое, зеленое, ароматное. Я, как увидел оленей, сразу достал и выставил за порог. Дай, думаю, угощу. А они брезгливо фыркнули и отвернулись. И это называется олени!
Тальниковое полотенце
Сегодня я гостил у пастухов-эвенов. Прямо на снег они настелили лиственничных веточек, прикрыли оленьими шкурами и над всем этим натянули палатку. Посередине палатки топится большая железная печь, и от ее тепла лиственничные веточки источают пряный аромат. На дворе январь, а здесь пахнет, словно в весеннем лесу.
Пастухи расспросили меня, не встречались ли где-нибудь следы волков, росомах, рысей? Не заглядывают ли сюда дикие олени-буюны? Еще осенью буюны увели из их стада двадцать оленух-важенок, и до сих пор никто не знает, где их искать.
Потом мы обедали. После еды я оглянулся, где бы помыть руки, но ничего похожего на умывальник не обнаружил. Бригадир пастухов Амагачан улыбнулся и подал мне комочек очень тонких тальниковых стружек. Небольшой комочек, всего с полкулака величиной. Но им я насухо вытер губы, протер тарелку, руки, нож. После этого и лицо, и руки долго источали тальниковый запах.
Друзья–недруги
Еще неделю назад возле моей избушки жило всего восемь куропаток, сегодня их более полусотни. Это из-за оленей. Добывая ягель, они разрыли снег, обнажили заросли богатых почками кустов и открыли россыпи камушков. Обычно голодные куропатки чуть ли не до сумерек по снегу бегают, за каждой почкой охотятся. А сейчас, хотя солнцу еще светить да светить, они уже в лунках. Закопались в снег и на боковую. Да и чего не спать? Зоб набит отборными почками, под снегом тепло.
Летом же страшней оленей для них врага нет. Пусть хоть десять лис в долине охотится, хоть двенадцать сов летает, а такого урона, как одно оленье стадо, они нанести куропаткам не могут. Пройдет по долине стадо, и от куропачьих гнезд ни скорлупы, ни перышка не останется, олени яйца съедят, цыплят поглотают.
Вот и получается, зимой олень куропатке первый друг, а летом — лютый враг.
Лисий сон
Почти месяц пасли своих оленей в долине Чуританджи пастухи-эвены. Затем свернули палатки, погрузились на нарты и уехали следом за стадом. В том месте, где вчера звучали людские голоса, играла музыка и хоркали олени-гелрыхи, остались постели из лиственничных веточек да перевернутый вверх дном ящик из-под рыбы.
А утром в опустевшее стойбище пришла лиса. Она обнюхала ящик, поймала в лиственничной постели крупную полевку, съела и, забравшись на склон сопки, уснула.
В бинокль я видел: перед этим она долго вертелась на месте, широко зевала и, наконец, свернувшись калачиком, притихла. Рассказывают, к спящей лисе можно подойти едва ли не вплотную. Я было, подумал, не попробовать ли подкрасться и самому, как вдруг лиса подхватилась, внимательно посмотрела вокруг и легла снова.
И так до самого обеда. Поднимется, глянет, нет ли чего подозрительного, и опять дремлет. Когда погода начала портиться — шумнул ветер и закружили снежинки — она только подняла голову и, даже не осмотревшись, уснула до самого вечера. Гуляет поземка, жалобно стонут деревья, где-то испуганно кричит кедровка, а лиса не шелохнется.
Все понятно. До полудня было светло, тихо и по лисьему следу в любую минуту мог явиться охотник, волк или росомаха, вот она и осторожничала. Поднявшаяся метель замела следы, перемешала все запахи, и теперь лисе можно спать без оглядки.
ФЕВРАЛЬ
Тебе уже говорили, мой маленький читатель, что родился и живешь ты в краю вечной мерзлоты? А что такое вечная мерзлота, и не знаешь. У меня тоже о ней не слишком большое представление. Знаю только, что, если где-нибудь в тайге или тундре даже среди лета копнуть лопатой, сразу сверкнет кристалликами льда эта самая мерзлота. И как долго копать ни будешь, сколько сил ни затратишь, все равно до теплой земли тебе не добраться. Потому что толщина вечной мерзлоты бывает больше, чем полкилометра. Представляешь, если стать внизу, то это выше, чем дом в двести этажей!
Конечно, зимовать в краю вечной мерзлоты, да еще в злые январские морозы, очень холодно, поэтому некоторые звери предпочитают в это время спать. Да так крепко, что бурундуки, евражки и сурки в эту пору больше похожи на мертвых, чем живых. И тело у них не гнется, и холодные как ледышки, и сердце почти не стучит.
А вот мышкам-норушкам и в самый лютый мороз не до сна. Прямо в снегу прорыли норы и бегают от кустика к кустику. В одном месте колосочек травы нашли, в другом корешок пожевали, в третьем орешек разгрызли – тем и сыты. А сытому, да еще под снегом, любой мороз нипочем. Бывает, эти мышки даже маленьких мышат среди зимы приносят. И чтобы мышатам было совсем уж тепло, они с тех, кто зимой много спать любит, шерсть стригут да гнездо утепляют.
Придет весна, проснется сурок засоня, глядь, а у него полбока почти наголо обстрижено. Стыдно из норы показаться. Сидит, запасы подъедает, новую шубу отращивает. А о тех, кто ее испортил, даже представления не имеет. Мышки-норушки давно из снежных норок в земляные убежали, а теплую сурчиную шерсть растащили по своим гнездам всякие птички-синички. Им ведь тоже маленьких в тепле растить нужно.
Стриженный медведь
Где этот стриженый медведь гуляет летом, не знаю. Но то, что каждую зиму укладывается спать неподалеку от моей охотничьей избушки, могут подтвердить все оленеводы. Я его как обнаружил? Однажды в начале февраля вдруг наступила оттепель, снег на моей избушке подтаял и мне на голову закапало. Конечно, виноват сам. И без того не холодно, а я набил полную печку смолистых дров, и стало в моем жилье, словно в бане. Потолок прогрелся, вода и потекла.
А на второй день я увидел недалеко от избушки следы огромного медведя. У меня сразу холодный пот на спине выступил. Шатун! Развернул лыжи и что духу понесся к стойбищу оленеводов. Бегу и оглядываюсь, не гонится ли медведь?
Минувшей зимой такой шатун чуть не съел монтера. Этот монтер проверял натянутые на столбы провода и наткнулся на шатуна. Зверь, понятно, тощий, голодный. Человека увидел, взревел – и на него. К счастью, тот возле столба был. В два счета до самых чашечек взлетел. Сидит, смотрит, как медведь столб когтями дерет, а что делать, не знает.
Хорошо, дорога рядом. Какой-то шофер мимо проезжал, все это увидел, развернул машину – и прямо к столбу. Медведь убежал, а монтер от чашечек оторваться не может. Едва его сняли…
Теперь и я влип в историю. Бегу и молю Бога, чтобы оленеводы никуда не откочевали. Даже не представляю, что потом делать?
Выскакиваю к реке и радостно вздыхаю. Стойбище на месте. Сразу заворачиваю в ярангу бригадира Горпани и с самого порога сообщаю, что у моей избушки кружит шатун. Нужно скорее собирать пастухов, звать собак и начинать охоту.
-Не надо никакой охоты, — успокоил меня Горпани. –Раздевайся и садись чай пить. Это не шатун. Это медведь, который недалеко от твоей избушки берлогу устроил, погулять вышел. Бывает, когда очень тепло, снег на берлоге тает и на медведя капает. Он на время гулять и выходит. Мы его хорошо знаем. Каждый год в эту берлогу спать ложится. Смирный, оленей не трогает, тебя тоже не тронет.
-Так почему вы на него охоту не устроите? – удивился я. – Сам же говорил, что хорошая шкура нужна.
-Хорошая, конечно, нужна, — соглашается Горпани. –Только у этого медведя она неважная. Прямо чепуха, а не шкура. Возле берлоги травы много, выше головы растет. Самое место для мышей. Они из травы гнезда делают, а чтобы теплее спать, медведя стригут. Я как-то его увидел, даже удивился, до чего медведи обстриженными бывают! Его же весной комары совсем закусают. – Чуть помолчал, улыбнулся и добавил. – Если боишься, поживи в яранге. И мне веселее будет. А медведь завтра снова спать ляжет. Завтра большой мороз будет. Даже в нормальной шкуре не погуляешь, не то что стриженной.
Одуванчик
Сегодня на улице неуютно. Солнышко спряталось за тучи, мороз за нос щиплет, ветер под одежду норовит забраться. Бр-р-р! Нужно на все пуговицы застегиваться, воротник шарфом подвязывать, рукавички одевать.
Но на прогулку мы все равно пойдем. Правда, недалеко. За крылечко. Там нас цветок одуванчик в гости ожидает. Только сначала его нужно найти. Ну что, ищем? Вот у забора из-под снега выглядывает сухой стебелек полыни, чуть в стороне покачивает колосочками куст осоки. А вот высокий стебелек то ли ромашки, то ли иван-чая. Сразу и не угадать. Вершинка сломлена, листья ветер оборвал. А ведь когда-то зеленел, цвел, удивлял своей красотой. Теперь сухой, торчащий из снега прутик и все.
Но где же одуванчик? А он за нашей спиной у самой стены притаился. Посмотри на этот пучок сухих прибитых непогодой листьев. Если хорошо приглядеться, можно угадать листья когда-то радовавшего нас одуванчика. Вот под ними-то и спит совсем еще молодой новый одуванчик, который расцветет этой весной. У него уж есть листья, цветы и даже похожие на трубочку стебельки, на которых эти цветы поднимутся над землей. Только не трогай старые листья. Сейчас они для спящего одуванчика, как одеяло. Ведь там, в земле, он очень маленький и нежный. Ему тоже холодно и неуютно.
Знаешь, почему одуванчик расцветает весной, а иван-чай и ромашка только в середине лета? Потому что иван-чаю и ромашке нужно сначала прорасти из крохотного семечка, вырастить корни, которые станут будущий цветок кормить и поить. Только потом уже появится и листочки, и стебелек, и цветы.
У одуванчика все это давно уже есть. Я считаю его сродни бурундуку и медведю, готовящими припасы с осени. Только медведь свои припасы прячет под шкуру, бурундук – в кладовую, а одуванчик – в корешок. Осенью медведь толстый от накопленного под шкурой сала; кладовая у бурундука переполнена орешками, ягодами и семенами трав; корешок одуванчика тоже до того упитанный, что порой не уступает хорошей морковке.
Придет весна, растает снег. Всем голодно. Только не мишке косолапому, полосатому задире бурундуку и одному из самых любимых нами цветков – одуванчику. Медведь может сколько угодно без еды гулять и ничего с ним не случится. Лишь похудеет немного. Бурундук тоже будет свои припасы подъедать да посвистывать от удовольствия. А одуванчик? Еще иван-чай с ромашкой и первые росточки не успеют выпустить, а он и в листья оденется, и желтый, как солнышко, цветок всему миру покажет. «Смотрите на меня, радуйтесь. И я вам, люди, радоваться буду. Ведь, поселившись у стены вашего дома, я согреваюсь не только солнышком, но и вашим теплом.
Можете просто мною любоваться, можете сплести венок, можете приготовить из моих листьев салат и даже сварить одуванчиковое варенье. Удивительно вкусно и полезно. А затем я созрею, и мой цветок превратится в пушистый шар. Можете на него подуть, и пушинки тот час разлетятся по всему миру».
Поэтому одуванчик одуванчиком и зовут. Поэтому он и любимый всеми. И детьми, и взрослыми.
Мальчик Хэччо
Он пасет оленей недалеко от нашего поселка. Маленькому пастуху всего шесть лет, но у него уже есть широкие пастушьи лыжи, острый охотничий нож и длинный ремень-маут, которым ловят оленей. Еще у Хэччо есть ружье. Из этого ружья можно подстрелить настоящего волка или росомаху. Правда, брать его в руки отец не разрешает. Вот вырастет – тогда другое дело. А пока что ружье хранится в сшитом из оленьей шкуры мешке вместе с патронами, биноклем и другим пастушьим добром.
Каждый олений пастух должен иметь свою собаку. Когда Хэччо исполнилось три года, отец подарил маленького щенка, которого назвали Коготок. Сейчас Коготок вырос и стал настоящей оленегонкой. Так называют собак, которые помогают пастухам пасти оленей. На всех четырех лапах между пальцами у Коготка растут пучки шерсти, поэтому, когда он гонится за оленем, лапы не проваливаются в снег. Еще Коготок очень добрый. Злая собака может покусать олененка и тогда от нее одни неприятности.
Коготок может один тащить нарты — деревянные сани – на них оленеводы кочуют по тайге и тундре. Запрягут оленей, сядут на нарты и поехали! Коготок так далеко и быстро, как олени, тащить нарты не может, но прокатить Хэччо к самому ручью — запросто.
Хэччо живет вместе с отцом, мамой и бабушкой в настоящей пастушьей яранге – большой палатке из оленьих шкур. Шкуры очень тонкие и через них хорошо слышно, как на стоящих неподалеку лиственницах стрекочут белки, поет кедровка или тенькают синички. Хэччо слушает их и знает, что белки просто пробегали мимо, увидели Коготка и предупреждают друг дружку, чтобы были осторожны. Там, где бегает собака, может быть и охотник, поэтому нужно скорее прятаться. Но вот кедровки с синичками вертятся возле яранги не зря. Сейчас в тайге снег, орешки давно собраны, комары попрятались в щели, а возле яранги прямо у всех на виду хранится мясо. Как не полакомиться? Они мясо потихоньку клюют, и никто не прогоняет, потому что, говорит бабушка, обижать маленьких нельзя. Грех! Если кто маленьких птичек обидит, может заболеть и умереть.
Отец Хэччо еще на рассвете ушел к оленьему стаду, шестилетний Хэччо остался в яранге за хозяина и выполняет мужскую работу. Одевшись в меховую одежду, берет ремень-маут, запрягает в нарты Коготка и отправляется за дровами. Неподалеку от яранги стоит толстая сухая лиственница. Нижние ветки давно обломаны, а до верхних — просто так не влезть. Но Хэччо влезать и не собирается. Он подходит к лиственнице, прицеливается и набрасывает на сухую ветку ремень-маут, как отец набрасывает его на рога оленя. Конечно, у Хэччо так ловко не получается, но рядом, кроме Коготка, никого нет, и можно промахиваться сколько угодно.
В какое-то мгновенье Хэччо кажется, что бросает маут на рога оленя, который прячется на лиственнице. Маленький пастух прицеливается точнее, и ремень обвивает похожую на рога сухую ветку. Хэччо натягивает маут так же сильно, как отец, когда удерживает пойманного оленя, и ветка с треском летит вниз.
Когда лиственничных веток набирается целая куча, Хэччо укладывает их на нарты и вместе с Коготком тащит к яранге.
Мама и бабушка рады помощнику, зовут пить чай со свежими лепешками, но ему некогда. Сначала нужно привезти лед. Речки рядом нет, ручей промерз до самого дна, поэтому воду приходится добывать изо льда. Хэччо берет большой кожаный мешок, крепкую березовую палку, садится на нарты, и Коготок везет его к ручью. Едет Хэччо на нартах и внимательно озирает все вокруг. У тальников оставили свои следы куропатки. Следом за ними проскакал горностай. А вот следы глухаря. Они намного крупнее куропачьих. Вчера вечером глухарь долго ходил вдоль тропы, склевывал с кустов почки, затем закопался в снег и уснул. Давно наступил день, глухарю пора бы выбраться из своей лунки, но как Хэччо не приглядывается, а свежих следов не видно. Он остановил Коготка, слез с нарт, чтобы рассмотреть все внимательней, и вдруг из-под снега выметнулся огромный черный глухарь. Вместе с глухарем поднялся целый столб снежной пыли, будто этим глухарем выстрелили из большой пушки. А глухарь, хлопая крыльями, словно бабушка выбивает оленью шкуру, поднялся вверх и направился к ближней лиственнице. Там сел на ветку и принялся сердито дергать головой. Чего, мол, здесь ходите? Спокойно спать не даете!
Хэччо вдоволь нагляделся на глухаря и вместе с Коготком спустился к ручью. Вдоль берега лежат большие куски льда. Через некоторые из них пробиваются красноватые веточки ивы и зеленые лапки кедрового стланика. Бабушка говорила, что вода из такого льда самая полезная. Кто ее пьет, никогда не будет болеть, а кто еще и умывается, вырастет самым красивым и сильным.
Мальчик разбивает лед палкой на мелкие куски и складывает в лежащий на нартах мешок. Складывает и улыбается, припоминая, до чего же смешно глухарь дергал головой.
Коготок хорошо понимает своего маленького хозяина и восторженно виляет хвостом.
Снежная лавина
Минувшей ночью с сопки, что за нашим поселком, сошла снежная лавина. Еще вчера там катались на лыжах и ничего. А ночью загрохотало. То ли пробегал заяц, то ли просто скатился ком снега, оно и началось. Ухнуло так, что в квартире зазвенели стекла.
Я дождался Илью из садика, и мы отправились посмотреть. До этого лавины только по телевизору видели, и вдруг все это у нас дома!
Сразу за дорогой встретили куропаток. Бегают от куста к кусту, склевывают почки, и на нас никакого внимания. То ли слишком голодные, то ли видят, что у нас нет ружья, и не боятся. Илья делал вид, что целится, и бабахал, все равно не боятся.
У сопки целая гора сброшенного лавиной снега. Везде камни, ветки, даже вырванные с корнями лиственницы. Снег до того твердый, не проткнуть палкой. Мы с Ильей представили, как здесь выбраться человеку, и решили, что дело почти безнадежное. Даже ногу вырвать не получится.
Зато на сопке ни одной снежинки. Кусты шикши, голубики, брусники – все на виду. А ягод! Илья набрал целую горсть и спрашивает:
-Папа! Почему куропатки такие бестолковые? Здесь сладкие ягоды на каждом шагу, а они деревянные почки клюют.
-Это ты бестолковый, — говорю сыну. – Сейчас замороженных ягод наешься, потом будешь кашлять да таблетки глотать. У куропаток таблеток нет. Заболеет и погибнет. Почка, может, не такая сладкая, зато горло не простудишь.
-А откуда она об этом знает? Ей папа с мамой сказали?
-Может, и сказали. Но, скорее всего, сама попробовала. Обожгла рот и больше ты ее голубику зимой есть не заставишь. Помнишь, как ты зимой трубу лизнул, шкуру с языка сорвал и ревел полдня. Теперь тебе лизать трубу не хочется. Одного раза хватило. Вот и куропатка так само.
-А ты, папа, когда был маленьким, тоже лизнул?
-Конечно. Только не трубу, а коловорот у колодца. Еле язык оторвал. Крови полон рот, а бабушка Галя сверху добавила. Да ты в садике спроси. Мне кажется, это все пробовали. Кто дверную ручку, кто турник, кто целый почтовый ящик. Теперь не хуже куропаток всю жизнь помнят.
На второй день Илья приходит из садика и еще с порога кричит:
-Папа, слушай! Здесь такое дело. Оказывается, и Ванька, и Сыротюк, и Качкашвилли лизнули. А Наташка языком к рельсе совсем примерзла. Ее горячей водой от рельса отливали.
Затем Илья стишил голос и, виновато улыбаясь, признался:
-Мы сегодня, когда были на прогулке, с Ванькой чуть-чуть щеколду лизнули. Даже не представляешь, как щиплется! Только маме не говори. Хорошо?
Гости
Сегодня ко мне спустился паучок. Наверное, почувствовал идущее от печки тепло и решил, что наступила весна, пора вылезать. Я сидел у раскрытой дверцы и подшивал валенок, вдруг — он: распустил паутину, плывет в воздухе. Мне говорили, если паук черный, значит, к одному гостю, а если рыжий — к трем. У этого брюшко желтое, ноги красные, а голова коричневая. «Рыжий!» — решил я и, когда варил суп, налил воды по самый рубчик. Что если и на самом деле гости явятся? Потом глянул, дров под нарами маловато, схватился за пилу. Люди придут, а топить нечем.
Пила у меня острая, но все равно в одиночку не разгонишься. Я и не гоню. Одет тепло, времени сколько угодно, пилишь да по сторонам поглядываешь.
Сразу же, как только пила вжикнула, откуда-то появился большой дятел-желна. Сам как смоль, на голове красная шапочка. Пристроился на стоящей неподалеку лиственнице. Работает споро, старательно и с большим расчетом. Раньше я в его действиях никакой системы не замечал: сел на дерево, постучал, есть жук или личинка — съел, а нет — полетел дальше. Теперь вижу, он очень расчетлив. За время, пока я возился с дровами, он обследовал три лиственницы и ни по одной не поднялся пешком и на сантиметр. Залетит к самой вершине, приклеится к стволу и начинает потихоньку спускаться. Прежде чем ударить клювом, долго и придирчиво смотрит, стоит ли ударять. Потом сильным боковым ударом — тук-тук! Небрежно взмахнет головой, щепку отбросит и принимается собирать добычу. Аккуратно приложится клювом раз, другой, третий, словно целует лиственничный ствол. Я даже различаю, когда он берет добычу, лежащую под корой, а когда извлекает своим крючковатым языком из самого ствола.
Обработал один участок, спустился на десять шажков и принялся за следующий. И так, пока не ткнется хвостом в снег. Немного посидит, словно размышляет, за какое дерево приняться, пурх! — и уже под вершиной высокой сучковатой лиственницы.
Желна никогда не подбирает оброненных личинок, и они достаются синицам. Оставляю пилу и по колено в снегу бреду к лиственницам. И под первой, и под второй — россыпь щепок, ошметки коры, желтые хвоинки, а вот под третьим, деревом я увидел шмелиху Машку. Мне это имя как-то сразу пришло в голову. Ведь все самцы у шмелей погибают еще осенью, и зимовать остаются только женские особи. Ну, а шмель среди комаров, мух и мотыльков, все равно что медведь среди зверей — толстый, мохнатый. И если медведь всегда Мишка, то шмелиха, как и медведица, Машка.
Я занес ее в зимовье, устроил в коробке из-под сахара и стал ждать, когда проснется. Машка, наверное, больше часа лежала без движения; затем шевельнула одной лапкой, другой, подвинулась на пять маленьких шажков и принялась умываться. Умылась, ступила еще пять шажков и наткнулась на лужицу сиропа. Это я, пока Машка наводила туалет, размешал в воде несколько капель меда и добавил туда брусничную ягодку.
Напилась, чуть отдохнула и принялась разминать крылья. Вжикнула ими и чуть не взлетела. Я не дал. В углу горячая печка, дышащая жаром труба, — коснется и погибнет. На самом взлете накрыл Машку ладонью. А самому боязно, шмель все-таки. Жиганет в руку — не обрадуешься. Она как будто успокоилась, не вырывается, и даже жужжать перестала. Приподнял руку, а Машка сладко спит. Пушистые лапки поджала, головку втянула, не шевельнется.
Но через минуту проснулась и принялась опять умываться. Умылась, туда-сюда усиками повела и снова вжикает, чтобы взлететь. Я ее снова прикрыл ладонью — уснула. И так раз десять. Уснет, проснется, умоется и принимается вжикать.
