Несмотря на каникулы, школьный зал, украшенный портретами великих полководцев, деликатно гудел, словно стеснялся их строгих взглядов и боялся нарушить их покой, который они заслужили своими подвигами. Виктор Николаевич Золотарёв нервничал: вроде бы можно и привыкнуть, как-никак уже двадцать седьмая экспедиция!
По фронтовым местам в общей сложности намотал пятьдесят две тысячи километров, но… Во-первых, на этот раз ехал туда, где более шестидесяти лет назад принял боевое крещение. Да, именно под Курском он впервые увидел врага, прошёл адское испытание на прочность и многое такое, что до сих пор забыть не может. А во-вторых, с ним дети, его дорогие ученики и преданные помощники.
Поедут, конечно, не все, взять всех желающих он не имеет возможности: пришлось отбирать. Да и времена сейчас не те, одна дорога чего стоит!
Как всегда, готовились долго и основательно. Накануне отъезда он собрал своих юных поисковиков вместе с родителями.
— Ну что, дорогие мои следопыты, не передумали? Больных нет? — начал он, пробегая добрыми серыми глазами по сосредоточенным лицам мальчишек и девчонок.
— Нет, — бойко ответил подростковый хор единомышленников.
Дружное молчание родителей означало единодушное согласие с уверенным ответом детей. Виктор Николаевич с облегчением выдохнул и прошёлся рукой по взмокшей седине. «Что это ты разволновался, как новобранец?» — упрекнул он себя и снова окинул взором притихший зал. Перед майором в отставке, в прошлом боевым танкистом, сидело тридцать очень непохожих друг на друга учеников, родителей чуть больше, многие видели его впервые, хотя от детей наслышаны о легендарном историке предостаточно. Фанат своего дела Золотарёв, несмотря на возраст, отличался неиссякаемой энергией и активностью: успевал руководить районным музеем боевой славы и кружком «Поиск», часто выступал в школах, проводил уроки мужества. Воспитанием молодёжи занимался с душой и в этом видел своё основное призвание: повседневную военно-патриотическую работу среди подростков считал гражданским долгом, партийным заданием с тех далёких времён. Поэтому целыми днями пропадал в родной школе, которую считал своим вторым домом.
А собравшиеся разглядывали его, притихли в ожидании последнего напутствия и подробного инструктажа.
— Я обращаюсь к тем, кто отправляется впервые: надеюсь, среди вас нет таких, кто едет за оружием и боеприпасами? Сразу предупреждаю: у нас совсем другая цель. И не за кладами, так что обогатиться вряд ли удастся. Зато приобретёте более ценное, уверяю вас. — Золотарёв почесал свежевыбритый овальный подбородок. — У нас благородная задача: выполнить долг перед теми, кто отдал свои жизни ради победы, ради нас с вами.
Как всегда, он говорил возвышенно и эмоционально. Виктор Николаевич был тонким психологом и довёл до виртуозности своё искусство вроде бы незаметно, но так сильно влиять на окружение, что оно подчинялось его воле. Вот и на этот раз он чутко улавливал настроение присутствующих и с удовлетворением отмечал про себя: слушают со вниманием.
Живой, откровенный разговор затянулся. В конце выступления Виктор Николаевич кратко, со знанием дела отвечал на многочисленные вопросы родителей, больше всего их беспокоили бытовые условия. А беззаботные дети, юные романтики, даже не задумывались об этом, для них вполне достаточно, что с ними будет Виктор Николаевич! А уж он обо всём позаботится и всё организует, как следует. Несмотря на свой солидный возраст, он ещё полон сил и энергии: сказывались ежедневная зарядка, фронтовая закалка и бодрость духа. Поэтому ребята относились к нему не только с уважением, но и с безоговорочным доверием.
Когда все разошлись, неуверенной походкой подошёл Валя Березкин.
— Виктор Николаевич, можно я вас провожу?
— Почему бы и нет, — улыбнулся опытный педагог. — Разговор ко мне или сомнения какие возникли?
Тот, молча, кивнул. Они вышли на улицу, их обдал тёплый июньский ветерок. На город уже опустились тёмно-фиолетовые сумерки. Виктор Николаевич взглянул на звёздное небо и приятно потянулся. По ступенькам спускался неторопливо, как бы давая медлительному и неуверенному в себе Валентину возможность настроиться, судя по всему, на серьёзный разговор.
— Понимаете, у меня есть друг, раньше мы вместе учились. Потом я переехал, но мы всё равно встречаемся, часто по телефону болтаем…
— Только, наверное, не болтаете, а разговариваете, — поправил Виктор Николаевич и добродушно взглянул на смущённого собеседника.
— Ну да, конечно, — согласился Валя и замер под фонарным столбом: будто при свете ему было легче выложить накопившее в нём.
Опустив голову, он сделал вид, что внимательно разглядывает свою тень.
— Так чем же интересен твой друг? — чтобы приободрить подростка, Виктор Николаевич положил ему на плечо руку.
