Иоланта Сержантова
I. Верёвочка
Надежда Карповна и Станислав Васильевич готовились к выходу на пенсию основательно. Загодя купили деревянный домик посреди небольшого участка земли, обложили кирпичом, разбили вишнёвый сад, вскопали огородик и прямо посреди двора устроили навес над деревянным столом из толстых дубовых досок. Чтобы чаёвничать по вечерам, одним или с гостями, – это уж как придётся.
Надежда Карповна была хозяйка хоть куда, любила чистоту и порядок. Раз в неделю, по воскресеньям, скоблила добела широким ножом стол и пекла вкуснейшую кулебяку, а дабы угодить Станиславу Васильевичу, всегда подавала её с козьим молоком, которое покупала у соседки. Чтобы молока было в достатке, Надежда Карповна каждый раз брала его больше, чем требовалось, запасала впрок, замораживала брусочками, каждый – ровно на одну фарфоровую чашку с ромашками на боку – любимую посудину Станислава Васильевича. Он всегда пил только из неё, никому из гостей или домашних не позволялось не то что пить, но даже просто взять чашку в руки, он сам тщательно мыл её и ставил на верхнюю полку буфета. Впрочем, запасов молока хватало ненадолго, и на время окота соседских коз и пару месяцев после приходилось обходиться покупным из магазина.
Полулитровые молочные бутылки Надежда Карповна тщательно мыла ёршиком, ставила в ящик у калитки и прикрывала чистым полотенцем, чтобы, когда наберётся достаточно, разом отвезти их в магазин, обменяв на деньги.
И вот однажды, проходя мимо этого самого ящика, Надежда Карповна заметила непорядок: полотенце было сброшено в траву, а часть бутылок лежала на боку. Пересчитав их, Надежда Карповна обнаружила: стало на две меньше.
– Станислав Васильевич, а не видали ли вы, куда подевались бутылки из-под молока? Не нужны ли они были вам для чего-нибудь? – спросила мужа Надежда Карповна.
Надо сказать, что супруги часто называли один другого на «вы» и по имени-отчеству, ибо любили друг дружку без меры, и, дабы скрыть этот не требующий лишних глаз, усугубившийся с годами факт, отстранялись друг от друга показным, но сердечным величанием.
Чтобы не быть услышанным посторонними, Станислав Васильевич вышел из дому и, прилично сконфузившись, проговорил:
– Мне, Надежда Карповна, эти бутыли без содержимого совершенно ни к чему.
После этих слов Станислав Васильевич хотел было улизнуть в дом, но Надежда Карповна остановила его:
– Но по вам видно, что знаете, куда они подевались!
– Знаю… Но не скажу вам, Надежда Карповна, – загадочно произнёс Станислав Васильевич и юркнул-таки в дом.
Надежда Карповна была сильно озадачена таким поведением супруга. За сорок лет, что прожили они вместе, не слышала она от мужа ни единого грубого слова и отказу не знала ни в чём, а тут…
– Странно, – пробормотала Надежда Карповна, но решила не тревожить супруга недоверием и расспросами, но быть внимательнее впредь.
Утром следующего воскресного дня Станислав Васильевич что-то строгал подле вишен, в ожидании кулебяки, а Надежда Карповна между хлопотами и наговором над сдобой не забывала поглядывать во двор. И вот, когда кулебяка, нарумяненная взбитым яичком, чуть не выпрыгивала уже из духовки прямо на стол, Надежда Карповна с приятной улыбкой на лице переложила её на блюдо и, толкнув мягким плечом дверь, ступила на крыльцо. В ту же самую минуту навстречу Надежде Карповне приоткрылась калитка, впустив во двор небольшую собаку с грязной верёвочкой на шее вместо ошейника. Не особенно смущаясь присутствия хозяев, она подошла к ящику и, откинув носом полотенце, не свалив его, впрочем, на землю, как в прежний раз, ухватила зубами за горлышко бутылки и понесла прочь со двора.
Надежда Карповна чуть было не выронила блюдо с кулебякой, но супруг проворно перехватил его из рук и водрузил на стол.
Надежда Карповна присела на скамейку и, укоризненно взглянув на мужа, спросила:
– И ты всё знал?
– Прости, Надюша, не хотел говорить тебе.
– Как же это?
– Видишь ли, это ничейный пёсик, мне стало его жаль…
– Ну и покормил бы. Но отчего ж он бутылки-то таскает?
– А он так на еду себе зарабатывает…
– Как это? – удивилась Надежда Карповна.
– Бутылки эти, что у нас берёт или ещё где находит, относит Кузьмичу.