Красивая Машка. Воротничок на ней оранжевый, кофточка коричневая, юбочка желтая в черную полоску, а, может, черная в желтую — кому как нравится. На ногах у Машки пышные унты, сама толстенькая, бархатная, сонная.
Меду у меня почти литровая банка, брусники ведро, воды сколько угодно — прокормил бы я Машку до самого лета. Да слишком уж тесно в зимовье, боюсь ненароком раздавить. К тому же – печка, труба, свечи.
Поиграл я с Машкой, еще раз сиропом напоил и отнес к сучковатой лиственнице. Отвернул в сторону кусок коры, посадил шмелиху в выеденную короедами ямку, привел все в прежний вид, а для надежности привалил сверху снегом.
Пока возился с Машкой, забыл, что ожидал гостей, и вспомнил о них только вечером. Выходит, обманул меня паучок: не то, что троих, даже одного гостя в тот день не дождался.
Хотя постой! Были гости! Дятел-желна прилетал? Прилетал. Шмелиха Машка сиропом угощалась? Угощалась. А третий гость? Третий, наверняка, сам паучок. Интересно, куда он девался? А никуда. Погостил, отогрелся и снова залез в свою щель. Глядишь, через недельку появится снова и снова накличет гостей со всей тайги.
Булька
Два года я ходил в тайгу один, пока не познакомился с Булькой. Эта маленькая кривоногая собака с короткой грязной шерстью и всегда виноватыми глазами жила под досками за пекарней. Я часто встречал ее, когда ходил за хлебом. Она или сидела возле ведущей к хлебному магазину тропинки, или вертелась у мусорного ящика. Бульку часто обижали, и ее хвост, этот флаг собачьего достоинства, был постоянно прижат к животу.
Когда в Булькины владения забегал чужой пес, она вместо того, чтобы дать ему взбучку, падала на землю и подставляла пришельцу самое нежное место – живот. Еще более позорно вела себя Булька с людьми. Как-то она нерасчетливо перебегала тропинку и попала под ноги парню. Тот просто так, из озорства, гикнул и притопнул ногами. Булька не метнулась прочь, а припала к земле, закрыла глаза и жалобно заскулила. Парень гадливо плюнул и отбросил Бульку носком сапога.
Я ни за что не подружился бы с Булькой, если бы не наш слесарь Петрович. За ним водилось много грехов. Однажды ему прислали с материка посылку краснобоких яблок. В пути посылка развалилась. Он на почте переложил яблоки в большой пакет. По дороге его, естественно, спрашивали, где он достал такую красоту?
-В овощном магазине, — отвечал тот вполне серьезно.
Женщины кинулись в магазин и устроили там грандиозный скандал.
В другой раз он подшутил над мужиком, возвращавшимся с первой в его жизни охоты: вытащил добытую им утку и заменил резиновым чучелом, которое использовали для приманки диких уток…
В то утро я проспал и ужасно торопился. Груза было много. Рюкзак с лямками, рюкзак без лямок, запасные лыжи, большой сверток одежды, ружье и транзисторный приемник. Хорошо, встретился Петрович и подсобил дотащить все до автобусной остановки. Я попросил его посторожить мое добро, а сам побежал в магазин за хлебом. Выскакиваю из магазина, а Петрович уже погрузил мои вещи в автобус и торопит:
-Ну, где ты там ходишь? Садись быстрее. Люди ждут.
Ехать по трассе мне всего шестнадцать километров, дальше нужно добираться пешком. Когда выгрузился, и автобус, помигивая глазками, исчез за поворотом, тот рюкзак, что без лямок, в нем были сложены одеяло, капканы и десять банок «Завтрак туриста», вдруг задергался и заскулил…
И вот я иду по тайге на лыжах, а сзади метрах в тридцати плетется Булька. И меня боится, и тайге не доверяет. Я стану – останавливается и Булька. Зову – не идет, а даже наоборот: настораживается и потихоньку отступает назад.
Когда пришли к избушке, Булька села на лыжню и никуда. Я и дров натаскал, и обед сварил, и сбегал к лабазу, а она все сидит. Я не выдержал и сам направился к Бульке. Она от меня. Тогда я возвратился, сошел с лыжни и, описав полукруг, зашел Бульке с тыла. Булька кинулась от меня убегать и оказалась между мной и избушкой. Здесь я и поймал ее за загривок.
Днем я гулял по распадкам, сражался с росомахой, грабившей мои ловушки, а вечером возвращался в зимовье, где меня ожидала Булька. Когда я сидел возле печки и ремонтировал одежду или просто отдыхал, она подходила ко мне и смотрела в лицо своими рачьими глазами.
Однажды меня отрезала наледь, и я остался ночевать у костра. С рассветом возвратился домой. Булька от радости визжит, прыгает.
А вечером к нам заглянул сосед по охотничьему участку Сашка. От него ушел соболь вместе с капканом, Сашка целый день гонялся за ним, а поймать не смог. Булька встретила соседа таким лаем – хозяйка дальше некуда.
-Я к тебе за сеткой пришел, – говорит Сашка. – В распадке в прошлом году лес заготавливали и навалили огромную кучу хвороста, вот он туда и нырнул.
Сетки у меня не было, но попытать счастья хотелось.
-Давай собаку возьмем, — предлагаю Сашке.
-Куда ей на кривых лапах? – смеется тот. – Ну ладно, бери. На безрыбье и рак рыба.
Надели лыжи, позвали Бульку, а она от избушки не отходит. Тогда я сунул ее в рюкзак. В распадок пришли уже в полной темноте. Выпустили Бульку, зажгли по сторонам два костра и принялись разбирать хворост. Работаем осторожно. Ветку-вторую выдернешь и прислушиваешься.
Еще не разобрали и половины кучи, как Булька загавкала. Сидит под чозенией и лает. Посветили фонариком, а на ветке соболь. Если бы не Булька, ушел, только его и видели. Вот уж мы с нею носились! Не знали, как приласкать…
Когда возвращался в поселок, Булька бежала впереди и по-хозяйски заглядывала под каждый куст. Будто она и вправду настоящая охотничья собака. Я даже ругал ее за то, что портит лыжню.
В тот день автобуса не было, и мы все шестнадцать километров топали пешком. Наконец добрались до водонасосной станции, а за нею открылся весь поселок. Заснеженный, нарядный. Булька вдруг остановилась, настороженно посмотрела на меня и села прямо на дорогу. Только что торчащий пистолетом хвост прижался к животу словно приклеенный, а уши виновато прижались.
-Ты чего, трусишка? Иди, не бойся. Никто тебя не тронет.
А Булька не идет. Я к ней – убегает.
Откровенно говоря, мне было не до нее. Слишком соскучился по дому. О собаке вспомнил только на второй день. Кинулся к пекарне, водонасосной станции, побегал по поселку – нигде нет…
К той избушке, где я жил с Булькой, попал только в конце февраля. Избушка еще глубже ушла в снег. У порога намело сугроб метровой толщины. Чтобы открыть дверь, пришлось отгребать снег валенком. Копнул раз, другой, и вдруг нога уперлась в что-то твердое. Копнул — Булька! Лежит, пристроив голову на лапки, словно спит. А голова повернута в сторону моей лыжни…
МАРТ
Конечно, где-нибудь на юге это настоящий весенний месяц. Распустилась ива, бабушки у магазинов торгуют собранными в лесу фиалками, поют возвратившиеся из дальних стран скворцы да жаворонки.
У нас, на севере, март больше зимний месяц напоминает. Дуют метели, трещат морозы, нигде ни одной проталинки.
Но это только кажется, что никто не замечает пришедшую к нам весну. Зима это зима. Помнишь, в январе мы ходили с тобой к Щучьему озеру и по пути даже одного следа не встретили. А сейчас и горностай, и лиса, и даже осторожный соболь следов натропили. А уж куропаток! К каждому выглядывающему из снега кустику дорожки проложили.
Это они весну почувствовали и загуляли. Вчера две белки прямо в поселок забежали, на тополе у магазина догонялки устроили. Кругом люди, собаки, машины гудят, а они никакого внимания. Друг за дружкой носятся да фыркают от восторга.
А в прошлом году как раз в марте глухарь на телевизионную антенну, которая на пятиэтажке, сел. Гордый! Красные брови всему поселку на обзор выставил, бороду распустил, по антенне прохаживается, словно петух по насесту. Наши охотники едва не плачут от обиды. В тайге глухарь пугливый, да осторожный. Три дня за ним с ружьем гоняешься, ни за что на выстрел не подпустит. Здесь же выставился всему миру, хоть бери его голыми руками!
Но это в поселке! А попробуй заночевать где-нибудь в глухой тайге, там сейчас такое услышишь! Рыси мяучат, зайцы верещат, филин ухает, даже куропатки ни с того, ни сего хохотать принимаются. Все, не глядя ни на мороз, ни на метели, весну почувствовали, все радуются.
Заяц-засоня
Однажды зимой неподалеку от Щучьего озера я наткнулся на заячью столовую. Летом там бежал ручей, и подмыл целую осиновую рощу. Одни деревца упали на землю, другие только наклонились, но зайцам – угощение лучше не придумать. Они эти осины обгладывают до последней веточки.
По следам на снегу видно, что зайцев приходило много. Старые зайцы оставили такие широкие отпечатки, словно на лапах у них лыжи. У зайчих следы покороче и поуже. Следы молодых зайцев совсем маленькие.
От ручья к дальней сопке тянулась заячья тропа. Мне любопытно, как зайцы сюда бегают, вместе или отдельно? Скорее всего, отдельно. В первую очередь прибегают нетерпеливые молодые зайцы. Они растут, аппетит хороший, есть все время хочется. Лишь солнце за сопку, все тут как тут. Некоторые даже на наклоненные осины за корой взбираются, словно они настоящие медвежата.
Потом в осиннике появляются более степенные зайчихи. Грызут кору и поглядывают на молодых зайцев. Какой из них сын или дочь, уже и не помнят.
И, наконец, прибывают пожилые зайцы. Эти дожили до седых усов потому, что все делают с оглядкой. Сначала выбрались из своих лежек и послушали, не попались ли в зубы лисице молодые зайцы? Затем пропустили вперед зайчих. Вдруг где-нибудь у тропы сидит полярная сова. И только после того, как убедились, что все спокойно, отправились на ужин.
До самого рассвета здесь шел пир на весь мир, затем зайцы возвратились на сопку. Спать. Первыми ушли пожилые зайцы, затем степенные зайчихи, и, наконец, молодые зайцы. Эти не торопились. Очень уж не хотелось оставлять такое вкусное и веселое место.
Еще раз окидываю взглядом осинник и отправляюсь домой. Мороза почти нет. С неба сыплет легкий снежок. Хорошо!
Не прошел и десяти шагов, как увидел лежащую на сугробе куропатку. Мертвую. Наверное, кто-то из охотников ранил, она немного пролетела и упала. Давно лежит. Даже снегом припорошило. Только хвост выглядывает. Наклоняюсь, чтобы поднять куропатку, касаюсь ее, в то же мгновенье сугроб под рукой словно взрывается. Вместе со снегом из него вылетает заяц и во всю прыть улепетывает на сопку. Я только и успел рассмотреть, что он очень маленький. Ну, прямо совсем зайчонок.
Оказывается, это никакая не мертвая куропатка, а живой заяц. У куропатки в хвосте несколько черных перышек, у зайца кончики ушей тоже черные. Все это снегом припорошило, я и перепутал. Если бы догадался сразу, можно было зайца поймать за уши.
У тебя, малыш, сколько раз было: возишься со своими игрушками, что-то им рассказываешь, смеешься, потом вдруг притихнешь, мама – к тебе, а ты прямо на полу среди игрушек спишь? Она тебя поднимет и нежно, стараясь не разбудить, несет в кроватку.
Молодой заяц тоже: наелся, наигрался, спать захотелось, здесь же возле осинника и уснул. Мне бы его, как мама, осторожненько на сопку в постельку отнести, а я ни с того, ни сего — за уши! Здесь кто угодно бросится наутек.
Снежные бараны
Я встретил этих баранов, когда отправился на рыбалку к озеру Галлитур. Дорога туда красивая. Похожие на морские волны сугробы снега лежат, вдоль лыжни лиственницы в иней одетые, по ним поползни вниз головой бегают. Хорошо! Подхожу к озеру и еще издали вижу: в том месте, где мы всегда на рыбалку останавливаемся, мужики в снегу яму копают. Яма, по всему видно, глубокая. Я даже мужиков не могу разглядеть – только их спины. Как здорово, подумал я, что рыбаков встретил. Сейчас костер разведем, чай сварим. Люблю в рыбацкой компании чай пить.
–Привет, мужики! – кричу.
И вдруг из ямы два снежных барана выскочило. Да не просто бараны, а овца и ягненок. Бегут, в сугробы по брюхо проваливаются. Ягненок совсем отстал, овца за ним вернулась, подождала, когда он из снега выберется, и заторопились снова. Наконец, достигли подножья сопки и понеслись вскачь. Там снег выдуло, камни наружу выглянули. Бараны с камня на камень, с холмика на холмик, словно зайцы, прыгают. Через какую-то минуту – уже на вершине сопки. Остановились, в мою сторону глядят, страшно им до ужаса.
А чего бояться? У меня даже палки нет. Да и не пугал я их, только поздоровался.
Подошел к выкопанной баранами яме, заглянул и подивился. Минувшим летом здесь ночевали рыбаки и устроили постель. Нарезали тальниковых веток и расстелили возле костра. Листья на ветках зеленые, ароматные. Даже на морозе запах слышно. Бараны решили полакомиться, а я их вспугнул. Теперь переживают, не съем ли их тальник?
Но, как же бараны здесь оказались? Сколько рыбачу на этом озере, даже бараньего следа не видел. И почему только двое? Зимой-то они всегда большим стадом ходят. Вместе траву из-под снега добывать легче, да и от волков спасаться надежнее.
Обожди! А если ягненок заболел и ему тальниковые листья для лечения понадобились? Даже бараны знают, что аспирин, который от простуды помогает, как раз из тальниковых листьев и добывают. Ягненок простыл, заболел, вот овца его лечить и привела. Их след к рыбацкой стоянке ровно идет. Ни вправо, ни влево не сворачивает. Значит, мама-овца хорошо знала, что здесь под снегом тальник вместе с листьями спрятан.
Торопливо и в то же время осторожно, чтобы не напугать баранов, развязываю рюкзак. Достаю сахар, хлеб, печенье и бросаю на тальниковые веточки. Затем мысленно желаю малышу приятного аппетита и ухожу от бараньей копанки.
Дай руку, малыш, и вместе сходим на озеро Галлитур в гости к баранам. Наберем хлеба, крупы, соли и угостим круторогов. В минувший раз я соли им совсем не оставил. Овца с ягненком не знают, что соли у меня с собой не было, и могут подумать, что я жадина. А жадных даже снежные бараны не уважают.
Полевки и птички
Одевайся теплее! Сегодня мороз, а нам идти к самому болоту, что по ту сторону речки. Летом там стрекозы за комарами гонялись, на заросших осокой кочках длинноногие кулики перекликались, осторожные куропатки голубичные ягоды собирали. А однажды я видел, как рыжая лиса на рыжих же мышей-полевок охотилась. Поймать их нелегко. Эти проворные грызуны под кочками норки выкопали, дорожки между кочек протоптали, бегают, словно шарики катаются. Как лисица не крадется, сразу заметят, в норку нырнут, и никак не достать. Лисица охотилась-охотилась, ничего не поймала и принялась голод голубичными ягодами утолять. С одной стороны болота, значит, лисица ягоды с веток скусывает, с другой – куропатки такие же ягоды склевывают, с третьей я сижу – целыми горстями голубику в рот отправляю. Всем вкусно!
Сейчас на болоте белые сугробы лежат, только кое-где обсыпанные синими ягодками кустики из снега выглядывают. Тихо на болоте, скучно. Стрекозы с комарами в гнилые пни попрятались, кулики в теплые края улетели, куропатки в тальники забрались.
Голубичные ягоды таежным птицам и зверям только в теплую пору лакомы, а сейчас, когда мороз за нос щиплет, есть их, все равно что тебе мороженное вперемежку со снегом. Я как-то горсть перемороженных ягод в рот бросил, язык и небо обжег, горло совсем застудил. Пока вылечился, такую же горсть таблеток съел. А таблеток-то у куропаток не бывает, нужно самим себя беречь, поэтому куропатки зимой сладкие голубичные ягоды стороной обходят, горькими ивовыми почками питаются. Почка-то деревянная да травяная, ею горло не заморозишь. Вот и приходится куропаткам в тальниках вместе с лосями да зайцами еду добывать.
Лисица в эту пору на наше болото ходить боится. Она давно поменяла худую летнюю шубу на пушистую и дорогую зимнюю. А рядом поселок, в котором живут охотники, и каждый не прочь эту шубу с лисицы снять. Уж лучше она зиму за дальними сопками проведет. Там хоть не так сытно, зато спокойнее.
Но вот рыжие мыши-полевки с болота никуда не ушли. Они только из земляных норок в снежные переселились. Люди летом стараются из душного города на дачу съехать, а полевки зимой на дачу отправляются. Прямо под снегом на какой-нибудь из кочек сделают из сухой травы похожее на большой шар гнездо, натопчут к нему снежных норок-дорожек и живут, как в пуховой перине. Если вдруг потеплеет, и в гнезде станет жарко, они маленькую отдушину в снегу сделают, свежим воздухом дышат. А, когда мороз, тогда не только отдушину, даже вход в гнездо закрывают. Там понятно, совсем темно и душно, зато куда теплее, чем в земляной норке.
Весной, когда снег растает, и мышиные гнезда откроются всему миру, полевки снова в земляные норки переселятся. Теперь их зимними квартирами заинтересуются возвратившиеся из теплых краев пеночки-зарнички, соловьи-красношейки да трясогузки. Придет пора гнезда строить, а мышиное гнездо из таких мягких та крепких стебельков свито, что лучших и не придумать. Недели не пройдет, как от похожих на шары мышиных гнезд и следа не останется, зато в тайге появится новые, уютные и теплые птичьи гнезда-корзинки. Скоро там и яички появятся, и птенцы запищат.
Вот и получается, что почти в одних и тех же гнездах зимой живут рыжие мыши-полевки, а летом птички. Здорово, да?
Жадины
Сегодня очень холодно, а ты еще и кашляешь. Мама и запретила выпускать тебя за порог. Но все равно на прогулку мы пойдем. Только не далеко. К окну. Через него тоже можно увидеть много интересного. Садись сюда и смотри, а я сбегаю насыплю еды в птичью кормушку. Потом будем наблюдать вместе.
Готово! Можно смотреть. Я кормушку, словно скатерть-самобранку пшенной кашей, льняным семенем, колбасным фаршем накрыл. То-то, птичкам-синичкам будет пир на весь мир. Смотри, уже явились. Они и вчера здесь летали. Изголодались, теперь от нашего угощения их за хвост не оттащишь. До чего же дружно вареное пшено подбирают!
А это еще что? Кедровки! Три. Нет, четыре! Зимой в тайге голодно, они к людям за помощью прилетели. Одна на кормушку села, синичек распугала, клюет, словно гвозди заколачивает. Остальные сидят и ждут очереди.
Ты удивляешься, почему кедровка одна ест? Почему никого не подпускает? Ведь другим тоже хочется. Могла бы и потесниться.
А кедровкам и в моей охотничьей избушке было тесно. Осенью я у реки Таинки жил, эти кедровки всей семьей возле меня держались. Папа, мама и трое детей. Все друг на дружку похожи. Никак птенцов от взрослых не отличить. Если бы не видел, как взрослые кедровки молодых подкармливали, ни за что не догадался.
Утром, лишь только выйду колоть дрова, они тут как тут. Вокруг рассядутся и ожидают, когда завтрак приготовлю. С холодами червяки с жуками попрятались в трещины, забились под кору. Кедровкам никак не достать. Вот на мой топор и надеются. Как размахнусь! Как рубану! Дрова в одну сторону, кора в другую, червяки с жуками в третью. Хватай, не зевай! Они и не зевают.
На открытом воздухе кедровки доверчивы. Добычу едва ли не у ног подбирают. Но в избушку залетать боялись. Сядут на дрова, смотрят через открытую дверь на стол и ни с места. А на столе хлеб, сковорода с жареными хариусами, тарелка с кашей. Всего хочется, а в избушку залетать боязно.
Потом явился поползень. С озорным «Фью-тивить!» плюхнулся на сложенные у избушки дрова, проверил висевший под крышей снопик полыни и, словно к себе домой, залетел ко мне в гости. Я сижу возле печки, ремонтирую удочку, на окне радио поет, он никакого внимания. Поклевал овсяной каши, щипнул хлеб и, прихватив кусочек рыбы, вылетел из моего жилья.
Такое событие взволновало кедровок. Они озабоченно заскрипели, туда сюда запорхали. Ах, до чего прожорливый этот поползень! Такой маленький, а едва ли не всю кашу съел!
Наконец, самая смелая подлетела к порогу и, наклонив голову, принялась меня разглядывать. Словно спрашивала: «Можно ли войти?». Это была взрослая кедровка и, как мне показалось, папа. Слишком уж серьезно на меня глядел.
«Давай, папа, заходи!» – ободряюще кивнул гостю. Тот все понял, перелетел через порог и опустился на краешек стола. Немного посидел, как бы привыкая к обстановке, попробовал овсяную кашу, подобрал хлебную крошку и принялся клевать жареного хариуса.
Наелся, почистил клюв, внимательно посмотрела на распевающий радиоприемник, присел возле него и задремал. Дети голодные на ветках ожидают, мама-кедровка волнуется, а он Пугачеву слушает!
Я рассердился, и выдворил гостя на улицу. Следом выставил сковороду с жареными хариусами и тарелку с кашей. Пусть все угощаются…
Теперь и у нас с тобой — одна кедровка колбасный фарш ест, а остальные на соседнем гараже очереди дожидаются. Синички вообще куда-то улетели. Разве через такую толпу протиснешься?
Ну вот, эта жадина наконец-то наелась. Перелетела на гараж и принялась чистить клюв. А на кормушке уже новая кедровка. И снова в одиночку нашим угощеньем лакомится. До чего жадные эти кедровки! Прямо стыдно за них…
Теперь подвинься к краю окна и посмотри вниз. Там воробьи и синички вместе с голубями воду пьют. В том месте под землей горячая вода в трубе течет. Чтобы удобнее трубу ремонтировать, слесари специальный колодец сделали и железной крышкой накрыли. Эта крышка от горячей воды нагрелась и растопила весь снег, который за ночь нападал. Получился водопой для птиц. Некоторые даже купаются.
Посмотри, какие птицы дружные. Все вместе собрались: и голуби, и воробьи, и синички. Никто никого не обижает, никто никому не мешает. Воробьи под клювами у голубей прыгают, и ничего. Даже песенку чирикают:
Чижик-пыжик, где ты был?
С голубями воду пил.
И синички три сестрички
С нами выпили водички.
Все летите к нам скорей.
Хочешь, пой, а хочешь, пей!