— Он вступил в какую-то организацию, там все бритые… Он тоже «обнулился» и гордится этим. Их много, со всего города человек сто собирается! У них железная дисциплина, не хуже, чем в армии. Даже своя форма есть… Их учат драться, стрелять… Димка говорит, что никого не боится — за него заступятся. Вместе они такая сила! Новичков обязательно испытывают на твёрдость и надёжность. Иностранцев, особенно азиатов и темнокожих, ненавидят: несколько раз били их цепями и прутьями на рынках и после футбольных матчей. Там есть такие, что по всей стране бригадой ездят.
Виктор Николаевич глубоко вдохнул и как-то неутешительно выдохнул, но промолчал. А увлёкшийся Валя продолжил:
— Он и меня звал… но я лучше с вами. А когда последний раз был у него дома, удивился: там и портрет Гитлера, и свастики на стене, много нацистских фотографий, немецких книг, листовок. Предлагал мне, я не взял, так он даже обиделся. Я ему о нашей предстоящей поездке, а он сразу завёлся и позавидовал. Попросил утаить и подарить ему немецкий кортик или пистолет: с ними он будет чувствовать себя увереннее, да и авторитет среди «своих» сразу возрастёт. Для него это очень важно: утвердиться.
— Вот что, Валя, — остановил его изменившийся в лице Виктор Николаевич, — давай возьмём твоего друга, как его?..
— Димка Шумилов, — сказал оживившийся Валя.
— С собой. И тебе веселее будет, и ему полезно.
— Да он с удовольствием, — обрадовался тот, нервно потирая горячие ладони. — Он нормальный парень, только запутался немного.
— Скажи, что тебе удалось уговорить меня. А родители его отпустят? Деньги на дорогу и питание дадут? Вы-то свои заработали, поэтому я не могу, чтобы он за ваш счёт, сам понимаешь.
— Да не беспокойтесь, отпустят. Для них ничего не стоит купить или… — Валентин запнулся, подбирая правильные слова, потом добавил: — В общем, родители у него богатые, даже очень!
Ночь они провели по-разному: довольный подросток после звонка приятелю крепко и беззаботно спал (вещи уже давно были собраны), а беспокойный наставник переживал, не забыл ли чего. Утром Валя вместе с родителями добирался до вокзала на метро, а отец Шумилова доставил своего бритоголового отпрыска на дорогом джипе.
Возвышаясь на полголовы над седовласым Золотарёвым, сверкающий, как его престижная иномарка, папаша небрежно взглянул на четыре ряда орденских планок и спросил:
— Вы тут старшой?
— Я руководитель поисковой экспедиции по местам боевой славы, — пояснил Виктор Николаевич и с любопытством осмотрел холёного мужчину с аккуратно зачёсанными назад волосами. Толстая золотая цепочка с крестом, солидная печатка, пустой взгляд невыразительных глаз и жвачка во рту дополнили его портрет и помогли понять Виктору Николаевичу многое. Но опытный педагог не выдал своё первое впечатление.
— Ну, так берёте моего?
— Если он согласен, то я тем более. Думаю, хуже для него не будет.
— Вот и ладушки. А то он меня достал. — Сменив тон, он с облегчением уставился на Золотарёва. — А я пока тоже кое-куда смотаюсь, так устал! — Оглядев суетящихся подростков, вдруг спросил: —Слышь, бать, скажи честно, зачем тебе всё это? Раскопки, железяки, скелеты, слёзы родственников? Солдатикам ведь это уже не нужно, их детям и внукам и подавно, забыли, успокоились. Чего ворошить-то? — он жёстко ухмыльнулся.
— А вот чтобы не забывали и не успокаивались. Поймите, молодой человек, это надо не мёртвым, это надо живым! В первую очередь им, — Золотарёв кивнул в сторону шумных ребят, напоминавших ему стаю неугомонных галчат. — Они будущее России!
— А мы? А нас куда? — Шумилов в растерянности указал на себя и надул губы. Он ошеломлённо ждал конкретного ответа, будто его не словом огрели, а чем-то тяжёлым.
— Сами решайте.
— Это хорошо, что у нас ещё есть выбор. — Шумилов сразу повеселел. — Бать, ты уж присмотри там за моим. Мало ли чего, он у меня такой… непредсказуемый и упёртый, что с ним не соскучишься. Весь в меня!
— Для меня все одинаковы, но поскольку я его не знаю…
— Понял. Сколько? Только скажи, мало ли какие расходы. —
Шумилов-старший достал бумажник.
— Вы меня неправильно поняли. Уберите, стыдитесь.
— Какой стыд, о чем вы говорите? Оглянитесь, что творится вокруг? Везде и всюду… Всё основано и держится на деньгах!
— Но не у нас.
— Вот и ладушки, что на честном слове. Почти что по понятиям. Боб, заноси, — крикнул он здоровенному парню с короткой стрижкой. Тот тут же забросил в вагон три огромных рюкзака.
— Куда столько? Что там у вас? — поинтересовался Виктор Николаевич. — Перина, что ли, с пуховой подушкой?
— Как что? Жрачка. Дорога ведь дальняя, да и там месяц чалиться. А на природе знаешь, как хавать хочется!