– Пьянчуге этому? А зачем?
– Он ему взамен корочки хлебные даёт, кости какие-то.
– Слушай, Стас, иногда я тебе удивляюсь, – возмутилась Надежда Карповна. – Мы что, первый день женаты? Ну, мог бы подойти, рассказать…
Пока супруги ссорились, собака, толкнув носом калитку, зашла во двор за очередной посудиной.
Надежда Карповна, ловко отхватив от кулебяки увесистую горбушку с мясной начинкой, положила её на тарелку и подозвала пса:
– Эй ты, парень, иди-ка сюда.
Собака неплохо разбиралась в подоплёке интонаций человеческой речи, поэтому, разжав зубы, выпустила бутылку обратно в ящик и подошла к женщине.
– Давай мы договоримся так: жить будешь у нас, я тебя стану кормить, а Станислав Васильевич сделает будку. Но у меня два условия: к Кузьмичу больше ни ногой, и в дом не пущу дальше веранды. Вон – порог, это граница твоих владений.
С этими словами Надежда Карповна поставила на ступеньку тарелку с куском кулебяки и приказала собаке:
– Кушай давай, нечего побираться.
С этого дня у Шарика, так назвали пса, началась новая жизнь. Каждый день он ел от пуза, спал в тёплой будке или на связанном Надеждой Карповной специально для него толстом коврике в углу веранды. Из поджарого, блохастого он превратился в мощного, увесистого, ухоженного пса. Когда Шарику случалось проходить через калитку мимо ящика с бутылками, он облизывал рафинад оскала, радуясь переменам в судьбе. А особенно гордился тем, что местный собачий доктор при встрече теперь непременно приподнимает шляпу и шутливо интересуется его здоровьем. Ну и не мудрено, ошейник-то у него из старой портупеи Станислава Васильевича, а не из какой-то там верёвочки.
II. Сушка
Часто случается так, что соседи назойливы или доставляют беспокойство одним своим присутствием. Но те, с которыми свела некогда судьба, вызывали во мне завистливое любопытство, которое не отпускает по сию пору. То, чему я стал невольным свидетелем, часто отвлекало от наблюдения за собственной жизнью. Но я не был в претензии. Подчас чужое делается куда дороже собственного. Греешься подле него, как у огня, нежишься и не торопишься уходить. Разве что, как прогорит он совсем.
– Мама! Мама! Да что ж вы заперлись-то, открывайте! Мы приехали!
Надежда Карповна услыхала сквозь сон голос дочери и, накинув халат, радостно побежала на зов.
– Мам, чего закрылись-то? Воров боитесь, что ли? – обнимая мать, спросила Наташа.
– Да нет, почему ж, напротив, это мы о них так заботимся, у нас же теперь собака во дворе. Чужих не любит. Когда за воротами бегает – милейшее создание, а если кто во двор… тут уж извините, спуску не даст.
Шарик стоял тут же и согласно кивал аккуратным, гладким, как у крысы, хвостом. Он сразу понял, что молодая женщина не посторонний человек, Надежда Карповна кого попало обнимать не станет, посему вежливо встал поближе и всем своим видом давал понять, что разделяет радость хозяев и готов взять на себя бремя охраны всех их гостей без исключения.
– Ты одна? – спросила Надежда Карповна у дочери.
– Ой, нет, конечно, мы с Витей… и ещё с одним товарищем.
– Надолго?
– Хотели на недельку-другую, но я уж теперь не знаю, как быть.
– А что так? – занервничала Надежда Карповна.
– Так у вас же собака…
– И что? – не поняла хозяйка.
– Так и мы с собакой! Мы добермана купили!
Надежда Карповна озадаченно глянула на дочь, на Шарика, но тут из дому вышел Станислав Васильевич и, шумно здороваясь с дочерью, сказал:
– Подумаешь, доберман, у нас тоже служебная собака.
– Ой, папа, что там служебного, обычная дворняга, – засмеялась Наташа. Но отец загадочно покачал головой:
– Нет, дочка, таких собак, это ещё поискать надо. Умнейший парень!
Шарик, выслушав, как его хвалят, подошёл с Станиславу Васильевичу и лёг у ног, чтобы лучше слышать и быть рядом в тот момент, когда хозяин захочет его потрепать за ухо.
– Ага, ну, мы сейчас посмотрим, какой он у тебя умный, – покачала головой Наташа и крикнула через забор:
– Витя, заводи Макса!
Калитка распахнулась, и во двор, сипло дыша, вошёл доберман-пинчер с острыми, как рожки, ушами, позади него, сильно натянув поводок, широко топал зять Станислава Васильевича и Надежды Карповны.