Вот у кого нужно кедровкам поучиться. Да и тебе, малыш, тоже. Вчера сам мороженное съел, ни сестренку, ни папу с мамой не угостил. Теперь кашляешь.
Но ты-то жадничать больше не будешь. Хорошо?
АПРЕЛЬ
Апрель — самый настоящий весенний месяц северной весны. И совсем не потому, что солнечный да теплый. У нас в этом месяце бывают такие метели, света божьего не видно. Люди сугробы не успевают убирать, а о том, чтобы снять шубы, и не подумают. Еще этот месяц – самый настоящий весенний не потому, что поют кедровки. Мы с Ильей как-то всю зиму кормили этих птиц колбасой да орешками. Они угощение съедят, рассядутся на лиственничке у окна, и давай петь. Зима или весна – им без разницы. Главное, еды вдоволь.
Даже, если в этом месяце начинают токовать глухари, это ни о чем не говорит. Во-первых, они у нас токуют и осенью, во-вторых, их еще услышать надо. Мы с сыном для этого специально ходим в тайгу. Разведем костер, дождемся ночи, и слушаем, как они чокают-заливаются. А наша мама токующих глухарей никогда не видела и не слышала. А разве это весна, если ее не все видят и слышат?
Настоящая весна у нас начинается, когда на дорогах появляются пуночки. Это самые первые птички, которые прилетают к нам из теплых краев. Еще нигде ни одной проталинки, а они здесь. Белым облачком опускаются на дорогу едва ли не у колес автомашин и принимаются что-то клевать. Щебечут, переговариваются. Наверное, вспоминают, как летели через моря-океаны, какие штормы там бушевали, какие молнии сверкали.
Кажется, добрались. Можно и отдохнуть. Но нет. Подкрепились семенами оставшейся с прошлого года травы, подобрали уроненные с машин зернышка и снова в дорогу. До самого Ледовитого океана. Там погода куда хуже, чем у нас. И пурга, и мороз, и до первой проталинки еще очень не скоро.
Но там у них родина. Там родились, выросли, впервые поднялись на крыло. В том краю их ожидают, куда с большим нетерпением, чем у нас. Их прилет станет для людей настоящим праздником, и воспитатели в детских садах с радостью сообщат малышам: «У нас уже весна! Возвратились пуночки!»
Получается, опустившаяся возле нашего поселка стайка пуночек несет на своих крыльях весну. К самому студеному в мире Северному Ледовитому океану. Вот уж поистине, где родился, там и пригодился.
Щедрый стланик
Сегодня мы прогуляемся к Щучьему озеру. Нет, не рыбачить. Я хочу вместе с тобою посмотреть, как просыпается кедровый стланик. Он там высокий! Если бы такой куст вырос возле твоего дома, то ветки заглядывали в окна второго этажа. Представляешь, сидишь на втором этаже и собираешь шишки!
В прошлом году на них был большой урожай. Крупные шишки висели целыми гроздьями.
Только слишком высоко до них добираться. Кедровке хорошо, у нее крылья. Три раза взмахнула и уже возле шишек. Сорвала самую большую, и понесла на тропинку шелушить. Остальные лесные жители только завидуют.
К счастью, каждую осень кедровый стланик спать ложится. Лиственницы всю зиму на морозе солдатиками стоят, тополи – стоят, даже тоненькие ивы, словно по команде «Смирно!» застыли, а кедровый стланик спать стоя не желает. Лишь захолодало, словно пушистый котенок на коврик из мха укладывается.
Только укладывается не весь сразу, а по чуть-чуть. Вчера он до второго этажа доставал, сегодня склонился до первого, а завтра почти у самой земли. Зверям, конечно, радость. Медведи шишки едят, лисицы пробуют, даже соболи ядрышки грызут. Всем вкусно. И главное, высоко забираться не нужно. Вот они рядом. Срывай и лакомься!
Медведи от кедровых шишек сразу жирными становятся. Словно они не медведи, а мешки с салом. У бурундуков кладовые до потолка орешками засыпаны. Лисицы с соболями на мышей-полевок никакого внимания не обращают. Вкусными орешками сыты.
Наконец, выпал снег. Кедровый стланик совсем к земле припал, все ветки вместе с шишками под белое одеяло спрятал. Теперь за кедровые шишки рыжие полевки принялись. Грызут, да от восторга попискивают.
Но стланик всего этого уже не слышит. Он уснул до самой весны. Под снегом ему тепло, уютно. Никакой мороз не страшен.
Сейчас конец апреля. Солнце пригревает все сильнее. Появились небольшие проталины, зазвенели первые ручейки. Дай руку и поднимемся на сопку. Нужно посмотреть, как стланик поднимается из зимней постели. Он уже проснулся. Слышит, как звенит ручеек, чувствует солнечное тепло, но подняться не получается. Слишком толстое одеяло снега на ветках лежит.
Гляди, малыш, две ветки из-под снега выбрались и стоят, солнышку радуются. Рядом с ними еще одна от снега почти совсем освободилась, только большой тяжелый ком никак стряхнуть не может. Давай-ка, поможем ей и столкнем этот ком в сугроб. Раз-два, взяли! Хоп! Получилось! Ветка кедрового стланика, словно пружина, выскочила на свободу и распрямилась. Зеленая, пушистая. И две шишки на ней. Тебе и мне. Гостинцы. От кедрового стланика.
Кот Бабун и горностай
Этот горностай живет в куче камней у моста через речку Талую. Он всего лишь немногим крупнее мыши, но это настоящий зверь. К тому же хищный! Как волк или тигр. Конечно, оленя или дикого кабана ему не разорвать, но глухаря – запросто. Сколько раз было. Идет охотник по тайге, видит над деревьями глухарь летит. И вдруг этот глухарь ни с того, ни сего на землю бу-бух! Охотник к глухарю, а на нем горностай. Шипит, глазами сверкает. Не подходи! Моя добыча!
Мы с Ильей, не видели, как горностай охотится на глухарей, а вот, как загонял на иву огромного кота, — сколько угодно.
Когда у моста появляется первая проталина, берем удочки и идем ловить гольянов. Вместе с нами отправляется и Бабун. Огромный, рыжий кот, с разорванными в драках ушами. Мы с Ильей топаем дорогой, а Бабун крадется задворками. Когда на пути появляется собака, он выгибает спину и шипит, словно футбольный мяч, из которого выпускают воздух. Собака трусливо поджимает хвост и убегает.
К речке приходим вместе. Я ловлю гольянов для себя, поджарить на сковороде, Ильей с каменной кучи — для кота. Кот сидит под ивой и делает вид, что эта рыбалка его не касается. У нас свои дела, у него – свои.
Стайка краснопузых гольянов окружает наживку, поплавок ныряет, и скоро Илья вытаскивает первую рыбку. Бабун неторопливо направляется к гольяну, и вдруг из камней белой змейкой вынырнул горностай, схватил рыбку и исчез вместе с добычей. Мы даже не успели его рассмотреть. Снег белый, горностай белый. Только кончик хвоста черный, как уголь.
Илья в восторге. Он первый раз увидел горностая, и боится, что зверек спрятался навсегда. Но тот неожиданно выглядывает у самых ног сына и прятаться не торопится. Маленький, пушистый, глаза блестят словно бусинки. Предложенного Ильей гольяна выхватил едва не из рук и снова в камни. Сыну и боязно, и интересно. Надо же, до чего смелый!
Бабун обескуражен. Всегда первая рыбка доставалась ему, теперь отдали какому-то горностаю. Мне становится жаль кота, и следующую рыбку и бросаю ему под нос. Тому бы сразу цапнуть, а он принялся обнюхивать.
Рыбка шевелит хвостом под носом Бабуна, а тот растягивает удовольствие. Вдруг из камней показывается горностай. В несколько прыжков подскакивает к огромному, раз в сто больше его коту, верещит и вот-вот вцепится в нос. Бабун гнет спину дугой и угрожающе шипит, но через мгновенье несется к иве и взлетает на самую верхушку.
Горностай уносит гольяна под камни, а я смеюсь:
— Кто смел, – тот два съел!
Илья глядит на кота и добавляет:
-А, кто не смел, тот на дерево сел!
Но тут же оборачивается к выглядывающему из камней горностаю и грозит кулаком:
-Эй ты! Хватит обижать наших! Следующая рыбка обязательно Бабуну. Понял?
Олень, который рычит медведем
Ранней весной, когда среди снежных сугробов появляются первые проталины, наступают дни рождения оленят. Появляются на свет они маленькими и беззащитными. Поэтому их нужно беречь. Но как их убережешь, если рождаются в глухой тайге? А там росомахи, волки, медведи! Все хищники, и каждому хочется олененка съесть.
Поэтому олени весною очень пугливы и осторожны. Особенно по ночам. Крикнет в кустах расшалившийся заяц, заорет куропач, ухнет филин, – сразу паника.
А бывает, олененок уснет среди кочек и что-то страшное ему приснится. Олененок вскочит, испуганно закричит: «Эк! Эк! Эк!». Олени-то серые, а олененок черный, словно уголек. Только что там ничего видно не было, и вдруг что-то черное выскочило! Да еще и орет, словно его страшный зверь за ногу держит. Этим он нагоняет такой страх, что все олени бросаются наутек. Хоркают мамы оленухи, рохкают олени-папы, блеют оленята. Земля гудит под оленьими копытами.
Пастухи думают, на стадо напали волки или росомахи. Поэтому принимаются кричать и стрелять в воздух. От переполоха олени разбегаются по всей тайге, и их приходится долго собирать.
Пастухи, конечно, очень устают. Но зла на пугливого олененка не держат. Ночью даже взрослому любая кочка кажется медведем или росомахой, а он маленький. Вот и устроил панику.
Но этой весной они искали паникёра всем коллективом и готовы были отправить его на съедение росомахам, потому что стадо пугал не маленький олененок, а большой олень. К тому же пугал не только ночью, но и днем.
То ли у этого оленя застряла в горле косточка, то ли он сильно простыл, – не знает никто. Знают лишь, что этот олень ни с того, ни сего начинал кашлять, и его кашель до удивление напоминал рычание медведя.
Представляешь? Пасется себе целых четыре тысячи оленей. Одни щиплют траву, другие пьют из лужицы воду, третьи – лежат и жуют жвачку. Мамы оленухи кормят оленят молоком или смотрят, как их оленята бегают напередогонки. Над головой поют жаворонки, курлычут возвращающиеся из теплых краев журавли. Хорошо!
И вдруг на оленя, который пасется где-то в середине стада, нападает кашель. Он кашляет и рычит, словно настоящий медведь. Тот час все олени бросаются наутек. Бегут тяжелые олени папы, во всю прыть удирают оленухи мамы, скачут маленькие оленятки.
И впереди всех, выпучив глаза и поджав хвост, несется олень, который только что рычал медведем. Он тоже напуган, тоже очень хочет спастись. Ему даже страшней, чем остальным оленям. Остальные олени слышали и знают, где зарычал медведь, но он-то не знает. А когда не знаешь, кто на тебя напал, это еще страшнее.
За веснянками и вьюнами-лизунами
Мы с Ильей хорошо знаем, что зимой хариусы клюют только на то, что живет в воде. На тараканов эту рыбу ловят одни лодыри. Такому рыбаку за приманкой идти к речке лень, в ледяную воду лезть не хочется, он затаивается на кухне и поёт:
Приходите, тараканы.
Я вас чаем угощу.
Угощу, угощу –
Не помилую!
Таракану интересно, кто это так неправильно поет? Вот и выглянет из щели. Рыбак его тапком шлепнет и на крючок. Но на таракана у хариусов никакого аппетита. Они на таракана даже смотреть не желают. Просидит рыбак без толку возле лунки, замерзнет, потом рассказывает всем подряд: «Плохая погода сегодня. Клёва совсем не было».
А у нас с Ильей и погода нормальная и клёв замечательный. Мы — мужики и лезть в холодную воду совсем не боимся! Берем лопату, огромный сачок и идем к перекату. Перекат это такое место в реке, которое не замерзает в самый лютый мороз. Сачок в воду опустим и принимаемся ворошить камни лопатой. Под камнями живут похожие на больших зеленых муравьев личинки поденок и спрятавшиеся в трубочки из песка личинки ручейников. Вот они к нам в сачок и попадаются. Для хариусов эта еда привычная, лакомая. Они ее и на завтрак, и на обед, и на ужин из под камней добывают.
Но под камень еще забраться нужно, а на крючке она вся на виду. Плавает в воде, шевелит лапками. Хватай, хариус, не зевай! Они и не зевают. Лишь опустишь в лунку наживленный личинкой крючок – сразу поклёвка. Только успевай вытаскивать. И на уху хариусов поймаешь, и на сковородке поджарить. Не зря же мама называет нас кормильцами.
Когда мы с сачком и лопатой отправляемся к перекату, следом за нами увязываются поселковые мальчишки. У каждого с собою стеклянная банка. Вместе с личинками в сачок попадают и небольшие рыбки: головастые бычки и усатые вьюны-лизуны. Личинок мы с Ильей забираем себе, а рыбок отдаем мальчишкам. Наполненные водой банки сразу становятся аквариумами, а мальчишки рыбаками. Несут домой бычков да вьюнов-лизунов, представляют, что они тоже были на рыбалке и мамы их тоже называют кормильцами. Им от этого хорошо, и настроение сразу поднимается.
Вот так мальчишки плавающими в банках-аквариумах рыбками полюбуются, повозятся с ними, а потом, глядишь, отправляются к реке с удочками. Илья делится с ними уловистыми крючками и говорит, что теперь они тоже настоящие мужики.
Охотник и солнышко
Возвращается охотник домой. Рюкзак от спального мешка раздулся, на лямке котелок гремит, на плече ружье сверкает. Сердитый охотник, — не убил глухаря. На самом рассвете подкрался к двум токующим петухам, да поспешил немного, и загремели те, словно жестяными крыльями, в таежную чащу. А ведь чего стояло подождать, когда петухи по-настоящему разыграются? Тогда их хоть руками бери – не напугаешь…
Перевал высокий да жаркий. Ни ветерка. Снег пол лыжами поет-заливается. Куропачи над долиной мечутся, кричат по-весеннему.
Солнце стланик из сугробов выручает. Пригреет закостеневшую на морозе веточку, та от тепла в пружинку превратится: «Хлоп!» Стрельнула из-под снежного одеяла и закачалась. Только белые комочки зайцами прыгают по крутому откосу.
Одна толстая ветка рядом с охотником взорвалась. Прямо в лицо ему снегом пыхнула. От неожиданности тот чуть с перевала не покатился. Отряхнулся, обогнул ветку и покарабкался дальше.
Жарко ему, пить хочется, а до перевала еще с полчаса идти. Вдруг слышит, где-то вода плеснула.
Может, почудилось?
Остановился охотник, прислушался. Тихо. Снова пошел, снова плеснуло. Да звонко так. Огляделся охотник, а в котелке воды не меньше стакана собралось. Это кедровый стланик снега в котелок набросал, а солнце черный от копоти котелок нагрело и снег растопило.
— Пей, охотник! Вода не простая, на стланиковой хвое настоянная.
Выпил охотник воду, спасибо солнышку сказал и бодро зашагал дальше.
Весна-а-а!
Апрель. Я, кедровка и дятел желна третий час сидим каждый на своем месте и сторожим весну. Я расстелил на льду охапку лиственничных веток, прикрыл старым брезентом и выглядываю хариусов. Всю зиму они держались в глубоких ямах, а с теплом должны выйти на мелководье. На наживку у меня шустрый таракан, мормышка из настоящего серебра, место самое уловистое, — но нет весны и нет клева.
На склонившейся над рекой иве маячит кедровка. Пришла пора достраивать гнездо, но погода какая-то непонятная. С утра выглянуло солнце, затем поднялся ветер и полетел густой мохнатый снег. Сейчас он как будто стихает, но хлопья стали еще крупнее. К теплу это или к холоду — не понять. Вот кедровка и сомневается: «Строить? Не строить?»
Третьим в нашей компании дятел. Этот прилепился к стоящей у подножия Столовой сопки лиственнице, и я его отсюда почти не вижу, но зато хорошо слышу, что он там делает, и прекрасно понимаю.
Лиственницу у сопки он облюбовал недели две тому назад. Дерево сухое, звонкое, чуть коснешься, — гремит на всю тайгу. У дятла давно чешется клюв отбарабанить приход весны, а ее все нет. Вот он и мается, не хуже нас с кедровкой. Чуть выглянет краешек солнца — он сразу: «Тук-тук! Весна-а-а!» Но тут же ему на голову шмякнется снежинка в пол-ладони величиной, и дятел торопливо выстукивает отбой: «Извините! Пока что не весна».
Снова потянет теплым ветром, озорно перекликнутся собравшиеся на вырубке желтобрюхие синицы — дятел рад: «Весна-а-а!» Но опять же посмотрит вокруг — нигде ни одной проталины, снежные тучи висят над сопкой, а синицы, так те резвились и в самые лютые морозы. «Нет, не весна»,— стучит он и стыдливо прячется за ствол лиственницы.
Вот так до самого обеда: я не поймал ни единой рыбешки, кедровка не вплела в гнездо самого тоненького прутика, а дятел то объявлял весну, то отменял. Сам замаялся и нас замучил. Не знаю, чем бы все закончилось, да, к счастью, на самой вершине Столовой сопки проснулась веточка кедрового стланика. Она словно пружина выскочила из-под снега и стрельнула в небо прошлогодней шишкой. Шишка упала на снег, выбила в нем небольшую ямку и покатилась вниз. Через мгновенье она облепилась снегом и стала величиной с мой кулак, к середине сопки достигла размеров хорошо накачанного футбольного мяча, а когда докатилась до подножия — стала огромней самого огромного медведя.
Снежный медведь с шумом протаранил ольховниковые заросли, вспугнув дремавших там куропаток, и, врезавшись в сухую лиственницу, развалился на куски. Удар был до того сильным, что едва не стряхнул задремавшего, было, на этой лиственнице дятла. Но тот ничуть не испугался, а даже совсем наоборот — весело чивикнул и сразу же выдал частую и звонкую дробь:
— Тр-р-р-р-р! Тр-р-р-р-р! Весна-а-а! Весна-а-а!
В ту же минуту стих ветер, прекратился снегопад, из-за туч выглянуло яркое и теплое солнце. Обрадованная кедровка снялась с ивы и полетела достраивать гнездо, а я выдернул из-подо льда серебристого хариуса.
Весенние дорожки
Оттепель. Снег мягко скользит под лыжами и почти не скрипит. Справа от меня темнеет заросшая ольховником и кустарниковой березкой лощина, слева нависла крутая сопка. Еще неделю тому назад на ней была одна-единственная заячья тропа, да еще по левому скату оставили свой след чубуки, так у нас называют снежных баранов. Сейчас сопка сверху донизу исполосована тысячью новых дорожек. Виноват кедровый стланик, что растет у самой вершины сопки. Он уже начал подниматься, при этом сбрасывает со своих лап комочки снега, те скатываются по склону, превращаясь на бегу в такие громадные глыбы, что из них впору лепить снежных баб.
После каждого такого комка на сопке остается дорожка. Одна шире, другая уже, третья вообще напоминает куропачий след, четвертая — мышиный. Вот прокатился ком с какой-то загогулиной, и на снегу отпечатались глубокие трехпалые следы. Словно здесь гулял страус величиной с хорошего быка. Чуть в стороне три бегущие рядом колеи, будто кто-то очень уж отважный скатился с сопки на трехколесном велосипеде.
Иду по пробитой у самого подножия сопки лыжне и пытаюсь представить, кому могла бы принадлежать та или иная дорожка. Вот прошел «глухарь», чуть дальше проползла «выдра», а вот канавка, оставленная «змеей» или «ужом». Поперек лыжни, прямо в лощину прошлепал «снежный человек». Нет, скорее «большой медведь». Отпечатки в точности повторяют медвежьи, и даже можно угадать, где оттиснуты пальцы, а где пятка.
Делаю еще несколько шагов и уже начинаю вглядываться в очередную снежную дорожку, как вдруг меня осеняет внезапно пришедшая мысль: «А ведь лыжню и на самом деле пересек медведь!»
Замираю на месте, осторожно оборачиваюсь и сразу же замечаю медведя. Он в какой-то сотне шагов от меня сидит на дне лощины под небольшим обрывом и вылизывает шерсть. Она у него рыжая и местами до того вытерта, что, кажется, мишку постриг неумелый парикмахер. Теперь медведь забрался подальше от чужих глаз и старается привести свою прическу в божеский вид.
Вот медведь дотянулся языком до подмышки, хотел, было, лизнуть, и вдруг учуял меня, да так с вытянутым во всю длину языком и замер. Варежки ушей нацелены в мою сторону, глаза смотрят вовсю, на свисающем, словно красный флаг, языке комок рыжей шерсти. Никак зверь не поймет, кто это перед ним: человек или обыкновенный пень? Нападать, удирать или оставить все без внимания?
Я стою, затаив дыхание, и даже не моргаю.
Кто кого переглядит? Кто кого перетерпит? Медведь не шелохнется, и я не шелохнусь, у меня свело ногу, у него язык наружу, я терплю, и он терпит.
Прошло, кто его знает, сколько времени, еще чуть-чуть — не выдержу и выдам себя. Да к счастью, с сопки сорвался очередной снежный ком и с разбегу влетел в лощину.
Медведь вздрогнул, спрятал язык и повернулся в сторону шума. Я только этого и ждал. Присел, стараясь не скрипнуть лыжами, отполз за выступ сопки, затем еще раз оглянулся и во всю прыть понесся домой.
МАЙ
В этом месяце весна рядом с зимой живет. В поселке и вокруг него зеленеет первая трава. Везде ручьи, лужи. Трясогузки гнезда строят, у котельной расцвели первые одуванчики.
Но сопки вокруг поселка белым белешеньки от снега и погода там совсем другая. Когда в поселке дождь, — в сопках снег. Когда здесь ветер, — там метель. Здесь уже комары кусаются, а там по ночам трещат настоящие морозы.
Мама этого понимать не хочет, и, когда мы с Ильей, собираясь на рыбалку, берем лыжи, грустно качает головой: «Дождь идет, а мы на лыжах! Людей не смешили бы. Ведь ничего кроме насморка не поймаете».
Мы не спорим, ловим на перекрестке попутную машину и едем до перевала. Там разводим костер, растягиваем над головами пленку, и принимаемся ждать ночного заморозка. В оттепель в тайгу соваться нечего. Там полно снега, он взялся водой, и расползается под лыжами, словно манная каша. Даже шага ступить невозможно. Мы пробовали и больше не рискуем.
Теперь надеемся, что все это схватится морозом. Но его нет. Над головами проносятся утиные стаи, у ручья поет возвратившаяся из Африки пеночка весничка. Иногда ее пение перекрывается хохотом куропача или верещанием зайца.
Сначала засыпает Илья, следом я. С рассветом оба прокидываемся от холода, убеждаемся, что заморозка нет, и торопимся к трассе. В шесть утра проходит рейсовый автобус, который увозит нас домой. Прокопченных дымом, сонных, замерзших, но не покоренных. Опытный рыбак Молоков уверял нас, что в мае десять ночей из тридцати одной обязательно с заморозками. Не может же быть, чтобы мы хоть один из них не поймали?