— Догадываюсь, — усмехнулся бывший танкист и взглянул на часы, оставалось две минуты.
— Да вы не беспокойтесь, обременять не будет: денег я ему на дорогу тоже дал, с голоду не помрёт.
Озабоченный Золотарёв уже не слушал. Так как время поджимало, Виктора Николаевича сразу охватило предстартовое волнение: ведь предстояло всех подопечных вырвать из цепких объятий родителей, бабушек и дедушек и до отправления загнать в вагон. По своему опыту он знал, что это дело нелёгкое. Однако всё обошлось. Расставание было по-военному коротким, но трогательным. Радостные подростки махали в окна всхлипывающим бабушкам и мамам, а улыбками подбадривали взволнованных дедушек и пап.
В пути наставник не давал скучать своим любознательным подопечным.
— До войны я мечтал стать археологом и часто представлял себя бывалым путником жизни: иду по ней, иду и всюду ищу прекрасное, чтобы завеса незнания исчезала и раскрывала разные стороны прошлого. Но война помешала. Вот и вынужден заниматься другим делом. Ведь безжалостное время стирает с лица земли плоды своего и чужого труда, варварски уничтожает памятники и останки. Поэтому надо торопиться. Безразличное настоящее в состоянии разрушить даже будущее.
Без прикрас он рассказывал и о войне, о зверствах фашистов, о тяжёлых боях и мужестве советских солдат. Он мысленно возвращался в те далекие и незабываемые годы. Сжавшись в единый комок, притихшие ребята под размеренный стук колёс слушали ветерана и представляли услышанное, каждый чувствовал себя не только свидетелем, но и непосредственным участником тех жестоких боёв и непременно видел себя героем.
Дима Шумилов, высокий худощавый парень с родимым пятном на левой щеке, тоже слушал со вниманием. Лишь иногда Виктор Николаевич замечал на его бледном лице непонятную ухмылку. Но что в этот момент творилось в душе этого мальчишки, даже не подозревал, хотя и догадывался, что достучаться до неё не так-то просто. Педагог с сорокалетним стажем понимал, что имеет дело с трудным подростком, голова которого забита всяким мусором. Его жизнь с самого раннего детства была ожиданием всегда выполнимой прихоти. Поэтому разве можно воспринимать его юношей — не дорос ещё. И решил не торопить события, дать ему возможность самому повзрослеть.
На следующий день он специально остановился на биографии Гитлера, привёл ряд характерных примеров, о которых обычно сознательно умалчивается в книгах профашистского толка, критически отнёсся и к тенденциозным публикациям, восхваляющим его.
— Так что не стоит идеализировать этого человека и его окружение. Фашизм — это чума. Очень опасная! А кому хочется болеть этой заразой? В 1939 они развязали войну. И ради чего! Мирового господства. Конечно же, проиграли. Но какой ценой далась победа — потерей пятидесяти миллионов! Страшно даже представить. — Золотарёв потёр свой жесткий подбородок и посмотрел на ребят, напоминавших притихших птенцов. — Мне приходилось видеть зверства фашистов, это ужасно! Приведу пример. Когда наша часть в июне 1944 года освободила деревню Шалашино Дубровинского района Витебской области, я узнал о подвиге нашего земляка младшего сержанта Юрия Смирнова. В тот день поступил приказ. Он — среди добровольцев. В гимнастёрке рядового в составе небольшого подразделения десантировался в тыл противника. Завязался бой. Раненым он упал с танка, а позже оказался в плену. Его зверски пытали, но он молчал. Тогда фашисты раздели его по пояс, ножами нанесли четыре раны, а потом обливали водой. Не добившись своего, они раскалёнными щипцами вырывали куски мяса. Представляете, какую он испытывал боль? Но об операции «Багратион» не сказал ни слова. Разъярённые изверги решили прибить его к блиндажу железнодорожными костылями, ими крепят рельсы к шпалам. Так вот, эти сволочи вбили их в кисти, в ступни, в лоб…
Раскрасневшийся Золотарёв смотрел на застывшие сосредоточенные лица подростков и видел в них всё: ужас, отвращение, злобу и ненависть. Равнодушных ребят не оказалось, это обрадовало наблюдательного наставника, и он уже более спокойным тоном продолжил:
— Конечно, Юрий Смирнов понимал, что на исход войны в целом его сведения вряд ли повлияют и, выдав их, он мог бы остаться живым. Однако сохранить себе жизнь ценой предательства он не мог, поэтому предпочёл страшные мучения и смерть. Когда наши солдаты увидели его распятым, у них невольно наворачивались слёзы. А в блиндаже они нашли его комсомольский билет, на котором понемецки было написано: «Он молчит, он молчит, молчит…».