Шарик привстал. Ему приходилось встречаться с собаками и покрупнее, но то ж всё за пределами двора… Конечно, если бы этот доберман зашёл к ним сам, по своей глупости или нахальству, Шарик сумел бы добраться и до его нежных поджилок, и открытой беззащитной шеи, а так… Доберман явно был желанным гостем, и потому Шарик, не медля ни минуты, поприветствовал его, смачно лизнув в нос.
Доберман моментально перестал тянуть и плюхнулся на попу. Он так устал от духоты в машине, что без возражений принял предложение Шарика дружить. Тем паче, собакам пришлось сторожить двор сообща, так как Надежда Карповна была непреклонна по части их присутствия в доме. Максу постелили коврик на веранде и, указав на порог, погрозили пальцем.
Вечером, сидя за столом под вишней, Наташа спросила у родителей, чем Шарик заслужил столь лестное о себе мнение:
– Вы и меня-то не особо жаловали, хвалили умеренно, а дворняжка, что она такого совершила-то?
Станислав Васильевич грустно улыбнулся и ответил:
– Мы, дочь, желали, чтобы ты не останавливалась, стремилась быть лучше, умнее. Иной раз делали вид, что не замечаем твоих стараний, опасались похвалить лишний раз, – не на пользу оно было, расхолаживало. А Шарик… тут презанятное дело вышло.
И Станислав Васильевич рассказал о том, как однажды, так же вот сидя за столом с Надеждой Карповной, обращаясь к Шарику, в шутку, а не всерьёз, он сказал о том, что, мол, кормят они собаку, поят, а толку от него никакого. Принёс бы что в дом, был бы толк, а так… Ну, сказал да сказал, пошутили-посмеялись и забыли. А Шарик, тот не забыл и однажды вечером зашёл во двор и положил на ступеньку, к ногам Станислава Васильевича… сушку. Обычную румяную сушку. Ну, сушка и сушка, мало ли, кто где обронил, а собака увидела и принесла. Впрочем, есть не стала, и Надежда Карповна укорила мужа за непорядок, на что Станислав Васильевич резонно ответил, мол, в доме сушек не водится, а Шарик вконец заелся, коли их не ест.
– Раньше бутылки на тухлые косточки менял! – притворно возмущался он, почёсывая за ухом Шарика.
Надежда Карповна прибрала сушку и, раскрошив её, припрятала до зимы. Всё лето, весну и осень она собирала хлебные крошки в холщовый мешочек, чтобы добавлять зимой в кормушку для синиц под окном. И все бы благополучно забыли про этот случай с сушкой, если бы на следующий день Шарик не принёс точно такую же и вновь не положил её на ступеньку к ногам Станислава Васильевича.
Сушка появилась и назавтра, и на следующий день, и повторялось бы то, вероятно, покуда вовсе не прошла б мода выпекать эти сушки, но встретила Надежда Карповна в магазине соседку с другого конца деревни, и промежду прочих важных разговоров ни о чём, совсем не к месту та принялась нахваливать Шарика:
– Такой он у вас обходительный! Каждый день навещает меня после обеда, когда выхожу посидеть с чаем под яблоней. Мне ж одной грустно, а он подле меня сядет, я ему про одно расскажу, про другое, а он слушает, слушает… Всё понимает, как человек! И, представьте, каждый раз угощаю его сушкой, он берёт, но до того деликатен, что ни разу её при мне не скушал. Уходит куда-то и там ест.
Тут-то Надежда Карповна и поняла, откуда и зачем эти сушки на ступеньках. Шарик старался «принести что-то в дом», как просил того Станислав Васильевич.
Наташа отчего-то загрустила, но, отыскав глазами своего Макса, рассмеялась:
– Нет, вы только посмотрите!
Оказалось, что доберман лежит, устроив голову на самом пороге, а Шарик трогает его лапой за плечо – непорядок, мол, хозяева не велели заходить.
Давно это было. Зарос бурьяном тот маленький огородик, скрылась за зарослями крапивы крепкая собачья будка, потрескались и перестали плодоносить вишни, простыли на мосту из радуги следы собаки с гладким, как у крысы, хвостом. Нет уж в живых и Станислава Васильевича. Но по сию пору, когда нахожу в вазочке рядом с конфетами сушку, выбираю именно её, грею в ладони, сжимаю, не позволяя раскрошиться, и снова всплывают в памяти выскобленный добела дубовый стол, аромат кулебяки и влюблённый взгляд Станислава Васильевича на свою Наденьку, Надежду Карповну.