Медведь, который любит гулять возле лунок
Мама переживает, сестренки возмущаются, пацаны из детсада завидуют. Но мы с сыном герои! Мы молодцы! Дождались ночного заморозка и по насту пробились к озеру. Никто из поселковых рыбаков не сумел, а мы сумели! Шли в темноте. Вокруг хохотали куропачи, верещали зайцы, и ухал филин. Любой забоится. А мы не боялись, потому что мы мужики! Оставили за спиной два перевала, три ущелья и в полтретьего ночи вышли к зарослям кедрового стланика, за которыми прячется наше озеро. Можно было спуститься и к самому озеру, но там только снег и лед, а здесь у нас шалаш, целая куча дров и два теплых одеяла. Здесь мы дома.
Развели костер, жарим колбасу, кипятим чай, да вспоминаем, как Илью напугал куропач. Илья немного отстал, вдруг рядом с ним сел куропач, да как заорет: «Блек-блек-блек-блек-бле-ек!» Илья прямо присел от неожиданности. Потом от меня не отставал до самых стлаников.
Пока ели колбасу и пили чай, наступил рассвет. Илье хочется еще немного посидеть у костра, а мне не терпится проверить лунки. Наказал сыну никуда не отлучаться, сам ружье на плечо, удочки в руку и к озеру. Пусть ребенок немного отдохнет, да придет в себя от этого куропача. Надо же, так заорать, даже я вздрогнул.
По протоптанной среди сугробов тропинке спустился к озеру, подошел к ближней лунке и охнул. Весь снег вокруг утоптан медвежьими следами. В минувший раз, отрыбачив, я оставил для таёжных обитателей несколько хариусов. Пусть живущие возле озера горностаи, соболи и вороны тоже полакомятся. У них-то никаких удочек нет, а свежей рыбки хочется. О том, что сюда может заглянуть медведь, я даже не подумал. А он заглянул, и не то, что рыбу, даже снег, на котором лежала, съел.
«Хорошо, — подумал я, — что Илью возле костра оставил. Вот уж напугал бы ребенка. Медведь — это тебе не куропач!»
Так я подумал, похвалил себя за бдительность и принялся валенком затирать медвежьи отпечатки. Их натоптано возле каждой лунки. Наверно, полчаса затирал. Зато ни одного не оставил. Можно и Илью звать, теперь пугаться нечего.
Только я так подумал, сын к озеру сам спускается. Подошел, огляделся вокруг и говорит:
-Папа, я там сидеть больше не хочу. Этот в стланике прошлогодние шишки собирает, ветки ломает, совсем спать не дает. Иди, прогони его.
-Кого прогнать? – не понял я.
-Медведя! Кого еще. Говорю же тебе, он там шишки ест. Большой! Из кустов выйдет, на меня посмотрит, и снова давай ветки ломать…
Мы никуда ходить не стали. Прямо на озере зарядили ружье, по очереди выстрели в воздух, и принялись удить хариусов. Они клевали дружно. За каких-то пару часов мы натаскали полную коробку.
Когда вернулись к шалашу, медведя уже не было. Только валялись сломанные им ветки да разбросанные шишки.
Мы даже чай не кипятили. Пока держится наст, заторопились домой. К маме. Нужно успокоить, чтобы не переживала.
Ворон Карл и ворониха Карлуша
Мы с Ильей теперь хорошо знаем, что ворон и ворона совершенно разные птицы. Ворона намного меньше, любит жить в городе и копаться в бачке с мусором. Ворон – птица серьезная. Его дом – тайга или тундра. Он очень большой и сильный. Может поймать и съесть зайца, лисенка и даже олененка. И, конечно же, такими большими стаями, как ворона, не летает.
Но вот ночью ворон видит намного хуже нас с Ильей. Это мы знаем точно. Познакомились с ним по дороге к озеру Ульбука.
У нас на севере даже в мае везде полно снега, поэтому на рыбалку отправляемся на лыжах. Лучше всего это делать ночью. Когда мороз, и на снегу лежит ледяная корка. Днем ты в этот снег проваливаешься по пояс, а ночью идешь как по катку. Только льдинки под ногами позванивают.
Сначала идем вдоль ручья Эврика, затем поднимаемся на высокий перевал и наконец попадаем в темное заросшее высокими лиственницами ущелье. Здесь нас и встречает ворон. В ущелье у него гнездо. Хотя еще снег и мороз, но в гнезде уже пять яиц и через неделю из них вылупятся птенцы. Вот ворон у входа в ущелье и караулит.
Увидев нас, кричит то ли «Кар!», то ли «Карл!». Как все вороны, он ужасно гундосит, и понять его совершенно невозможно. Мы с Ильей решили, если кричит «Кар!», значит, здоровается, а если «Карл!», — хочет познакомиться.
Мы в свою очередь кричим ему «Привет, Карл!», а Илья еще и приветственно машет рукой. Потом долго идем ущельем, а Карл нас сопровождает. Перелетает с лиственницы на лиственницу, и каждый раз напоминает, что его зовут Карл.
Хотя ночь, мы с Ильей можем разглядеть на растущих в ущелье лиственницах каждую ветку. Ворон видит только лиственницы, а ветки разглядеть не может. Поэтому садится на ощупь, промахивается и зависает между веток. Одно крыло у него задрано, другое торчит в сторону. Даже смотреть на него жалко. Тем не менее, вид у ворона боевой, он в очередной раз сообщает свое имя, и перелетает к следующему дереву, чтобы снова устроить там треск и хлопанье крыльями.
Наконец, впереди лиственница, на которой у ворона гнездо. В гнезде сидит его ворониха Карлуша. Услышав наши шаги, она притаивается и ее совсем не заметно. Вот, когда минуем лиственницу, тогда выглянет. Хотя и нельзя этого делать, но ей ведь тоже хочется посмотреть, кто это прогуливается мимо ее гнезда?
Карл провожает нас до самого озера, затем сидит и смотрит, чем занимаемся. Мы останавливаемся возле выстроенного на берегу шалаша, разводим костер, кипятим чай, поджариваем сало, а он наблюдает. Теперь он молчит, словно его здесь и нет. Когда, наконец, позавтракаем и отправимся на озеро рыбачить, улетает.
Хотя мы уходим далеко от шалаша, и наша еда лежит на самом виду, Карл никогда ничего не трогает. Кедровки таскали, синицы клевали, даже поползни угощались, но Карл никогда. Когда же уйдем домой, обязательно все проверит. И возле шалаша, и у лунок. Проверит, и все вкусненькое соберет до крошки.
Однажды Карл украл у меня меховую подстилку, которую я подкладывал на льду под колени. Я отрезал эту подстилку от медвежьей шкуры, и она меня не раз выручала, а Карл утащил. Наверное, она нужна ему, утеплить гнездо.
В этот раз, отправляясь на рыбалку, Илья приготовил гостинцы Карлу и Карлуше. Кусочки колбасы, сыра и большую рыбью голову. Еще Илья решил подарить им воротник от своего пальто. Оно ему уже маленькое к тому же с протертыми локтями, вот Илья воротник и оторвал. Я помог ему разрезать воротник на пять кусочков. Скоро у воронов появятся маленькие. Каждому по теплой постельке и будет.
Птичьи передышки
Какой бы снежной зима не была, какие сугробы не насыпала, все равно среди этих сугробов можно отыскать маленькие плешинки. Это такие места, где метель выдувает снег до самой земли и их заметно даже издали. Охотники называют их выдува, а мы с Ильей передышки. Потому что там можно снять лыжи, развести костер и передохнуть.
По пути к озеру Маут таких передышек три. Первая на самом перевале. Здесь задерживаемся совсем немного. Чай варить рано, а без костра долго не усидишь. Везде одни камни, к тому же ветер тянет, как в трубу. Чуть передохнули и вперед.
Вторая передышка у Баранов. Мы называем ее так, потому что несколько раз встречали здесь снежных баранов. Баранья передышка куда уютнее. Главное, под ногами подушка прошлогодней травы. Здесь разводим костер и устраиваем чаепитие.
Последняя передышка на берегу Наливного озера. Летом в этом озере ловятся хариусы и ныряют утки. К зиме хариусы уплывают по ручью в соседнее озеро, утки улетают в теплые края, затем исчезает и вода. Остаются только куски льда да выглядывающие из под него камни.
Самое важное, что правый берег Наливного озера совсем лишен снега и здесь можно хорошо отдохнуть.
Здесь у нас небольшой шалаш, в котором две старых куртки и пошитый из ватных штанов спальник. Мы снова разводим костер, жарим на огне колбасу и сало, пьем чай. После, забираемся в спальник и спим до самого рассвета. С рассветом уходим на Маут и возвращаемся только на второй день.
Кроме нас, ни первой, ни второй передышкой никто не интересуется, а вот на последней мы видели следы зайцев, лисиц и даже медведя. Правда, медведь гулял здесь минувшей осенью, но ведь гулял же! Даже банку сгущенного молока унес.
И вот однажды в самом начале мая утроились на последней передышке спать, и проснулись от птичьего щебетанья. Выглядываем из шалаша, а весь берег усеян птицами. Черные похожие на скворцов птицы сидели на камнях, в траве и даже на полоске протянувшегося вдоль полянки снега. Одни что клевали, другие переговаривались друг с дружкой, третьи спали. И на нас никакого внимания.
Мы сразу поняли, что эта стая летит из теплых краев, и опустилась отдохнуть. А куда ей деться? Везде снег или голые камни, а здесь трава, семена разные. Можно перекусить, можно просто вздремнуть.
Оказывается у птиц, как и у нас с Ильей тоже есть свои передышки и эта передышка у нас общая.
Мы собрались, вылезли из шалаша, еще немного полюбовались птицами и отправились в сторону Маута. Шли и поглядывали на небо. Нам почему-то очень хотелось увидеть, как на нашу передышку опускаются еще одна стая. У шалаша еще немало свободного места, Илья раскрошил там почти полбулки хлеба и оставил спичечный коробок тараканов. То-то у птичек будет пир!
Олень Всеравно
У меня есть друг по имени Горпани. Он олений пастух. Минувшим летом я был у него в гостях и познакомился с оленем по кличке Всеравно. Вообще-то у оленей клички нормальные. Белого оленя так и называют «Белый», пёстрого – «Пёстрый», того, что со светлым пятном на лбу – «Лысый». Но есть и совсем неправильные. Огромную, словно лось важенку называют Дюймовочка, а маленького ласкового оленя «Горыныч».
Во всем виновато радио. Пасет Горпани оленей и носит с собою радиоприемник. Особенно ему нравится детские передачи. Слушает их Горпани, слушает, а потом, глядишь, в оленьем стаде появляются олени «Буратино», «Карлсон», «Вини-Пух», и даже «Хрюша» со «Степашкой»!
Я помогал Горпани рубить для печки дрова, собирал грибы и ловил хариусов. Пастухам рыбачить некогда, им нужно пасти оленей, вот я их жареными хариусами и кормил.
Однажды пришел с рыбалки уставший. Прямо ноги от усталости подгибаются. Да и как не подгибаться? Нужно нести на себе резиновую лодку, весла, удочку, да еще и пойманных хариусов. А от озера, где я рыбачил, километров пять.
Горпани пожалел меня и говорит:
-Зачем один все на себе таскаешь? Тяжело ведь, да и скучно без товарища рыбачить. Поговорить не с кем. Возьми с собою Всеравно». Он любит на рыбалку ходить.
-Какого еще — Всеравно? – не понял я. — Собаку, что ли?
-Нет. – смеется Горпани. – Оленя. Это такой олень, что его можно запрягать в сани, можно возить на нем мешки, можно ездить верхом. Ему все равно. Будет все нести и тащить. За это так и прозвали. Ты только угощай его тем, что сам ешь. Да разговаривай с ним по-человечески. Он все понимает, и будет тебе хорошим товарищем.
С тех пор я ходил на рыбалку только с Всеравно. Угощу оленя куском лепешки, дам полизать соли, привяжу ему на спину мешок с палаткой, лодкой, посудой, едой и в путь. До озера доберемся, развожу костер, накачиваю лодку и рыбачу. Всеравно пасется или стоит у костра и спасается в дыму от комаров. Потом я варю уху и кипячу чай. Когда все готово, наливаю миску ухи себе и миску Всеравно. Я специально для него возил большую миску. Олень выпивал уху, съедал вместе с косточками хариусов и даже подбирал лавровый лист.
Потом мы пили чай. Правда, чай Всеравно не пил, но свою порцию конфет съедал с большим удовольствием, затем с удивлением наблюдал, как я пью горячую воду…
Однажды задождило, я решил на рыбалку не ходить. Лежу в яранге, слушаю радио, заходит с улицы Горпани и говорит:
-Там твой олень на рыбалку уже собрался, и тебя ожидает. Стоит возле лодки с удочками, на ярангу смотрит. Скоро ли выйдешь? Я-то был уверен, что ему все равно – ходить на рыбалку или пастись возле стойбища. Оказывается, совсем не все равно.
ИЮНЬ
В конце мая и начале июня у нас разрешается охота на уток. Правда, только по выходным. Все охотники заверяют, что у уток тоже есть календарь, и они в нем хорошо разбираются. В рабочие дни вокруг поселка в каждом ручейке, каждой луже плавает по утиной стае, в выходные – пусто. Все улетают на дальние озера, а туда нет никакой дороги.
Остаются одни кулики. Особенно их много в торфяных канавах. Когда-то за мостом добывали торф, и прорыли глубокие канавы. Весной их заливает вода, куликам самое раздолье. Каких куликов здесь только не встретишь. Огромных кроншнепов, пестрых, словно попугаи, турухтанов, длинноногих улитов, и маленьких доверчивых зуйков. Следом за куликами к канавам прилетают ястребы. Конечно же, они надеются поживиться куликами, поэтому Илья их гоняет. Ястребы пищат и возмущаются. От самой Африки летят за этими куликами, и никто их не трогал, а здесь никакого покоя. Но от канав стараются держаться подальше.
Кроншнепы, улиты и турухтаны у нас только отдыхают. Посидели у воды, сполоснулись и снова в дорогу. Им на родину еще лететь и лететь. А вот зуйки уже дома. Эти величиной с воробья кулички сразу же принимаются устраивать свои гнезда. Прямо на земле. Раскопали небольшие ямки и отложили яички. Ни сухих стебельков, ни перышек не подстелили. Даже удивительно, как в таком гнезде будут жить птенчики?
И здесь мы с Ильей сделали открытие. Всего с орех величиной кулички вылупляются из яичек уже вполне самостоятельными. Их родители совсем не кормит. Чуть обсохли, выбрались из гнезда и следом за мамой к канаве. Сами комаров ловят, сами червяков из-под листьев добывают. Правда, когда заморосил дождь, сразу под маму. Головки из маминых перьев выставили, на меня с Ильей посматривают. Илья наловил комаров, и осторожно подошел к куличиной семье. Мама куличиха от страха голову втянула, а малыши совсем не боятся. Сразу же принялись комаров с пальца склевывать. Маленькие, рыжие, пушистые. С днем рождения, куличата!
Хариусы, которые живут на голубичном болоте
Рядом с нашим поселком есть болото. Там растут карликовая березка и голубика. Карликовой березки на болоте, наверно, в сто раз больше, чем голубики, но его почему-то называют голубичным. Может, потому, что от голубики людям больше пользы, а может, так удобнее называть. Попробуй, сказать: карликово-березковое болото, — сразу язык заплетется. А голубичное – ничего. Легко и приятно. Даже языку сладко.
На голубичном болоте растут грибы подберёзовики и живут два больших хариуса. О грибах знает весь поселок, о хариусах – только мы с Ильей. Это наш большой секрет.
Поселковые рыбаки, чтобы наловить хариусов, едут на мотоциклах до самой реки Буюнды, а о том, что хариусы водятся рядом с домом, даже не представляют.
Мы с Ильей сами обнаружили их случайно. Искали грибы и наткнулись на спрятавшийся в зарослях карликовой березки ручей. В нем воды — воробью по колено. Даже ведром не зачерпнуть. Лишь в одном месте небольшая ямка. Там ручей водопад устроил, вот ямку и вырыл.
Мы из этой ямки напились, здесь на Илью овод налетел. Голодный! С угрожающим ревом, словно он реактивный самолет, сделал несколько кругов и спикировал Илье на шею. Тот его сразу поймал и бросил на воду. Овод крылья распластал, гребет всеми шестью ногами и ни с места.
Неожиданно из-под склонившегося над ручейком куста выметнулся хариус, схватил овода и проглотил. Мы удивились. Откуда он взялся? Сколько собираем здесь грибы, даже маленькой рыбки не видели, и вдруг такой великан!
Сняли с себя рубашки и стали приманивать оводов. Давай, оводы! Налетай!
Они не задержались. То один закружит над голыми спинами, то второй. Мы их на лету ловим и бросаем хариусу. А тот ест. Лишь только овод воды коснется, цап и нет его. Мы даже удивляться стали, когда же этот хариус себе живот набьет?
Наконец, хариус наелся и спрятался под куст. Мы подождали его, и принялись одеваться.
И здесь произошло самое удивительное. Хотя мы оводов больше на воду не бросали, из-под куста выплыл еще один хариус.
Этот был намного меньше и, чтобы его накормить, хватило семи оводов. Наелся, уплыл под куст, и сколько мы оводов не бросали, больше ни один хариус не появился.
С тех пор мы с Ильей часто навещаем наших хариусов. Наловим мух и к голубичному болоту. Хариусы уже ждут нас, лишь бросим угощение на воду, сразу принимаются подбирать. Мы даже дали хариусам имена. Большого называем Амбал, а маленького просто Малыш.
Одно нас удивляет. Почему хариусы никогда не угощаютсмя вдвоем, и почему ни разу Амбал не уступил очереди Малышу?
А ведь живут под одним кустом и, по всему видно, друг друга не обижают, но, чтобы собраться да пообедать вместе, не получается. Сколько мы с Ильей не присматривались, а причины так и не узнали.
Оказывается, свои секреты есть и у хариусов.
Заглянуть за гору
В дождливую погоду дороги совсем раскисают, и до озера мы с Ильей добираемся пешком. Идти, конечно, нелегко, зато никого своим мотоциклом не пугаем. То глухаря, то соболя, а то и лося встретим. Потом разговоров на целый день.
Однажды шли мы, шли, присели отдохнуть, Илья и спрашивает:
-Папа, а что там за этой горой? Давай заглянем.
Я удивился. Двадцать лет хожу мимо этой горы. И один, и в компании с другими рыбаками, но никому в голову подобное не приходило. Конечно, заманчиво было бы заглянуть и за гору, но в ту сторону нет даже тропы. А здесь дорога, озеро с хариусами, избушка. Что еще рыбаку нужно?
-Не знаю, что там за горой — признался я сыну. – Наверно, тоже тайга. Как и здесь.
-Папа, — настаивает Илья. – Мы рыбы завтра наловим, а сегодня посмотрим, что за этой горой. Мне всегда кажется, там что-то очень интересное. Вдруг настоящий город. Автобусы, трамваи ходят. Детям мороженое продают. А мы здесь ходим и ничего не знаем.
У нас закон: «Что хочется напарнику, — не возражать!». Скажет, устал, – устраиваем привал, хочет чаю, – разводим костер, соскучился по маме, — возвращаемся домой. Вот и сейчас, — захотелось Илье заглянуть за гору, поднимаемся и вперёд.
Пока добирались до перевала, особых приключений не было. Вспугнули выводок куропаток, да немного полюбовались белкой. Белка ничуть нас не боялась. Сидела на лиственнице и спокойно грызла шишку. Можно было запросто поймать руками.
Наконец, мы на перевале. Внизу тайга, небольшая речка. Посреди речки белеет завал. В половодье речка собрала деревья со всей долины и свалила в одну кучу. Обычно возле такого завала вода вырывает глубокую яму, в которой собирается рыба.
Спускаемся к завалу и заглядываем в яму. Вода просвечивается до самого дна. Там плавают какие-то зеленые рыбы. Сиги! Точно, они! Хариусы в воде кажутся черными, а сиги зелеными.
Торопливо настраиваю удочку, привязываю к леске маленькую мормышку и наживляю личинкой. Сиг не охотится за комарами, как хариус. Рот у него совсем маленький и его добыча такие вот живущие на дне омута личинки. Наша наживка будет в самый раз. И, правда. Скоро кончик удилища затрепетал, я подсек, и вытащил первого сига.
Илья крикнул «Ура!» и заявил, что теперь его очередь. У нас закон: «Что хочется напарнику, — не возражать!» Как ни хотелось половить еще, но передаю удочку Илье…
До вечера мы поймали двенадцать сигов. Все большие, остроносые и невероятно жирные. Прямо, поросята, а не рыбы…
На второй день, когда возвратились домой, я рассказал своему другу Володе, о том, как Илье вдруг захотелось заглянуть за гору, и каких замечательных сигов мы там наловили. Володя удивился:
-Надо же, какой Илья молодец! А ведь и я, когда был маленьким, тоже любил за горизонт заглядывать. Прямо тянуло меня туда. Все мне казалось, что увижу что-то необыкновенное. Теперь не заглядываю. Обленился, наверное, или постарел?
Потом вдруг рассмеялся: — Давай-ка, тоже за Щучьи озера заглянем. Меня давно туда тянет, да никак не соберусь. Илью тоже возьмем. Хорошо?
Я не возражал. У нас закон: «Что хочется напарнику, — не возражать!»
Стреляющие олени
Это только кажется, что все олени одинаковы. Среди них есть ласковые и драчливые, веселые и грустные, щедрые и настоящие лакомки. Ласковые, — чуть свободная минута, лижут друг друга. Драчливые, — конечно, дерутся. Веселые — могут ни с того, ни сего понестись вскачь. Или танцуют на месте. Только и того, что через голову не кувыркаются. А вот лакомки…стреляют!
Лакомки все время пасутся впереди стада и принюхиваются, не пахнет ли вкусненьким? А нос у оленя такой, что за километр гриб сыроежку унюхает. Унюхал, покинул стадо и побежал к сыроежке. Остальные любители вкусненького бросаются следом. Хоркают, толкаются. Им-то кажется, что этих сыроежек впереди целая поляна. Кому хочется, без лакомства остаться?
Пастухи хватают палки и бегут заворачивать. Если грибов много, получается не пастьба, а сплошное мучение. Потом так и говорят: «Сегодня олени весь день по грибам стреляли. Даже ноги устали за этими лакомками гоняться».
Весной олени «стреляют» по пушице черноголовке, летом – по хвощам, грибам и даже рыбе. Нужно признаться, что по рыбе «стреляют» не одни лакомки. Я сам видел.
В августе на берегу Туромчи лежит выброшенная водой рыба. Из моря в реку приплыла, выметала икру и погибла. Солнце и ветер высушили её до фанерной твердости. Даже чайки не клюют. Но оленям – самое лакомство.
Мы перегоняли стадо на новое пастбище, все тихо мирно. И вдруг от реки долетел запах рыбы. Что здесь случилось! По стаду, словно ураган прошел. Все олени заволновались, захоркали, затем сорвались. Покачивая похожими на куст рогами, бежали тяжелые олени-быки, следом за ними неслись стройные оленухи, прыгали через кочки юные оленята. И все к реке.