Наступила тишина. Её нарушал только стук колёс, напоминавший одновременные учащённые удары взволнованных юных сердец. Теперь уже Виктор Николаевич видел опущенные головы ребят: одни стеснительно протирали глаза, другие неловко шмыгали носом. Чтобы снять психологическое напряжение, Золотарёв напомнил:
— В нашем музее есть его фотография. Сначала Юрий Смирнов был награждён орденом Отечественной войны первой степени посмертно, затем по ходатайству однополчан ему было присвоено звание Героя Советского Союза как рядовому. И только спустя годы, после уточнений, вышел новый указ: звание Героя он получил уже как младший сержант. На первый взгляд вроде бы мелочь, маленькая деталь, на самом же деле это далеко не так — во всём должна быть точность и справедливость.
С этим выводом оживившиеся ребята согласились и попросили ещё рассказать о войне, тех далёких, исторических для них годах. — Хорошо. Расскажу о другом нашем земляке матросе Евгении Никонове. В 1941 году в Эстонии его, балтийского моряка, отправили в разведку. Будучи раненым, он попал в плен. Фашисты его долго пытали, но безрезультатно. Убедившись, что от него ничего не добьёшься, они отрезали ему язык, привязали к дереву колючей проволокой и подожгли, он сгорел заживо. Не знаю, как вас, но меня до сих пор поражают зверства фашистов. Даже сейчас, спустя столько лет, я не могу говорить об этом спокойно.
Сидевшие рядом друзья среагировали по-разному: Валя сжал кулаки, а Шумилов стыдливо опустил голову, словно не хотел встречаться глазами с Виктором Николаевичем. Сначала он скептически воспринимал приводимые цифры и эмоциональные воспоминания бывшего фронтовика, порой не понимал, зачем этот пожилой фанатик бередит свою душу и ворошит прошлое. Но каждое его слово оставляло свой след. Да и сама обстановка позволяла воспринимать услышанное по-другому, совсем не так, как в школе и по учебнику.
Переживания и обеспокоенность Виктора Николаевича проникли в чуть приоткрывшееся сердце Шумилова и не оставили его равнодушным. Они заставили подростка серьёзно задуматься, в чём-то усомниться, что-то пересмотреть и изменить прежние взгляды и убеждения. Теперь он оценивал всё иначе и мысленно даже уносился в те военные годы, воспринимая увиденное хоть и помальчишески, но осмысленно и серьёзно.
— Когда мы освободили Таллин, я видел это место, оно вызвало во мне ярость, хотелось сразу в бой и с ещё большей ненавистью громить и бить фашистов. Похоронили Евгения Никонова на берегу Балтийского моря. В 1967 я привёз туда тридцать пять следопытов. Мы возложили цветы к памятнику своего земляка, рядом чернело сухое обугленное дерево, которое было свидетелем его подвига и мучительной гибели. Этот костлявый ствол являлся символом героической смерти и мужества русского солдата и одновременно памятью для потомков: его специально вырыли, перевезли и вкопали рядом с памятником. — Взволнованный Виктор Николаевич перевёл дух и достал платок. — И таких примеров героизма много. Вообще весь советский народ проявил массовый героизм. Это его общая победа! Иногда я слышу, что фашистская армия самая лучшая, что немцы лучше нас воевали. Не верьте. Подготовлены — да, так они же и готовились к войне. Но что касается остального, то извините. Кто-нибудь может привести хоть один пример, когда немец закрыл своим телом амбразуру дзота? Или под танк бросился, обвязав себя гранатами, или выдержал такие пытки, о которых я вам сейчас рассказал? А ведь сколько наших воинов, партизан сознательно шли на смерть во имя будущей победы и мира на земле. Они гибли под танками, совершали воздушные тараны, смело шли в рукопашные схватки. Вот какой ценой порою давались победы за небольшой насёленный пункт, обыкновенную, казалось бы, непримечательную высотку.
Золотарёв пробежался по застывшим лицам ребят, заглянул в их сосредоточенные глаза и увидел раздольное людское море жизни. Его это обнадёжило.
«Мы жили и живём ради них. А они… — однако тут же прервал себя — не захотел углубляться в свои философские размышления. Сейчас не время. — И так будет всегда».
Расходились присмиревшие следопыты уже поздно. Ложась спать, Шумилов откровенно поделился с другом своими впечатлениями:
— Сколько интересного! В учебнике истории такого нет, там одни сухие цифры и общие факты. Даже скучно. Книг про войну я мало читал, старые фильмы сейчас почти не показывают. А ваш Виктор Николаевич молодец! Как много знает… и помнит!
— Я рад, что ты поехал с нами, — откровенно признался Валя и улыбнулся другу.
Однако растянувшийся на полке Шумилов в это время уже думал о чём-то своём.
С вокзала сначала добирались на электричке, а затем с шутками и задорным весельем на шустром автобусе. Помогли местные поисковики — организовали транспорт и предоставили палатки. Так начались совместные действия двух отрядов. Куряне продолжили прошлогодние раскопки, а нижегородцам достался участок в лесополосе.
— Вот видите, с годами здесь выросли деревья, а раньше было сплошное поле и противотанковые рвы, — объяснял Виктор Николаевич, охватывая взглядом сельскую округу, до боли знакомую и так сильно изменившуюся. Его взволнованное сердце сразу забилось в тревожной аритмии.