Добежали, каждый схватил по сухой рыбине и принялся жевать. Чтобы она не вываливалась изо рта, приходилось задирать голову к небу. Издали казалось, что олени лакомятся рыбой и одновременно не сводят глаз с летающих над рекой чаек.
Я спустился к реке, перебрел на другой брег и обернулся. У самой воды от горизонта до горизонта с поднятыми вверх головами стояли олени и жевали, жевали, жевали.
Храбрые зайцы
Эти ушастики бегают у реки Буюнды. Из их шкур наши рыбаки грозятся пошить шапки. Все лето рыбаки жили в палатке на берегу реки. Ловили хариусов, солили и даже коптили. Запах вкусной копченой рыбы разносился по тайге, и это волновало зверей. По ночам они кружили у палатки, и утром рыбаки встречали на песке следы росомах, лисиц и даже медведей.
Были там и заячьи следы, но на них не обращали внимания. Не будут же зайцы есть рыбу. К тому же, трусишки они известные. Их к палатке и за уши не подтащишь. Пробегали мимо, вот следы и оставили.
Однажды рыбаки повезли копченую рыбу в поселок и оставили палатку без присмотра. Чтобы в нее не забрались звери, возле входа повесили старую рубаху. Подойдет росомаха или медведь, почует запах человеческого пота, сразу убежит. Вдруг там человек спрятался, а у него ружье! И, правда. Ни росомаха, ни лисица, ни медведь к палатке даже не смели казать носа. Походят вокруг, понюхают воздух, и в кусты. Страшно!
Но вот зайцы не испугались. Им после травы-пушицы и корешков иван-чая соленного захотелось. Они пропитанную соленым потом рубаху и съели. Одни пуговицы оставили. Дня через два принялись за палатку. Правда, в палатке выели всего одну дырку. То ли в том месте рыбаки соленой водой плеснули, то ли просто потными руками брались, – не знаю. Зайцы у самого входа окошко и выгрызли.
Сквозь это окошко кедровки в палатку забрались и все рыболовные крючки унесли. Зачем этим птицам крючки – я не знаю. То ли захотелось украсить своё гнезда, то ли эти крючки червяками пахли?
Через неделю рыбаки возвратились к палатке. Рубашки нет, крючков нет, в палатке дырка, а вокруг заячьи следы. Они страшно на зайцев рассердились, взяли ружья, и пошли искать. Все кусты излазили, под все деревья заглянули, а найти не могут. Ходят, ругаются. Никак им не понятно. Ну, хорошо, зайцы рубашку съели, палатку съели. Зайцы это могут. Так зачем же еще и крючки утащили? Рыбачить собираются, что ли?
Кедровки, которые на самом деле крючки унесли, следов-то не оставили, вот рыбаки на зайцев и подумали.
А ушастые храбрецы сидели на сопке и смеялись.
Как девчонки разбираются в таежной жизни?
Когда Илья был такой маленький, что его не принимали даже в ползунковую группу, я брал в походы его старшую сестру Лиду. Она уже знала буквы и помогала маме мыть посуду, но в таежной жизни не разбиралась совершенно. Как-то собрались за грибами, и я прихватил с собою ружье. Медведи почти на каждом шагу, а со мною ребенок.
Недалеко и ходили, но маслят набрали полную корзину. Будет маме работы готовить припасы на зиму. Тащим эту корзину домой, вдруг Лида показывает на ружье и спрашивает:
-Папа, так ты ни одного зверя и не убил?
-Не убил, — согласно киваю головой.
-Тогда убей хоть меня, — сокрушенно заявляет Лида.
Я принялся ее отговаривать:
-Да какой же ты зверь? Ты маленькая, красивая, ласковая. И умытая, и причесанная, и даже с бантами. А зверь лохматый, страшный и злой. К тому же сейчас лето и у всех зверей маленькие дети. У медведей медвежата, у волков волчата, у лисиц лисята. Их кормить, любить, защищать нужно. А если папы или мамы не станет, кто потом о них позаботится?
Лида на какое-то время задумалась, затем спросила:
-А другие звери здесь есть?
-Есть, конечно, — отвечаю ей. –Зайцы, бурундуки, белки. Только это мы для них страшнее любого зверя. Сама видела, как заяц от нас убегал.
И вдруг Лида сказала то, что не скажет ни один мальчик в мире. Она сказала:
-Тогда надо ружье выкинуть. Совсем сломать и выкинуть. Зачем нам это ружье?
И после этого вы будете говорить, что девчонки разбираются в таежной жизни?
Чем пахнет щука?
Все знают, что корюшка пахнет огурцом. Зеленым, вкусным.
Хариус тоже немного пахнет огурцом. Еще от него веет ароматом только что выпавшего снега и мятными конфетами.
А чем пахнет щука?
Да ничем. Рыбой. У нас в детском саду девочка из старшей группы так и сказала: «Я рыбу не люблю. Потому что она рыбой пахнет!»
Мы с Ильей на девочку не в обиде. Еще молодая, поэтому так и говорит.
Однажды поехали на мотоцикле за жимолостью, а ее нет. То ли кто собрал, то ли просто не уродила. Мы и вырубки до самых сопок исследовали, и старые покосы вдоль речки прошли, а всего лишь донышко ведра прикрыли.
Что делать? Домой возвращаться рано, да и не хотелось с пустыми руками-то.
Если бы мы были, как девочка из старшей группы, наверняка до слез расстроились. Потому что такие девочки кроме, собирать ягоды, ничего и не умеет. Но мы-то мужики! Жимолости не нашли, зато отыскали старицу. Такое место, по которому когда-то бежала речка. Бежала-бежала, нанесла гору вырванных с корнями деревьев, да сама себе дорогу и перегородила. Пришлось ей новое русло прокладывать, а в старом щуки завелись. Большие! Мы с Ильей сразу удочки настроили и наловили полный рюкзак.
Дальше новая беда. Мотоцикл-то оставили за болотом, а у нас рюкзак со щуками, лодка, ведро. Мне сколько не унести. С Ильи достаточно удочек и его рюкзака с едой и чайником.
Развели костер, подъели продуктов, даже одну щуку на углях зажарили. Все равно в один заход не донести. Решили оставить мотоцикл в тайге и плыть в лодке до моста. Там возле костра переночуем, а утром автобус отвезет прямо в поселок. Мама, конечно, будет волноваться, но мы ее предупреждали.
Погрузились в лодку, скомандовали «Полный вперед!» и отчалили.
Сначала кроме лиственниц да ивняка ничего видно не было, затем открылись уставленные стогами покосы. А дальше увидели и самих косарей. Сидят на берегу, рыбу ловят. Мы, конечно, причалили, узнали, что ничего у них не клюет, и подарили пять щук. По одной на брата. Те обрадовались, позвали в гости и на прощанье вручили целое ведро жимолости.
Плывем дальше. Радуемся. И ягода есть, и рыба! Нужно же, как повезло!
Вдруг, хоп! Олени. Да много. Может, тысяча, а может, и больше. Одни пасутся, другие лежат, а некоторые забрели в реку. То ли от комаров спасаются, то ли слишком уж им жарко. Нас увидели, бегом на берег. Там паника. Откуда ни возьмись, пастух с собакой. «Здравствуйте! – кричит. – У вас чая нет?!»
У нас этого добра целая пачка. Причалили к берегу, чаем поделись, еще и трех щук в придачу подарили. Пастух обрадовался: «Выручили нас. Второй день без чая сидим. За щук тоже спасибо! Сейчас мы из них уху сварим».
Пока уху варили, подошли еще два пастуха. Эти, не сколько чаю и щукам, сколько Илье обрадовались. У них дети в поселке остались, соскучились, вот и давай с Ильей развлекаться. И верхом на олене катали, и обшитую бисером шапку, и самодельный ножик подарили. Хорошо им, Илье тоже весело. А когда узнали, что мы в тайге мотоцикл оставили, решили туда отвезти. До моста плыть долго, к тому же ночевать у костра холодно. Запрягли оленей в нарты и прямо по траве покатили. Мы даже не знали, что можно без всякого снега на санях кататься. Едем, песни поем, пастухи тоже подпевают. Хорошо!…
С тех пор минуло почти полгода. Однажды я ставил жерлицы на налимов и поймал щуку. Пришел домой, раздеваюсь, а здесь Илья из садика явился. Постоял на пороге, носом поводил и говорит:
-Папа, ты опять щуку поймал? Я еще в коридоре услышал, как она здорово пахнет. Помнишь, как мы щук ловили, а потом на оленях катались. Весело было, да?
Я согласно закивал головой, потому что с того самого дня и для меня щука пахнет счастьем!
ИЮЛЬ
Для нас с Ильей этот месяц примечателен встречей с птенцами. Куда бы ни отправились, обязательно встретим, то глухарят, то утят, то рябчиков. Доверчивые, бестолковые. Взрослые птицы при виде человека удирают во всю прыть, а эти не торопятся. Интересно им, кто это такой большой ходит? Мы долго любовались птенцами, потом ходили проведать. Хотелось узнать, как они там живут?
Однажды мы гостили у пастуха Горпани, отправились с оленеводами в кочевание, и встретили двух журавлят. Желтых, словно яичный желток, величиной с Илюшкину шапку, длинноногих и длинношеих. Журавлята в одиночестве шагали по тундре и что-то клевали. Взрослые журавли держались в стороне и переживали, как бы мы их малышей не обидели.
А мы ехали на оленьих упряжках и радовались. Оказывается, сто лет тому назад этих журавлей здесь было видимо невидимо. Но началась война и почти всех журавлей застрелили. А те, которые остались, собрались в стаю и улетели. Целых сто лет наша тундра была без журавлей. Теперь вот возвратились. Правда, всего одна пара. Но уже устроила гнездо, и вывела журавлят.
Оленеводы радуются им, как какому-то счастью. Три часа едем за журавлятами и все три часа только о них и разговоры.
Нам с Ильей интересно, что они там клюют, и вообще, хочется рассмотреть все поближе. Пастухам это не нравится, но мы гости, а гостю здесь отказывать нельзя. Осторожно, стараясь не сделать лишнее движение, приближаемся к журавлятам. Один журавленок остановился, вытянул шею и тоже пытается нас рассмотреть. Второй продолжает клевать. Теперь хорошо видно, что он собирает морошку. Это нас совсем удивило. Мы думали, что журавлята питаются только ящерицами да змеями, оказывается они, как все дети, любят полакомиться сладкими ягодами.
Зашумели крылья, и на морошковую поляну опустился большой журавль. Подошел к журавленку, который клевал ягоды, и положил перед ним большую рыжую мышь. Тот мышь сразу проглотил и заел морошкой. Вкусно!
…Целую неделю мы жили в стойбище оленеводов, и целую неделю удивлялись. По несколько раз в день журавли пролетали над стойбищем, и каждый раз взрослые и дети выходили посмотреть. Как бы заняты не были, бросали все дела и торопились на улицу. Стоят, смотрят, радуются.
Когда мы с Ильей уезжали, бригадир оленеводов Горпани наказал обязательно приехать в гости и следующим летом. Тогда здесь у них будет лучше, тогда здесь будет летать трие больших журавля. Целая стая! А в том, что журавли вернулись сюда навсегда, у него нет никакого сомнения. Здесь они дома. Здесь у них родина!
Бабочка, которая родилась в рубашке
Один охотник рассказывал, что куропатка знакомится с цыплятами за несколько дней до того, как вылупятся из яиц. Через скорлупу. Она-то, лишь цыплята появятся на свет, должна увести их от гнезда. Везде кусты, кочки. Долго ли потеряться? А малышей много, и каждый пищит по-своему. Кого звать, кого среди травы искать? Поэтому она с ними, через скорлупу и разговаривает: «Здравствуйте, дети!». Они каждый из своего яйца: «Здравствуй, мама!». Таким способом голос друг друга и запоминают.
Я не поверил охотнику, но минувшим летом и со мною случилось похожее приключение. Правда, высидел не цыпленка, а очень красивую бабочку.
Если хочешь узнать, как всё произошло, дай руку и пошли на Старые вырубки. Может, нам повезёт эту бабочку встретить.
Мы с братом Леней там сено косили. Место красивое. Река, сопки, цветов не сосчитать. И герань, и ирисы, и иван-чай, и клевер. А на вырубке, из старых лиственничных пней шиповник растет. Каждый пень снизу до верху большими розовыми цветами усыпан. И над всем этим бабочки летают. Белые, жёлтые и даже коричневые. Я таких красивых бабочек никогда не видел.
Чтобы было, где жить, шалаш соорудили. Рядом костер. Над ним чайник с чаем, котел с макаронами. Что еще косарям нужно?
Утром, пока роса, косим траву. Днем сушим и складываем в стожки. Вечером отправляемся на рыбалку. Хариусы в реке хорошо клевали.
Потом начались дожди. Ни косить, ни сушить нельзя, и мы возвратились в поселок.
Зашел в квартиру, только начал раздеваться, вдруг слышу, по животу что-то ползет. Я рубашку расстегнул, а оттуда бабочка. Желтая-желтая, словно утреннее солнышко светится. На мою ладонь перебралась, развернула крылышки и замерла.
Откуда она взялась? Отвернул подол, а там пустой кокон. Бог мой! Да это же гусеница ко мне под рубаху забралась, там превратилась в бабочку, и я эту бабочку животом грел. Словно куропатка своего цыпленка. Может, она и мне как-то по-своему говорила: «Здравствуй мама!». Только я не слышал.
Когда подумал это, у меня прямо комок к горлу: «Здравствуй, моя красавица!».
Осторожно вышел из квартиры, все так же, держа на весу руку, минул поселок и покарабкался на сопку. Бабочка сидела на ладони и щекотала ее хоботком.
На вершине сопки я повернулся в сторону сенокоса и поднял бабочку вверх: «Ну, до свиданья, родненькая. Лети!». Она взмахнула крыльями и полетела. Я стоял и долго смотрел ей вслед. Мне было хорошо и немного грустно.
Самая храбрая собака
Она живет через три дома от нас, и все соседи ее очень любят. Да и как не любить? Маленькая, беленькая, пушистая, а уж ласковая! Каждый может ее погладить и даже взять на руки. Ничуть не сердится, да еще и норовит лизнуть в нос.
Вообще-то собаку зовут Пушок, но хозяин собаки Серега обзывает ее террористом, провокатором и даже предателем. На все эти обидные клички Пушок с радостью откликается и виляет хвостом. Потому что Серега рыбак, а Пушок больше всего на свете любит ездить на рыбалку. Нет, не рыбачить. Это Серега, лишь подъехали к реке, хватает удочку и принимается удить хариусов. Пушок отправляется искать медведя. Перемеряет все болотины, обежит все ягодники, заглянет в каждую лощину, но обязательно найдет. И пусть медведь будет огромным, как стог сена, Пушка это не испугает. С восторженным лаем бросается на зверя и пытается схватить за заднюю ногу.
Шкура на медведе толстая, шерсть мохнатая, Пушок едва более кошки. Как не пытается укусить, а только маленький пучок шерсти вырвать и получается.
Медведь очень удивлен, откуда эта собака взялась и, что ей нужно? Только что лакомился ягодами, никого не трогал, даже за бурундуками не гонялся, и вдруг эта напасть. Он машет огромными, как бревна, лапами, словно отгоняет надоевшую муху. Мол, кыш отсюда. Чего привязалась?
Муха, конечно, испугается и улетит, а вот Пушка это приводит в еще больший азарт. Он вьюном проскальзывает между медвежьими лапами, описывает круг и впивается в медвежью пятку. Медведю больно, взрывая мох, он несется за Пушком по голубичнику, тот ныряет за ближнюю лиственницу, и медведь остается ни с чем.
Забыты ягоды, потеряна всякая осторожность, в лобастой башке медведя только одна мысль: поймать и растерзать Пушка. Он рычит на всю тайгу, ломает молодые лиственницы и взрывает кочки. Еще мгновенье и с маленьким наглецом будет покончено.
Пушку становится страшно. Прижав хвост и уши, во всю прыть несется к Сереге, который, ничего не подозревая, удит хариусов.
Сереге хорошо. Светит солнышко, шумит вода, плещется рыба. Где еще так отдохнешь?
Вдруг сзади раздается жуткий звериный рев. Серега поворачивается и видит, прямо к нему белым шариком катится Пушок, а за ним огромный и рыжий, словно стог сена, медведь. Как был с удочкой, Серега подхватывает Пушка на руки и ныряет в ледяную воду. Глубоко. По самую шею.
Медведь подскакивает к реке, забредает по колени, но дальше почему-то не лезет. То ли холодная вода охлаждает его прыть, то ли боится Сереги. А вдруг это у него не удочка, а самое настоящее ружье?
Порычав для порядка, медведь уходит в тайгу. Серега вылезает на берег и принимается разводить костер. При этом он обзывает Пушка террористом, провокатором и даже предателем, но тот ничуть не обижается. Только стряхивает воду и восторженно виляет хвостом.
Утка Клара
Сегодня мы отправляемся в гости к дикой утке. Я называю ее Клара. Когда-то у нас была коза с белыми пятнами возле глаз. Хитрая! Через любой забор к капусте забиралась. Звали козу Клара. На голове дикой утки тоже белые пятна. Вот козья кличка к ней и прилипла.
Живет утка Клара недалеко. Сразу за поселковой свалкой есть багульниковое болото. Багульник – это низкий кустарничек с белыми цветами. Из этих цветов делают лекарство. Но, если их нанюхаешься, будет болеть голова.
У утки Клары голова не болит, хотя она нюхает эти цветы с утра до ночи. Может, привыкла, а может, просто не обращает внимание. Потому, что ей некогда. Она мама, и у нее сорок утят.
Вот ты, малыш, услышал и решил, что утка Клара снесла сорок яиц и высидела сорок утят. Ты не прав. Сорок яиц в гнезде не поместятся, и сколько утят ни одна утка не выводит. Просто Клара плавает по бегущей среди багульниковых зарослей речке Змейке и собирает осиротевших утят. У одних маму утку схватил ястреб, у других — убили браконьеры, третья — сама бросилась в зубы лисице.
Утка, когда лисица подкрадется к ее утятам, падает на землю и прикидывается, что не может взлететь. Это для того, чтобы лисица подумала, что утка ранена, и стала ее ловить. А утята тем временем спрячутся. Но случилась беда. Утиная лапа запуталась в прошлогодней осоке, лисица утку и схватила. Утята добежали до речки, бросились в воду и спаслись. До самого вечера они ожидали маму, но не дождались, а вечером их приняла в свою семью Клара.
Я познакомился с нею недели три тому назад. Отправился к речке Змейке прогуляться, и вдруг прямо в ноги бросилась утка. Крылья волочатся, сама взъерошенная. Я подумал, что утка раненная, и хотел схватить, а она вдруг взлетела и села на воду.
Здесь и увидел утят. Словно большая пушистая шапка сбились под растущим у берега ивовым кустом, и даже головы попрятали.
Я сел на кочку и принялся ждать. Утка Клара плавает по реке и тихонько крякает, а утята притаились под кустом и делают вид, что это их не касается.
Вдруг один утенок отделился от «шапки», коричневым корабликом закачался на волнах и поплыл к утке. За ним второй. Третий. Плывут и плывут. А я считаю. Когда насчитал сорок утят, «шапка» закончилась. Зато рядом с уткой Кларой целый утиный птичник.
Одни утята почти с взрослую утку, другие поменьше, а третьи совсем хлопунцы. Интересно, помнит ли Клара, какие утята родные, а какие приемные?
Потом подумал и сам себя отругал. А зачем ей помнить? Всех она любит, всех защищает, каждому готова придти на помощь.
Все родные!
Кузнечики, дождевые черви и рыцари
Если кого спросят, кто быстрее кузнечики или дождевые черви, даже думать не станет. Кузнечики, конечно. Пока его догонишь, три пота сойдет. А дождевой червь, — где выкопали, — там и лежит. Даже ног нет.
Мы с Ильей тоже так думали, теперь думаем совсем по-другому.
Шли на рыбалку к Горелым озерам, да наткнулись на жимолость. Это ягода такая. Ее у нас северным виноградом называют. Сладкая, вкусная. Главное, полезная. Витаминов ней не сосчитать.
Мы сразу удочки в сторону, и за жимолость. До вечера полное ведро и большую банку, в которой кипятим чай, набрали. Собрались домой, а кузнечики и дождевые черви, которых для рыбалки приготовили, целехонькие. Мы кузнечиков у шалаша вытряхнули, а червям грядку вскопали, колбасы с хлебом накрошили, остатки супа вылили. К следующему выходному Илья новых кузнечиков возле дома наловит, а за червями нужно к самой реке идти. Кузнечики, конечно, разбегутся, а черви у шалаша жить будут. Еды-то им вдоволь оставили!
Через неделю возвращаемся к озеру, а в грядке ни одного червя. Сбежали. Хлеб на месте, картошка от супа на месте, даже колбаса целехонькая, — червей ни единого.
Зато кузнечики все на виду. Вокруг шалаша прыгают, стрекочут, размножаются. Один Илье на руку забрался, ладонь усиками щекочет, словно здоровается. Сыну это понравилось, он сразу коробку с новыми кузнечиками открыл и тоже возле шалаша вытряхнул:
-Лучше мы снова ведро жимолости наберем. Мама жимолости куда больше, чем хариусам обрадуется. Хорошо, папа?
Мне, конечно, рыбачить лучше, чем собирать жимолость. Но уже давно договорились с Ильей, что мы для мамы настоящие рыцари. И даже дали рыцарскую клятву. Приходится держать марку. Снимаю рюкзак, вытаскиваю банку из под чая, и направляюсь к жимолостным кустам. Не дал слово – крепись, а дал – держись!
Олень в бараньей шкуре
Минувшим летом я заготавливал сено коровам из нашей фермы. Зима на севере длинная, сена нужно много, вот к родителям и обратились. Нужно выделить косаря. Иначе дети останутся без молока, и придется пить сгущенку. А от сгущенки какая польза? Ни витаминов, ни сметаны, ни творога. Только и того, что сладкая. А у меня в семье трое детей, вот и согласился.
Сначала косил траву, сушил и складывал в стога вместе с братом Лёней, потом брат уехал в поселок, и пришлось заменить его оленем по кличке Чикаго.
Этого оленя мне навязали оленеводы. Почему навязали, а не подарили или просто отдали, сейчас объясню. Года три тому назад на этого оленя напал медведь. Вцепился зубами и когтями, но удержать не смог. Медведь-то молодой, а Чикаго уже ходил в упряжке, таскал груженные пастушьим добром тяжелые нарты-сани. Он медведя сто метров через кусты протащил, оставил в его зубах большой кусок шкуры и убежал.
Со временем рана на спине оленя зажила и покрылась черной шуршащей кожей. Все бы ничего, но новая шерсть на ней не росла, и бедному оленю стала не жизнь, а мучение. Зимой спина мерзла, летом кусали комары. Пастухи же ничем помочь не могли. Вернее, не имели права. По их убеждению, теперь Чикаго принадлежал медведю, а тому, кто коснется его хоть пальчиком, зверь будет мстить. Так меченый олень и останется жить у оленеводов до самой старости, а медведь будет ходить к ним в гости и проверять, все ли с его оленем в порядке? А зачем пастухам такие гости?