Разбились по группам. Шумилов предпочёл работать подальше от чужих глаз, поэтому выбрал отдалённый участок. Но Валя всегда был рядом. Виктор Николаевич несколько раз прошёлся с металлоискателем и каждый раз предупреждал:
— Если найдёте оружие, боеприпасы — не трогать, сразу сообщить мне. Все поняли? Подчёркиваю: внимание и дисциплина, исключить даже малейший риск.
И работа с азартом закипела. Незаметно подошёл к концу первый трудовой день. А вечером — костёр дружбы, совместный ужин, зажигательная музыка и танцы. Довольны были все — куда девались усталость и сонливость. Только Шумилов сидел в одиночестве и угрюмо наблюдал за веселящимися сверстниками.
— Что, Дима, невесел? — сел рядом сним Виктор Николаевич.
— Думаю, ничего мы здесь не найдём, только мозоли заработаем.
— А ты сейчас не думай об этом, бери пример с ребят. А что касается мозолей, то завтра я тебе покажу, как обращаться с лопатой.
Потихоньку ребята разбрелись, а задумчивый наставник увлёкся красотой неба, слушал пение ветра и купался в свете угасших миллионы и миллиарды лет назад звёзд.
Ранним утром юные следопыты после зарядки и завтрака приступили к работе. Шумилов старался, ему хотелось выделиться, но, к сожалению, обнаружить то, ради чего приехал сюда, не удавалось. К вечеру откопал пробитую пулей ржавую фляжку. Хоть она оказалась полностью непригодной для использования, но эта находка вселила в него оптимизм и хоть какую-то надежду.
На следующий день стали встречаться искорёженные куски ржавого металла. Он небрежно швырял их в кучку, поскольку они не представляли для него интереса. К обеду подошёл местный парнишка лет девяти, сел на корточки и уставился на шустрого следопыта, привлёкшего к себе внимание сверкающей головой.
— В деревне сказали, что вы опять приехали копать, — обратился он к Шумилову.
— Не опять, а снова, — не отрываясь от работы, недовольно буркнул тот, ему не нужен был лишний свидетель. Но, взглянув на смешного конопатого мальчишку, невольно улыбнулся. — Ты что, под решетом загорал?
— Не. Я вообще не загораю. Некогда, — признался тот со свойственным для здешних мест говором.
— Где живешь?
— В деревне, тут совсем рядом. С папкой, с мамкой и с братом. — После короткой задумчивой паузы с гордостью добавил: — Старшим, ему шестнадцать уже!
— Скажи, а ваши пацаны копают? Оружие находят?
— Щас нет.
— Ну, и дураки. Такие бабки можно заколачивать! — Шумилов провёл большим пальцем по горлу.
— Раньше находили. Много.
— И куда девали? — заинтересовался приезжий. Отложив лопату, он взглянул на ладони, сморщился и плюнул на свежие волдыри.
— Милиция отымала.
— Прям так и всё? — не поверил Шумилов, протирая платком лоснящееся от пота лицо.
— Папка говорил, попрятали немного для охоты. А взрывчаткой хорошо на озере рыбу глушить.
— Слышь, конопатый, тебя как звать-то?
— Рыжий… Ой, — смутился тот, потом спохватился: — Генкой Ухабовым.
— Ген, спроси у батяни, можно я у вас буду ночевать. Не могу в палатке. Я заплачу. Узнай, вечером сообщишь.
Неожиданная просьба Шумилова озадачила Виктора Николаевича, но он всё же поверил подростку и отпустил в деревню, спросив у Генки номер дома. Полночи неугомонный гость, как настоящий подпольщик, шептался на сеновале со старшим сыном семьи Ухабовых. Владька обещал пошукать у деревенских немецкие монеты, значки, медали, оружие. К следующему вечеру рюкзак предприимчивого Шумилова пополнился первой коллекцией.
— Клёво! Всё это пойдёт в наш музей, — радовался он, вручая Владьке сто двадцать рублей. — Это вам для начала. А там видно будет. Не дрейфь, активней работай и спрашивай, спрашивай. Может, ещё что надыбаешь.
Однако не всё получалось так гладко, как хотелось. Порой ему казалось — в этом глухом, сонном уголке планеты время замедлило свой бег. Если раньше он строил радужные планы, надеялся на
многочисленные «ценные» находки, полагая, что ему и двух рюкзаков будет маловато, то теперь с каждым днём убеждался: возвращаться, видимо, придётся налегке.
Только на шестой день он наткнулся на что-то твёрдое. Разгреб руками землю и увидел кость. По телу пробежали мурашки, он сморщился, но совладал с собой и продолжил копать. Когда наткнулся на другую, уже не сомневался: они человеческие. Решил позвать друга, вдвоём не так страшно, хотя признаваться в этом не хотелось.
— Валька, ползи ко мне. Смотри-ка.
— Ух, ты! Наверно, на могилу наткнулся. Надо Виктору Николаевичу сказать.
— Да подожди ты, может, что-то ценное найдём.
Вдвоём работа пошла быстрее. Вдруг Шумилов обнаружил немецкий кортик, сердце радостно забилось, но пришлось себя сдержать. Поспешно очистил от глины.
— Смотри-ка, почти не поржавел. Вот это удача!
На него легла рука Вальки.
— Ты должен его сдать, у нас так заведено, — серьезно предупредил он.
— И не подумаю. Ты же мне друг. Я из-за этого только и ехал сюда.
— Догадываюсь. Так вот, можешь подержать, поиграть, но потом обязан сдать. Иначе ты меня подведёшь.
— Ладно. Посмотрим. Давай дальше копать.
Не прошло и минуты, как друзья среди костей отыскали новые находки. Отвернувшись, Шумилов очищал от земли ржавый пистолет. А Валя и не смотрел на него, он с волнением доставал из кожаной полевой сумки два пожелтевших треугольника и сложенный вдвое лист. Пока Шумилов с замиранием сердца разглядывал свою находку, он бегло читал написанное карандашом письмо: «Дорогая мама! Утром предстоит бой, для меня первый. Ты не представляешь мое состояние. Мы пойдём в наступление и так до самого Берлина! Я чувствую настрой своих солдат, они горят желанием разгромить врага. Пока ехали на передовую, я видел столько техники, её ничто не остановит. Я командир взвода, есть опытные бойцы, а в основном, совсем мальчишки, моложе меня. Спать не хочу, почему-то волнуюсь, не знаю, что меня ждёт, какие испытания предстоит пережить. Но в одном уверен: не струшу, не побегу, стоять буду до конца. Папу пока не нашёл. Возможно, на другом фронте. Я тоже верю, что он жив, и мы обязательно встретимся. Кажется, началось. Всё. Кончаю писать. Продолжу после боя…».
Валя аккуратно перегнул лист, снова вложил в сумку, ловко выпрыгнул из ямы и бросился искать наставника.
— Виктор Николаевич, — кричал он, размахивая сумкой. — Вот. Нашёл — там письма и ещё что-то.
— Да?! Молодец! Смотри-ка, хорошо сохранились. И адреса есть. О! Да тут записная книжка, вот здорово! — обрадовался отставной майор.
— Ещё мы кости нашли, — продолжал Валя уже совсем другим тоном.
— Пойдём, — Виктор Николаевич схватил брезент и заспешил к указанному окопу.
Шумилова на месте не оказалось. Оглянувшись, Валя заметил его в кустах. Когда тот подошёл, почувствовал на себе осуждающий взгляд друга. А увлечённый Виктор Николаевич бережно разгребал сухую землю и подавал ребятам кости и их фрагменты. Вскоре обнаружились и два черепа. Подошли остальные ребята. Осмотрев немецкие знаки отличия и сложенные скелеты, Виктор Николаевич сделал вывод:
— Один наш, судя по всему, младший лейтенант Коростылёв Иван Федорович, а другой — фашист. Тоже офицер. Как видите, мы правильно выбрали место раскопок. Похоже, здесь была рукопашная схватка. Так что ищите другие останки.
Вечером у костра Виктор Николаевич прочитал следопытам письма из командирской сумки Коростылёва. Неразлучные друзья сидели рядом. Казалось бы, слушали одно и то же, но воспринимали по-разному. Эмоциональный и впечатлительный Валя представлял добродушные лица солдат, которые в блиндаже или в окопе прямо на коленке торопливо строчили свои последние в жизни письма — будто чувствовали! С какой любовью они писали их и как верили в скорую победу над фашистами! Шумилов же только слышал автоматный огонь, оглушительные взрывы бомб и снарядов. Ещё громче неслось над полем боя победоносное: «Ура-а!.. За Родину!».
Один треугольник был адресован жене, в Ивановскую область, второй — в Омск, родителям. Все признали, что письма отличаются искренней нежностью и трогательной теплотой к своим близким. У некоторых школьников на ярко-бордовых от костра лицах появились искрящиеся слезинки. А сам Виктор Николаевич ещё раз окунулся в водоворот тех горячих событий 1943 года. Ему вспомнился последний бой, когда их танк был подбит снарядом, и он в горящем комбинезоне выскочил из него. От боли извивался на земле, пытаясь сбить пламя. И в этот момент раздался оглушительный взрыв, где-то совсем рядом, чуть правее… Больше он ничего не помнил… очнулся
в госпитале.
Бережно складывая солдатские письма, Золотарёв задумался. Объяснить ребятам, почему они вовремя не отправлены, он не мог, возможно, они были написаны перед самым боем. А может, командир взвода просто не успел. Не исключено, что эти солдаты погибли в предыдущем бою, поэтому и не решился, ведь они могли прийти к родственникам вместе с похоронкой или даже после. Было и такое.
Посыпались вопросы, но вскоре следопыты угомонились и пригорюнились.
— Ребята, вот сколько дней я с вами, но ни разу не слышал общей песни. А ведь она помогает.
— А какую? Мы не знаем, — раздались невинные выкрики.
«Выходит, их просто нет или наших детей не приучили. Скорее, отучили. А вот раньше!»