Вот, если бы я забрал у них Чикаго, тогда — другое дело. Живу в поселке, медведь меня не знает, и мстить, конечно, не сможет. А олень большой, жирный. Мяса получится много. Они мне за это широкие охотничьи лыжи подарят. По любому снегу буду ходить. Таких в магазине ни за что не купишь.
Я подумал, привязал к меченому оленю выстроганные из тополя лыжи и повел к сенокосу. Когда добрались, гляжу, вся спина оленя покрыта комарами, словно болотная кочка мхом. Провел ладонью, мокрой от давленых комаров стала. Пришлось шить из старого бараньего тулупа похожую на седло попону. Привязал эту попону к оленьей спине и обвешал рыбацкими колокольчиками. Обычно эти колокольчики я цепляю на удочки, теперь повесил на оленя. Чикаго обнюхал новый наряд, позвонил колокольчиками и принялся угощаться крепко посоленными сухарями, которых я выставил полную миску.
Всю ночь он пасся возле избушки и звонил колокольчиками, а утром я связал из лиственничных жердей волокушу, запряг в нее Чикаго, и мы принялись возить сено. Он, и вправду, оказался очень сильным, к тому же, по-видимому, соскучился по работе. К вечеру на моем покосе не осталось ни одной не убранной копны.
…Медведь появился у покосов на третий день. Первым его учуял Чикаго. Прибежал к избушке, вид до того испуганный, что даже меня узнал не сразу. Я за ружье и к озеру, а там медведь. Стоит на берегу и глядит в мою сторону. Большой! Но с виду довольно смирный. Неужели и вправду он решил мне мстить?
-Эй ты, юный мститель! – кричу медведю. –Мало того, что покалечил оленя, еще и разбираться пришел! Может, не стоит этого делать? У тебя — зубы и когти, у меня — ружье. Кто с кем разберется – сказать трудно. Давай лучше дружить. Завтра я хариусов тебе целое ведро в этом месте оставлю. Вкусные! А Чикаго больше не обижай. Ты его и так напугал. Хорошо?
Медведь меня выслушал, повернулся и скрылся в тальниках…
Я, как и обещал, наловил ведро хариусов и высыпал на берегу. Но медведь больше не появился. Так хариусы и валялись, пока их не растащили вороны и горностаи.
Но, может, просто медведь своего оленя не узнал? Олень серый, бараний тулуп на его спине серый. Издали никакого шрама не видно. А медведь-то искал меченого!
Володя Мачко и олень Чикаго
Когда я был маленьким, у нас в селе не то, что телевизора, даже радио не было. Зато был гармонист Володя Мачко. Днем Володя работал в кузнице, а вечером играл на гармошке и пел песни. Одна из песен была об американском городе Чикаго. Мы ее любили и даже самые маленькие пацаны знали, что в Чикаго живут одни ковбои. Эти ковбои пасут быков и коров, скачут на лошадях и никого не боятся. Особенно нам нравился припев:
Берем быка на два крюка,
Еще на крюк корову.
Бык «му!», а мы его чик-чик.
Бык брык. Готово!
Я, как только узнал, как зовут моего оленя, сразу вспомнил и свое село, и Володю Мачко и, конечно же, песню про Чикаго. Вспомнил и спел. Оленю песня не нравилась, хотя когда-то я даже пел в школьном хоре, и меня за это хвалили. Но, может, он понял намек. Ведь оленеводы-то отдали мне своего оленя на мясо. Не зря же, когда я пел «Бык брык. Готово!», Чикаго сердито фыркал и пытался боднуть рогом.
Новый муравейник
Буюнда река быстрая, полноводная. Лишь дождь, начинает подмывать берег. Вместе с берегом в воду падают огромные лиственницы, беличьи гнезда и даже медвежьи берлоги. Хорошо, медведи летом в берлогах не спят, а то бы всех утопило.
Однажды у нас с Ильей унесло целый муравейник. Сначала муравейников было два. Большие! Один даже выше Ильи. Илья муравьев сгущенкой подкармливал. Намажет палочку сгущенкой и положит на муравейник. Муравьи ее облепят и ну, угощаться.
Илье интересно. Сначала угостит один муравейник, потом второй, затем палочку оближет, а она кислая. Это муравьи в свою очередь Илью муравьиной кислотой угощают.
И вот переплываем на лодке Буюнду, Илья к муравейникам, а одного уже нет. Смыло! Второй тоже скоро в воде окажется. Не долго думая, расстелили на берегу старый мамин плед и давай муравейник на него перекладывать. Муравьи не понимают, что мы их спасти хотим. По рукам бегают, кусаются. Но мы терпим. Наконец, весь до самой земли собрали. Связали плед веревкой и в лодку. Не сколько веслами гребем, сколько покусанные муравьями руки в воде полощем. Больно!
Наконец, причалили, красивую поляну в лесу нашли и соорудили новый муравейник. Муравьи немного успокоились, а когда Илья целых пять палочек со сгущенкой им на обед приготовил, совсем притихли. Облепили палочки, лакомятся.
Чрез три дня прошел сильный дождь, и мы с Ильей отправились узнать, как там чувствуют наши муравьи?
Нормально чувствуют! Весь муравейник, словно черепицей, укрыт листочками багульника. Там, откуда мы его переселили, багульник не растет. Здесь сколько угодно. Муравьи быстро сообразили, что багульниковая крыша самая надежная. Вот и постарались. Теперь новый дом обживают. Одни гусеницу на обед тащат, другие жука, третьи семечко осоки. Нормально.
Переплыли Буюнду, даже того места, на котором стоял муравейник, нет. Унесло вместе с куском берега.
Лишь на песке, где расстилали плед, десятка три муравьев обнаружили. Мы тогда небольшую ямку в песке выкопали, чтобы удобнее муравейник перекладывать, они в этой ямке и собрались. Наверно она муравьям родным муравейником пахла, поэтому в ней и сидели.
А ведь всю ночь шел дождь. Рядом сколько угодно поваленных деревьев, спрячься под любое и пережидай непогоду. Так нет же, они ямку сторожили.
Но может, муравьи просто дожидались нас с Ильей. Не могло же быть, чтобы мы их так оставили?
Осторожненько, по одному пересадили муравьев в коробку из-под чая и погребли к новому муравейнику. То-то радости будет, когда снова дома окажутся!
Охраняется государством
Если рыба клюет неважно, Ильи хватает ненадолго. Немного с удочкой походил, и уже надоело. То его оводы закусали, то есть хочется, то потянуло на сон. Я ничего не имею против. Выехали на рассвете, понятно, ребенок не выспался, и отправляю к костру. Илья какое-то время валяется на старом мамином пледе, затем берет коробку с оводами, припасенные из дому колбасные шкурки и отправляется искать муравейники. Он уже знает, где их устраивают муравьи. Знает и то, что вечером муравьиные яйца хранятся в глуби муравейника. Ночью там теплее. Но утром муравьи перетаскивают под самую крышу. Поближе к солнышку. Наверно, об этом знают и медведи. Поэтому-то муравейники только по утрам грабят. Ведь большего лакомства, чем муравьиные яйца, для них нет.
Оно бы ничего. Муравьиная мама-царица снова отложит яйца, а муравьи вырастят новых муравьят. Но беда в том, что после медведя, на муравейнике остается ямка. Муравьи очень старательные хозяева, каждые четыре дня меняют на муравейнике крышу, и даже могут залить муравьиной кислотой лесной пожар, но вот засыпать эту ямки не догадаются. В первый же дождь там собирается вода, и муравейник начинает гнить. Приходится муравьям собирать припасы, брать в челюсти куколок и отправляться на поиски нового пристанища.
Илья находит пострадавший от медведя муравейник, приводит его в порядок, и принимается угощать муравьев. Муравьям нравится все: оводы, колбасные шкурки и даже рыбьи косточки. Облепили и потащили в норку. Тот тянет вперед, другой назад, третий в сторону. Кажется, никакого порядка. Но, гляди, все гостинцы один за другим исчезают в норках.
Покормив муравьев, Илья достает из рюкзака листок бумаги, фломастер и большими печатными буквами пишет: «Академия наук! Охраняется государством!». После прикрепляет его над муравейником.
Похожее предупреждение оставили после себя геологи, когда соорудили свой знак неподалеку от нашей охотничьей избушки. Илье это понравилось, он решил таким же способом защитить муравьев.
И что интересно, какой бы голодный медведь мимо муравейника не проходил, ни за что не тронет. Хоть и хищный зверь, а соображает, если охраняется государством, значит это очень серьезно.
На Эльгене
Мы с Ильей стараемся чистить рыбу прямо на рыбалке. Особенно щук. Маме меньше работы, к тому же, если щук чистить дома, чешуя летит по всей кухне. Да и самим интересно узнать, кого же в этот раз съела щука?
И вот отправились на Эльген, наловили огромных щук, почистили, разрезали, а в животах щурята! По три-четыре в каждой рыбине.
Илья, понятно, сердится. Ну, ловили бы гольянов или хариусов. Так нет же, глотают собственных детей!
Затем отыскал большую консервную банку и принялся варить этих щурят, чтобы угостить муравьев. Это я посоветовал. Здесь у нас три знакомых муравейника. Мы их давно подкармливаем. Если угостить сырой рыбой, муравьи могут с нею не справиться, потом на запах явится медведь и разорит все муравейники. А от варенной уже к вечеру только сухие косточки останутся.
Илья понес угощение к муравейникам, возвращается встревоженный:
-Папа! Там муравейник пропал, совсем без муравьев. И на втором почти не осталось.
Мы туда, и правда. Крайний от ручья муравейник потемнел и расползся, словно старый гриб. Главное, ни одного муравья. Если бы похозяйничал медведь, следы остались. А так, целый целехонький. Но, самое удивительное, что и средний муравейник доживает последние дни. На третьем муравейнике все нормально. Сто, а, может, двести муравьев облепили сваренных Ильей щурят, рвут челюстями, тащат в норки, а на среднем всего три или четыре стараются.
Говорю Илье, бывает, вода снизу к муравейнику подбирается. Люди ее не видят, а муравьи запросто. Вот и убежали. Но, скорее всего, виноват жук лемезуха. Небольшой такой жук заползает в муравейник и устраивается словно дома. Муравьи к нему, чтобы съесть. Как же, мясо само в муравейник пришло. Но не тут то было! Лемезуха приготовил им свое угощение – капельку самого настоящего наркотика. Муравей эту капельку попробует, и сразу засыпает. Хорошо ему. Часа не пройдет, как половина муравьев блаженствует, остальные торопятся, чтобы лемезуха их тоже угостил.
Все бы ничего, но, проспавшись, муравьи работать уже не хотят, а хотят, чтобы жук угощал их наркотиком. Здесь и начинается самое страшное. Жук лемезуха больше даром никого угощать не хочет, а требует, чтобы ему отдали на съедение куколок. Маленьких, еще не родившихся муравьят, у которых, как и у взрослых муравьев, уже есть голова, живот, лапки и все остальное. Беленькие, нежные.
Сразу же в очередь к лемезухе выстраиваются муравьи, которые тащат в челюстях своих муравьят. А тот ест, и ест. Конечно, за каждого малыша рассчитывается наркотиком. И вот так, пока не съест всех до единого. Муравейник, конечно, погибает, а лемезуха спокойно отправляется на поиски другого.
-Папа, он сейчас здесь? – Илья показал на средний муравейник, где осталось всего несколько муравьев. Давай разроем и найдем этого лемезуху. Все равно муравейник пропадет.
Мы больше часа копались в муравейнике, пока отыскали длинного черного жука. Долго его рассматривали, потом оторвали голову и выбросили. Но был это лемезуха, или другой жук – не знали. Ведь ни я, ни Илья даже на картинке его не видели.
Потом целый день обсуждали это событие, а, когда приехали домой, сын сказал:
-Ну, и народ собрался на этом Эльгене! Одни едят собственных детей, другие детей за наркотики жукам скармливают. Хорошо, что люди так никогда не делают. Правда, пап?
Я пожал плечами и промолчал.
АВГУСТ
Август на севере самый богатый месяц в году.
Грибами усыпана каждая поляна. Созрели морошка, жимолость, голубика. Кусты кедрового стланика сгибаются от наполненных вкусными орешками шишек. Птиц и зверей в тайге и тундре стало втрое, а может даже вчетверо больше. Ведь из каждого гнезда, из каждой норки вышли молодые утята, гусята, лисята, волчата и еще, наверное, больше ста разных птиц и зверей.
Это и приятно, и грустно. Приятно от того, что так много их прибыло, грустно потому, что к следующей весне этих птиц и зверей останется втрое, а то вчетверо меньше. Одни не выдержат перелета через моря и океаны, другие погибнут от холода и голода, третьих подстрелят охотники.
Илья уже знает многое о наших меньших братьях и, когда на озеро села стайка куликов плавунчиков, принялся расспрашивать, который среди них папа? Дело в том, что у плавунчиков мама всего лишь устраивает гнездо и несет яички. После улетает и не возвращается. Плавунчик папа сам яички насиживает, сам ведет маленьких куличков к озеру. Там показывает, как нужно добывать водяных рачков, спасает от лисиц и ястребов. Осенью он поведет их далеко-далеко, в самые дальние края. Там в эту пору начнется весна.
Вот и получается, что ни один из этих вот куликов никогда в жизни не видел своей мамы…
В тальниках за озером живет лосиха с лосенком. Лосенок уже большой, щиплет ивовые побеги и даже пробует бодаться со старым пнем. Весной у лосихи было двое лосят, но случилось, на ее след вышла голодная росомаха. Лосиха учуяла зверя, спрятала одного лосенка в кустах, а другого увела за реку. Росомаха спрятанного лосенка нашла и съела.
Росомаха была не очень крупной и, если бы лосиха решилась защищать малышей, обязательно победила бы хищницу. Но почему-то не решилась…
Еще Илья знает, что у летающих возле нашей избушки молодых синичек две мамы и один папа. Сначала взрослых птиц было, как и положено, две. Он и она. Но, когда в гнезде зацивкали малыши, откуда ни возьмись, прилетела третья синица и принялась таскать молодым синичкам комаров и червяков. Даже, когда молодые синички вылетели из гнезда, она продолжала их подкармливать.
То же и с молодыми зайцами, которые бегают у нашего озера. Их выкормили все окрестные зайчихи. Зайчата были так спрятаны в кустах, что их не могли найти ни ястребы, ни лисицы. Но вот зайчихи – запросто. Бежит мимо, учует голодного зайчонка и обязательно покормит. Молоко густое, жирное. Зайчата росли на нем, как на дрожжах.
А вот, как оленуха приняла в свою семью чужого олененка, мы с Ильей видели сами. Его маму разорвали волки, а малышу не больше недели. Пастух Горпани привязал веревкой оленуху, у которой тоже был маленький олененок, и намочил мордочку и хвост осиротевшего олененка молоком этой оленухи. Новая мама долго обнюхивала сироту, потом облизала и принялась кормить, как и родного.
Зайчонок
Зайчонок попался на удивление шустрый. Шлепая болотными сапогами, мы с Ильей добрый час носимся за ним по маленькому островку и давно поймали бы, но этот хитрец умудряется то шмыгнуть под выворотень, то буквально раствориться среди камней, то просто замереть на полном скаку, и тогда мы грохотом проносимся мимо.
Совсем недавно мы с сыном едва тянули ноги под моросящим дождем. Уставшие, голодные, мечтающие об одном: добраться до мотоцикла, поесть и завалиться спать. Там сколько угодно еды, теплая одежда и пленка от дождя. Но до мотоцикла еще шагать и шагать.
И вдруг заяц! Рюкзаки, удочки, куртки полетели на землю, а мы, круша тальник, бросились за серым.
-Илья! — крикнул я на бегу.— А зачем нам заяц?
От удивления Илья аж остановился.
-Как это зачем? Конечно, незачем. Погреем и отпустим, Гляди, снова не пропусти к выворотню!
Наконец зайчонок был схвачен и посажен Илье за пазуху.
-Ох, и дрожит,— прислушиваясь к поведению зайчонка, сообщил мне сын.— Давай, подберем ему другой остров, там он хоть спрячется по-человечески. Здесь весь на виду. Хорошо, что мы наскочили, а если бы лисица или сова? Раз — и съели…
Отыскали большой, заросший ивами остров, вытащили из пазухи зайчонка и по очереди подержали на руках. Он уже к нам привык, обнюхивал рубашки и смешно дергал носом. Маленький, взъерошенный.
Выпущенный на землю, зайчонок сразу же нырнул под деревья и, сколько не присматривались, увидеть не смогли. Страшно довольные собой, надели куртки, взвалили на спины рюкзаки, взяли в руки удочки и пошли дальше. Шли, вспоминали, как ловили зайца, как он грелся у Ильи за пазухой, и без конца смеялись.
Нам было хорошо, и спать ни капельки не хотелось. Даже не заметили, как вышли к мотоциклу.
Интересно, а зайчонок понял, зачем мы его ловили?
Воспитанные пауки
Эти пауки живут у озера Галлитур и их там ровно тридцать пять. Один величиной в крупную горошину, шесть — не более пшеничного зернышка, остальные – совсем малыши. Есть там еще рыжий паук-паучище, но он совсем не воспитанный, поэтому рассказывать о нем не стоит.
Мы с Ильей шли за брусникой, попали под дождь и спрятались под большой лиственницей.
Над озером гуляет холодный ветер, а под лиственницей тихо, уютно. В самом затишке комары кружат хоровод. Словно небольшая тучка то поднимутся до самых веток, то опустятся до земли, а то вдруг спрячутся за корявый ствол, словно их и нет.
Комарам бы и держаться возле лиственницы, но их почему-то заносит к кусту ольховника, на которой паук развесил свою сеть. Наткнувшись на нее, комариная тучка вздрагивает и устремляется к лиственнице. Но один комар все же запутывается. Тот час из куста появляется большой рыжий паук и тащит бедного комара на расправу.
Дождь не стихал, чтобы не тратить время попусту, мы решили вскипятить чай и устроить обед. Разожгли костер. Я достаю из рюкзака котелок, Илья подкладывает в огонь ветки. Вдруг он кричит: «Папа, смотри!» Гляжу вверх и вижу, как от лиственничных веток спускаются пауки. Да много! Покачиваясь на паутинках, словно десантники, неторопливо плывут в воздухе. Откуда они взялись и куда спускаются – не понять. Казалось, еще чуть и самый отчаянный окажется в костре. Но нет. Остановился, пошевелил лапками, немного поднялся вверх и притих. Висит, покачивается. Другие пауки тоже плавают в воздухе, словно рыбки в аквариуме. Ни огня, ни нас не боятся.
Ближе всех паук с горошину величиной, за ним – пауки поменьше, а еще дальше – совсем малыши.
Комариная тучка танцует рядом, но пауки на нее никакого внимания. Висят над костром, шевелят лапами и больше ничего. И что интересно. Чем паук крупнее, тем к огню ближе. Малыши так те вообще висят в стороне.
Мы пересчитали пауков и принялись жарить колбасу с хлебом и сыром. Нанизываем кусочки на ольховые ветки и пристраиваем у костра. Жирная колбаса шипит, хлеб румянится, сыр тает. Аромат на всю тайгу! У пауков, наверное, слюнки текут. Мы и рады их угостить, но как? Даже обидно, что не можем с этими десантниками поделиться.
Наконец, обед готов. Осталось разлить по кружкам чай и положить в него сахар. Рассаживаемся удобнее, принимаемся за еду и вдруг замечаем, что пауки исчезли. Только что были на виду, чуть отвернулись, а их нет. Одни лиственничные ветки качаются. Что их так напугало, — не понять. Дров в костер не подкладывали, дыма почти нет, мы напугать не могли.
Наверное, согрелись у костра и возвратились в свои паучьи домики. Или у них тоже наступил обед? А может, пауки сначала приняли наш костер за лесной пожар, и спустились посмотреть, – не нужно ли убегать? Поняли, что бояться нечего, и вернулись на лиственницу…
Уже потом, когда мы возвращались домой, Илья вдруг заявил:
-Папа, а я знаю, почему пауки спрятались так быстро. Наверно, это очень воспитанные пауки. Наша воспитательница говорила, что заглядывать в рот человеку, который ест, очень некрасиво. Вот они, только мы есть начали, сразу спрятались, чтобы нам в рот не заглядывать.
За брусникой на озеро Галлитур
Мы с Ильей никогда не собирали бруснику рядом с поселком. Потому что мы мужики! Возле поселка бруснику может собрать любая бабушка. Если выхватим её прямо из-под носа, бабушка останется без витаминов. Она старенькая и за Галлитур не забраться. А мы забираемся.
До озера едем на мотоцикле, затем накачиваем лодку и переплываем на другой берег. За озером густая тайга. С белками, глухарями и, конечно же, медведями. Пока доберемся, обязательно кого-нибудь встретим.
С белками и глухарями нам встречаться интересно, а вот с медведем не очень.
Поэтому Илья все время барабанит в свой барабан и поет. Чем громче барабанит и поет, тем медведям страшнее.
Все песни, конечно, про медведей. «Ехали медведи на велосипеде», «Мишка косолапый по лесу идет», «Уронили мишку на пол». Но самая наша любимая про сидящих на ветке медведей. Ее боятся даже живущие в тайге вороны:
Сидело два медведя на ветке зеленой.
Один читал газету, другой качал ногой.
И так они сидели с полночи до утра,
И жалобно ревели, пока взойдет луна.
Один расхохотался, под мышкой почесал.
А ветка обломилась, он с грохотом упал.
Упал, лежит и плачет. Увидел стрекозу
И нежно своей лапой поковырял в носу.
У! У!
«У! У!» – мы поем вместе. Получается очень здорово. Словно и, вправду, рычит медведь. А если Илья ударит в барабан, даже сидящим на лиственницах воронам становится страшно. От страха они принимаются возмущенно каркать.
На брусничнике нам не до песен. Нужно собирать ягоды. К тому же комары в рот залетают. Пока споёшь одну песню, проглотишь десять комаров.
Но медведей гонять-то нужно! Здесь вся надежда на флаг. Еще в первый поход мы отыскали длинную жердь и подняли над брусничником флаг. На флаге нарисовали голову медведя. Ушастого, глазастого и очень веселого. Прямо рот до ушей. Ветер играет флагом, издали, кажется, что медведь подмигивает и улыбается еще веселее. Если какой медведь выглянет из-за сопки, наш медведь ему подмигнет и улыбнется. У того сразу вся злость пройдет, и он оставит нас в покое.
Мы очень гордились нашим флагом. Если соберем бруснику в одном месте, тащим за собою флаг на новое. С ним бруснику собирать спокойнее.
Однажды набрали брусники, возвратились к озеру, а наша лодка лежит без воздуха. Проделки, конечно, медведя. Он искал под нею чего-нибудь вкусненького, зацепил когтем и порвал. Воздух из лодки пшикнул, медведь напугался и удрал. Но вещь-то испорчена.