Признания подростков огорчили фронтовика, на фронте даже после тяжелых боёв широкий разлив народной песни лечил души от невыносимой боли, смывал, подобно шторму, и беды, и потери друзей, и человеческие огорчения, повелевая быть сильнее, спокойнее, внимательней и добрее.
В тот вечер уставшие ребята быстро разбежались по своим палаткам, а Шумилов не спешил расстаться с догоравшим костром. Золотарёв не мог оставить его одного:
— О чём задумался, Дима?
— О войне, о фашистах… Столько лет прошло, а… в общем, у меня в голове каша.
— Неудивительно. Ведь ты предоставлен сам себе, а ориентироваться в жизни ещё не научился. Октябрёнком не был. Пионером и комсомольцем — тоже. Военно-патриотическая работа в школе почти или совсем не ведётся. А по каким учебникам истории вы занимаетесь?! О войне очень многое исказили, перевернули всё с ног на голову. А правду сказать некому, мало нас осталось. Вот и получается, варитесь в собственном соку, кто где-то что-то услышит, тому и верите.
Шумилов сидел, молча, с опущенной головой, словно был виновен в этом. А Виктор Николаевич ещё долго рассказывал ему о своей фронтовой, но счастливой молодости. Заканчивая трогательные воспоминания, многозначительно сказал:
— Фашизм и шовинизм не имеют национальности и территории. Они, как вирус и прочая зараза, распространяются повсюду и несут людям беды, несчастья и смерть. Однако история нас не научила. К сожалению, осознание приходит потом. Сначала люди в большинстве своём недооценивают опасность и не борются с этой болезнью. К тому же, она упакована в красивую и привлекательную обёртку. Ну, как тут не соблазниться! Вот и находятся такие, кто верит, поддаётся влиянию, заражается, — Золотарёв сделал паузу и посмотрел на понурого подростка. — А когда она уже проникла
в наш дом, мы начинаем охать и ахать. Не поздно ли? Ты догадываешься, о чём я? Подумай. Соблазнов в твоём возрасте много. Как бы не наделать серьезных ошибок, а то потом придётся всю жизнь расхлебывать.
Шумилов тяжело вздохнул и встал.
— Знаете, что-то муторно у меня на душе. Сегодня я вспомнил, что мой прадедушка тоже погиб, точнее, пропал без вести. А где? Не знаю. Сам я не спрашивал, и мне никто почему-то не говорил. Может, лежит где-нибудь здесь, совсем рядом, а я и не догадываюсь. Хотелось бы найти, поклониться, похоронить по-людски. Спасибо, что поговорили со мной. Кажется, что-то начинает проясняться, — он постучал пальцем по голове и невесело улыбнулся.
Нырнув в палатку, он лёг около друга и притих. Но мысли не давали ему покоя, он уснул уже с рассветом. Утренние голоса показались звонче, жизнерадостнее обычного. На лицах подростков ощущалась торжественность. Экспедиция красных следопытов подходила к концу. Виктор Николаевич прикидывал результаты. Местные ребята нашли останки двух тел, а его подопечные — трёх. Но обнаружены только три металлические капсулы, в которых были указаны фамилии, имена,отчества, годы рождения, адреса проживания до призыва и сведения о родителях, женах.
— Виктор Николаевич, почему других капсул нет? Мы же всё перелопатили, — спросил Валя.
— Вполне возможно, что их вообще не было. В то время среди солдат существовало поверье: вставляя в неё сведения о себе, как бы заранее готовишься к смерти. Поэтому многие перед боем не делали этого.
— А почему после боя не всех похоронили в братской могиле?
— Да разные могут быть причины. Одних взрывом завалило. Мог произойти и обвал окопа, танк проехал или от сырости, вот их и присыпало землёй. Поэтому похоронная команда после боя не нашла их.
Когда палящее солнце спряталось за верхушками деревьев, группа ребят, светясь жёлто-розовым мрамором своих тел, выслушивала последние указания на завтра. Шумилов был в яме и продолжал копать. Увидев очередную поржавевшую болванку, он копнул глубже и вместе с песком выбросил наружу.
— Тяжёлая зараза, — выдохнул он.
Виктор Николаевич увидел её и застыл на полуслове. На мгновение все замерли в оцепенении. Фронтовик прыгнул к ней и хотел швырнуть в сторону, но там оказался ничего не подозревавший Генка. Тогда Виктор Николаевич крикнул:
— Ложись!
А сам, не раздумывая, бросился на неё и прикрыл собой. В голове замелькали лица жены, сына, дочери, внуков… Затем начался отсчёт замедленных секунд, которые молотом отдавались в груди
и висках: один, два, три, четыре… «Неужели пронесло?» — мелькнула обнадёживающая мысль.
— Быстро все отсюда на пятьдесят мет… — приказал Золотарёв, хриплый голос оборвался, как от полученной смертельной раны.
Ребята вскочили — и врассыпную. Перепуганный Генка тоже сиганул. Виктор Николаевич перевёл дух, медленно встал и впился глазами в противотанковую гранату, готовую взорваться в любую секунду. «Наверное, мягко упала, — предположил он. — Но медлить нельзя, в любую секунду может грохнуть». Он осторожно взял её и заспешил в поле. Вдруг представил, как тогда, в сорок третьем, снова идёт на немецкий танк. С каждым его шагом вынырнувшая из горящего смрада грозная бронированная громадина угрожающе надвигается на него. А пулеметы молчат. Новейшей немецкой махине было мало просто убить русского солдата, она хотела раздавить, вмять его в землю только за то, что он посмел бросить ей вызов.
Когда до предполагаемого «Тигра» осталось метров десять, Виктор Николаевич, падая на землю, швырнул гранату…
Как тогда, где-то совсем рядом, раздался взрыв, эхом облетевший округу. Это был смертельный отзвук незабытой войны. Не открывая глаз, бывший механик Т-34 представил, как подбитый немецкий «Тигр» закрутился на месте, как из всех щелей бронированной крепости застрочили пулемётные и автоматные очереди. Вцепившись промасленными руками в рыхлую землю, Золотарёв буквально сросся с ней — в этот миг над головой просвистели бешеные пули.
Он и сейчас услышал их короткий стрекочущий свист. «Ничего не забыл, даже время не стёрло», — с чёрной горечью отметил он, немного отдышавшись. С трудом перевернулся на спину, вдохнул полной грудью и взглянул на бескрайнее небо с чистыми парусами-облаками.
— Всё, нет больше ржавой смерти. Снова мир! Я люблю тебя, Жизнь! — прошептал он и только сейчас понял, что заложило уши.
Виктор Николаевич не слышал, как подбежали перепуганные ребята. Он увидел их только тогда, когда они дружно окружили его. С их помощью встал и осмотрел воронку.
— Возьмите лопаты, носилки и разровняйте землю, — попросил он уставшим голосом и, пошатываясь, пошёл прочь.
Заглянул в окоп, тот самый, откуда, как с того света, вылетела граната, и увидел съежившегося в комок Шумилова.
Глядя на него, сердце Виктора Николаевича тоскливо заныло. Он спустился и положил на колючую голову подростка мозолистую ладонь. Тот дрожал, как замёрзший одинокий лист в непогоду, и всхлипывал.
— Успокойся. Не раскисай, а то ребята увидят. Всё обошлось, все живы. — Майор тяжело вздохнул и грязной рукой прошёлся по своему подбородку. — Как видишь, война до сих пор напоминает о себе, шалости и небрежности не прощает. Он достал платок. — Дай-ка я тебе лицо вытру. Ну вот, совсем другое дело.
На следующий день состоялось торжественное захоронение останков советских солдат. Погода была переменной: то моросил нудный траурный дождик, то вдруг выглядывало приветливое солнышко, напоминая собравшимся: жизнь продолжается! Таким же было и настроение у ребят — взволнованно-неопределённым. Под руководством местного военкома прибывшие ветераны, воины-десантники и жители ближайших деревень с почестями похоронили героев. По традиции красные следопыты поочередно читали «Реквием памяти» — одни это делали со слезами на глазах, а другие еле сдерживали свои эмоции, но равнодушных лиц внимательный наставник не нашёл. «Всё правильно, их и не должно быть. Я в них верю».
Возложили цветы, венки с яркими звёздами и перетянутые чернокрасными лентами еловые гирлянды, после чего прозвучали Гимн и троекратный салют.
Виктор Николаевич и его подопечные с гордостью смотрели на новые фамилии, только что появившиеся на гранитном мемориале братской могилы. К сожалению, один солдат остался неизвестным.
Останки немецкого офицера похоронили отдельно: скромно, без почестей, зато с табличкой на кресте. Шумилов к его могиле даже не приблизился, выглядел он подавленным. Уже в поезде он с виноватым видом подошёл к Виктору Николаевичу. Взгляд опытного педагога глубоко проник и сразу обнажил тайные мысли, надежды и мечты подростка, так тщательно скрываемые его угрюмой внешностью и упрямым характером. На этот раз его не надо было побуждать к откровенности: он вытащил из рюкзака немецкую каску, медали, значки, пуговицы… а затем ржавый пистолет и кортик. Это и была его тайна, уходящая во мрак военного прошлого.
— Возьмите, мне теперь это не пригодится, — уверенно сказал он.
— Откуда это? — удивился Золотарёв. В душе он ликовал: ещё одна победа, которая по значению не менее важна, чем все находки за время этой экспедиции.
— Выкупил у местных мальчишек.
— Твои экспонаты пополнят наш музей. А когда найдём родственников, вместе навестим, передадим письма, пусть знают, где захоронены их деды и отцы. Договорились?
Димка кивнул, и на его загорелом лице просияла добрая мальчишеская улыбка.
— Можно я переведусь в вашу школу? Хочу работать в музее. А на следующий год возьмёте меня с собой?
— Обязательно. Ты же настоящий красный следопыт!
Нижний Новгород, Россия
Лауреат республиканских, всероссийских и международных литературных премий, среди которых «Сампо», «Добрая лира», «Русский стиль», «Славянские традиции».