Я достал клей, вырезал заплату и принялся ремонтировать лодку. Илья сидит рядом бьет в барабан и поет. Конечно же, снова про медведей, которые сидят на ветке. Только конец этой песни он переделал:
…Медведь расхохотался, под мышкой почесал.
А ветка обломилась, он с грохотом упал.
Упал, лежит и плачет. Тут лодку увидал,
и нежно своей лапой её расковырял.
Ав! Ав!
Обычно припев я пою вместе с Ильей, но в этот раз петь не стал, потому что «ав! ав!» больше подходит собаке и медведь на такую насмешку может обидеться.
Бурундук, медведь и кедровка
Сегодня мы с тобою отправимся к похожей на верблюда двугорбой сопке, которая начинается за нашим поселком. Вся сопка покрыта кустиками голубицы и карликовой березки. Лишь у самого подножья на широкой поляне зеленеет куст кедрового стланика. Его ветки напоминают настоящего осьминога, иголки на них ароматные, между иголок маленькие шишечки. Можешь обойти всю сопку, но больше ни одного куста кедрового стланика не найти. Голубики – сколько угодно, карликовой березки – хватает, даже небольшие лиственницы встречаются, но вот стланик только на поляне и вырос.
Откуда же он взялся? А его таежные жители вырастили.
Когда-то в этом месте только сыроежки алыми шапочками красовались. Грибники их не очень любят. Им подавай подосиновики да подберезовики. А сыроежки не то, что сырые, ни жаренные, ни варенные не нужны. Зато рыжим таежным мышам, пышнохвостым белкам да полосатым бурундукам сыроежки по вкусу. Они их и на завтрак, и на обед, и на ужин едят. Сырыми! Из-за этого сыроежки сыроежками и называют.
Чтобы далеко за грибами не бегать, бурундук под лежащим у края поляны камнем себе норку вырыл. С коридором, спаленкой и кладовой. По коридору он на сопку бегал, в спаленке отдыхал, а в кладовой сыроежки вместе с голубичными ягодами хранил. Припасов много. Горсть, может, даже две! Вот, думает, захолодает, буду лакомиться!
Да случилось, мимо поляны медведь проходил. Бурундучьи припасы унюхал, камень в сторону отвалил и принялся нору раскапывать. Лапа у него большая, когтистая. Раз-два копнул и до бурундука добрался. Хорошо, тот между когтей прошмыгнул и на ближнюю лиственницу залез. Косолапому, конечно, обидно, что бурундука не поймал, но делать нечего. На лиственницы только маленькие медведи могут лазить, у взрослых это уже не получается. Съел медведь бурундучьи припасы, еще немного покопался и ушел на голубичник ягоды собирать. Следом и бурундук убежал. Нору-то косолапый разорил, где теперь жить?
А на второй день кедровка мимо сопки летела. У всех кедровок под языком специальный мешочек, в этом мешочке она орешки кедрового стланика носит. Наберет полный мешочек и тащит, спрятать в приметном месте. Смотри, большой камень лежит, рядом полянка медведем вспахана. Она в медвежью грядку орешки закопала, клювом землю, словно граблями заровняла и полетела новые орешки собирать.
Зимой, когда везде глубокий снег лежал, о спрятанных орешках вспомнила, в сугроб нырнула и сразу свои припасы нашла. Наелась, а сытому даже зимой тепло. Сидит на камне, песни поет. Хорошо ей.
Но вот один орешек кедровка не отыскала. То ли закатился, то ли просто не заметила.
Весной этот орешек росток выпустил, а к осени уже небольшая игольчатая веточка у камня зеленела. От этой веточки сразу вся поляна похорошела. Даже люди сюда заворачивать стали. На камне посидят, отдохнут и отправляются дальше.
Вот так таежные жители куст кедрового стланика у подножья сопки и вырастили. Бурундук грядку наметил, медведь ту грядку вскопал, а кедровка засеяла. Здорово, да?
Лось, который любит сладенькое
У нас с Ильей в походах бывают удивительные встречи, о которых он с восторгом рассказываем маме, сестренкам, ребятам из нашего поселка.
Как-то в глухой тайге мы встретили подсолнух. Шагаем себе среди высоких лиственниц и вдруг он! Цветет на таежной опушке, словно в огороде бабушки Гали. Мы к нему, а рядом след от костра, и постель из веток. Какой-то путешественник отдыхал, и между делом щелкал семечки. Одно уронил, оно и взошло. Теперь цветет, и даже шмели вокруг вжикают. Мы подсолнух по очереди понюхали, а он медом пахнет. Вкусно!
Я землю вокруг подсолнуха вскопал, а Илья полил водой из ручья. Пусть растет.
Он и рос, но не долго. Кроме людей этой дорогой пользуются зайцы, лисицы и даже лоси. Это по следам хорошо видно. Зайцам и лисицам за травой подсолнух не разглядеть, а лосю — запросто. Он-то выше любого из нас. Завернул и съел.
Мы сначала на него обиделись, потом решили, что этот лось еще совсем ребенок, и ему очень хотелось сладенького. Но не будет же он, словно шмель, по капельке собирать. Захватил в рот весь подсолнух, пожевал и проглотил.
Нам запомнился этот случай и, если Илья вдруг напоминает, что пора отрывать банку с вареньем или сгущенкой, я его дразню: «Ты у нас как лось. Все бы тебе сладенького, все бы медовенького!». Оба смеемся и нам от этого хорошо.
Кисельные берега
А в другой раз встретили оленью упряжку, которая ехала кисельными берегами.
Лето, жара, а пастух оленей в нарты-сани запряг и катит по траве, как по снежным сугробам. Нас увидел, оленей остановил и принялся доставать чайник. Пастухи очень рады любой встрече, а какая встреча без чая?
Поздоровались, присели рядом с нартами, глядим, а на полозьях морошка лежит. И целая, и давленная. Даже нарты, словно специально морошковым соком забрызганы.
Пастух понял наше удивление и говорит:
-Там у реки весь берег от морошки желтый. Ягода крупная, сладкая. Олени ее не едят, кедровки с воронами не едят, куропаткам больше голубика нравится. Одни журавли кушают. Зато по морошке нарты хорошо едут. Словно по киселю катятся.
-А река у вас не молочная? – вдруг поинтересовался Илья. – Если берега кисельные, значит реки молочные. Это каждый ребенок знает.
-В нашей речке кроме воды и хариусов ничего не бывает, а вот скатерть-самобранку я тебе накрою, — улыбнулся пастух. – Ты когда-нибудь оленьи колбаски ел? Сейчас попробуешь. Они тебе вкуснее гусей-лебедей покажутся…
Мы ели нежные оленьи колбаски и запивали чаем, в который пастух добавил оленьего молока. Ничего подобного нам даже пробовать не доводилось. Вкусно и здорово. Как в сказке.
Благодарные пауки
Еще на минувшей неделе жимолость собирать было нормально, а сегодня – сущая мука. Совсем перезрела. Лишь веточки коснешься, сразу горохом в траву посыпались. А здесь еще комары с оводами! Пока горсть ягоды соберешь, искусают начисто. Мы и мазью мажемся, и чеснок жуем – ничего не помогает.
Думали, думали и, наконец, придумали. Принесли из шалаша плед, и под кустом расстелили. Аккуратно по одной веточке над пледом наклоняешь и стряхиваешь. Минуты не проходит, а на кусте ни одной ягодки. Все на пледе лежат. Кустов несколько отряхнули и бегом к костру-дымокуру, приводить добычу в порядок.
Ягода совсем мягкая, пока маме довезем, в кисель превратится. А ей из этого киселя варенье варить, к чаю подавать. Нужно, чтобы ни соринки. А там сухие листья, кусочки коры, веточки разные. Насекомых всяких и не сосчитать. Гусеницы, муравьи, мотыльки, жуки разные. А пауков! Черные, серые, желтые, в полоску и даже крапинку. Некоторые с рисовое зернышко, другие – с хорошую фасолину, а один так вообще великан! Сам желтый, ноги коричневые, на спине какой-то иероглиф нарисован. Илья сразу его китайским мандарином назвал, чесночным запахом ему в нос дунул, тот лапки поджал и не шевельнется.
-Токсикоман! – смеется Илья.
Сначала мы все подряд в ручей бросали. Там маленькие хариусы собрались целой стаей. Для них самая добыча. Потом Илья постановил пауков рыбе не скармливать. Они комаров да оводов ловят, людям пользу приносят, а мы – никакой благодарности!
Не скармливать, так не скармливать. У входа в шалаш два куста ерниковой березки растет. Я пауков в один куст бросаю, Илья в другой. Интересно нам, какие пауки сбегут, а какие возле шалаша останутся?
…Мы с сыном герои, мы мужики! Настоящие мамины рыцари! До вечера и полное ведро чистейшей жимолости набрали, и порыбачить успели. Решили, в шалаше переночуем, утром на мотоцикл и домой.
Свежих веток в постель добавили, в костер гнилушек набросали, накрылись пледом и спать. Утром проснулись поздно. Солнце пригревает вовсю, костер потух, но нигде ни одного комара. А вот пауки налицо. Ни один не сбежал. Каждый у шалаша веточку облюбовал, паутину ловушку натянул. Настоящая паутинная занавеска перед входом висит. Не то, что комару, самой маленькой букашке в шалаш не прорваться.
Илья первым долгом принялся паука-мандарина искать. А он на самом виду. Сидит с оводом расправляется.
-Молодец! – похвалил Илья мандарина. – И вообще, вся его мандаринская армия молодцы! Пока мы спали, ни одного кровососа в шалаш не пропустили. Мы их днем пожалели, они нас ночью отблагодарили. Это очень бдительные и благодарные пауки!
Кобчик
Раньше я думал, что обиду помнят только волки. Устроят логово где-нибудь возле деревни, выведут волчат, и таскают добычу со всей округи. Гусей, поросят, овец, телят. Но в деревне, возле которой логово, не тронут даже цыпленка.
Стоит же местному жителю наткнуться на логово и забрать волчат, – беда! Вырежут в деревне не только мелкую живность, но коров и коней.
Оказывается, обиду помнят не только эти звери, но и кобчики, как у нас называют самых маленьких соколов.
Бабушкина дача, в которой мы с Ильей жили все лето, в самом лесу. С трех сторон вздымаются могутные ели, с четвертой — сосна. Есть и другие деревья, но они этим великанам до пояса.
Сосной интересуются одни белки, да и те появляются только поздней осенью. А вот на елях жизнь кипит все лето. На одной поселились вороны, на другой кобчики, третья – служит и тем, и другим другим наблюдательным пунктом.
От дачи трудно разглядеть, что творится в гнездах. Наружу выглядывают только головы и хвосты. Вороны для нас на одно лицо, и кто из них папа, кто мама – не понять. Но вот самочка кобчика светлее самчика и крылья у нее в черную полоску. На глаза попадалась всего несколько раз. Он-то, подлетая к гнезду, пищит, а у нее все молча. Шурх! И исчезла. А летит у самой земли, да еще и от леса. Только что в гнезде было пусто, а уже голова выглядывает.
Наблюдательный пункт виден издали. Папа кобчик на самой вершине. Весь начеку. Стоит пролететь стрекозе или бабочке — сразу в погоню. Не промахнется ни за что. Один раз я видел, как он схватил мышь.
Ворона затаилась в самой гуще и не кажет клюва. Лишь выглянет, как лес взрывается птичьим щебетом, а если еще вздумает перелететь с дерева на дерево, вдогонку целый рой. Наседают, щиплют, пищат.
Ей бы вообще убраться восвояси, а она никуда. Только и того, что к кустам прижимается. Все гнезда давно приметила, но тронуть не моги. Ведь не проспят же!
Ну, и что? Проспали! Куда летали, чем занимались – не понять. Летит себе ворона, только крылья пошурхивают, сзади никого, а в клюве дрозденок. Часа через два еще одного потащила. Воронятам-то еды нужно немало.
Скормили дроздят, принялись за птенцов щеглов и синичек. А там очередь и молодых кобчиков приспела. Как родители не сторожили, как не берегли, – возвратились к гнезду, – пусто!
Самочка кобчика куда-то сразу улетела, но вот кобчик остался. Сидит на ели, стрекоз караулит. Словно о беде, которая постигла его птенцов, забыл начисто.
Ан, нет. Как-то отправился к озеру за водой, гляжу, возле тропинки ворона лежит. Спина и голова расклеваны, вокруг перья. Мы с Ильей решили, что это молодая ворона. Летать толком не научилась, какому-то хищнику в когти и попала. Крутанули клюв туда-сюда – закостеневший начисто. Значит – старуха. У молодых он гнется, как ивовая веточка.
Потом сосед Серега обнаружил мертвую ворону среди грядок клубники. Говорит, что видел, как она с кобчиком дралась. Мы не очень поверили. Кобчик раза в три меньше вороны, только с мышами да стрекозами и справляется.
Но за кобчиком стали следить внимательнее. И выследили. Глядим, от озера ворона летит и, как всегда, над нашей дачей круг делает. Вдруг, что-нибудь вкусненькое без присмотра оставили? И лишь над теплицей опустилась, на нее пал кобчик. Как долбанет в спину, аж перья в стороны. Ворона возмущенно закричала. Мол, чего дерешься? Не лето же! Птенцов давно высидели.
А кобчик взмыл в небо и снова на ворону. Та испугалась, зачастила крыльями, пытаясь забраться повыше, но куда против кобчика? Скользнул в небо, завис над вороной и снова клюнул, да так, что она завалилась набок.
Закричала совсем отчаянно и метнулась за березу. Я думал, она там спрячется, но нет. Кобчик рыбкой скользнул между веток, выгнал на простор и ударил снова.
Бой длился минут пятнадцать. Ворона кричала на весь мир, кобчик не произнес ни звука. Только свистели крылья да летели выдранные перья.
Наконец, обе птицы скрылись за дачей. Когда добежали туда, в траве валялась одна ворона. Кобчик по-прежнему сидел на вершине ели и сторожил стрекоз.
А на второй день он исчез, и больше мы его не видел. Рассказали об этом соседу Сереге, тот ничуть не удивился:
-Они же у кобчиков трех птенцов съели, вот за каждого по вороне и заплатили. Кобчик, конечно, птица небольшая, но, что ни говори, а все равно самый, что ни есть сокол. А это птицы гордые и обиду никому не прощают.
Ангел-хранитель
Мы с Ильей давно заметили, как бы рано за грибами не вышли, а какой-то грибник впереди уже пробежался. То срезанный масленок валяется, а то и свежий пень от огромного боровика. В этот раз поднялись затемно, и ушли до самой реки. Ну, думаем, там-то наберем! Набрали! Три сыроежки и единственный подберезовик.
Правда, и тех, кто впереди нас скачет, увидели. Три старушки и мужичок в шляпе. Все с палками, ножами, и огромными корзинами. Идут цепью, как охотники на зайцев, не то, что грибу, комару не прорваться.
Хорошо, у берега Володя Молоков рыбачил. Пожалел нас и говорит:
-Хотите, я вас на дальний берег перевезу. Там грибов, как грязи.
Только в лодку забрались, старушки с мужичком бегут. Тоже с нами желают. Посадили, плывем, но что-то на душе у меня тревожно. Нет, не потому, что эти тоже увязались. Река вызывает сомнение. Слишком мутная. Куски коры, всякие ветки по ней плывут. Говорю, Володе, как бы половодье не началось? А тот смеется. Какое половодье, дождя-то почти не было. Бабки с мужичком его поддерживают. Очень уж им хочется на дальнем берегу грибов набрать.
Наконец переплыли реку. Пока мы с Ильей лодку придерживали, пока Володе отчалить помогали, эта компания выскочила, в цепь выстроилась и понеслась. Даже спасибо не сказали.
Мы не стали их догонять, а залезли на сопку и принялись собирать желтые маслята. Мама эти грибы больше всего мариновать любит. Сверху нам все хорошо видно. И старушек с мужичком в шляпе, и Володю с удочкой.
Володя сначала рыбу ловил, потом вытащил лодку на берег, завернулся с головой в куртку и уснул.
Мы ведро маслят набрали, за второе принялись, вдруг Илья кричит:
-Папа, смотри! Дяди Володину лодку уносит!
И вправду. Вода поднялась и потихоньку стаскивает лодку с берега. Володя возле костра спит-похрапывает, ни о какой опасности не помышляет. Мы кричим, в ведра колотим, — не слышит. Да и как услышать? Рядом перекат, грохот такой, словно поезд по рельсам катит.
Мы уже не кулаками, а булыжниками по ведрам ударили, — не шевельнулся. А лодка в реку сползла и у берега закружила. Вот-вот на стремнину вынесет.
И вдруг, когда ее нос уже коснулся этой стремнины, Володя подхватился, как был в одежде, плюхнулся в реку, догнал лодку и потащил к берегу. Мы закричали «Ура!», еще дружнее ударили в ведра, он даже голову не поднял. Как был мокрый, сел в лодку и погреб.
Мы сразу к берегу. Встречать. И что интересно. К сопке шли, ни одного стоящего гриба не встретили, а сейчас на целую поляну боровиков наткнулись. Один великан так вообще, словно футбольный мяч. Да чистехонький!
Сразу ведра наполнили, можно и домой. Тем более, Володя на берегу ожидает. Одно плохо, не знаем, куда старушки подевались. Без них-то уплывать нельзя!
К реке вышли, а они уже там. С корзинами и мужичком в шляпе. Нам рады. Говорят, не чаяли увидеть. С медведем шутки плохи!
-Каким, медведем? — не поняли мы.
-Как же! Который на вас напал, — отвечают старушки. –Как только вы закричали, да в ведра колотить стали, мы сразу все поняли. А Петрович даже на березу влез, свистел оттуда. Большой медведь был?
-Очень большой! – говорю бабкам. — Едва отогнали. Спасибо Петровичу. Хорошо свистел. Прямо, как настоящий Соловей Разбойник. А то всех бы съел.
Мы с Ильей, конечно, ни медведя не видели, ни свиста не слышали, но авторитет мужичку в шляпе поддержать нужно.
А Володю не столько медведь интересует, сколько, почему он сам так вовремя проснулся? Ведь спал как убитый и вдруг, словно кто-то в бок толкнул. Еще немного и остался без лодки.
-Это ангел-хранитель тебя разбудил, — говорят старушки. – У каждого человека свой ангел Хранитель есть. Всю жизнь над ним крыльями машет и в опасную минуту приходит на выручку. Вот тебе тревогу и передал…
Илье слушать это очень удивительно. Как только переплыли реку, принялся меня расспрашивать об этом ангеле.
-Я хорошо не знаю, — признаюсь сыну. – Слышал, что ангел-хранитель всегда держится с правой стороны. Поэтому, если приходится сплюнуть, верующие люди никогда не плюют вправо. Моя мама рассказывала, что когда-то у каждого города дозоры выставляли. Как только вражьи шапки вдали замелькают, сразу тревога и в бой. Может, и погибнут, но тревога уже услышана, и целое войско спешит дозорным на помощь. Известно, такими дозорными были Илья Муромец, Алеша Попович и Добрыня Никитич.
Еще мама говорила, что в дозор ставили только воинов, которые побывали в бою. Эти воины сражались храбро и лезли в самую гущу битвы, а ангел-хранитель от них и стрелы, и вражеские сабли отводил. Значит, и в дозоре будут вести себя достойно. Главное, никогда врага не прозевают, потому что ангел-хранитель их, как сегодня Володю, в самую нужную минуту разбудит.
-А дядя Володя тоже воевал? – интересуется Илья.
-Воевал. И папа его, воевал и дедушка. Я фотографии видел, все в орденах. Значит, отважно Родину защищали. А таких воинов ангел-хранитель бережет ещё пуще.
НЕВЕРОЯТНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
НЕКУРЯЩЕЙ «СОБАЧКИ»
Рассказы о вредных привычках
ОКУРКИ
Когда я был маленький, у нас была война. Фашисты вывезли все наши припасы и даже подожгли поле, на котором росла пшеница. Их потом прогнали наши бойцы, но до нового урожая было далеко. Нередко в доме даже не было кусочка хлеба. В такие дни мама отпускала меня с младшим братом Эдиком на стацию. Иногда просто гулять, но чаще за окурками. Несколько раз в день там проходили воинские эшелоны, и от солдат оставалось много окурков.
Пока эшелон стоял на перроне, его охраняли стрелки. У каждого винтовка с острым штыком. Нам говорили, что они могут любого застрелить или заколоть, и им за это ничего не будет. Поэтому близко не подходили. Сидели в сторонке и ожидали, когда подгонят паровоз, и солдаты полезут в вагоны. На ходу они докуривали папиросы, а окурки бросали под колеса. До сих пор не пойму, почему не просто на землю или куда-то в сторону, а обязательно – под колеса?
Наконец, паровоз давал длинный гудок, и эшелон с солдатами трогался в путь. Стрелки ожидали, когда он скроется за семафором, и уходили в будку, а мы с братом бежали собирать окурки. Вместе с нами бежали другие мальчишки. Иногда мы дрались за место, у которого стоял первый вагон. Обычно, в нем ехали офицеры, и выбрасывали самые дорогие окурки. Но мы с братом были вдвоем и почти всегда побеждали.
Однажды в ожидании, когда стрелки уйдут в свою будку, чтобы чем-то себя занять, мы с Эдиком стали соревноваться, кто больше запишет номеров машин, танков, и катеров, которые стояли на платформах. Брат себе, я себе. Бегаем среди воинских составов, записываем, перекликаемся. Весело!
Вдруг стрелки. Поймали обоих за шкирку и объявили шпионами. Меня – немецким, а Эдика почему-то — английским. Сразу же отвели в будку за шлагбаумом и обыскали. Вытряхнули рогатки, выклепанные из гвоздей ножички и, конечно же, окурки. Эти окурки вызвали у стрелков настоящий смех. Если шпионы дошли до того, что собирают окурки, это уже не шпионы, черт его знает что!
Стоим среди будки с вывернутыми карманами, один стрелок изучает наше добро, другой допрашивает, как наша фамилия и кто из взрослых научил нас переписывать боевую технику? Вдруг заходит офицер. Красивый! В золотых погонах, весь в орденах, в сопровождении двух моряков. Все с пистолетами и серьезные – дальше некуда. Стрелки стали навытяжку, тот, который допрашивал, говорит офицеру, что задержали подозрительных мальчишек. Мы тоже стоим навытяжку и согласно киваем головами. Мол, и на самом деле, подозрительные.
Офицер взял наши записки, прочитал, потом стал расспрашивать. Где жили во время войны, вернулся ли отец, на каком фронте воевал, сколько детей в семье, для чего собираем окурки? Мы во всем честно признались.
Он назвал нас дураками, приказал больше ничего на станции не записывать и дал команду морякам, чтобы нас покормили. Перед этим вернул все кроме листочков с номерами машин, танков и катеров. Моряки отвели нас в вагон, где повар тоже в морской тельняшке, налил нам полные миски борща и отрезал по два куска хлеба.
Мы ели борщ, а моряки, которые были в вагоне, подшучивали и говорили, чтобы, когда вырастем, шли не в шпионы, а к ним в морские десантники. В десантниках тоже наша наблюдательность пригодится. Ведь их эшелон только что прибыл на станцию, а мы уже переписали всю их военную технику. Но, с другой стороны, любого шпиона когда-нибудь поймают, и хорошо, если попадетесь нашему командиру, а если – кому другому? Сразу расстрел!
Моряк, который провожал нас до шлагбаума, так и сказал:
-Пусть ваши родители свечку за нашего капитан-лейтенанта поставят. Если бы не он, запомнили вы эти танки!
Мы с братом помним, и всегда говорим этому красивому командиру морских десантников «спасибо!»…
Кроме вокзала, мы собирали окурки возле кинотеатра, у пивной, на Хитром рынке и просто вдоль дороги.
Если повезет, за один заход можно насобирать карман окурков. А это больше, чем стакан табака! Мы прятались в разбомбленной немцами больнице, доставали из под кирпичей стакан, и принимались добывать из окурков табак. Когда набиралось с горкой, бежали на базар и меняли на хлеб. За стакан табака нам полагалось четыреста грамм хлеба.
Не отщипнув даже маленькой крошки, несли домой, и отдавали маме, а она делила всей семье поровну.
Однажды мы с братом услышали, как женщина плакала и ругала мужа за то, что украл дома хлеб и променял на табак. У нее двое маленьких детей, теперь она не знает, чем их кормить? Еще она желала, чтобы у тех, кто съел этот хлеб, он застрял в горле.
Не знаю, выменял этот мужчина табак у нас или других мальчишек, но с тех пор мы за окурками на станцию больше не ходили.
И еще. Ни я, ни Эдик никогда не курили. Даже не пробовали
КУРЯЩАЯ КОЗА
Так вот, мы с Эдиком не курили, а соседские ребята Толя Паня и Коля Кукса смолили во всю. Самое удивительное, это ничуть не мешало дружбе с ними. Более того, папа в получку покупал конфеты и на их долю. Когда-то он дружил с их отцами, но они погибли на войне, папа их и жалел. Мы с Эдиком тоже жалели — оставляли самые дорогие окурки, а потом вместе пели:
Хороши «Катюша» папиросы,
Еще лучше «Дели» иль «Казбек».
Если денег нету, закури «Ракету»,
Сразу видно – бедный человек!
Все люди ходили к школе, как положено, — через мост, а наша компания — через балку. В балке можно отсидеться от уроков, испечь на костре картошки и, конечно же, сколько угодно курить. Еще там паслась коза бабы Сахнихи. Рогатая и бодучая. Даже взрослые дядьки обходили стороной. Но нас она любила, потому что мы делились с нею картошкой и куревом. Зажжешь окурок, вставишь козе в ноздрю, она начинает жадно вдыхать дым, а когда жар уже припекает нос, слизывает горящий окурок и съедает. Цирк!
Иногда, перед уроками мы тратили на нее несколько окурков, а то и целую папиросу. К вечеру возвращаемся из школы, а она блеет. Мол, дайте курнуть! А Паня с Куксой возмущаются:
-Замолчи ты! Самим курить нечего…
Возмущались, конечно, понарошку. Какому из мальчишек не понравится, если коза попросит у него покурить?
Потом случилось такое, что нам стало не до шуток. В селе умерла очень красивая девушка, которую звали Дуня. В сорок первом немцы забрали ее в Германию на принудительные работы, там заболела туберкулезом и вернулась еле живая. Лекарств от туберкулеза не было, лечилась тем, что пила козье молоко. И как на тот грех, Дунина мама покупала это молоко у бабы Сахнихи.
Мы, конечно, страшно испугались. Все уже знали, что капля никотина убивает лошадь, а сколько этого яда выкурила коза – трудно представить. Ведь, если попасешь корову на полыни, — молоко будет горькое, а, если на душистом горошке, — сладкое и ароматное, как мед. Почему и в козьем молоке не оказаться табачному дыму, который убил Дуню?
В балку мы больше не ходили, разговаривали с оглядкой, а вскоре Паня с Куксой бросили курить вообще. Как говорилось в нашей же песне:
Курил сигары «Моко»,
Дым пускал высоко.
Дым сигары щекотал в носу.
А теперь все моки
Мне выходят боком,
Этой жизни больше не снесу.
Болит сердце, болят почки.
Что-то ноет грудь.
Золотые, вы мои денечки,
Мне вас больше не вернуть
ГРИГОРИЙ ГАВРИЛОВИЧ
Но может, в том, что наши друзья перестали курить, больше заслуга Григория Гавриловича.
Обычно перед уроками мы собираемся на заднем крыльце школы. Там большой куст сирени и, что делаем, учителям не видно. Одни курят, другие списывают домашнее задание, третьи просто вспоминают какую-то историю. И вдруг является учитель физики Григорий Гаврилович! Высокий, худой, в солдатской гимнастерке. Курильщики быстро спрятали цигарки, но Григорий Гаврилович, не обратил на это внимания. Остановился у крыльца, и принялся пересчитывать темнеющие на полу плевки. Когда куришь, набегает много слюни, вот пацаны и сплевывают под ноги. Григорий Гаврилович насчитал больше тридцати плевков, затем спокойно, словно между делом сказал:
-Когда жили Пушкин и Лермонтов, за один только плевок вызывали на дуэль. Могли и просто пристрелить, как последнего пакостника. – Перевел взгляд на прячущего за спиной цигарку Колю Куксу и продолжил. – Ты, Коля, кури. Не прячься. Отцу никто не скажет. Он у тебя с войны не вернулся. – Затем вдруг расстегнул ремень и принялся стаскивать гимнастерку. Под нею открылись два круглых багровых шрама. Были они такими большими, что даже удивительно, как Григорий Гаврилович выжил. А тот дал налюбоваться шрамами, снова оделся и спросил, — Вы думаете, я их в боях получил? Я разведчик, за четыре года воевать научился. Меня, вот такой орел, как ты, Коля, подставил. Уже в Австрии были, до победы рукой подать. Отправились за линию фронта, разведали, в какой хате немецкий офицер квартирует, а дома одна хозяйка. Мы ее в горнице закрыли, сами засели в передней комнате. Ждем час, другой, третий. Давно ночь наступила, курить невмоготу хочется, но нельзя. Терпим.
Вдруг один не выдержал и закурил. Всего раз и затянулся, больше мы не дали. А здесь крыльцо заскрипело. Идет! Приготовились, а немец дверь открыл и не заходит. Дым от цигарки унюхал. Откуда этому запаху взяться? Хозяйка-то не курит! Автомат вскинул и давай в темноте углы поливать. Троих насмерть, а меня ранило.
В саду еще четыре разведчика прятались, чтобы прикрыть при отходе. Они меня отбили и к своим на плащ-палатке принесли. Но троих-то потеряли.
Я только одного из погибших знал, остальных перед самым выходом в группу включили. Тоже домой живыми вернуться мечтали. Чьи-то отцы были? Может, твой Коля, а может Сережки или Толика Пани? Могли к своим детям придти, а так погибли. Из-за одной единственной затяжки в австрийскую землю легли.
Григорий Гаврилович посмотрел на часы:
-Через пять минут звонок. Заканчивайте свои дела и бегом на уроки. – Поправил ремень, еще раз посмотрел на усеявшее крыльцо плевки, брезгливо скривил губы и скрылся за сиренью.
НЕКУРЯЩАЯ «СОБАЧКА»
Тот рассказ Григория Гавриловича я запомнил надолго, и случилось так, что наука бывшего разведчика аукнулась нашей семье настоящей коровой.
Когда закончил шестой класс, наша Зорька порвала веревку, которой была привязана к корыту, забралась в колхозную люцерну и объелась. Как ни спасали – пришлось зарезать. За мясо выторговали совсем мало. На теленка хватит, а на новую корову – даже нечего думать. Мама плачет, папа от горя почернел, а я, который раньше пас Зорьку, остался не у дел. Вот и приспособился ходить на вокзал. В одном месте поможешь поднести чемодан, в другом — погрузить ящики, какой-то рубль и заработаешь. Если заработка не находилось, забирался в поезд и ехал в Бердянск. Там море, рыбаки, рыба. Помощники всегда нужны. Денег, может, и не получишь, но бычков привезешь полную кошелку.
Бычки не ловятся, можно отправиться в другой город. В поездах людно, залезай под нижнюю полку и можешь катить куда угодно. Однажды помогал двум теткам сопровождать лошадей до самого Владивостока. Носил воду, убирал навоз, если поезд останавливался возле стожка сена, вместе с тетками перетаскивал этот стожок в вагон. Питались брынзой и соевой похлебкой на кобыльем молоке. Спали на сене. Хорошо!
Когда приехали на конечную станцию, тетки дали мне денег, круг брынзы, и устроили в «Дом колхозника». Мол, сиди и не рыпайся, будем возвращаться, заберем..
Летом в «Доме колхозника» пусто. Одну комнату бабушка занимает, да еще в одной поселились охотники. Звали их Мишка, Генка и Кеша. Они пригласили меня к столу и накормили вареной медвежатиной. Это были настоящие охотники, а не те, что бегают вдесятером за одним зайцем. Убили четырех медведей и приехали в город продавать медвежьи шкуры и желчь. Оказывается, медвежья желчь в десять раз дороже, чем сам медведь. Корейцы делают из нее лекарство, и готовы платить любые деньги.
До вечера они пили вино, играли в карты и курили. Правда, курили только Мишка и Генка, но дыма хватало. Еще они планировали, как будут охотиться на изюбря. Изюбрь это очень большой олень, у которого каждый год вырастают новые рога. Когда эти рога еще молодые, в них полно очень дорогого лекарства. В эту пору на изюбрей и охотятся. У себя в колхозе я ловил сусликов, тушканчиков и хомяков. Однажды даже поймал зайца. Конечно же, очень хотелось поохотиться на изюбря, но кто меня возьмет? Взяли!
Вечером, когда уже лег спать, в комнату заглянул Кеша и спросил:
-Можно, я буду у тебя спать, а то там накурено, хоть топор вешай.
У меня в комнате три пустых кровати – выбирай любую. Он выбрал возле окна, да так неделю вдвоем и прожили. Конечно, подружились, а, когда я сварил на медвежатине настоящий украинский борщ, пригласил к себе «собачкой». Мол, без напарника в тайге плохо, но все курят, а у него от дыма болит голова. А я еще умею варить борщ!.
Оказывается, у здешних охотников есть такая мода – брать в тайгу молодого необученного пацана, который готовит еду, чистит ружье, снимает с добычи шкуру. За это охотник отдает «собачке» треть заработка. Я, конечно, согласился. Кому не хочется поохотиться в настоящей тайге, да еще и заработать денег! Написал теткам записку, оставил в дежурной и принялся с нетерпением ожидать.
К концу недели за моими друзьями пришел пограничный катер. При удачной охоте они снабжают пограничников мясом, а те выручают катером. До этого я не плавал даже на лодке, а здесь почти что корабль. С винтом, мором и рулевым. От счастья можно с ума сойти!
Плыли почти целый день. Море, бакланы, нерпы. Интересно! Правда, сильно укачивало, и меня даже стошнило, но добрались. Дальше, рюкзаки за спину и в тайгу. Мне уже купили сапоги, одежду, рюкзак и одноствольное ружье. Я даже пробовал стрелять бакланов.
Первая ночевка — у костра, вторая – в охотничьей избушке. Наутро Кеша с Мишкой ушли смотреть болото, на которое изюбри выходят пастись и лизать рассыпанную соль.. Мы с Генкой остались хозяйничать. Готовили еду, вываривали в кедровой хвое одежду, разговаривали. Я рассказывал про Украину, он про охоту.
Оказывается, раньше Генка был у Кеши «собачкой». Кеша охотник удачливый, только курить не разрешал, а Генка дымит с восьми лет. Пробовал бросать, не получается. Как-то не курил целый месяц, потом его погонял медведь, закурил снова. Теперь его совсем затянуло, и бросить никакой надежды…
Кеша с Мишкой возвратились довольные. Недалеко от болота видели изюбря. Панты, так они называют молодые рога, уже «нормально выросли». Завтра отправляемся на охоту.
Назавтра спали до самого обеда, потом купались, переоделись в свежую одежду и, наконец, отправились на болото. Шли, не торопясь, разговаривали в полголоса. Наконец, пришли. Впереди зеленело заросшее хвощом болото. Прежде, чем подойти к нему, Кеша потер между пальцами похожий на грушу гриб. Из гриба облачком поплыл коричневый дымок. Кажется, ветра нет совсем. Но нет – потянуло в сторону от болота. Удовлетворенно кивнув, Кеша наказал мне взбираться на большое стоящее у болота дерево. Только тогда я увидел, что там довольно высоко от земли темнеет настил. Похожие мы сооружали у себя в селе, когда играли в партизан. Скоро туда же забрался и Кеша. Мишка и Генка ушли к соседнему болоту. Там они тоже с весны высыпали полмешка соли и тоже устроили настил.
Сверху хорошо видно все болото. Хвощи в некоторых местах смяты. Это приходили пастись изюбри, козы, дикие свиньи. Сидим, ждем. Тело быстро затекает, но менять позу нужно очень осторожно. Не стукнуть, не скрипнуть. Кеша дремлет, а я весь настороже. Хочется первым увидеть изюбря. Когда совсем стемнело, слева донеслось чавканье. Толкаю Кешу, тот прислушивается и, словно о самом обыденном, тихонько шепчет:
-Медведь.
-Какой медведь? – испуганно спрашиваю Кешу.
-Обыкновенный. Это плохо! Может, изюбрей испугать. Спи спокойно. Сейчас темно, до рассвета ничего не увидишь.
Кеша снова задремал, а я всю ночь слушал, как болото чавкало, трещало, свистело и хлюпало. Но изюбри не пришли. Об этом я узнал от Кеши, потому что перед рассветом уснул, словно потерял сознание.
Не пришли они и к нашим друзьям. А вот медведь проведал их тоже.
И вот так целую неделю. Утром возвращаемся в избушку, стираем одежду, готовим еду, спим. Вечером снова к болоту, и до утра ожидаем изюбрей. Я научился засыпать вместе с Кешей, просыпаться затемно и видел, как с восходом солнца наше болото покидают козы, дикие свиньи, зайцы и даже лоси.
Еще он сказал, если хочу стать хорошим охотником, должен избегать вредных привычек — никогда не курить, не пить водку и не есть «веселого» гриба. Потому что и курево, и водка, и «веселый» гриб – настоящие наркотики, от которых погибает самый сильный охотник. Особенно опасен «веселый» гриб. Многие живущие в уссурийской тайге охотники очень любят его, а потом не могут не только охотиться на изюбря, а даже искать лечебную траву жень-шень и скоро умирают. Кеша даже показал мне могилу, в которой похоронен его друг, отведавший «веселого» гриба.
Я подумал, что речь идет о ядовитом грибе, как мухомор или поганка, но только взрослым узнал, что наркотик это совсем другое. Затем повстречался и с наркоманами. Правда, все это было уже не на Дальнем Востоке, а Крайнем Севере, и напарниками были не Кеша с Генкой, а Володя Молоков и сын Илья. Нет, не оба сразу. Летом, когда самая рыбалка – Илья, а зимой, когда охота — Молоков. Сейчас лето, поэтому о приключениях с моим сыном рассказы о вредных привычках и начинаю.
ДЕДУШКИНЫ ПЧЕЛЫ
Как бы далеко с Ильей в тайгу не забирались, обязательно кого-нибудь встретим. Мы рады, этот, которого встретили, тоже. Специально для таких людей у нас в запасе ложка, кружка и даже небольшая надувная подушка. Вдруг кто-нибудь пожелает заночевать в нашей компании, не будет же, как Гай Юлий Цезарь спать без подушки. Был такой полководец, который даже у родного сына снежный ком из-под головы пинком вышиб. «Оставь ты, говорит, сынок, эти нежности!», и как зафутболит!
В этот раз встретили художника. У него с собою настоящий мольберт, целый чемодан красок и никаких продуктов. Отощал! Даже голос протянуть не может.
Съел все наше сало, кастрюлю ухи, две запеченных в костре щуки, наконец, заговорил. Оказывается, их здесь трое, и все художники. Этот встретил диких баранов, и решил: «Пока не нарисую, – не отстану». Бараны убегают, а он гоняется и рисует. Второй день без еды. Хорошо, мы попались. Переночует, утром снова в погоню.
Я, как только понял, что остались без ужина, взял удочку и отправился ловить щук. Илья у костра с гостем. Сидят, разговаривают. Один о баранах, другой о муравьях. Илья, понятно, пожаловался на лемезуху. Интересно ему, не завелся ли этот жук и в последнем муравейнике?
-Утром проверим, — решительно заявил художник. – Ведер пять воды на них выльем, муравьи подумают, что потоп, и кинутся все спасать. Если твой жук в муравейнике, его потащат в первую очередь. Только потом уже муравьиную царицу и куколок. Им этот детоубийца дороже жизни.
-А иначе нельзя? – спросил сын. – У нас никакого ведра.
-Легко! — ответил вконец оживший гость. – Можно муравейник с одной стороны поджечь. Если пожар, тоже будут спасать.
— Жалко, — возразил Илья. – Все у вас как-то не по-человечески: то потоп, то пожар.
-А зачем этих наркоманов жалеть? – удивился художник. — Пусть лучше у пчел поучатся. Бывает, ягода голубики или вишни на солнце перезреют, прокиснут, и вместо сладкого сока получается вино. Пчела его попробует, и пропала. Больше нектар собирать не будет. Только прокисшие ягоды ищет, чтобы снова вина напиться.
Художник задержал на Илье взгляд:
–Не веришь? Тогда посмотри на мужиков в поселке? Один работает, другой всю жизнь водку пьет. У пчел тоже так бывает. Только они не дураки. Пчелу, которая пьяница, в улей не пустят. Унюхают и прогонят, или даже убьют. У моего дедушки пасека с кавказскими пчелами. Старательные! Меду больше любых пчел собирают. Так они не только пьяных пчел убивают. Когда дедушка мед с ульев собирает, злыми становятся и, если кто хоть немного водки выпил, в погреб прячется. Закусают. Меня, когда был маленьким, тоже покусали. Знаешь, как больно!
-Пьяный был? – удивился Илья.
-Нет. В грязной рубашке на пасеку пришел. Пчелы и набросились. Хорошо, дедушка свою рубашку дал. Она у него чистая, медом пахнет. Ни одна не тронула. На руки, голову садятся, щекочут, а не трогают. Верят потому что. Если бы не верили, обязательно закусали.
Чуть помолчал, улыбнулся и добавил:
–Мне бы такую одежду, чтобы и бараны поверили. Представляешь, я рисую, а они рядом пасутся! – После художник сладко зевнул, тряхнул головой и виновато промолвил. — Извини, пожалуйста, у меня глаза слипаются. Прошлую ночь совсем не спал. Можно, я немного вздремну? — И, удобно пристроившись на предложенной моим сыном резиновой подушке, уснул.
Конечно, Гай Юлий Цезарь за подушку на нас бы обиделся, но он-то не художник и ему завтра с раннего утра за дикими баранами гоняться не нужно.
ЧЕСТНОЕ – ПРЕЧЕСТНОЕ
Но более всего нам с Ильей запомнилась встреча, которая произошла на Глухих озерах. Это такое место, куда ветер приносит с моря очень густой туман. Из-за тумана лиственницы растут совсем маленькими, ива стелется по земле, а комары — вообще не летают. Приходит туман неожиданно. Только что светило солнце, и вдруг, как будто тебя опустили в кастрюлю с молоком. Даже пальцы на вытянутой руке не сосчитать. И вот так дня два, иногда даже больше. Потом снова солнце, чистое небо – словно никакого тумана и не было.
Лет пять тому назад туман застал на озерах трех молодых рыбаков. Двум от него особой беды не случилось. Быстро причалили к берегу и в избушку. Растопили печку, варят уху и ждут, когда распогодится.
Но вот третьему, которого звали Васей, настоящая беда. Впопыхах оставил в лодке сигареты, а курить хочется невмоготу. Он и сухой мох пробовал курить, и плотно свернутую бумагу – все не то. Пососет, выплюнет и за порог. Не голубеет ли где кусочек неба? Не проглядывает ли солнце?
Наконец, когда наступила ночь, и рыбаки легли спать, небо чуть прояснилось. Вася, который так и не уснул, тихонько приоткрыл дверь и заторопился к лодке.
До нее было не далеко и, если бы Вася взял фонарик, все обошлось. Тропинка-то до озера была. Пусть едва приметная, но с фонариком не потерять. И вот, когда до лодки с сигаретами осталось совсем немного, накатил новый туман. Вася растерялся. Где избушка, где озеро – не понять. Ему бы остаться на месте и ждать помощи, но очень хотелось курить, и он шагнул вперед…
Васю искали целую неделю, но без толку. Потом пошел снег, ударил мороз, и поиски прекратили.
Нашли его на следующее лето. Случайно. Пастухи пасли оленей, смотрят, вороны над лощинкой кружат. Они туда, а там человек. Мертвый. Лицо и руки горностаи погрызли. Даже узнать невозможно. Привезли к избушке и на берегу озера похоронили. Потом к пастухам приезжал милиционер и спрашивал, какие на том человеке были шапка, куртка и все остальное? Тогда и подтвердилось, что это Вася.
Мы с Ильей обо всем этом не знали и не ведали, а просто услышали, что в Глухих озерах клюют необыкновенно крупнные хариусы, сели на мотоцикл и отправились порыбачить.
Когда добрались до озер, в стоящей неподалеку избушке никого не было. Везде рюкзаки, кастрюли, миски, а на двери объявление: «Курить только с Васей!»
Я не курю, Илья не курит, кто этот Вася нам не понятно. Хорошо, рыбак подошел. Высокий, седой старик со связкой килограммовых хариусов и радиоприемником. Нас увидел, музыку выключил, и принялся расспрашивать, кто мы, да откуда? Притом, обращался к Илье, словно он главный.
Илья нормально ответил, затем в свою очередь поинтересовался, кто такой Вася? Старик все и рассказал. Оказывается, возле Васиной могилы есть специальная скамейка. Если кому курить захочется, должен идти туда. Еще рыбаки закапывают там сигареты. Для Васи. Ему перед смертью очень хотелось курить. Пусть хоть на том свете накурится.
Старик покопался в рюкзаке, вынул две сигареты и вручил Илье. Положил руку ему на плечо и, глядя моему сыну в глаза, сказал:
-У каждого курящего мужика бывают две самые главные сигареты. Первая, которую выкурил еще пацаном, и последняя – когда бросает курить. Или как у Васи — перед смертью. Вот тебе, Илюша, такие сигареты и даю. Которая в правой руке – первая, а в левой – последняя. Иди закопай в Васину могилу, и дай ему честное-пречестное слово, что никогда не будешь курить. Потом, когда в школе ребята предложат покурить, отказываться будет легче. Это честное-пречестное на выручку придет. Можешь, рассказать, где и кому его давал, – сразу отстанут.
Илья побежал к Васиной могиле, я посмотрел сыну вслед и тоже попросил у старика две сигареты.
Никогда не курил, и курить не собирался, а пошел к Васиной могиле и закопал. Первую и последнюю. На всякий случай.